Читать книгу Любовь к деньгам и другие яды. Исповедь адвоката - Шота Горгадзе - Страница 11

Кабинет у майора маленький. Тесный.

Прокуренный насмерть, хотя Полозов в кабинете не курит. Вообще курит, а в кабинете нет. По закону нельзя. А по вечерам можно: открыть окно, сесть на стол и курить, к утру проветрится.

А если и не проветрится, один черт в курилку тесненькую тут же, за углом, с утра народу набьется, задымят весь этаж. Сквозняком в кабинет все одно протянет. Так что кури не кури, результат один: вонища.

Вот она, на просвет, вся как есть – свобода человеческого выбора: выбор есть, свободы нет.

Сидит майор на столе, мнет в пальцах сигарету.

Думает.

Как так случилось, что после нечаянной, неожиданной, крохотной зацепки, если откровенно и не зацепки даже, а так, зацепочки, самой, в общем, незначительной и малопривлекательной на вид, ничего совершенно не обещающей, за которую майор взялся и сам-то теперь не скажет почему, как так вышло, что зацепочка эта начала раскрываться слой за слоем, как бумажный оригами, развертываясь, подтверждаясь косвенно и непосредственно. Так и прошли шесть месяцев ювелирной работы, уйма человеко-часов, множество бессонных ночей, никотина на табун, нервов с километр, и вот он, результат: теперь майору достоверно, доподлинно, совершенно и фактически, неоспоримо и однозначно известно, когда один человек убьет другого.

Не хочет убить, а именно что убьет. Не сам, а другого человека наймет. Уже нанял. Знает майор кого: имя, фамилию. Знает где, как, когда и сколько наемному убийце за убийство авансом заплачено, а сколько после причитается. Знает, в какой валюте и в каких купюрах. Знает, что все уже готовы: заказчик, деньги, алиби и наверняка оправдание самим себе, если убийцы вообще в таковом нуждаются. Жертва тоже готова, хотя и не догадывается. На то и жертва.

Закон гласит: ни один человек не имеет права убить другого человека.

И курить в служебном помещении.

Курят. И убивают. Люди очень любят думать, что убивают какие-то другие люди. Не такие, как они. Какие? Черт его знает. Не такие. Не мы, одним словом. Мы на убийство не способны. Мы из другого теста. Мы так, максимум покурить в помещении. Тянет майор неприкуренную сигарету и сам себе усмехается.

В какой момент с человека спадает легонький налет цивилизации и он перестает быть человеком? Майор не знает. Да и не его это дело. Пусть каждый сам решает, как жить. Нет сил по совести – живи по Закону.

А майор Полозов здесь поставлен Его, Закона, букву и дух защищать. Ему за это деньги издевательские платят.

Думает Полозов. Ждет чего-то.

Чего ждет? О чем думает?

Все у майора есть: номера машин и телефонов, распечатки смс, записи разговоров. Все улики, прямые и косвенные, какие ни одному не то что сыскарю опытному, а даже распоследнему самому выдумщику-киношнику вообразить никак не возможно – все, буквально все есть у майора.

Одного нет.

Того, без чего Закон работать никак не может. Трупа.

Здесь вам все же не кармический хаос, а светское государство, страна победившего Закона, в неярком свете которого приходится признать: желание кого-то убить – деяние не подсудное. Ты убей.

И даже если и убил, то дело это до тех пор твое личное, и Закон на тебя до тех пор дреманным своим оком смотрит и все права и свободы законопослушного гражданина за тобой сохраняет, пока обратное не будет неопровержимо доказано.

Дайте труп! Нету тела – нету дела, как говорится. И ведь верно говорится: будет тело – возбудится дело, зашуршат бумаги, придут полозовы и, подставляясь под начальственную ругань, бытовые неудобства, издевательские зарплаты, изощренную нелюбовь общества, под выговоры, слухи, клевету, предрассудки и пули, станут долго и трудно искать эти самые неопровержимые доказательства. А когда таковые найдутся, и если и впрямь окажутся эти доказательства достаточно неопровержимы для того, чтобы никакие лощеные адвокатишки, чья почасовая ставка вдесятеро превышает почасовую ставку лучшей из известных майору проституток, чтобы даже они, сверкая зубами и маникюром, ничего не смогли поделать с неопровержимостью улик. И даже если улики эти не исчезнут и не пропадут, или единственный свидетель, живущий на третьем этаже, вдруг не выпадет из окна пятнадцатого, предварительно оставив на столе предсмертную записку чужим почерком «Прошу в моей смерти никого не винить!», и если прокурор по необъяснимым причинам вдруг не станет затягивать дело из месяца в месяц, из года в год, пока оно не развалится как бы само, зараза такая, собой от земной гравитации и безысходности, и материалы его не почиют в вечной бюрократической базе, не сгорят или не утонут, вот когда все эти «если» сойдутся вместе на суде, тогда вас, возможно, признают убийцей, осудят и накажут, как умеют: изолировав от общества надолго или навсегда.

До той же светлой поры презумпция невиновности во всей своей вынужденной красе вполне распространяется на всякую сволочь. Тише. Не делайте Фемиде нервы. Видит она плохо, рука у нее тяжелая, дрогнет – всем аукнется.

Кроме того, помимо вышеперечисленного имеется еще одна сложность: боги мыслят иными категориями. Для справления своих прямых мифологических обязанностей Фемиде сгодится любой труп. Труп, так сказать, как принцип, как очевидный факт попрания устоев. Это может быть совершенно любой, пусть даже неопознанный, труп. А Полозову нужен конкретный.

Майор закуривает.

По телевизору выступает мужчина. Судя по костюму, адвокат.

Майор прислушивается к беседе в телевизоре.

«Адвокаты, – говорит мужчина, – нужны только умные. Других не надо».

Можно ли судить о человеке по костюму? Нельзя. Но все-то в этой жизни шиворот-навыворот, все-то через пень-колоду, через одно место, и ничто не есть то, чем кажется.

И хорошо, вдруг думает майор. И прекрасно. И пусть так оно все и будет.

Люди звонят в телевизор, адвокат отвечает на их вопросы.

Вопросы – это хорошо. И вопросы здесь будет задавать майор.

Майор берет трубку телефона.

Кремль зажигает огни.