Читать книгу Шлюпка - Шарлотта Роган - Страница 8

Пассажиры шлюпки сплетничали о мистере Харди: дескать, они приметили этого мрачного типа, когда он нес вахту на «Императрице Александре», и уже тогда раскусили, какое у него недоброе сердце; что до меня, во время рейса я его вообще не видела. Обслуживающий персонал и палубные матросы были для меня как предметы мебели, одетые в форму и расставленные по местам для удобства пассажиров, коих представляли в первую очередь мы с Генри. Меня ослепил не только великолепный лайнер, но и собственный муж: широта его натуры вполне соответствовала его состоянию и манерам. В Лондоне Генри накупил мне целый ворох нарядов, и я летала по палубам, как сказочная принцесса, глядя вокруг с пристальным, но избирательным вниманием: меня привлекали хрустальные люстры, высокие бокалы для шампанского, морские закаты, что окрашивали небо яркой палитрой цвета, – и нисколько не интересовали винтики сложного механизма, который обеспечивал своевременную сервировку столов и верный курс лайнера. В шлюпке я сразу узнала полковника и миссис Форестер, а через некоторое время – еще и миссис Маккейн, которую частенько можно было застать за игрой в бридж или за сосредоточенным чтением романа в библиотеке на верхней палубе, зато ее компаньонку миссис Кук и прислугу Лизетту, хоть убей, не припоминала.

Впоследствии у меня появилось более чем достаточно времени, чтобы поразмышлять о событиях на пароходе – о тех, что сохранились в памяти, и тех, что из нее стерлись, – и я попыталась воспользоваться наукой припоминать и забывать, о которой говорил нам мистер Синклер. Как-то раз доктор Коул сказал, что мозг иногда сам подавляет травмирующие воспоминания; возможно, так оно и есть, но сдается мне, что неспособность вспомнить – это отнюдь не патология, а вполне естественное следствие неизбежного положения дел, ведь в каждый отдельно взятый момент внимание человека теоретически могли бы привлечь сотни разных вещей, но органы чувств улавливают и обрабатывают только одну или две.

Тем не менее одно происшествие, связанное с экипажем «Императрицы Александры», мне все же удалось вспомнить. Перед отплытием из Ливерпуля, когда я стояла у перил, с изумлением глядя на толпы провожающих, которые пришли помахать с причала, мимо меня быстрым шагом, едва не переходя на бег, пронесся капитан Саттер. Его ботинки грохотали по палубе, а следом поспешали несколько матросов, сгибаясь под тяжестью двух больших деревянных сундуков, запертых на массивные навесные замки. Нервно оглядываясь через плечо, капитан бормотал: «Вот болваны», а потом опять устремлялся вперед и с криком «Дорогу! Дорогу!» прокладывал путь среди сотен пассажиров, которые высматривали на причале своих близких.

– Почему было сразу не оттащить их в камеру? – зашипел капитан матросам, поравнявшись со мной. – Вы бы еще объявление разослали, чтобы любой ворюга точно знал, что искать!

Я двинулась следом, но держалась на безопасном расстоянии; всякий раз, когда капитан поворачивался в мою сторону, распекая своих подчиненных, мне приходилось делать вид, будто я высматриваю кого-то в толпе, но ему было не до меня. Когда они начали спускаться вниз, у меня, словно у нарушительницы какого-то неписаного закона, екнуло сердце, и я отстала еще больше, но все же без труда расслышала каждое слово, гулким эхом отдававшееся в шахте трапа. Эта странная процессия остановилась у двери по соседству с конторой судового казначея, и капитан громко спросил: