Читать книгу Маленькая черная ложь - Шэрон Болтон - Страница 9

Я прислушиваюсь, пытаясь уловить звук шагов и голос маленького ребенка, но слышу только удары волн о корпус корабля да завывание ветра в соседних холмах. Хочется встать и взобраться на палубу вслед за Каллумом или отчалить и вернуться на свою лодку. Я не хочу сидеть здесь, привязанная к мертвому судну.

Сколько уже прошло времени?

Я напрягаю слух, но ветер слишком сильный, а вода раскачивает железный корпус, словно пытается поднять корабль из могилы на океанском дне. Каллум словно растворился в ночи.

Сколько нужно времени, чтобы осмотреть «Эндевор»? Рулевая рубка торчит над водой, но почти разрушилась под воздействием природных стихий. Перед рубкой должна быть каюта, и это наиболее вероятное место для тюрьмы. Все остальное находится внизу и должно быть затоплено. Там особо нечего обыскивать, и я уже должна была что-нибудь услышать.

Стоящая на якоре лодка покачивается на волнах. Мне кажется, что я вижу блестящие глаза Куини на палубе у самого борта.

Его нет слишком долго. Я роюсь в походном мешке и нахожу то, что нужно. Затем сую дедов револьвер в карман и поворачиваюсь к трапу. Я хочу лишь подняться наверх и посмотреть. Медленно ставлю ноги на перекладины, пока голова не оказывается над бортом.

На палубе всё в непрерывном движении. Вода перехлестывает через борт и стекает назад в море. Облака над головой похожи на дрейфующие тени. Я ищу движение, не связанное с водой, темноту, которая не пуста. Каллума нигде не видно. Большая волна заваливает «Эндевор» набок, и я едва не срываюсь с трапа. Похоже, на борту безопаснее.

Поднявшись на палубу, я останавливаюсь. Железо под моими ногами покрыто слоем мокрого ила, шершавого от многочисленных моллюсков. Повсюду водоросли: одни растрепаны ветром, другие растут как им вздумается. Судно затонуло посреди водорослевого поля, и растения пытаются завладеть им. Ветер подхватывает мои волосы и обматывает вокруг головы. Я достаю из кармана дедушкин револьвер, надеясь, что рука не слишком сильно дрожит. У меня небольшой опыт обращения с оружием. Шлепая по илу, приближаюсь к рулевой рубке, и сырая тьма словно подступает со всех сторон.

Запах мерзкий. Пахнет так, словно здесь разлагаются трупы давно умерших животных, которые вот-вот пожрут какие-то ужасные существа, выползшие из воды.

Дверь в рулевую рубку отсутствует, но внутри непроницаемая тьма. Я подхожу ближе, и в темноте проступают очертания высокой фигуры. Я вздрагиваю и поворачиваюсь, готовая спасаться бегством, хотя понимаю, что это может быть только Каллум. Он стоит, выпрямившись, совершенно неподвижно. Я вижу, как поднимаются и опускаются его плечи. Голова не двигается, а взгляд прикован к чему-то, что находится прямо перед ним. К чему-то, чего я не вижу. Вряд ли это испуганный маленький мальчик, потому что тогда Каллум уже давно нагнулся бы, взял его на руки и понес к шлюпке, победоносно улыбаясь, как и всякий раз, когда он…

Я протягиваю руку и кладу ладонь на его левое плечо. Он резко поворачивается и с такой силой сбрасывает ее, что я роняю револьвер и пячусь назад. Это меня и спасает. Это – или водоросли на палубе, на которых он поскальзывается и падает на колени. Иначе его вытянутые руки сомкнулись бы на моем горле. Каллум мгновенно вскакивает на ноги, но я ухитрилась не потерять равновесия, и у меня преимущество в доли секунды.

Выскакиваю из рулевой рубки и бегу к борту, но у самого трапа Каллум меня догоняет. Я падаю навзничь на палубу. Он на мне. Придавленная его весом, я не в силах пошевелиться. Сильные пальцы сжимают мое горло. Протянув руку, я нащупываю что-то твердое. Вывернув локоть, бью его по голове. Застонав, он скатывается с меня. Я бросаюсь вперед, поворачиваюсь, и наши взгляды встречаются.

Кровь капает из раны на его виске.

– Что ты делаешь? – Вместо того чтобы бежать, пока есть возможность, я начинаю всхлипывать, как ребенок. – Каллум! Это я. Какого черта ты делаешь?

Одна его рука дотрагивается до кровоточащей головы. Вторая упирается в палубу, помогая удерживать равновесие.

– Господи, что я наделал?

Несколько секунд мы сидим на корточках в метре друг от друга и смотрим друг другу в глаза. Затем я встаю и поспешно пячусь назад. Увидев револьвер на палубе рядом с рулевой рубкой, бросаюсь к нему.

– Нет, не входи в… Черт, эта штука заряжена?

Я оборачиваюсь:

– Заряжена. В прошлом году одним выстрелом в голову она прикончила выброшенную на берег косатку. Думаю, твой мозг меньше.

– Не буду спорить.

– А теперь поговори со мной. Ты знаешь, кто я?

Он встает, но очень медленно, чтобы не испугать меня. Или не дать предлог нажать на спусковой крючок.

– Кэтрин Куинн, урожденная Гроб. Тебе тридцать четыре года. Ты живешь на утесе над Стэнли, в доме с самым жутким садом из всех, что мне приходилось видеть.

Он ждет. По моему лицу видит, что этого недостаточно, и продолжает:

– Я Каллум Мюррей, бывший второй лейтенант парашютного полка, уроженец Дункана в Шотландии. Губернатора Фолклендских островов зовут сэр Брэдли Роуз, а премьер-министра Великобритании – Джон Мейджор. Мне продолжать?

– Нет. Ты в порядке?

– В порядке.

Движением головы я указываю на рубку у себя за спиной:

– Что там? Что оно с тобой сделало и почему ты не хочешь, чтобы я это видела?

Его лицо застывает.

– Нужно вызвать Стопфорда. Давай вернемся в лодку и свяжемся с ним по рации.

– Что там?

Каллум качает головой:

– Стопфорд.

Чтобы войти в рулевую рубку, нужно повернуться спиной к Каллуму, но, похоже, бояться теперь нужно не его. Поэтому я поворачиваюсь и перешагиваю через порог. Внутри кромешная тьма, если не считать тонкого луча фонаря, который выронил Каллум. Вонь здесь еще сильнее, и мне кажется, что меня окружают какие-то ползучие полусгнившие существа, обитатели ночных кошмаров. На память приходят стихи, которые так любила Рейчел и которые она часто цитировала. Она думала, они мне нравятся, потому что я всегда любила море. Мне они не нравились, я их просто ненавидела, но теперь очень хорошо помню.

Я наклоняюсь, поднимаю фонарь, сую револьвер в карман. Каллум заходит в рубку вслед за мной.

– Носовая кладовая. По левому борту. Если ты уверена.

Я совсем не уверена. Но поворачиваю фонарь и вижу детскую ногу. Она словно дрожит в тонком луче света, как изображение в старом кинофильме. Мир накреняется, и я не понимаю, то ли в «Эндевор» ударила большая волна, то ли я едва не лишилась чувств.

Подхожу ближе… три, четыре шага… и провожу лучом фонаря по всему телу ребенка, от головы до обутых в кеды ног.

– Джимми, – говорю я.

Это не труп Арчи Уэста. Из брезента торчит кость лодыжки. Зашнурованная обувь съежилась. Этого не могло произойти с Арчи за один день. Кроме того, эти останки слишком велики и не могут принадлежать трехлетнему или даже пятилетнему ребенку. Арчи или Фреду. Мы нашли Джимми.

– Согласен. – Каллум стоит в двери рулевой рубки. – Выглядит лет на семь.

Лежащий передо мной маленький мальчик чуть младше, чем был Нэд. На нем сохранились остатки одежды, в том числе оба кеда. На голове видны клочки волос. Бо́льшая часть кожи разложилась. Плоть – все, из чего состояли пухлые щеки, округлый подбородок, сильные маленькие руки и похожие на спички ноги, – тоже не сохранилась. От Джимми остался только остов из кальция, которому было предназначено расти и становиться прочнее, превращая ребенка в большого, здорового мужчину.

Кольридж. Теперь я вспомнила. Сэмюэл Тэйлор Кольридж, «Сказание о Старом Мореходе». Жуткое произведение. Нэд будет выглядеть примерно так же. Мой ангел теперь – труп в земле, медленно разлагающийся. Как этот ребенок. Нэд умер раньше, и от его тела почти ничего не осталось. Я раньше об этом не думала. В моей голове Нэд по-прежнему бледный, но в остальном ничуть не изменившийся маленький мальчик, который выскальзывает из теней в моем доме и гоняется за таким же призрачным братом от одного укромного уголка к другому.

Мне кажется, что я смотрю на Нэда. Как будто кто-то заставил меня раскопать его могилу и посмотреть на то, во что он превратился.

Судно накреняется, луч фонаря уходит в сторону. Я чувствую тяжесть двух ладоней на своих плечах. Испытываю почти непреодолимое желание опереться на эти ладони и закрыть глаза.

– Череп выглядит странно. – Каллум берет у меня фонарь и направляет луч на голову Джимми.

Я с трудом заставляю себя ответить:

– У него еще не сменились молочные зубы.

На челюсти Джимми, лишенной кожи и мышц, видны два ряда зубов, один под другим. Совершенно естественно для ребенка его возраста, но выглядит очень, очень странно.

У Нэда последний молочный зуб выпал за несколько дней до смерти. Нижний правый резец. Я до сих пор храню его в маленькой коробочке в форме сердца, рядом с кроватью. Будь это Нэд, я видела бы дырку… Я больше не могу на это смотреть. Просто не могу.

Каллум опускает фонарь.

– Иногда я вижу его отца в «Глоуб». Он работает в больнице.

Сестра Джимми учится в классе Кита. Я хочу произнести это вслух, доказать, что со мной всё в порядке, но не могу. Кажется, ее зовут Эмили. Милая малышка.

Каллум снова берет меня за плечи, но я стряхиваю его руки – в голову мне приходит ужасная мысль:

– Здесь могут быть и другие. Арчи и даже Фред. Мы должны искать. Арчи! Арчи, ты нас слышишь?!

Я чувствую дыхание Каллума у своего уха.

– Кэт, им больше негде здесь быть. Над водой только рубка и соседняя каюта. Каюту я осмотрел раньше, чем увидел его.

Нельзя сказать, что я ему не верю, – просто мне нужно убедиться самой. Я протискиваюсь через узкую деревянную арку, которая ведет в треугольную каюту на носу лодки. Кто-то – наверное, Каллум – открыл три рундука. Все они пусты, если не считать нескольких дюймов воды на дне. Пол каюты тоже покрыт водой высотой примерно с дюйм. Здесь никого нет.

Трап, ведущий в трюм, находится в рулевой рубке, у правого борта. Я направляюсь к ступеням, но Каллум меня удерживает:

– Не вздумай. Нет смысла спускаться в трюм посреди ночи.

– А что, если Арчи там?

– Если Арчи там, он уже мертв. До уровня воды всего две ступени. Это бессмысленно.

Воспользовавшись моим замешательством, Каллум выталкивает меня из рубки. Конечно, он прав. Здесь больше некуда спрятать тело, а осмотр трюма может и подождать. Адреналин, который привел меня на борт, заставил драться с мужчиной вдвое крупнее и дал мужество искать мертвого ребенка, закончился. Я выдохлась и чувствую себя еще более несчастной, чем за все последние три года. Честно говоря, не думала, что это возможно.

– Ты был прав, – шепчу я, пока мы идем по палубе. – Ну, почти. Мои поздравления.

– Ага. Люблю чувствовать себя умным.

* * *

На обратном пути соблюдать осторожность нет нужды. Воспользовавшись навесным мотором, мы через несколько секунд причаливаем к лодке. Куини тихо повизгивает, словно говоря «эй, там, поторапливайтесь».

– Радиосвязь здесь неважная. – Я поднимаюсь на борт вслед за Каллумом, и он поворачивается, чтобы помочь мне преодолеть последний фут. – Нужно обогнуть мыс. И волны там меньше.

Ближайшая гавань – Порт-Фицрой, и эта стоянка мне тоже хорошо знакома. Пока я привязываю лодку, Каллум связывается по рации со Стопфордом. Понимая, что, несмотря на поздний час, разговор могут слышать другие люди, он ограничивается минимумом подробностей. Я снимаю плащ и включаю обогреватель. Каллум заходит в рубку и садится напротив. От его присутствия эта комната всегда словно уменьшается в размерах. Он тоже снимает куртку. Куини прижимается ко мне и смотрит на него.

– Думаю, это «вспышка памяти», – говорю я. – На «Эндеворе». Когда ты слетел с катушек.

По его лицу видно, что он согласен. И ему стыдно.

– Ты говорил, что они прекратились. Говорил, что все прошло. – Я понимаю, что похожа на недовольную жену.

Фонарь в рубке за моей спиной светит прямо на Каллума, и мне видны его глаза разного цвета. Я ловлю себя на том, что перевожу взгляд с зеленого на синий. Никогда не могла решить, который из них нравится мне больше.

Вскоре после нашего знакомства Каллум рассказал мне о посттравматическом стрессовом синдроме, которым он страдает – как и многие солдаты, участвовавшие в конфликте на Фолклендах. Психическое заболевание – а это оно и есть, тут не нужно себя обманывать – проявляется обычно в виде «вспышек прошлого», воспоминаний о боях. На несколько часов он полностью переносится в другое место, мрачное и жестокое. Я читала о посттравматическом стрессовом синдроме. «Вспышки памяти» – довольно распространенная вещь.

– Я тебя не обманывал. Они прекратились примерно через год после переезда сюда. Не знаю почему, но это помогает. Вернее, помогало… – Он прячет лицо в ладонях, запускает пальцы в волосы. – Пару лет назад приступы вернулись. Обычно я чувствую их приближение и стараюсь держаться подальше от людей.

Теперь он опустил голову и смотрит в пол кокпита.

– Их провоцирует стресс. Тревога. С моей стороны было глупо все это затевать. Я не слишком дружу с водой. По крайней мере, с тех пор… извини, тебе, наверное, не стоит этого знать.

– Что значит «не дружишь с водой»? Я видела, как ты плаваешь. При чем здесь вообще вода?

Каллум поднимает голову и долго смотрит на меня.

– Кэт, ты правда не знаешь? – наконец произносит он.

– Не знаю чего? – Сердце начинает учащенно биться. Кажется, я действительно не знаю. И, возможно, мне лучше не знать.

– В тот день, когда погибли Нэд с Китом, я был там.

Такое ощущение, что он снова меня ударил. Я практически ничего не знаю о несчастном случае, который стал причиной смерти моих сыновей. Знаю только, что машина, в которой их оставили одних, покатилась по склону – наверное, кто-то из мальчиков играл с ручным тормозом – и упала со скалы за моим домом. Пролетела двадцать футов и рухнула в воду во время прилива.

– Я видел, как машина уходит под воду. Я их вытаскивал.

Каллум был там. Видел, как это случилось. И не спас их?

Теперь он уже не сидит, а стоит на коленях передо мной.

– Мне пришлось спуститься со скалы. Там не очень крутой склон, ты знаешь, и не очень высоко, но все равно потребовалось какое-то время. Машина затонула раньше, чем я добрался до воды. Первым я вытащил Кита, потом Нэда. Положил их на камни, моля бога, чтобы они были просто без сознания, но я должен был вернуться и проверить, что в машине больше никого нет. Я знал, что это машина Рейчел, и думал, что она тоже может быть там. Или ее дети…

Наверное, я знала, что кто-то был свидетелем несчастья. Но не знала, что это Каллум. Никто не рассказывал мне подробностей, а я не спрашивала. Не проводила расследование.

– Нэд и Кит погибли от удара, Кэтрин. Они не утонули. Они уже были мертвы, когда я их вытащил.

Думаю, об этом я знала… да, конечно. Это просочилось сквозь пелену медикаментозного тумана, которой была окутана моя жизнь первые несколько недель после несчастного случая. Нэд и Кит не утонули. Они умерли мгновенно. Я всегда находила в этом какое-то утешение. Но… ужас! Те последние несколько секунд, пока машина падала…

Каллум держит меня за руки.

– Это еще не всё.

Я не уверена, что выдержу что-то еще.

Он сует руку в карман куртки. Я не сразу узнаю́ предмет, который он извлекает из кармана, а когда узнаю́, то кажется, что вот-вот лишусь чувств. Проглотив скопившуюся во рту горечь, я протягиваю руку. После секундного замешательства Каллум отдает мне его.

– Именно об этом я и подумал, когда увидел. Он лежал на палубе – застрял среди каких-то цепей. Я сразу же его узнал, но решил, что это невозможно. Каковы шансы?

Я держу в руке плюшевого кролика с длинными ушами и стеклянными глазами, одетого в синюю курточку. Цвета поблекли, сам кролик сморщился от морской воды, но я бы его все равно узнала. Кролик Бенни[14]. Любимая мягкая игрушка Кита. Когда он и Майкл были совсем маленькими, мы с Рейчел купили одинаковых кроликов для наших младших сыновей. Кит его очень любил. Чтобы вымыть игрушку, мне приходилось осторожно высвобождать ее из маленьких пальчиков спящего сына. Кролик был с Китом в тот день, когда он умер. С тех пор я его больше не видела.

– Несколько лет назад они были довольно популярны на островах, правда? – говорит Каллум. Я не могу оторвать взгляда от игрушки. – Наверное, он не Кита. Местный пляж часто прочесывают в поисках чего-нибудь ценного. Прилив всякое сюда приносит… Не думаю, что это кролик Кита.

Я снова киваю.

– Я нашел тело Джимми и уже возвращался, когда заметил кролика. – Мне кажется, Каллум продолжает говорить, потому что боится моей реакции. – Думаю, приступ вызвала именно игрушка, а не тело. Следующее, что я помню, – как ты бьешь меня по голове той железякой.

– Больно было? – Я отвожу взгляд от кролика и смотрю на рану на виске Каллума. Выглядит не слишком опасной, но я готова поспорить, что у него жутко болит голова.

– Еще как.

– Это хорошо.

– А тебе сильно досталось?

Горло у меня еще саднит, но серьезных повреждений нет. Вопрос в другом – что бы он сделал, не останови я его.

– Со мной всё в порядке. Но тебе, похоже, нужно кое с кем поговорить.

– Уже говорю.

Руки у него трясутся. В каюте тепло, воздух пропитан запахом керосина от печки, но мы все еще дрожим от холода.

– Выпей аспирин. – Я поднимаюсь со скамьи.

– Ш-ш… Слышишь?

Каллум встает, обходит меня и выходит в кокпит. Озадаченная, но не уверенная, есть ли причина для тревоги, я следую за ним и нахожу его на кормовой палубе.

Ветер и волны. Звук одиночества. Звук удаленности от всего. Но не только. Что-то музыкальное, красивое и невыразимо печальное. Песня китов.

– Должно быть, они близко.

Волна звука затихает, и я возвращаюсь в рулевую рубку за биноклем.

Каллум на палубе медленно поворачивается, пытаясь определить направление на источник звука.

– Ничего подобного я раньше не слышал. Думал, песню китов можно услышать только под водой…

Звуки на секунду стихают, и мы слышим лишь грохот волн и вой ветра с холмов.

– Явление необычное, но такое случается. Говорят, киты разговаривают с людьми. И даже с собаками.

– Кто это?

Я приставляю ладонь к уху, показывая, что слушаю, и жду, когда песня зазвучит снова. Сначала слышен только плеск волн, но затем на него накладывается протяжное низкое рычание, которое сменяется мурлыканьем, словно где-то прячется огромный кот. Затем звук резко меняется на один мелодичный высокий, почти резкий тон.

– Думаю, это не дельфины. – Я подношу бинокль к глазам и смотрю в нужном, как мне кажется, направлении. – У тех больше чирикающих, щелкающих звуков. – Ничего не видно. Слишком темно, а животные слишком далеко от нас. – Возможно, это горбатые киты, поскольку у них самая сложная песня; но сюда они редко заплывают.

– Печальная песня…

Звуки повторяются, составляют ритмический рисунок, чем-то напоминающий человеческую песню. Затем слышится свист рассекаемого воздуха и удар. Я передаю бинокль Каллуму, но он тоже не видит китов. Они не в самой бухте, но где-то рядом. Мы слушаем еще пять иди десять минут, пока песню не заглушают ветер и волны. Потом возвращаемся в рубку. Но не садимся. Что-то изменилось. Мои мысли заняты не мертвым ребенком – и не пропавшим.

– Сколько Стопфорду нужно времени, чтобы сюда добраться?

Каллум качает головой:

– Я бы сказал, чуть больше часа, но он не сможет собраться так же быстро, как мы. Тебе нужно отдохнуть.

Мы оба смотрим на закрытую дверь каюты на носу. Я точно знаю, о чем он думает. Я тоже об этом думаю.

– Каллум, насчет… Извини… Я просто… – Я понятия не имею, что хочу сказать.

Он улыбается – я очень давно не видела улыбки на его лице. Хотя, наверное, это самая грустная улыбка из всех, что я когда-нибудь видела.

– Я знаю, – говорит он.

Это хорошо. Потому что я не знаю.

* * *

Куини прыгает ко мне на койку. Шкура у нее мокрая от брызг, и собака не жалуется, когда я прижимаюсь к ней. Мы лежим вдвоем без сна и дрожим. Нам слышно, как Каллум ходит в рубке, как спускается вода в туалете, а затем наступает тишина – он ложится отдохнуть.

Ветер усиливается. В этой части света шторма возникают внезапно. Лодка начинает раскачиваться и дергать якорь, а с мыса доносится странный свист. Задремывая, я снова слышу китов. На этот раз это явно два разных вида животных – протяжная печальная песня больших зубатых китов и легкие, чирикающие ноты дельфинов. Каллум ошибался, думаю я, стараясь не проснуться. Это не печаль. Это страх.

* * *

Когда мне было пятнадцать, мы с отцом спасли молодую гринду, которая едва не утонула. Мы ловили рыбу в большой лодке с плоским дном. Рыбалка выглядела так: мы расставляли тяжелые сети в заранее выбранных местах, периодически вытаскивали их, фотографировали пойманную рыбу, делали запись в журнале, а затем отпускали. Проведя около часа за этим занятием, мы заметили в воде большой силуэт. Серо-черный, гладкий и неподвижный.

– Что это?

– Думаю, молодая гринда. Видишь круглую голову? И довольно большой грудной плавник?

– Она мертвая? – Дельфин громко выдохнул, словно отвечая на мой вопрос.

Все равно что-то было не так – это видела даже я. Дельфин почти не двигался, а его хвост словно притягивало ко дну.

– Я посмотрю. – Отец взял трубку и маску.

Он медленно приблизился к дельфину, прекрасно осознавая опасность, и поплыл вдоль тела животного от головы к хвосту. Через пару минут вынырнул на поверхность и вернулся к лодке.

– Он запутался в рыболовной сети.

Я помогла папе залезть в лодку.

– Сеть обмоталась вокруг хвоста и обоих грудных плавников, до самого спинного плавника. Он не может плыть, а хвост тянет его вниз.

Я посмотрела на темную продолговатую тень в воде. Похоже, дельфин приблизился и повернул голову так, чтобы нас видеть.

– Что с ним будет?

Отец никак не мог отдышаться.

– В конечном счете у него закончатся силы, и он не больше не сможет держаться у поверхности. Опустится на глубину и утонет.

– Папа, мы должны что-то сделать. – В пятнадцать лет вы по-прежнему уверены, что отец может все, если захочет.

Я смотрела, как он думает. Приближаться к испуганному, раненому дельфину очень опасно. Одно непредсказуемое движение плавником, и мы окажемся в воде. С другой стороны, если ничего не предпринимать, животное погибнет.

Конечно, мы ему помогли – в этом не могло быть сомнений. Думаю, я бы плакала всю обратную дорогу, если б мы оставили его. И отец тоже. Мы на веслах подплыли к дельфину и начали – я в лодке, отец в воде – снимать сеть.

Рыболовные сети очень тяжелые и прочные. У нас было два ножа, но по большей части приходилось просто тянуть. Примерно полчаса ушло на то, чтобы освободить спинной и один грудной плавники. Обнаружив, что снова может двигаться, дельфин понесся вперед с огромной скоростью, протащив нас за собой больше сотни метров, но потом устал, и мы возобновили работу.

Через час освободился второй грудной плавник, и ситуация уже не выглядела такой безнадежной. Еще один круг по заливу, и дельфин успокоился, позволив освободить от сети свой хвост. Потом мы долго лежали на дне лодки, пока отец не собрался с силами, чтобы встать и запустить мотор.

Но дельфин не уплыл. Он плескался рядом, метрах в пятидесяти по левому борту. Когда мы поплыли, животное сопровождало нас, выныривая то справа, то слева. Дельфин выпрыгивал из воды, потом уходил на глубину и появлялся в самом неожиданном месте. Мы с восхищением наблюдали за мельканием плавников и ударами хвоста по воде – настоящая морская акробатика. Он не отставал от нас до тех пор, пока мы не добрались до порта Стэнли, где отец заглушил двигатель. Когда винт замер и наступила тишина, животное подплыло к самому борту. Мы увидели блестящие черные глаза, смотревшие прямо на нас, наклонились и погладили круглую голову дельфина. И он уплыл, на прощание игриво шлепнув по воде хвостом.

– Как вы его назвали? – спросила потом Рейчел.

Я пожала плечами. Мы с папой были слишком заняты, пытаясь спасти дельфина, и нам даже в голову не пришло дать ему имя.

– Однажды, когда вы потеряетесь в океане и начнете тонуть, он появится и спасет вас, – объявила Рейчел, и по ее восторженному тону было понятно, что спорить бесполезно. – И тогда вы дадите ему имя.

* * *

Увидев во сне Рейчел, я проснулась с той безумной, неукротимой яростью, которая рождается просто от ее присутствия в моей голове. Встала, стараясь не потревожить Куини. Из рубки не доносилось ни звука.

Полночь уже миновала. Наступила среда. Еще на день ближе к годовщине гибели мальчиков. К тому моменту, когда все изменится.

Дверь тихо открывается. Должно быть, Каллум не спит – не удивительно, потому что скамья, на которой он лежит, на два фута короче, чем он. Ноги упираются в переборку, сгорбленные плечи прислонились к боковой стенке холодильника. Тем не менее он спит. Дыхание глубокое, лицо полностью расслаблено.

Я набираю полную грудь воздуха, заставляя себя успокоиться и унять дрожь.

Крепкий сон достался Каллуму в наследство от армии – он умеет использовать для отдыха любой подходящий момент. Помню, мы шутили, что через десять минут после того, как он отключился, его не разбудит даже подожженный под задницей фейерверк.

Больше у меня такой возможности не будет.

Подхожу ближе, неслышно переступая босыми ногами. Теперь я уже немного успокоилась. Уже не дрожу, а если и дрожу, то по другой причине. Опускаюсь на колени рядом с Каллумом и наклоняюсь, чувствуя его дыхание на своем лице. Еще ближе. Вдыхаю запах кофе, его кожи и шампуня, которым он в последний раз мыл голову. Прижимаюсь щекой к его щеке, чувствую его кожу, колючую щетину бороды, затем касаюсь губами его губ.

И надолго замираю, дыша в унисон с ним, мечтая о том, чтобы он проснулся, и надеясь, что этого не произойдет. Затем вспоминаю, как он улыбался Рейчел, и уже больше не могу оставаться рядом.

В следующий раз я просыпаюсь ближе к утру. К нам подплыла лодка. Я слышу стук фалов, брошенных на палубу, мягкий удар кранцев другого судна. Кажется, кто-то произносит мое имя, и я жду, что меня разбудят. Но никто меня не зовет, и я опять засыпаю.