Читать книгу Банковская тайна - Шен Бекасов - Страница 5

Это было утро солнечного августовского понедельника.

Я сидел на своём рабочем месте и мучительно страдал. Я всегда страдаю в понедельники по утрам. Но мучительно страдать у меня было две причины.

Во-первых, я героически боролся со сном, потому что бурное воскресенье закончилось для меня всего лишь четыре часа назад. В том смысле, что я упал в кровать, заснув на лету, четыре часа назад, а сполз с кровати, так и не проснувшись, полтора часа назад. Итого сон – два с половиной часа. Организму этого было мало, и он требовал нирваны. Я сопротивлялся вяло.

Во-вторых, в кресле для посетителей сидел мой друг Матвей. Он ждал меня в этом кресле с восьми утра. Он приехал, чтобы посоветоваться со мной по делу, но ожидание настроило его на лирический лад. Лирический лад у Матвея – это посвящение друзей в Матвеевы планы личной жизни. Планы эти, как правило, строились на девять месяцев вперёд, никогда не отличались оригинальностью, но трогали своей искренностью и оптимизмом, а потому прерывать монолог было кощунством и надругательством над святой дружбой. Оставалось лишь слушать и мучительно страдать.

Матвей планировал много, обстоятельно и со вкусом. О том, какая совместная жизнь его ожидает с такой прелестью, как некая Катенька. (Девять месяцев назад была Оленька.) Как они собираются поехать в отпуск на Кипр. (Девять месяцев назад – в Египет.) Какую трёхкомнатную квартиру он хочет купить. (Девять месяцев назад – двухкомнатную.) Как он, наконец, соберётся и уволится к чёртовой матери из этой дурацкой торгово-закупочной фирмы и найдёт в конце концов достойную работу с достойной зарплатой. (Девять месяцев назад… гм… впрочем, он говорил то же самое.) Я боролся с зевотой, ворочая скулами и хрустя челюстью. Матвей не обращал на мои гримасы никакого внимания. Он вошёл в стадию рассуждений «до хорошей жизни два шага» и мыслями был уже в лучшем мире.

Однако, слава богу, спустя минут десять эти рассуждения логически привели его к философской теме финансового благополучия, а значит, и к делу, ради которого он ждал меня в приёмной с раннего утра.

– Слушай, я тут на днях купил государственные облигации, – возбуждённо сообщил он мне. – Купил, пока дешёвые. Представляешь, восемьдесят процентов годовых! Если пересчитать по курсу доллара… – Матвей зашевелил губами, подсчитывая.

– Ну, и зачем ты их купил? – осведомился я, мрачнея.

– Дык восемьдесят процентов годовых, – поражаясь моей тупости («Даром что банкир!»), объяснил он. – Ты прикинь, какая доходность!

– А чего ты ко мне пришёл, раз уже купил? – осведомился я, мрачнея ещё больше.

– Дык посоветоваться! – хлопая глазами, ответил Матвей, этот яркий представитель отечественного легиона лихих финансовых инвесторов. – Купить ещё сейчас или чуть попозже?

– А сколько ты уже купил?

Матвей назвал сумму, которую он потратил на государственные облигации. Я проснулся окончательно.

– Сколько?! – просипел я.

Матвей повторил. Медленно и членораздельно.

– Ты что, родительскую квартиру продал? – с подозрением спросил я.

– Да нет, ты что! – попытался он меня успокоить. – Я денег на работе занял…

Мне стало нехорошо.

– Слушай, говорят, сейчас акции дешёвые, – значительно проговорил Матвей, доверительно понизив голос. – Я могу ещё занять…

И тут меня прорвало. Я громко спрашивал, кто его надоумил покупать ценные бумаги на чужие деньги. Я раздражённо просил объяснить, с каких это пор он перестал быть наёмным трудягой и стал воротилой финансового рынка. Я нервно предлагал посчитать, во что ему обойдётся рост курса доллара на каждую копейку…

Надо признать, мой резкий переход от состояния дремоты к допросу с пристрастием произвёл на Матвея неизгладимое впечатление. На его лице явственно стало проступать выражение раздражённой растерянности и обиженной досады, каковое бывает разве что у мужа, которому жена только что популярно объяснила, что приобретённый им на распродаже и с гордостью преподнесённый ей в подарок «парфюм» является не просто дешёвой, но ещё и небезопасной для здоровья подделкой. Когда я излил первую порцию праведного гнева финансиста, Матвей лишь ошарашенно вымолвил:

– Дык ты же мне сам рассказывал…

– Что? Что я рассказывал? – агрессивно спросил я, ещё не остыв.

– Доходность, – уныло бубнил Матвей. – Облигации… Пятьдесят копеек на каждый рубль… Высшая категория надёжности…

– Так когда это было?! – возопил я.

– В декабре, – прошептал полностью деморализованный Матвей. – Девять месяцев назад…

Я излил на него вторую порцию праведного гнева, объяснив, что девять месяцев полагается вынашивать ребёнка, а не решение вбухать уйму денег в ценные бумаги.

– Так что мне делать? – опечалился Матвей.

– Продавать на хрен, – жестоко посоветовал я.

– Так эти облигации сейчас ещё дешевле, – ужаснулся Матвей. – Мне же их в убыток продавать придётся!

Я не успел ответить. Вошла Татьяна Феликсовна, мой секретарь-референт, и молча положила на мой стол распечатку из ленты новостей. Заголовок с пометкой «Срочно!» гласил: «Совместное заявление Правительства Российской Федерации и Центрального банка России».

Я читал текст, преисполняясь его печальной пафосной торжественности. Кризис на мировых финансовых рынках… обострилась проблема управления государственным долгом… непомерным бременем для государственного бюджета… опредёленные трудности… приостанавливаются торги на рынке…

– Матюша, – нежно произнёс я. – Продавать тебе уже ничего не придётся…

Я посмотрел на часы. Было почти десять часов утра. 17 августа 1998 года, понедельник.

* * *

Матвей рассчитался с долгами только девять месяцев спустя, что по-своему закономерно. Совместной жизни с Катенькой у него не вышло, потому что она его покинула в октябре 1998 года, когда его уволили по сокращению штатов из столь ненавистной ему торгово-закупочной фирмы. Из-за долгов родительскую квартиру пришлось разменять на нечто гораздо более скромное.

Планировать он, правда, не перестал. И срок его планов всё тот же – девять месяцев. Когда он настраивается на лирический лад, то всё так же посвящает меня в перспективы своей личной жизни. Правда, он не рассуждает больше о «хорошей жизни в двух шагах». И не ругает свою нынешнюю и неожиданную для меня работу инженера на молочном комбинате. И скромной квартиркой своей вроде бы доволен…

Но совместную жизнь с некоей прелестью он всё-таки планирует. Зовут её Юленька, и про Кипр она даже не заикается. Ей и так хорошо.

А тому, что он больше не советуется со мной по делу, я даже рад. И не говорите мне, что финансовый кризис – это плохо. Я это знаю не хуже вас, а может, и лучше. Я знаю это хотя бы в силу своих профессиональных обязанностей. Но, знаете, иногда бывает и хорошо. Спросите у моего друга Матвея. Вон он как улыбается…