Читать книгу Королевский выкуп. Последний рубеж - Шэрон Кей Пенман - Страница 9

Декабрь 1194 г.

У Ричарда шло шуточное соревнование с матерью, у кого из них самый лучший шпион. Алиенора настаивала, что никто не может превзойти Дюрана де Керзона, которого она внедрила в свиту Джона, приглядывать за заблудшим сыном. Однако Ричард был уверен, что нет никого лучше человека, называвшего себя Люком. Он верно служил английской короне больше двадцати лет и перешел к Ричарду по наследству от Генриха. Когда королю сказали, что его аудиенции просит человек, назвавший потаенное слово, обозначавшее Люка, Ричард тут же прервал совет и поспешил прочь из большого зала, чтобы перемолвиться со своим лазутчиком с глазу на глаз.

Отсутствие государя затянулось, и люди в зале стали проявлять нетерпение. Гийом де Лоншан попытался обсудить церковные вопросы с архиепископом Руана и епископом Линкольнским, но архиепископ Готье осаживал канцлера при каждой возможности, а затем демонстративно встал и отошел. Лоншану оставалось только кипеть от злости. Были у них разногласия и с епископом Линкольнским, но епископ Гуго хотя бы обращался с ним с вежливостью, как полагалось в беседе прелата с прелатом. Благодаря Всевышнего за то, что ему не придется больше ступать на землю невежественного островного королевства Ричарда, Лоншан вел любезную беседу с коллегой, когда взрыв громкого хохота заставил его нахмуриться.

Собравшись у открытого очага, виконт де Туар, Гуго де Лузиньян и Вильгельм де Форс, граф Омальский, обменивались непристойными шуточками насчет неправдоподобной беременности императрицы Генриха. Ги, брат виконта Эмери, слушал с нарастающим неудовольствием, но пока держал язык за зубами. Ги покровительственно относился к женщинам, настолько, что брат прозвал его «истинной душой рыцарства», и это в его устах был вовсе не комплимент. Ги считал неправильным высмеивать женщину, которой вскоре предстояло столкнуться с опасностями деторождения на пороге сорокалетия. Но будучи младшим братом, привык уступать Эмери и знал, что если возразит, то станет объектом насмешек вместо Констанции. После особенно грубого комментария графа Омальского, Ги заметил, что они привлекли неодобрительное внимание епископа Илийского, и потихоньку отошел, не желая, чтобы о нем судили по его друзьям.

– Подобные комментарии совершенно неуместны, милорды, – холодно заявил Лоншан. Он не любил женщин, но делал исключения для своих родственниц, удивительной матери короля и императрицы Констанции.

Мужчин его отповедь совершенно не смутила.

– Что же из сказанного нами не соответствует действительности, милорд епископ? – ухмыльнулся Эмери. – Мы всего лишь удивлялись, как бесплодная женщина чудесным образом вдруг забеременела.

Но когда граф Вильям сравнил чрево Констанции с сушеной грушей, Лоншан вскипел.

– Если бы вы потрудились изучить Священное Писание, то знали бы, что Сара, жена Авраама, родила сына спустя десятки лет после того как ее детородная пора осталась позади. Женщина может зачать в любом возрасте, коли на то будет Божья воля.

Эти слова заставили замолчать Эмери и Гуго де Лузиньяна, но Вильгельм де Форс не собирался терпеть отповеди от какого-то калеки.

«Митра епископа не делает тебя мужчиной, уродливый карлик», – со злобой подумал он, а вслух скептически заметил:

– Что ж, если императрица и вправду беременна, это станет одним из величайших чудес Божьих.

Лоншан применил более опасное оружие, чем нравоучение священнослужителя:

– Неплохо бы тебе вспомнить, милорд граф, что императрица Констанция очень дорога королеве Джоанне, любимой сестре короля.

Даже этого было бы недостаточно, чтобы укротить графа, но епископ Гуго поддержал Лоншана, напомнив де Форсу, что негоже смертным ставить под сомнение промысел Всевышнего. Хотя он говорил довольно мягко, присущий епископу ореол святости придал этой расхожей ремарке весомость, и де Форс впал в угрюмое молчание, в равной степени дуясь на обоих прелатов.

Ги, вернувшись к привычной роли миротворца, попытался повернуть разговор в более безопасное русло, спросив, где сейчас владетель Шатору: он знал, что Андре де Шовиньи неотлучно находился с королем с момента освобождения последнего. Ответ ему дал подошедший погреться к огню Вильгельм Маршал, сказав, что Андре проводит Рождество в замке Деоль с беременной женой и маленьким сыном.

Благонамеренное вмешательство Ги только раздосадовало де Форса, потому как он не любил ни Андре де Шовиньи, ни Уилла Маршала. После восшествия на трон Ричард наградил всех троих браками с богатыми наследницами. Изабелла де Клари, внучка ирландского короля, принесла Маршалу земли в Нормандии, Англии, Южном Уэльсе и Ирландии. Женитьба Андре на Денизе де Деоль обеспечила ему баронство Шатору, сделав одним из могущественнейших лордов пограничного региона Пуату – Берри. А де Форс женился на Хавизе, графине Омальской, которой принадлежали огромные поместья в Нормандии и Йоркшире. Хотя де Форс и завидовал удаче Маршала, он все равно радовался возможности стать графом Омальском и заполучить такие богатства.

Но вскоре его удовольствие померкло, потому как наряду с приданым он сделался обладателем недовольной жены. Гордая стерва отказывалась выходить за него замуж, ее к этому принудил король. Вильгельма подобное нежелание взбесило, ведь он происходил из старой и уважаемой пуатусской семьи, был командиром флота Ричарда в войне против сарацин. Он обнаружил, что для женщины Хавиза возмутительно откровенна, упряма и безрассудна. Даже вынудив его задать ей заслуженную трепку, она оставалась непокорной. Кровь капала у нее из носа и рта, но Хавиза вызывающе посмотрела на него и предупредила, что если он когда-нибудь ударит ее снова, то поплатится за это жизнью. Разумеется, де Форс рассмеялся, указав, что слабая женщина не может тягаться с сильным мужчиной. Но Хавиза холодно улыбнулась ему, сказав, что у жены есть куча способов избавиться от нежеланного мужа: он может заболеть, съев что-то за обедом, его могут подстеречь разбойники, когда в темную ночь он будет выходить из таверны, или свалиться с лошади, когда подпруга внезапно лопнет. Хотя в ответ он снова презрительно рассмеялся, но был действительно потрясен и больше не бил графиню. В ее пользу говорило хотя бы то, что она смогла выполнить главную обязанность жены и дать ему сына. Но не отстали от нее и Изабелла де Клари и Дениза де Деоль, а де Форс был уверен, что они к тому же еще и правильные жены: послушные и почтительные.

Обиженно глядя на Маршала, который лишил его удачи – ведь вместо Хавизы ему могла достаться Изабелла де Клари, он, хохотнув, сказал:

– Де Шовиньи пусть проводит скучное Рождество у семейного очага, а я предпочитаю рождественский двор короля в Руане. Благодарение Господу, жен туда, слава Богу, вряд ли пригласят.

Де Форс сразу понял, что зашел слишком далеко, поскольку все недружелюбно воззрились на него: Уилл Маршал, Лоншан, этот ханжа епископ Линкольнский, сварливый королевский клерк мастер Фульк, ничтожные рыцаришки, бывшие с Ричардом в Германии и теперь беззастенчиво извлекающие из этого выгоду: валлийский щенок, Варин Фиц-Джеральд и Гийен де л'Этанг. Даже граф Честерский посмотрел на него неодобрительно, а все знали, что Честер за много лет не обменялся со своей бретонской мегерой ни единым ласковым словом. И все же он понимал, что король может не так понять его комментарий, поскольку вряд ли согласится с ним по части постылых жен. Посмеет ли кто-нибудь из этих лизоблюдов донести государю? Обуреваемый этой неприятной мыслью, де Форс даже подпрыгнул, когда в распахнувшуюся дверь вместе с холодным вихрем ворвался король.