Читать книгу Две луны - Шарон Крич - Страница 4

Сразу после всего, что случилось с Фиби, у бабушки с дедушкой зародился план добраться на машине из Кентукки в Огайо, чтобы захватить меня с собой, и уже втроём проехать ещё пару тысяч миль до Льюистона, штат Айдахо. Вот так я оказалась почти на неделю заперта с ними в салоне автомобиля. Не то чтобы это было путешествие моей мечты – скорее это было путешествие долга.

– Мы увидим всю страну жевунов1!– заявил дедушка.

А бабушка ущипнула меня за щёку и добавила:

– И я снова-снова-снова буду с моим самым любимым цыплёночком!

Кстати, цыплёночек я у неё один-единственный.

Папа сказал, что, поскольку дедушка совсем не умеет читать карты, можно только радоваться, что я согласилась поехать и не дать им заблудиться. Мне было всего тринадцать, и, хотя я действительно немного разбиралась в картах, не это было главной причиной, позвавшей меня в дорогу, равно как и объявленное бабушкой и дедушкой желание посмотреть всю страну жевунов. Настоящие причины были скрыты под грудами и грудами неназванных причин.

И вот некоторые из этих настоящих причин.

Бабушка с дедушкой хотели повидаться с мамой, которая обрела покой в Льюистоне, штат Айдахо.

Бабушка с дедушкой знали, что я тоже хочу повидаться с мамой, хотя ужасно боюсь.

Папе хотелось остаться наедине со своей рыжей Маргарет Кадавр. Он уже повидался с мамой, но меня с собой не брал.

А кроме того (хотя это и не было самым важным), папа не полагался на способность бабушки с дедушкой вести себя прилично без моего присмотра. Папа сказал, что, если они решатся ехать одни, ему останется единственный способ не тратить попусту время и избежать кучи неприятностей: вызвать полицию, чтобы они задержали пожилую пару ещё до того, как те окажутся на трассе. Кому-то это может показаться диким: чтобы человек сам потребовал ареста пожилых родителей. Но это правда: стоит дедушке сесть за руль, и неприятности несутся за ним вскачь, как табун молодых кобыл за жеребцом.

Мои бабушка и дедушка Хиддл – папины родители, невероятно обаятельные и милые люди, вот только это обаяние приправлено изрядной долей эксцентричности. Такое сочетание делает общение с ними чрезвычайно интересным, если не думать о том, что они могут отколоть или ляпнуть в следующую минуту.

Едва мы приняли решение, что отправимся в дорогу втроём, мною стала овладевать странная тревога, необходимость спешить – как будто надо мной сгущалась невидимая грозовая туча. Всю неделю, оставшуюся до отъезда, ветер нашёптывал мне дни напролёт: скорей-скорей-скорей, а ночью даже сама темнота присоединяла к этому свой голос: спеши-спеши-спеши! Я так измучилась, что уже перестала надеяться, что мы наконец-то выедем, и в то же время какая-то часть меня страшилась этой поездки. Я совершенно искренне боялась, что это приключение мне не пережить.

Но я решила поехать и поехала, и я должна была попасть туда к маминому дню рождения. Это казалось особенно важным. Я верила, что, если остался хоть какой-то шанс вернуть маму домой, он сработает только в её день рождения. Попробуй я признаться в этом папе или бабушке с дедушкой, они бы заявили в один голос, что я с таким же успехом могу удить рыбу в небесах, так что я держала рот на замке. Но я верила. Иногда по вредности и упрямству я запросто могу переплюнуть старого осла. Папа ворчит, что я вечно строю замки из песка и что однажды мне придётся упасть с небес на землю.

Когда наконец мы с бабушкой и дедушкой Хиддл начали свой первый день путешествия, первые полчаса я была целиком сосредоточена на молитве. Я молилась, чтобы с нами не случилась авария (я всегда боялась машин и автобусов), и чтобы мы успели к маминому дню рождения (через семь дней после отъезда), и чтобы мы привезли её домой. Снова и снова я повторяла свою молитву. В молитвах я обращалась к деревьям. Это намного проще, чем молиться прямо Богу. Ведь поблизости всегда можно найти хоть какое-нибудь дерево.

Когда мы выехали на скоростную трассу Огайо (самый прямой и ровный отрезок дорожного полотна из всего, сотворённого Богом), мою молитву перебила бабушка:

– Саламанка…

Здесь я лучше сразу объясню, что моё полное имя Саламанка Дерево Хиддл. Саламанкой, как считали мои родители, звали индейское племя, из которого вышли мои далёкие предки. Родители ошиблись. Это племя звалось сенекой, но поскольку об ошибке узнали намного позже моего рождения и вдобавок все успели привыкнуть к моему имени, я так и осталась Саламанкой.

Моё второе имя, Дерево, дано в честь предка всех деревьев, чья неземная красота так повлияла на маму, что она сделала его частью моего имени. Она вообще хотела сделать имя ещё более звучным и назвать меня своим любимым деревом – Сахарным Клёном, вот только даже для неё Саламанка Дерево Сахарный Клён Хиддл показалось немного слишком.

Мама обычно звала меня Саламанкой, но с тех пор как она покинула нас, так обращалась ко мне только бабушка Хиддл (когда не называла меня цыплёночком). Для большинства же прочих я была просто Сэл, а для нескольких отпетых мальчишек в классе – Саламандра (им кажется, что это ужасно смешно).

Сев в машину, чтобы ехать в Льюистон, штат Айдахо, бабушка Хиддл сказала:

– Саламанка, почему бы тебе не развлечь нас?

– И как ты себе это представляешь?

– Ты же умеешь рассказывать истории? – предложил дедушка. – Порадуй-ка нас небылицей!

У меня в памяти хранилось множество историй, вот только почти все они были рассказаны мне дедушкой. Бабушка предложила рассказать что-нибудь о маме. Нет, только не это. Я едва научилась не думать о ней каждую минуту каждого нового дня.

– Ну что ж, – не сдавался дедушка, – тогда расскажи про друзей! Ты ведь знаешь о них какие-нибудь истории?

В ту же секунду я подумала о Фиби Уинтерботтом. Уж о ней я могла рассказывать сутками напролёт.

– Это будет история про очень странные дела, – предупредила я.

– Ох как здорово! – восхитилась бабушка. – Именно то, что надо!

Вот так мне пришлось отвлечься от молитв деревьям и рассказать им о Фиби Уинтерботтом, её пропавшей матери и психованном незнакомце.