Читать книгу Утешение в дороге - Шиван Доуд - Страница 7

Шли дни. Новая школа. Новое место. Новые люди. Все новое. В доме на Меркуция-роуд стояла кладбищенская тишина. На улице день за днем шел снег.

Фиона всегда первой заводила разговоры. Я никак не могла придумать, что бы такое сказать. Беда в том, что она вечно задавала вопросы, и мне приходилось что-то говорить. Она, как собака-ищейка, пыталась разнюхать, кто я и что. Но в конце концов, я же не зарытая в саду кость, чтобы до меня докапываться. Короче, я старалась держаться от нее подальше.

Моим любимым местом стала лестница. Я насчитала 63 ступеньки, включая те, что снаружи. Обычно я садилась на лестничной площадке второго этажа, возле крошечного оконца, и смотрела, как падает снег и пустеет небо. Иногда Розабель сидела у меня на коленях, но по большей части лежала на кровати.

Когда Фиона меня не видела, я занималась раскопками. Лазала по ящикам и шкафам, исследовала помещения в доме, пытаясь зацепиться хоть за что-нибудь, что могло бы подкинуть свежую идею. Но попадалось только унылое барахло. Простыни. Полотенца. Пакетики лаванды. Все в таком духе.

И вот спустя неделю я нашла парик.

Он лежал в нижнем ящике комода на самом верху 63-ступенчатой лестницы, в целлофановом пакете, и такой тощий, что поначалу я даже не потрудилась заглянуть внутрь. Но потом я запустила туда руку и нащупала что-то загадочное, вроде тонких мягких струн. Тогда мне пришлось заглянуть в пакет. Оказалось, что это искусственные волосы разных оттенков – седые, золотистые, но в целом светлые, с приглушенными бликами. Я вытащила парик, покрутила его в руках, рассматривая со всех сторон: мягкие длинные пряди, подстриженные каскадом, густая челка. Внутри – симпатичная сеточка с коричневой лентой для фиксации на голове. Надев парик на кулак, я заметила, что моя кожа просвечивает сквозь пробор, как скальп.

Парик пепельной блондинки – умереть не встать.

– Холли! – послышался снизу голос Фионы. – Холли… обедать!

Я запихнула парик обратно в пакет и закрыла ящик, пообещав себе, что примерю новый образ, как только Фиона уйдет за покупками.

Фиона встретила меня с таким выражением лица, как будто узнала о том, что последнего кита забили гарпуном. Рэй ушел на работу, хотя в субботу это выглядело странным. Я села за стол и стала рыться в тарелке с сыром и помидорами, но есть совсем не хотелось. Парик запал мне в душу, по-настоящему завел. От возбуждения я даже отбивала чечетку под столом. А потом у нас с Фионой случился первый скандал, настоящая драчка.

Обычно, когда я злилась, эмоции набрасывались на меня, как лассо, и душили, пока в голове не взрывалась бомба, сокрушая все вокруг. Летели подушки, стулья, кроссовки – все, что попадалось под руку. Тогда приходил Майко и силой утихомиривал меня, а я размахивала руками, как ветряная мельница крыльями, ругалась и брыкалась, и мне было хорошо. Тогда Майко говорил: «Давай трюк с матрасом, Холли». Я бежала к себе в комнату, срывала с кровати матрас и, приставив его к стенке, колошматила почем зря. Майко советовал делать это, даже когда я не злюсь, утром и вечером, не дожидаясь взрыва бомбы или сцены с лассо. Измутузив матрас, я падала без сил, обливаясь потом. И никакие насмешки уже не могли вывести меня из равновесия.

Но во время того обеда с Фионой я забыла про трюк с матрасом. Да и в любом случае матрас на моей кровати был такой толстенный, что поднять его мог бы только Кинг-Конг. А мне ужасно хотелось примерить парик, и я молила о том, чтобы Фиона поскорее ушла.

– Ты точно не хочешь пройтись по магазинам? – приставала она ко мне. – Ты могла бы сама выбрать себе пиццу.

– Нет. Я лучше здесь останусь. Честно.

– Уверена?

– Да. На улице так мокро.

– Знаешь, есть такая вещь, как зонтик. Ты уже два дня не была на свежем воздухе.

Я ковырнула ломтик помидора.

– Там холодно.

– Ты не любишь холод?

– Не-а.

– Предпочитаешь лето?

Теперь понятно, что я имела в виду, когда говорила про бесконечные вопросы?

– Да. Наверное.

Фиона потянулась к разделочной доске за еще одним ломтиком хлеба.

– Можешь считать меня странной, но я люблю зиму. Январь – мой любимый месяц.

Неужели она никогда не уйдет?

– Попробуй мой хлеб, Холли, дорогая.

Терпеть не могу, когда называют «дорогими» всех подряд, даже малознакомых людей. Меня так это заводит с полоборота.

– Хлеб домашней выпечки, – мурлыкала она. – Из божественной муки. Цельнозерновой.

Я засунула два пальца в рот.

– Бээ.

– Не делай этого, Холли, пожалуйста.

Я сделала это снова.

– Не надо! Я готовлю всю эту еду для тебя, для нас с Рэем, но вместо этого ты питаешься каким-то мусором, дрянью. Удивительно, что у тебя еще не случился заворот кишок от той изысканной химии, которой ты себя пичкаешь.

– От той изысканной блевотины, что стряпаешь ты, – парировала я, делая вид, будто меня вот-вот вырвет на буханку домашнего хлеба.

Фиона схватила буханку, оставив хлебный нож на доске, и отошла к рабочему столику.

– Изысканная блевотина, – повторила я, показывая на доску, где только что лежал хлеб.

– Ладно, Холли. Перестань. Я подумываю о том, чтобы позвонить Рейчел. Возможно, пришло время пересмотреть нашу договоренность.

Лассо полетело. Бомба взорвалась. Я схватила хлебный нож и запустила им в кухонное окно. Но промахнулась, и нож с грохотом упал в раковину. Тогда я вскочила из-за стола, подняла стул и ударила ножкой о кухонный шкаф.

– Чертов хлеб, чертова кухня! – закричала я. – Ну, давай, скажи это. Ты хочешь, чтобы я ушла, Рэй хочет, чтобы я ушла, вы меня ненавидите. А я ненавижу твой гребаный божественный хлеб и тебя тоже ненавижу. Я не твой ребенок. Я не хочу быть твоим ребенком. Я мамина дочь, не твоя.

Фиона подошла и положила руки мне на плечи.

– Холли! Успокойся.

Я терпеть не могла, когда она прикасалась ко мне своими безумно горячими пальцами. Оттолкнув ее, я выбежала из кухни.

Я поднялась наверх и захлопнула дверь своей спальни. Заперла ее на ключ. Вскоре пришла Фиона и постучалась в дверь.

– Холли?

– Пошла вон, Бесплодка.

Молчание.

Потом снова заговорила Фиона.

– Как ты меня назвала?

– Никак.

– Это не ответ, Холли. Так что ты сказала?

Я упорно молчала.

Она ушла. Но минут через десять вернулась.

– Я иду в магазин, – крикнула она через дверь. Голос у нее дрожал, как будто в нем стояли слезы. – Когда я вернусь, надеюсь, ты будешь готова выйти. И надеюсь, ты извинишься за то, что обидела меня. И за то, что так обозвала.

Наступила тишина. Потом я услышала ее удаляющиеся шаги.

Как только внизу хлопнула дверь, я вышла из комнаты и побежала наверх, за париком.