Читать книгу Бордель на Коллинз авеню - Шмиэл Сандлер - Страница 2

Тема, представленная вашему вниманию, известна широкой публике, но мало обсуждаема в силу своей неэтичности.

Сюжет данной повести основан на реальных событиях, но имена героев и последовательность событий вымышлены.

Я позволил себе некоторые вольности в описании работы американской полиции. Аппарат прокуратуры в США расследует в основном дела о нарушениях закона, в том числе и в полиции. В повести же отражена превалирующая роль прокуратуры по отношении к полиции.

Некоторые неточности по отношению к полицейской службе целиком лежат на совести автора.

Элен Бейкер, репортер газеты «Стейт Джорнел»

С тихим скрежетом за мной затворилась дверь.

Я осталась одна в холодном полутемном помещении. В воздухе ощущался легкий запах формалина. На потолке горела тусклая лампочка, обширные серые разводы на стенах говорили о запущенности этого мрачного подвала. Впрочем, считать себя одной в этом негостеприимном приюте было бы преувеличением. Неподалеку от меня в строгом порядке, лежали трупы, вынужденное соседство с которыми обещало мне приятное времяпровождение в морге общественной больницы на Коллинз авеню.

Когда хмурым осенним утром, мы с Моникой Стайл пришли в это печальное царство смерти, она деловито указала мне на стеллажи из нержавеющей стали.

– Это секционный зал, – сказала она, – здесь тела покойных исследуют и отправляют в холодильные камеры.

– Сколько тут мертвецов? – спросила я.

– На сегодня шесть, – сказала она, – все они пронумерованы и смирно дожидаются, пока их заберут родственники или закопают на городском кладбище, как безродных и невостребованных бомжей.

Конечно, от того, что мертвецы пронумерованы, спокойнее мне не стало, но трупов, вопреки бухгалтерии Моники было восемь, а не шесть и эти неучтенные в списке моей подруги тела, наводили на мысль, что профессор Глебов, вероятно, был прав – не все так гладко в трупохранилище города Майами-Бич.

Проводить время в компании смирных покойников, если ты не бездушный могильщик или затюканный агент из погребального бюро занятие не из приятных. Но я знала, кроме меня слушать этого сумасшедшего профессора в нашей редакции никто не станет. Слишком нереальным выглядело то, что он поведал мне в пятницу, да и небезопасно это, а вдруг профессор, в самом деле, прав и морг больницы для неимущих по ночам превращается в бордель, где некий маньяк некрофил, а может группа извращенцев весело и похабно оскверняют тела молодых женщин.

Спустя день после волнительного пребывания с безмолвной мертвой публикой, не проявлявшей ко мне никакого интереса в отличие от меня во все глаза следящей, не шевельнется ли кто из жмуров, двери морга с шумом отворились и двое рослых негра в белых халатах внесли на каталке пять пластиковых мешка с новым пополнением.

Санитары, судя по всему, были пьяны и любители поболтать. Поневоле начнешь выпивать, если с утра надо тягать мертвяков на каталках. По обрывкам слов я поняла, что трое из новых жмуров – жертвы автомобильной катастрофы на 22 авеню. Один самоубийца, проигрался в казино и прямо на публике выстрелил себе в рот, а другой утопленник, посиневший от долгого пребывания в воде. Местные рыбаки выловили его в заливе Бискейн отделяющий курортный городок Майами-Бич от крупного мегаполиса Майами, раскинувшегося на побережье Атлантического океана.

Жертвы автомобильной аварии, а также самоубийца, устроивший себе публичную казнь, были изуродованы до неузнаваемости, черный пластик покрывал их тела с головой. Болезненное любопытство одна из неприятных черт моего характера: после ухода санитаров я, преодолевая дрожь в руках, открыла «молнии» на мешках и ужаснулась. Те из покойников, кто делил со мной одиночество до прихода пьяных санитаров, смотрелись звездами Голливуда в сравнении с обезображенными в драках или транспортных происшествиях новичками.

У «старожилов» морга были открыты лица, на которых застыла печать страдания и, как мне показалось, усмешка над глупой тетей, которой нечего делать, кроме как коротать время в их унылом обществе.

Когда санитары вкатили тележку с новой партией, я спряталась в «открывалке» так Моника Стайл назвала прозекторскую, где бригада врачей, раз в неделю проводила вскрытие тел. Это было холодное, пахнущее тошнотворной химией помещение, выложенное серой керамической плиткой. В центре зала стоял операционный стол с дренажной трубкой посередине. Под столом к своему ужасу я нашла отрезанное ухо. Сначала меня сковал липкий страх – впервые в жизни я увидела отсеченный фрагмент человеческого тела, потом был порыв бежать из этого проклятого места с криками и бранью в адрес моего неуемного эго, благодаря которому я оказалась в этом мерзком логове некрофилов. Но, понимая, как глупо я буду выглядеть в глазах охраны, которая обнаружит меня здесь, я взяла себя в руки и присмотрелась. И, правда, у страха глаза велики – это оказался коричневый кусок поролона, напоминавший форму уха. У меня отлегло от сердца.

Филл, из дневника первого некрофила

Девушке было лет восемнадцать, но на вид она казалась подростком, в котором только начинала проглядываться пробуждающаяся женственность. Нежные грудки, стройные длинные ножки, которые могли бы сделать ее топ моделью пожелай она работать на подиуме.

У меня дрожали руки от вожделения, когда я снимал с нее трусики и моему взору предстало восхитительное зрелище – волнующая поросль темных волосков на лобке и узкое девственное влагалище, которое услаждало меня всю ночь. Я не был груб с моей юной прелестницей и перед первым соитием долго читал ей стихи:

О, если с болью, гневом и слезами

Любить вас больше, чем себя,

Я осужден, вздыхая сокрушенно,

Пылать и леденеть пред вами, —

О, если я от этого, любя,

Терплю урон, – на вас вина, моя Мадонна.

Да, это был мой любимый Петрарка, певец любви и томной нежности.

Наутро я приказал доставить ее труп снова в морг. Расставание с ней было для меня тягостным испытанием.

Элен Бейкер, репортер газеты «Стейт Джорнел»

Я провела в морге самую долгую ночь в моей жизни. Бог знает, каких нервов мне это стоило. Иногда я погружалась в тревожное забытье и мне снилось городское кладбище, где я похоронила маму. Открытая могила, из которой пыталась и не могла выбраться моя мать, длинные ряды мраморных крестов и плачущий самоубийца, который из-за могильного камня протягивал мне револьвер, предлагая застрелиться.

Я просыпалась, дрожа от страха, и считала минуты, дожидаясь, когда закончится этот затянувшийся ночной кошмар.

Утром я чувствовала себя усталой и разбитой. Меня изводили позывы тошноты. Тяжелый запах в морге сгущался и, кажется, можно было вешать уже в воздухе топор, которым в прозекторской патологоанатомы рубили, вероятно, кости мертвякам.

Ровно в восемь придет Моника. Я ждала, когда двери морга распахнуться и она, бодрая от утренней свежести, войдет в мрачное, холодное помещение и звонко скажет:

– В гробу я вас видела, миссис Бейкер, с вашим журналистским расследованием.

И эта её показная ироническая строгость станет отдушиной и логическим финалом в той безвыходной ситуации, в которой я оказалась по причине своей глупости.

Но Моника не пришла в восемь и это стало крушением всех моих надежд.

В морге было зябко и я не могла согреться, несмотря на русскую шубенку и утепленные сапожки, в которые предусмотрительно велела мне облачиться подруга. Я была разбита морально, меня преследовал дурной запах, исходивший от посиневшего утопленника. Хотелось плакать от обиды и безысходности. Что могло помешать моей подруге и почему она, зная, как мне страшно и тяжело здесь одной, не пришла забрать меня ночью? Конечно, я могла бы постучать в двери или завизжать поистошнее, чтобы услышал угрюмый сторож. Меня бы вывели из этой чертовой холодилки. Ну, напугается поначалу охранник, приняв меня за воскресшего покойника, велика ли беда. Но, что я добьюсь в случае моей позорной капитуляции? Дело попадет в руки коррумпированной полиции или отдельных ее продажных представителей, как любит выражаться наш главный редактор, и тогда прости, прощай жареный факт, ради которого я опрометчиво сунулась в это рискованное журналистское расследование.

Моника Стайл безнадежно опаздывала. Она не пришла в девять, десять и одиннадцать часов. На циферблате уже полдень, а ее все нет. Мои планы развеялись в прах. Зная лучшую подругу, как человека ответственного и пунктуального: даже о своих походах в туалет она отчитывается перед близкими, я поняла, с нею стряслась беда, иначе стала бы она держать меня в этой пропахшей мертвецкой, куда и впустила-то после долгих уговоров.

Я потеряла счет времени. Мною овладела апатия. Есть мне не хотелось, общество неразговорчивых соседей не располагало к аппетиту, да и нечем было закусить-то, я не думала, что застряну в этом мрачном подземелье надолго. Казалось, вся я пропиталась тяжёлыми смрадным духом, хотя в морге было стерильно и в каждый труп санитары, чтобы перебить трупный запах, явно вкачали ведро формалина. Но запах победно и стойко стоял в воздухе. Мой сыщицкий запал, который я копила в себе целую неделю, пока убеждала Монику запереть меня в морге, испарился через два часа жуткого пребывания в этом холодном склепе. Я и рада была поскорее убраться отсюда, но ложная гордость и возможные насмешки главного редактора не позволяли мне оставить проигрышную позицию без очевидных результатов. Я решила – умру, но дождусь непрошеных гостей, о которых поведал мне профессор Глебов. «Может быть, он напутал что, который раз, – спрашивала я себя, – все же больной убитый горем человек?»

Пьяные санитары в морге более не появлялись. К новым постояльцам я скоро привыкла, а старые уже не пугали меня. Я поймала себя на том, что дважды в течение дня обратилась к мертвой старушке с вопросом: «Что будем делать-то, бабуля?»

Через некоторое время я так притерпелась к своему безмолвному окружению, что мне стало казаться, будто я одна из трупов.

Наконец, одурев от холода и тревожных мыслей, я решила, что исчерпала все душевные силы и пора звать на помощь. Но в это время, как и подобает в крутых индийских фильмах, послышались слабые голоса в коридоре. Сначала я испугалась, хотя давно ждала гостей, но потом стремглав побежала в «открывалку» – прятаться.

Это было далеко не лучшее место для укрытия, гости могли заглянуть и сюда, но затаиться, увы, больше было негде.

Лемье. Из дневника второго некрофила

Сегодня была моя очередь поиграться с мертвой девочкой.

На сей раз первым стал этот чистоплюй Филл. Сношаться с трупами – это его стихия. Он, так сказать, тихий некрофил. Я прибегаю к этому способу на безрыбье, когда нет живой девственницы, которую я мог бы взять в момент ее умирания. Агония, как акт перехода в мир теней, вот момент истины, который необыкновенно возбуждает мою необузданную похоть. Это похоже на долгожданное затишье после бурного шторма. Море уже затихло, но лёгкая рябь далеких воспоминаний все еще будоражит твое угасающее сознание перед полным штилем, плавно переходящим в вечное безмолвие.

Мне не нравятся интриги, которые затевает за моей спиной Филл.

Он позаботился о том, чтобы дочь профессора умертвили именно тогда, когда я никак не мог повлиять на события. Он сделал все так, чтобы она умирала не в моей постели, когда бы я мог украсить смерть девушки картинами полной гармонии и нежной любви.

Ну что ж, ты этого хотел Жорж Данден, ты утешил свое жалкое эго тем, что первым взял ее невинное тело.

Я обследовал девственницу. Как и следовало ожидать, она была вся залита спермой Филла. Но все же, что-то осталось и мне. Толстяк Морис передал мне записку, в которой этот лицемер Филл любезно извещал меня, что не занимался анальным сексом с дочерью профессора. И на том спасибо.

Я смазал маленькое розовое пятнышко – задний проход моей новой подруги, душистым кремом и предался сладостной содомии. В момент дичайшего оргазма я не удержался – выкрутил ей соски и, кажется, сломал несчастной девушке руку. Я был не в духе не смог сдержать свои инстинкты и это, несомненно, было на совести Филла.

Элен Бейкер, репортер газеты «Стейт Джорнел»

В морг вошли трое.

В первую минуту я подумала, что это давешние негры прикатили новых постояльцев. Но вскоре увидела гангстерскую рожу одного из мужчин, который также был похож на санитара, как старый негр на целомудренную снегурочку. У меня замерло сердце: вот они люди, о которых говорил профессор Глебов. Это они повинны в том, что я торчу в этом подвале вторые сутки. Один из прибывших – здоровущий детина со зверским шрамом на правой щеке, подошел к лавке номер 23 и указал на мертвую девушку.

– Это она, – сказал он, – сегодня в полночь вы должны забрать ее отсюда.

Стоявший рядом толстый парень в длинном пиджаке утвердительно хмыкнул – заберем кошечку, босс.

– Смотрите, не привезите вместо нее какого-нибудь бомжа, шеф оторвет вам яйца.

Гости ушли. «Сегодня в полночь» беззвучно повторила я. Вот он, мой шанс. Я буду ждать тебя в полночь человек со шрамом, я буду начеку, когда твои бандиты придут за девушкой…

Боже, кажется, я никогда не выберусь отсюда. Ждать надо еще 13 часов. Как пережить это время. А вдруг меня обнаружат санитары, если понадобится срочно готовить «открывалку» для вскрытия…

Но что, однако, случилось с Моникой?

Я закрыла глаза и представила себя лежащей на золотом песке городского пляжа. Осень в этом году теплая, хотя ночами уже прохладно. Утром еще хмурятся тучи, но к обеду можно купаться в заливе. Сегодня воскресенье и не будь я круглой дурой, я могла бы теперь нежиться на пляже под лучами ленивого солнца, потягивая из соломинки апельсиновый сок и отбиваясь от навязчивых ухаживаний местных плейбоев. Расслабившись, я вообразила себя плескающейся в прохладной океанской волне и вдруг услышала слабый протяжный стон со стороны «открывалки». Что это, галлюцинация, наваждение, мираж? Боясь повернуть голову на подозрительные звуки, я зажмурила глаза и, как ребёнок, который верит, что проблема исчезнет, если ее не видно, стала убеждать себя, что все это игры разума, я устала, напряжена и мне просто снится вся эта чертовщина со стонами и мертвецами. Но звуки снова повторились после непродолжительной паузы. Зарывать голову в песок было бессмысленно. Я открыла глаза, борясь с паникой, и заставила себя подняться. Стоны и вздохи, могли означать только одно – воскрес

кто из покойников и скучает в одиночестве в надежде перекинуться со мной словом. Он то, может и скучает, а вот ты, девочка, в напряге и всякая хрень тебе в голову лезет.

Я знала абсолютно точно – кроме меня в морге нет живой души, но решила обследовать каждый уголок морга, включая прозекторскую, где снова наткнулась на поролон, напомнивший человеческое ухо. Сначала он отвлек меня от беспокойных мыслей, но через мгновение послышался все тот же тихий мучительный стон. Неужто пьяные санитары прикатили живого человека. А вдруг это души покойников завели свою заунывную песню и жалуются богу, что так нелепо ушли из жизни? Я слышала, что умершие насильственной смертью, прежде чем покинуть наш бренный мир, жалобно стонут, оплакивая свою горькую участь. Меня охватил липкий страх. Сердце бешено

колотилось. Допрыгалась до глюков, с ума что ли ты сходишь, девочка, не хватало только привидений в этом подземном царстве мертвецов.

Гарри Роуп, лейтенант, детектив первого класса

Пятница у меня трудный день, когда я призван выполнять супружеские обязанности. «Если у человека есть жена, сказал мне однажды сэр Ицхак Лайтман, значит, человек должен отправлять связанные с этим супружеские обязанности, иначе ставки его падают, как акции на фондовом рынке при резком обвале биржевых индексов»

Мою жену зовут Эмми Роуп. После того как мы развелись и формально разбежались, она не стала привередничать и оставила за собой мою небезызвестную в местных криминальных кругах фамилию. Разошлись мы два года назад. Эмми теперь живет со своей матерью – глупой злобной женщиной, которая очень старалась разрушить наш брак. Даже то обстоятельство, что наш пятилетний сын Пол будет расти без отца, не остановило ее. Я навещаю сына раз в месяц: теща считает непедагогичным то обстоятельство, что ребенок не дай бог увидит наши с женой «извращенные отношения». Под таковыми она подразумевает бурный секс, которому мы предаемся во время наших регулярных встреч по рекомендации доктора Лайтмана. Доктор считает, что жизнь без секса, подобна биржевому индексу, который неуправляем по своей сути и стремительно пикирует по любому дурацкому поводу. Называя наши взаимоотношения извращенными, теща недалеко ушла от истины, ибо мы с Эмми обожаем нетрадиционный секс в его анальном исполнении. Собственно вкус к этому виду секса привила мне жена: в детстве она подсматривала, как такое проделывал с ее мамой очередной любовник в отсутствии рогоносца папы, разумеется, и первый же день нашего формального развода мы отметили именно этой не конвенциональной любовью. Во времена нашей безрадостной супружеской жизни она не позволяла мне такое, но поскольку теперь мы жили врозь и я перешел, так сказать, в ранг гостевого любовника она сочла возможным расслабиться, как в свое время, подобным образом расслаблялась ее развратная мамочка: яблоко от яблони недалеко падает.

Благодаря нашему цыганскому образу жизни сынишка мой Пол совсем отвык от меня и по наущению зловредной бабки за глаза называет родного отца дебилом.

Я тоже живу с престарелой мамой на Линкольн-роуд неподалеку от океана и раз в неделю наведываюсь к «детке», так выражается моя зловредная теща, при этом она имеет в виду не горячо любимого внука, а горячо любимую дочь. Я мог бы делать это чаще, два раза в неделю, скажем, но доктор Лайтман считает, что практика полового воздержания сродни ожиданию опытного инвестора, знающего, что активы его со временем дорожают, весьма полезна для мужчины. Кроме того, мысль о том, что после удовлетворения половой потребности, мне снова придется говорить о драгоценной теще, не о работе же нам в самом деле толковать жена этого терпеть не может, отравляет мне существование, а оно у меня и без того невеселое. Криминальная обстановка в Майами-Бич» на подъеме», Так, по крайней мере, считает окружной прокурор Хадсон. Кривая преступности взлетела вверх, особенно после убийства знаменитого итальянского модельера Джанни Версаче, который был застрелен на Оушен-драйф на ступеньках собственного дома. Мне, лейтенанту сыска, получившему медаль «За преданную службу в полиции» приходится денно и нощно вести борьбу с наводнившими наш курортный оазис российскими звездами шоу-бизнеса, активно скупающими городскую недвижимость.

Я нахожу привязанность Эмми к своей мамочке не вполне здоровой с психологической точки зрения. На этой почве у нас происходят шумные разборки, после которых столь же шумно мы миримся, неистово предаваясь любовным утехам в отеле «South Beach», поскольку из принципа я не хочу заниматься сексом в доме ее матери, а она не желает трахаться в присутствии моей «лицемерной мамочки».

В прошлую среду я отвел Эмми к Ицхаку Лайтману – это наше медицинское светило, психоаналитик из Вашингтона, который за визит берет тысячу баксов. «Может быть, под гипнозом внушит ей модный доктор, что она дура» с надеждой думал я, но выдающийся психоаналитик сказал мне, что дурак в данной ситуации, скорее я, поскольку иной более решительный мужик давно бы нашел себе другую бабу. «В жизни, так же как и на фондовом рынке нельзя привязываться к одному активу, – сказал он, – тут важна не акция, а сама стратегия игры: перестала бумага приносить прибыль, продай ее, иначе она принесет тебе невосполнимые потери и глубокое разочарование в жизни». Здесь Ицик, конечно, не прав. Не потому что я плачу ему бабки, и он должен во всем со мной соглашаться,

а просто другая женщина, так же как и его сраный фондовый рынок, мне без надобности: я люблю Эмми и не хочу, чтобы Пол рос без отца.

Сегодня по семейному расписанию, которого мы педантично придерживаемся у нас день примирения и большого секса. Мы мелко ссоримся, после того, как крупно трахнемся – обычно в гостиничном номере, кровать, которой ужасно скрипит от нашего барахтанья.

Потом, расслабившись, после второго или третьего оргазма, мы дружно предаемся взаимным обвинениям на предмет, чья мама виновата в том, что мы уже два года живем порознь. Так уж у нас повелось, чем больше мы ругаемся, тем дольше и яростнее наши постельные игры. Психоаналитик Лайтман говорит, что у нас с ней не секс, а сплошное садо-мазо. Возможно, он и прав, я человек далекий от науки, но уловил, что чем больше я рычу, мну и давлю телеса своей дебелой супруги, тем больше и экзотичнее мое наслаждение, а главное мне нравится видеть, как в это время Эмма затихает и полностью подчиняется моей воле.

На сей раз я подготовил язвительную речь, которой намеревался доказать своей благоверной о маразматических тенденциях в поведении ее безумной мамаши. Я попросил своего помощника – сержанта Овсепяна прикрыть меня, на случай если капитан Бонс потребует меня на ковер. Бонсу свойственны такие закидоны.

Позовет иной раз к себе в кабинет и разглагольствует о криминальной обстановке в штате Флорида, обильно цитируя при этом доктора Хадсона – окружного прокурора и автора книги «Внедрение научных методов в криминалистику».

Заручившись согласием сержанта, я позвонил Эмми и скучным голосом, стараясь не проявлять излишнюю заинтересованность в предстоящей близости, объявил ей, что нам следует сегодня встретиться.

– Зачем? – последовал дежурный вопрос, хотя все шло по заведенному нами графику, и давно уже было ясно, что ей хочется моей близости, так же как мне ее.

– Надо поговорить, дорогая.

– Тебе не кажется, дорогой, что мы давно уже всё обговорили? – сказала она не менее скучным тоном, сквозь который проглядывал некоторый интим. Такое затянутое начало служило для нас неким ритуалом, в котором каждый мог продемонстрировать свою якобы независимость от другого.

– Я только хотел сказать тебе, что твоя мать…

– Не трогай мою мать! – Взвизгнула она.

– Я ничего не имею против твоей матери, дорогая, но…

– Разве не ты сказал, что мою мать нужно отдать для траха пьяным нигерам за то, что она методически и злонамеренно разрушает нашу семью?

– Твою же мать… – задохнулся я от негодования, но не успел закончить свою мысль, потому что в кабинет неожиданно ввалился мой помощник Мкртыч Овсепян. Нормально этот мужик входить не умеет, ибо весит 95 килограммов и имеет бедра штангиста, которые приводят в восторг нашу секретаршу Ирен и, которую уже давно, но безуспешно добивается капитан Бонс.

– Что вам угодно, сержант? – недовольно спросил я, – мы, кажется, условились, что в ближайшие три часа я буду занят срочным делом.

– Лейтенант – сказал он, – начальство срочно требует вас к себе, случилось что-то непредвиденное…

Постановка вопроса со стороны моего слишком усердного помощника, как всегда граничила с абсурдом: когда имеешь дело с криминальными кругами трудно что-либо предвидеть заранее. Я не раз говорил ему об этом, но он со своим лихим кавказским темпераментом гордо продолжал глумиться над элементарной логикой.

Филл. Из дневника первого некрофила

Моя сексуальная жизнь была бы столь же скучной и обыденной как у супругов проживших вместе сто лет, но судьбе было угодно, чтобы первой моей женщиной стала мертвая девушка.

Это была не случайная связь. Я долго и безнадежно любил Патрисию. Мои приемные родители дружили с ее родителями, а я с детства дружил с ней. Когда мы повзрослели, она продолжала относиться ко мне как другу и без всякого конфуза в подробностях рассказывала мне, как Гейл, ее щеголеватый и хамоватый ухажёр, лишил ее девственности. Если раньше у меня были попытки признаться ей в любви, которые она не воспринимала всерьез, полагая, что между нами не может быть ничего серьезного, ведь мы выросли вместе. То теперь я и вовсе замкнулся в себе, угрюмо слушая ее бесстыдные рассказы о позах и смелых экспериментах, на которые ее первый мужчина был большой выдумщик. Может быть, таким образом, она распаляла себя или ей нравилось шокировать неопытного юнца, как ей казалось, представляя себя эмансипированной женщиной, познавшей тонкости секса.

По ночам, представляя себе картины их неистового траха в своем горячечном воображении, я поклялся всеми богами, что каждый постельный выверт с Гейлом, о которых она столь живописно рассказывает мне, ей придется проделывать со мной.

И случай представился. Мой приятель Лемье, который увлекался токсикологией, предложил мне легко избавиться от Гейла, а потом, тактично утешая Патрисию, затащить ее в постель.

– Она будет в отчаянии – сказал Лемье, – а в таком эмоциональном состоянии женщины ищут спасительное утешение в разрядке, то есть в бездумном и огульном сексе.

Лемье достал мне яд во время своего путешествия по Южной Америке. Я подсыпал смертельное снадобье Гейлу в коктейль, но этот педик вдруг решил, что из-за льда в напитке он простудит себе горло и решительно отодвинул бокал с ядом. Для меня это стало полным провалом моих планов по отношению к Пат. Но милостивой судьбе было угодно распорядиться в мою пользу.

– А я умираю от жажды, – неожиданно заявила Патрисия и отпила из отравленного бокала глоток. Я был в отчаянии: я сам своими руками обрек любимую женщину на верную смерть. Лемье сказал мне, что никакая судебная экспертиза не обнаружит следы отравы, что этот яд используют в высоких дипломатических кругах, в которых громкие скандалы не приветствуются.

Дело было к вечеру, Патрисия сказала нам, что ей нездоровится и томной походкой отправилась отдыхать в свой номер. Гейл, как истинный джентльмен вызвался в провожатые. Они пробыли в номере некоторое время и, вскоре он вернулся гордый и самовлюбленный, как индюк. Затем вся компания с шумом села на катер и укатила в залив.

Я не торопясь допил свой остывший кофе и пошел в номер к Патрисии. Как я и предполагал, она лежала на взбитой софе красивая и величественная, но без признаков жизни. Пульс на руке не прощупывался, она не дышала, мертвенная бледность выступила на ее спокойном лице. Первой моей мыслью было позвонить в службу спасения, ее можно было еще вернуть к жизни. Но она лежала на ложе такая восхитительная и желанная, что я забыл о своем побуждении и невольно стал разглядывать ее соблазнительные формы. Глубокий вырез в вечернем платье подчеркивал ее точеную фигурку, оголенные стройные ноги и высокую грудь. Видимо, Нейл взял ее напоследок, не заморачиваясь раздеванием. Трупное окоченение еще не охватило ее тело, и она казалась особенно доступной и пленительной.

Дрожащими пальцами я снял с неё платье и припал к волшебному лону.

Более часа я совокуплялся с ней в тех позах, о которых она рассказывала мне душными майскими вечерами, повествуя о своем бурном романе с Гейлом. Я брал ее спереди и сзади, мы с наслаждением отдались оральному сексу. Все это время я горячо нашептывал ей стихи из любимого мною Петрарки:

Терпи, душа, вкушая молча яд,

Бояться сладкой горечи не надо,

Тебе любовь – как высшая награда,

Возлюбленная всех милей стократ.

Я называл ее нежными поэтическими именами. Но она не отвечала мне, хотя душа ее, несомненно, радовалась, созерцая эту картину свыше, оценивая и принимая запоздалое, но искреннее проявление моих чувств. Жалко, что она не могла выразить свои чувства…

Потом я бережно вымыл труп в ванной, облачил ее в воздушное тонкое белье и оставил лежать на ложе страсти в усталой и томной позе.

Экспертиза не нашла ничего подозрительного в ее внезапной кончине. Было установлено, что незадолго до смерти у нее были половые контакты. Гейл, разумеется, не отрицал, что перед тем как покинуть номер они предавались сексу.

С Гейлом я впоследствии рассчитался – элегантно и легко, как и обещал мне Лемье. Но мой первый раз с любимой девушкой сделал из меня другого человека. Я уже не мог представить себе секс с живым человеком, и это стало моим наваждением и моим вечным проклятием.

Гарри Роуп, лейтенант, детектив первого класса

Когда я, не договорив с женой – она сердито бросила трубку, еще бы, этот идиот Овсепян прервал нас на пике драматизма и, изображая озабоченность, появился в кабинете босса у него уже сидел низкорослый тип с маленькими свиными глазками и лицом человека, который страдает желудочным заболеванием. Он имел такой вид, будто у него пучит живот, и он с трудом сдерживается, чтобы не пёрнуть на дипломатическом приёме. Гостю было жарко: он скинул с себя пиджак модного покроя и сидел на стуле в белой рубашке с расстегнутым воротом.

– Майер! – кисло представился он после того, как я вопросительно глянул ему в глаза, – главный редактор городской газеты «Стейт Джорнел».

– У них пропала корреспондентка, – загадочно сказал мне капитан Бонс, а главный редактор тяжело вздохнул при этом печальном известии, будто сожалел, что все остальные корреспонденты его газеты все еще пребывают в составе этой гребанной редакции, хотя заслуживают участи вышеназванной коллеги.

«Стейт Джорнал» не раз ополчался на профессиональные методы

21-го полицейского участка и я лично всегда был за то, чтобы вся репортерская братия данного издания провалилась в один прекрасный день в глубокую задницу, так они мешали мне работать. Капитан Бонс, который имел в управлении прозвище «Загадочный босс», не потому что он был загадочной личностью, а потому что слово загадочный в его скудном лексиконе было наиболее употребляемым, не мыслил своей жизни без работников пера и микрофона и, казалось, что он, вообще самым загадочным образом работает лишь на желтую прессу. В полицию Бонс прибыл прямо из морской разведки. Никогда не думал, что у моряков бывает разведка – чего там разведывать в открытом море и его глубинах. В первый же день своего вступления в должность он заявил нам, что за всю свою профессиональную карьеру вынес немаловажное представление о том, что не женщина, а именно мужчина должен быть загадкой, которую женщине самой природой предлагается разрешить всеми доступными средствами. При этом Бонс критически осматривал округлые формы нашей секретарши Ирен, открыто предлагая ей себя в качестве некоей таинственной загадки. К морю, впрочем, так же как и к разведке, заявленный им тезис имел весьма опосредованное, если не сказать загадочное отношение. Мы все сочувствовали Ирен, которая не могла взять в толк, почему начальник напрямую не предложит ей переспать с ним, как это делал его менее загадочный предшественник, а все загадочно ходит вокруг да около, высказывая свои странные намеки.

– Займитесь, пожалуйста, пропавшей журналисткой, Роуп, – рисуясь перед редактором, сказал мне босс, – бросьте всю пехоту на поиски мадам Бейкер, задействуйте, если понадобится группу захвата.

– Можете быть спокойны, сэр, – заверил я шефа, отлично понимая, что переговоры с Эмми и наш еженедельный трах в гостинице «South Beach» на 52 авеню накрылся медным тазом из-за этого журнального червя с расстроенным желудком.

– Я задействую морских пехотинцев, – решительно сказал я, – и даже военно-воздушные силы Соединенных Штатов, если это понадобится.

– Не надо усердствовать, любезный, – поморщился Бонс, – на данном этапе от вас требуется лишь поговорить с господином главным редактором для выяснения некоторых обстоятельств этого загадочного дела.

– Слушаюсь, патрон, – сказал я и пригласил главного редактора к себе в кабинет, собираясь устроить ему загадочный допрос с пристрастием: должен же кто-то ответить за срыв моих семейных планов.

– Кто пропал, зачем и кому это было выгодно? – командным голосом сказал я, уютно устроившись за столом напротив него и не давая ему опомниться.

– Ее зовут Элен, – безучастно сказал редактор, не обращая внимания на мой злопыхательский тон.

– Я бы хотел услышать более подробную информацию, мистер Майер, – строго одернул я его.

– Пожалуйста. Как я уже сказал, ее зовут Элен Бейкер, она сидела у нас на хронике…

– Где сидела, простите?

Редактор непонимающе воззрился на меня.

– Сидят обычно на унитазе, – пояснил я, – а на работе работают.

– Ну да, работала, – нехотя поправился он и нагло уставился мне в зеньки.

– Продолжайте, – нетерпеливо подгонял я его.

– У нее было потрясающее чутье на сенсацию.

– Почему «было», вы считаете, что госпожи Бейкер нет в живых?

– Вейз мир, что вы такое говорите, инспектор? – закудахтал Майер и в испуге прикрыл рот ладошкой.

– Где она обычно добывает материал? – сердито прервал я его.

– У нее были свои источники и информаторы, – нехотя сообщил редактор.

– Как часто она отлучалась из редакции?

– Знаете, у нас газетчиков есть присказка – репортера ноги кормят…

– Сэр, сказки в данном случае меня не интересуют, речь идет о вашем сотруднике, пропавшем сотруднике, мистер Майер, – напомнил я, – мне нужна подробная информация о ней и характере работы, которую она выполняла.

– Да ради бога, инспектор!

– Как часто Элен Бейкер информировала вас о своих отлучках по делам редакции?

– Последний раз она сказала мне, что у нее наклевывается потрясающая сенсация, заявила полосу на следующий понедельник и ушла.

Мой помощник детектив второго класса Мкртыч Овсепян не любил, когда всуе употребляли слово «Потрясающий», а этот замызганный писака употребил его дважды. «Есть лишь одна часть женского пола, которую мужчина может использовать с данным прилагательным» – задумчиво говорил мне помощник. Зная индивидуальные пристрастия сержанта, я мог без труда определить, что он имеет в виду женскую задницу. И здесь я был вполне солидарен с ним, поскольку сам открыл для себя, благодаря косвенной помощи тещи, какую «загадочную», как сказал бы капитан Бонс, прелесть таит в себе эта сказочная часть женского тела.

– Она сказала вам, как долго будет отсутствовать?

– Нет, сэр, это было в понедельник в десять утра, а материал на следующую неделю мы готовим в четверг, сегодня среда, а ее все нет, не знаю даже как мне быть.

– Что вы имеете в виду?

– Видите ли, я должен закрыть полосу завтра.

Карлику этому кажется, что закрытая газетная полоса важнее человеческой жизни.

– Вы что, не поддерживаете связь со своими корреспондентами, мистер Майер?

– Вообще-то у нас так заведено что каждые полчаса мы общаемся по мобильному. С Элен связь прервалась в первый же день ее выхода на задание. Сегодня третьи сутки как она пропала, у меня горит полоса и я в затруднительном положении, инспектор.

– Вы повторяетесь, Майер.

– Простите, но я взволнован.

– У нее были враги, мистер Майер?

– Враги есть у всех, детектив, – назидательно сказал редактор, удивляясь моей наивности, – но она была исключением.

– Почему она была исключением? – меня начал доставать этот примитивно мыслящий гном.

– Она была исключительно добрый человек, сэр.

– А любовник был у вашего доброго человека?

Майер посмотрел на меня, как школьный учитель смотрит на ученика, не выполнившего домашнее задание:

– В столь интимные подробности я, как деликатный человек, не вдавался, – с подчеркнутой вежливостью сказал он.

«Видно, какой ты деликатный» – подумал я, заглядывая в его масляные глазки.

– Но кажется мне, что не был, – продолжал деликатный редактор, – баба она была в соку, но уж слишком холодная.

Странно, что он все время говорит о ней в прошедшем времени. Может быть, он что-то знает, или скрывает. Уж не приложил ли ты, приятель, руку к ее загадочному, как сказал бы Бонс, исчезновению? Надо бы прокачать эту версию. Вполне возможно, что редактор любимой Бонсом газеты самый заурядный маньяк, который в свободное от работы время воплощает в жизнь тайные и прочные помыслы с сотрудницами своей газеты.

Элен Бейкер, репортер газеты «Стейт Джорнел»

Ступая тихо и сдерживая дыхание, будто боясь спугнуть мертвецов, я обошла помещение морга. На лавках покоились мои старые знакомые в тех же смиренных позах. Стонущим мог быть кто-нибудь из новичков. Я была внимательна и не упустила ни одной настораживающей детали. Я заглядывала под лавки, осмотрела темные углы, всматривалась в открытые лица мертвецов, но ничего не обнаружила. Может, шутит кто из охраны?

Но стоны вдруг прекратились, именно тогда когда я стала искать, кто бы это мог быть. Я закрыла глаза, боясь и ожидая, что стонущий снова подаст голос. Нет, вроде спокойно все. Скорее, я просто устала и мне все это чудится. Немудрено вторые сутки в напряжении всякая чертовщина лезет в голову. Мне стало грустно и жалко себя, хотелось заплакать и пожаловаться Монике как мне одиноко и страшно без нее. Зачем надо было ввязываться в эту нелепую историю, сидела бы сейчас в уютном кабинете редакции, пила чай с медовым пряником и строчила репортаж о взяточниках из городского муниципалитета.

Как холодно в этом проклятом подвале. Скорее бы все кончилось, так можно и с рельсов сойти. Моника, где ты, моя милая подружка? Несчастная батарейка на моем мобильном все еще теплилась, но попытки дозвониться до Моники разбивались о бетонные стены морга и скучный голос автоответчика «Абонент вне зоны досягаемости»

Я была в подвале городской больницы для неимущих, но мне казалось на другой планете. В голову лезла всякая философская хрень – «Морг как транзитная база и дверь в иное измерение, куда переселяются души умерших».

Что ты здесь делаешь, Элен Бейкер, зачем тебе все это надо?

Мелкий озноб пробирал все мое тело, зубы противно стучали, создавая иллюзию тепла. Я попрыгала с минуту у лавки номер шестнадцать с воображаемой скакалкой, как делаю это по утрам дома, чтобы разогнать кровь, увы, напрасно. Я пробовала согреться ходьбой, но в морге особо не разгуляешься. Это был небольшой коридор со стеллажами по обе стороны, на которых сиротливо ютились усопшие. Да и сама прогулка в мертвецкой далеко не пляжный моцион – из каждого ложа смотрят на тебя пустые стеклянные глаза мертвяков. Санитары, безразличные к своим непритязательным клиентам, не удосужились затянуть мешки с молнией. Мне хотелось закрыть глазки вон той бабке с полки №7 – уж очень укоряюще взирала она на меня из своего темного угла, но я боялась до нее дотронуться. Маршрут мой, если я не входила в «открывалку», пролегал между параллельными друг к другу полками с возлежащим на них недавним пополнением. Эти, мертвецы были упакованы с головой, но они страшили меня еще больше, чем покойники с открытыми лицами. Я не видела лиц этих затаившихся новичков, и мне казалось, что они чего-то там замышляют в своем унылом одиночестве, хотя умом я понимала, мертвые навредить не могут и страшиться надо живых монстров, которые зверски надругались над мертвой дочерью профессора Глебова.

И вдруг я увидела длинный черный мешок, из которого петлистой струйкой стекала кровь на керамические плиты пола. Должно быть, это несчастный бедолага, который, по словам санитара, попал под колеса автомобиля. И словно в подтверждении моей версии я снова услышала мучительный и протяжный стон. Я замерла в страшной догадке – стоны доносились из этого мешка. Довольно позднее озарение, если принять в расчет, что из мертвого тела кровь не вытекает. Но кто мог поместить живого и, очевидно, тяжело раненного человека в морг? Это уже не игры разума и мозг мой в полном порядке. Передо мной был длинный черный мешок, к которому я должна подойти и открыть его, чтобы увидеть стонущего человека. Я постояла немного, надеясь, что звуки больше не повторятся и мне не нужно будет спасать ожившего покойника. Но через мгновение по мешку прошла лёгкая рябь и ясно послышался протяжный вздох. Сомнений быть не могло, кто-то внутри этого рыхлого пластика был жив и ему требовалась помощь. С трудом сдерживая подступившую к горлу тошноту, я подошла ближе и, нащупав непослушными пальцами замок, потянула вниз. Сердце мое оборвалось, то, что я увидела, потрясло меня: это была Моника Стайл. Я закричала. Лицо моей подруги было покрыто спекшейся кровью, она открыла глаза и прошептала что-то. Мне стало дурно, хотелось кричать, на меня накатывала истерика. Но я взяла себя в руки и приникла ухом к ее устам.

– Микки, – сказала она, – это был Микки, прости, Элен…

Глубоко вздохнув, она закрыла глаза и затихла. Кажется, я закричала, а потом… все потонуло во мраке.

Очнувшись, я тронула пальцами посиневшую шею Моники, пульса не было. Я коснулась губами ее лба, он был в пятнах ссохшейся крови. Мгновение назад она дышала и говорила. Это клиническая смерть ее можно еще спасти. Я побежала к дверям, стала колотить и звать на помощь.

И вдруг за дверью я услышала легкое шарканье ног. Я прислушалась, мне показалось, что я слышу дыхание человека приближающегося к моргу.

– Откройте, сэр, – закричала я, – человек умирает, пожалуйста…

По логике вещей незнакомец должен был испугаться, ведь я кричала из морга, а в нем не должно быть живых. Но человек за дверью не проявил признаков страха. Хотя шарканье на мгновение стихло, кто-то явно стоял по ту сторону дверей, прислушивался и молчал. Почему он молчит. Я абсолютно точно знала некто посторонний или из персонала больницы находился за дверью в продолжение минуты. Он знал, что я в морге и прошу о помощи, но не предпринял ничего, чтобы помочь мне. В другое время это озадачило бы меня, навело на мысли: вероятно, кто-то проведал о наших с Моникой планах, но сейчас мне было не до размышлений. Я теряла драгоценные секунды, надо было спасать Монику. Я снова метнулась к подруге и начала делать ей искусственное дыхание. Я билась над ней и беззвучно молилась. Я пыталась согреть ее своим телом, я бережно подняла ей голову, старательно вдувая через рот спасительный воздух, но тщетно: губы моей милой подруги побелели, а лицо приняло выражение тихого умиротворения. Она приняла ангела смерти пришедшего за ней и навсегда оставила меня в этом царстве мертвых. Не теряя надежды, я снова побежала к дверям: