Читать книгу Хороший мент, весенний мент - Штыль-Битыньш - Страница 2

Очень просто.

Эта мысль настигла Варзарова у мусоропровода. В одной руке – два синих полиэтиленовых пакета, в другой – почти пустая картонка сока. Так и застыл между пятым и шестым этажами, пялясь на грязную, тёмно-зелёного цвета трубу.

Он стоял и думал: как просто. И всё действительно стало просто и понятно в тот же миг. Одно только удивляло – сколько времени понадобилось ему, чтоб осознать то, о чём и так каждый знает. Но и это удивление было сродни чувству человека, наконец раскрывшему преступление за несколько страниц до конца детектива. Смесь недоумения из-за собственной недогадливости и лёгкого чувства превосходства над самим собой – недавним.

Школьником Варзаров любил детективы. Они были едва ли не единственным его чтивом тогда. Он даже подписался на собрание сочинений Джеймса Хедли Чейза и раз в месяц ходил на почту выкупать очередной том. Но все тридцать так и не собрал. Одна из книг оказалась с типографским браком – в ней недоставало последних страниц то ли пяти, то ли двадцати пяти. После этого он перестал покупать новые. И так и не узнал, чем же закончился тот роман.

Варзаров как раз вспомнил название того недочитанного детектива, когда на пятом этаже открылась дверь одной из квартир. От неожиданности он вздрогнул и понял, что всё ещё стоит возле мусоропровода в крайне нелепой, кстати, позе. Дёрнулся было принять более непринуждённый вид, но обнаружил, что руки его до сих пор заняты мусорными пакетами и пачкой с яблочным соком. Который он, перед тем как её выбросить, собирался допить прямо здесь, в парадной.

Из-за двери появилась девушка. Увидев её, Варзаров почему-то хмыкнул. Потом, пару дней спустя, этот звук всё никак не давал ему покоя. Сам себе он объяснял это тем, что просто растерялся – ну разве можно было предположить, что она живёт аккурат под его квартирой.

– О, привет.

Варзаров не был уверен в том, что она помнит его. А вот он её – ещё как.

– Привет, – голос его прозвучал сипло и, наверное, глупо. Во всяком случае, так он решил, когда девушка засмеялась. И хотя тут же стало ясно, что смех этот предназначался не ему, а кому-то за дверью, кого она пихала назад в квартиру, Варзаров успел почувствовать себя идиотом каким-то.

Он смотрел на шушукающую с кем-то девушку и с отчаянием понимал, что мечтал совсем не о такой встрече. А он, чего скрывать, если не мечтал, то во всяком случае фантазировал.

Девушка взглянула на него и сделала шаг назад. Из-за двери тут же высунулась ещё одна девичья голова, в очках, и тоже уставилась на Варзарова. Секунду спустя обе захохотали. А Варзаров с ужасом шестиклассника почувствовал, что заливается краской.

Голова в очках исчезла, дверь захлопнулась. Девушка взлетела по лестнице и оказалась совсем рядом с ним.

– Привет! – снова сказала она и улыбнулась.

От неё слегка пахло каким-то сладким алкоголем.

– Привет, – повторил Варзаров, не зная, куда деть руки.

– Я – Марина.

– Я знаю.

– Да?

Да, он знал это уже давно. Наверное, месяца два назад, поздним зимним утром, Варзаров впервые увидел её в «стекляшке». Она сидела за кассой и, то ли печальным, то ли сонным голосом, он так и не понял, предложила ему пакет за два рубля. На ней была обычная магазинная униформа синего цвета с приколотым на груди бейджиком, на котором было напечатано: «Кузнецова Марина, продавец-кассир». А рядом, в правом нижнем углу, красным маркером нарисована улыбочка.

Удивление Марины было деланным. Что она тут же и подтвердила:

– Я тебя тоже запомнила.

Варзаров улыбнулся, а она, уже успев закурить, со смехом спросила:

– Зовут-то тебя как?

– А, – он даже удивился своей непонятливости. – Денис.

– Денис, – передразнила его Марина и вновь рассмеялась.

Следующие минут десять она смеялась много и громко, показывая зубы и запрокидывая голову. А Варзаров узнал, что она приехала в Питер из Луги, училась в индустриальном техникуме, бросила, копит на машину и мечтает стать актрисой, поэтому зарегистрировалась на специальном сайте.

– Как ты думаешь, – спросила Марина, – получится?

– Ну, ты красивая, – ответил Варзаров.

Она вздохнула.

– Но тут ведь ещё и талант нужен. А как проверить?

Марина взглянула на Варзарова, улыбнулась и, понизив голос, сказала:

– Вот если б ты был режиссёр, ты бы, наверное, смог.

Варзарову показалось, что он опять краснеет, и девушка подтвердила это громким хохотом.

– Нет, правда, – сказала она, отсмеявшись, – ты чем занимаешься?

– Ну, я служу. В милиции. То есть, в полиции уже. Наверное.

Варзаров ожидал нового приступа веселья, но его не последовало. Марина затянулась в последний раз и бросила хабарик в стоящую на подоконнике банку из-под маринованных огурцов. Варзаров хотел пошутить, но не успел.

– Меня подружка ждёт, – сказала она и сбежала по лестнице.

Уже открыв дверь, Марина всё-таки остановилась и посмотрела на Варзарова, как тому показалось, с сожалением.

– Мусор, – сказала она, – не забудь выбросить.

I

– Ну да.

– Что?

– Чего?

– Чё ну да?

Фоминых стоял в дверях раздевалки и, нахмурившись, смотрел на Варзарова. Тот сидел на скамье, уже в гражданке, с натянутыми шнурками в руках. Что от него хочет бывший напарник, Варзаров не понимал – он вообще не заметил, как тот появился в комнате.

– Ты придумал? – наконец спросил Фоминых.

– Что? А, не.

– Ну так думай!

Фоминых был явно раздражён, но всё-таки решил снизить обороты.

– С машиной я разобрался, скоро готова уже будет. Хачи знакомые из Металлостроя делают. Но не за бесплатно, так что готовь деньги, – он замолчал и вопросительно поднял брови.

Дождавшись, когда Варзаров согласно кивнёт, Фоминых продолжил:

– Там немного, но всё равно, надо не обидеть чурок, а то они, суки, обидчивые. А с остальным всё в поряде должно быть. Хотя, смотри, если что, майор явно вписываться не станет. Ему совсем не до того сейчас. Сольёт за милую душу задним числом, если промандимся.

Постояв ещё немного, он всё-таки вышел из раздевалки. Но тут же снова вернулся.

– А с кем ты тут, кстати, беседы ведёшь? – и, не дожидаясь ответа: – Поехал уже, что ли?

Усмехнувшись, Фоминых ушёл совсем. А Варзаров ещё несколько минут оставался в пустой комнате. Он завязал наконец шнурки, аккуратно сложил форменную рубашку в сумку, чтобы постирать дома, закрыл форму в шкафчике, а шкафчик – на маленький висячий замочек, причесался перед зеркалом, а потом натянул на голову вязаную шапку. И всё это – лишь бы только не столкнуться с Фоминых ещё раз, на крыльце отделения.

На улице было уже темно. А на Рабфаковской, кажется, ещё темнее. Фонари на столбах горели через один, и Варзарова вдруг посетило сильнейшее дежа вю. Он даже остановился.

Вокруг не было ни души. Почему-то все светящиеся окна в домах были очень тусклыми. Горы заледеневшего снега отделяли дорогу от тротуаров. Сейчас они были примерно по пояс, а вот зимой их высота в какой-то момент достигала второго этажа. Холод стоял совсем не весенний, поэтому Варзаров закрыл нос шарфом, поднял воротник и пошёл дальше.

Казалось, эта улица провалилась в какое-то безвременье – здесь не было ничего, что указывало бы на двадцать первый век. Даже стоящие тут несколько машин – это всего-навсего сугробы, которые когда-нибудь да растают. Наверное, такими же эти улицы были и во время блокады. Если, конечно, тогда район этот вообще существовал, в чём лично Варзаров не был до конца уверен. А ещё он почему-то вспомнил своё самое первое впечатление от Питера. Тогда, в самом начале девяностых, мать привезла его к своей сестре. В Ленинграде уже ввели продуктовые карточки, но в расположенном совсем неподалёку Отрадном было ещё хуже. В город они добирались на автобусе, затем ехали на метро, а потом ещё долго шли по такой же вот пустой и тёмной улице до дома тёти Ларисы. Которая встретила их в халате и совсем не с радостным лицом. Его напоили чаем на освещённой жёлтой лампочкой кухне и уложили спать. А утром мать уехала.

– Странно, – сказал Варзаров – тогда была осень, он это точно помнил.

Его собственный голос словно разбудил сначала самого Варзарова, а потом и мир вокруг. Оглядевшись, он понял, что сейчас самое время решить – сразу идти домой или всё-таки зайти в «стекляшку». Но решать ему не пришлось. Впереди из-за очередного сугроба появились два явно мужских силуэта и бесшумно пошли навстречу. Свернув сейчас на Бабушкинскую, он запросто мог спровоцировать этих двух, поэтому продолжил идти вперёд. Вот только примостил правой рукой сумку на плече поудобней, чтоб, в случае чего, быстро скинуть, а левой – переключил в кармане предохранитель на электрошокере. Травматику Варзаров не любил: слишком шумная и непредсказуемая. Одному – что о стенку горох, а другому порвёт какую-нибудь артерию, тот и помрёт до приезда скорой от кровопотери. Потому же и носил Варзаров шокер в левом кармане, чтоб, если всё-таки придётся замыкать на каком-нибудь уроде контур, то подальше от сердца.

В этот раз не пришлось.

Вообще, ещё совсем недавно Варзаров не обратил бы на этих двоих особого внимания. Во всяком случае, не стал бы столь пристально следить за их руками. Он хорошо знал свой район и прекрасно понимал, что связаться с ним решится разве что какой-нибудь отморозок залётный. А это уже, скорее, как кирпич на голову или наводнение – судьба. Но это было раньше, ещё несколько дней назад, до того как он перестал носить форму вне службы.

Мужчина должен быть сильным. Это было главным правилом тёти Ларисы. Варзаров узнал его в первый же день, когда расплакался после отъезда оставившей его в Питере матери. Двенадцать лет спустя тётя Лариса собственноручно обрила ему голову наголо и отправила в военкомат. Собственно, стремясь соответствовать тёткиным идеалам, Варзаров и пошёл в ментовку. Потому что формула оказалась на удивление несложной: сила – это власть. А что может быть фундаментальней власти над конкретным физическим существом? Только власть над десятками и сотнями.

Тётя Лариса умерла четыре года назад. Просто встала утром, собралась на работу и упала. Варзаров не удивился, узнав, что квартиру она завещала ему. Вероятно, племянник оказался самым сильным мужчиной в последние годы её жизни. Хотя сам Варзаров понимал, что это лишь видимость. Ему было стыдно в этом признаваться, но после смерти тётки он вздохнул с облегчением: больше не было необходимости нести неподъёмное для него бремя соответствия чужому идеалу. Он даже хотел было уйти из милиции. Пока Фоминых не рассмеялся ему в лицо:

– Ну и чё ты будешь делать?

Глядя на ржущего напарника, Варзаров понял, что делать нечего. И постарался поскорей выкинуть эту мысль из головы. Но вот она вернулась, и избавиться от неё уже не получалось.

Всё началось позапрошлой весной. Нет, Варзаров и до этого замечал недобрые взгляды, куда ж без этого, ведь он – мент. Но раньше в них было куда больше страха, чем ненависти. А чаще всего на него вообще старались не смотреть. Одно время он даже развлекался таким образом: вглядывался прохожим в глаза и считал до двух. Дольше они просто не выдерживали. И это было приятно – стоять в ублюдской сине-серой бесформенной фуфайке перед выходом из метро и наблюдать, как вся эта вырвавшаяся из-под земли толпа обтекает тебя с двух сторон, семеня, спотыкаясь и вжимая плечики, лишь бы не задеть. В такие моменты Варзарову казалось, что он умеет ходить по воде.

Пока в одно из подобных дежурств у «Пролетарской» он не услышал свистящее:

– Евсюк!

Это был негромкий женский голос, донёсшийся откуда-то из-за левого плеча Варзарова. Тот вздрогнул, резко обернулся и увидел почти сплошь серые, чёрные и коричневые спины людей. Кто-то, обходя его, шагал прямо по луже. И никто – вообще никто – на него не смотрел. Словно его и впрямь здесь не было.

Сначала Варзаров искал взглядом ту, что могла это сказать. Но почти сразу бросил. Ну найдёт – и что? Что он ответит этой злой и усталой женщине? Что он, Варзаров, совсем не такой? Что его нельзя сравнивать с майором-убийцей? Что это оскорбительно? Что это неправда, в конце концов? Что?

После этого случая он часто размышлял над тем, хороший ли он, Варзаров, милиционер? По всему выходило, что совсем даже неплохой. Он никогда никого не избивал в садистком угаре, не вымогал взяток, не использовал, как это принято называть, служебное положение в личных целях. Ну, то есть, в сравнении с тем же Фоминых он точно был вполне себе нормальный мент. Тот просто всегда был понаглей и действовал по принципу: лучше наказать рублём, чем ремнём. И тем обиднее было Варзарову услышать такое в свой адрес.

Когда того московского майора закрыли наконец в «Полярной сове», и вся эта история исчезла из теленовостей, было ощущение, что скоро всё вернётся в прежнее русло. Поначалу так и было – или казалось. Но потом Варзаров стал замечать, что взгляды прохожих, кидаемые на его форму – в лицо они пока всё так же старались не смотреть, – становятся всё злее и, что удивительно, хладнокровней. Сидя в патрульной машине, не раз он замечал в зеркале заднего вида, как прошедшие только что мимо молодые мужчины оглядываются и смотрят исподлобья. Так, словно ждут чего-то, словно знают, что в один прекрасный день эта бело-синяя «семёрка» с сидящими в ней людьми будет полыхать жарким бензиновым пламенем.

Варзаров долго не мог вспомнить одно слово – простое, известное ему ещё со школы. Слово, которое, он чувствовал, поможет объяснить происходящее вокруг, а главное – определить его собственное место в этом мире. Однако вспомнить проклятое слово никак не получалось, и оно продолжало мучить Варзарова, вертелось где-то совсем рядом, но в руки не давалось. Пока в дело не вмешалась верховная главнокомандующая сила.

Однажды в августе непривычно возбуждённый дежурный встретил Варзарова последними новостями. Ему не сиделось в своём аквариуме, поэтому он торчал на крыльце отделения.

– Ты слыхал? – спросил он, нервно подхихикивая. – Мы теперь полицаями будем.

Тогда-то всё в голове Варзарова и встало на свои места. Всё верно, именно так и смотрели на него все те люди – как на оккупанта. Вот оно – слово.

Милицейский, пилицейский, милицай, полиционер. Поток издевательств, захлестнувший сразу после этого ментов, был предсказуем. Но по-настоящему подготовиться к нему Варзаров всё равно не сумел.

И теперь, после того злосчастного разговора с Мариной, Варзаров понял, что больше так не может. Утром он вышел на службу пораньше и в цивильной одежде. А в полдень, проходя мимо обезьянника, услышал:

– Господин полицейский.

В мгновенно захлестнувшей его ярости Варзаров с разворота ударил дубинкой по решётке и только потом увидел между прутьев лицо немолодого усатого мужчины. Тот отшатнулся, прижимая ладонь ко лбу. Из-под его пальцев, заливая испуганные глаза, потекла кровь.

На рубашке Варзарова не было ни единого тёмного пятнышка, но он всё равно бросил её в стирку, едва войдя в квартиру. Затем доплёлся до дивана, рухнул и, кажется, сразу уснул. Но через несколько минут его разбудила эсэмэска от Фоминых. Варзаров открыл глаза, и на секунду ему показалось, что около шкафа-стенки, там, где за стеклянной дверцей раньше был её портрет, стоит молодая тётя Лариса с чёрной полосой поперёк живота.

В сообщении было всего одно слово: «Dumaj!»

II

Чейза на районе не было.

Первым делом Варзаров пришёл к «Пролетарке» и изучил скудный книжный ассортимент газетного ларька. Пока он внимательно читал корешки, продавщица в меховой шапке сначала смотрела на него тоскливым коровьим взглядом, а потом вдруг резким движением руки закинула в рот что-то чёрное и продолговатое. Варзарова передёрнуло. Первой его мыслью, непонятно почему, было: это сушёный таракан. Продавщица, не меняясь в лице, сплюнула шелуху в ладонь и закинула в себя ещё одну семечку.

Варзаров поспешно отошёл и тяжко вздохнул. Он очень надеялся обойтись малой кровью – идти в маячивший огромной вывеской рядом с метро магазин ему совсем не хотелось. Хотя там книги Чейза как раз таки нашлись, пусть и не сразу. Для этого пришлось задействовать прыщавого юнца в магазинной футболке, который отвёл Варзарова к одному из стеллажей и сказал:

– Вот.

На полке стоял ряд жёлтых книжек с уродливыми мягкими обложками. Варзаров начал их разглядывать, но заметил, что прыщавый всё ещё стоит рядом. Тогда он посмотрел тому в глаза и медленно произнёс:

– Благодарю.

Пару секунд спустя юнец затерялся где-то среди стеллажей, а Варзаров наконец стал искать свою книгу. «Гроб из Гонконга», «Предоставьте это мне», «Сделай одолжение, сдохни», «Скорее мёртвый, чем живой». Некоторые из названий романов он помнил, однако нужного среди них найти не удалось. Снова задействовать прыщавого желания совсем не было. Но уже на выходе из магазина Варзаров почти столкнулся с охранником. Тот, выпучив глаза, самозабвенно зевал и потому не сразу понял вопроса.

– А?

– Где ещё есть магазин?

– Э…

Охранник вновь открыл рот, закрыл и лишь затем сказал:

– На Невском?

Варзаров молча вышел на улицу, нацепил перчатки и посмотрел на синюю букву «М». Делать было нечего.

Уже на эскалаторе он подумал, что ответ охранника был какой-то странный. Возможно, это и не ответ был вовсе, а всего лишь уточняющий вопрос. Как и послышалось. И тут же понял, что зря покупал жетоны – он же милиционер, и у него бесплатный проезд. Почему-то стало очень обидно.

– Зараза!

Ехавшая на соседнем эскалаторе женщина подозрительно посмотрела на Варзарова. А он, неожиданно для самого себя, смутился и отвернулся. И вообще он чувствовал себя как-то неуютно, словно подросток, отважившийся зайти в видеопрокат за порнухой. Наверное, всё дело было в отсутствии практики. Варзаров уже много лет не ездил в метро. В последний раз – по просьбе тёти Ларисы. Тогда он проехал две станции до Рыбацкого, а оттуда на маршрутке уже в Отрадное – навестить мать. Но через час просто сбежал, сказав, что пошёл в магазин за ещё одной бутылкой – надо же отметить свиданьице. После смерти тётки он преспокойно обходился своим районом, лишь изредка выбираясь с приятелями и сослуживцами на шашлыки. Но и тогда всегда находился кто-то на машине, тот же Фоминых, например. А в центр Варзаров и вовсе выезжал ещё школьником.

Это было в девятом классе. Тогда старший брат Валерки Игнатьева носился с планом, который, по его словам, был верняком. Идея была такова: поехать в Новгород и ходить там по квартирам, предлагая наивным провинциалам установить в подъезд металлическую дверь с кодовым замком – за символическую плату, естественно. Главное, считал Валеркин брат, найти нормального разводилу. Варзарову всё это казалось бредом начинающего героинщика, каковым брат его лучшего друга и являлся. Ну кто в своём уме отдаст деньги какому-то короткостриженному хмырю? Поэтому Варзаров предложил Валерке свой, реальный план – грабануть контору тёти Ларисы.

Она тогда работала диспетчером в грузовой компании, отправлявшей контейнеры в Финку и обратно. Оплата большинства сделок, в этом можно было не сомневаться, проводилась наличкой. И куш, как предвкушал юный Варзаров, мог оказаться нехилым. Надо было только всё детально продумать, чтоб не облажаться, ну и, конечно, раздобыть пару волын.

В качестве одного из стволов вполне бы сгодилась пневматическая пукалка под ПМ. Нужно было лишь ствол рассверлить, чтоб не спалиться. А вот второй, и в этом они с Игнатьевым сошлись без долгих рассуждений, должен был быть боевой – чтоб пошуметь для острастки, ну или даже прострелить колено охраннику.

Вопроса, где достать пистолет, не возникало. Об этом тогда знали все, даже в газетах, кажется, писали. Поэтому, собрав деньги – как накопленные, так и стрясённые с районных малолеток, – Варзаров с Валеркой отправились в Апрашку. Там они минут сорок ходили по грязным торговым рядам – вешалки с китайской синтетикой, лотки с дешёвыми часами, коробки с голландским секонд-хэндом и тому подобное барахло, – пока не заметили ларёк с надписью «Ремонт». Он стоял вдали от торговых магистралей рынка и народу рядом с ним почти не было. Лишь двое бритоголовых парней сидели у входа на деревянных ящиках из-под овощей и пили пиво. Варзаров с Валеркой остановились. Кажется, это было именно то, что нужно. Потоптавшись ещё немного неподалёку, они синхронно выдохнули и пошли к ларьку. Валерка – на полшага впереди.

Остановившись метрах в двух от бритоголовых, они остановились и дождались, когда те обратят на них внимание. Лишь после этого Игнатьев сказал:

– Пацаны, волыну знаете, где можно взять?

Валерка старался говорить раскованно, даже вальяжно, но получилось это у него вряд ли.

Бритоголовые переглянулись.

– А те какую? – усмехнулся и спросил один из них.

– Ну, ТТ, наверно, нету, – ответил Валерка. – Ну, ПМ там.

– «Беретта» сойдёт?

– Да можно и «Беретту».

Варзаров не верил своим ушам – похоже, у них всё получилось! Теперь главное, чтоб денег хватило. Он затаил дыхание и слегка подался вперёд из-за Валеркиного плеча.

– Руслан, – крикнул в раскрытую дверь ларька один из бритоголовых и затем добавил уже тише: – К тебе тут за «Береттой» пришли.

Из темноты появились две фигуры. К неприятному удивлению Варзарова, это были чёрные. Один из них курил длинную папиросу, а другой ел банан.

– Ты пришёл за «Береттой»? – спросил тот, что с косяком.

– Мы оба, – сказал Валерка.

– Зачем вам пистолет? – спросил хач и затянулся. – Вы чё, убийцы, что ли?

– А те какая разница?

Варзаров понял, что Валерке эти черножопые тоже не нравятся и ещё больше напрягся.

– Э, не груби! На лучше банан скушай. Вкусный!

Глядя на эту ухмыляющуюся рожу с надкусаным бананом в протянутой руке, Варзаров наконец осознал, что над ними просто издеваются. Он выдохнул и, шагнув из-за плеча друга, почти закричал:

– Мы те чё, макаки, бананы жрать?

Потом они с Игнатьевым, не останавливаясь, бежали до самой Фонтанки, хотя погоня отстала ещё у Суворовского на Садовой. Уже на «Пролетарке» они купили в ларьке по паре пива и кассету с корейским порно. До Варзарова кассета так и не дошла – Игнатьев заиграл. А пару лет спустя Валерка сторчался. Сначала стал нюхать герыч со своим братом, а потом мазаться – один. Родители положили его в наркологическую клинику, но, как выяснилось постфактум, там достать говно оказалось значительно легче, чем на районе – и даже ходить никуда не надо было.

Варзаров вошёл в почти пустой поезд и устроился напротив схемы метро. Насчитав до «Невского» пять станций, попробовал расслабиться, но не получилось. Уже на «Ломоносовской» в вагон сели несколько человек, и Варзарову пришлось поджать вытянутые ноги. А к «Александра Невского» практически все сидячие места вокруг были заняты.

У ближайшей двери, почти напротив него, стояла молодая пара – парень, ёрзая плечами по надписи «Не прислоняться», обнимал прижавшуюся к нему спиной девушку, – и два оставшихся перегона Варзаров проехал, поглядывая на них исподлобья. Он смотрел на этого молодца с короткой клочковатой бородой и в какой-то момент понял, что начинает злиться. За то, что на улице минус двенадцать, а этот тип обут в какие-то разноцветные то ли кроссовки, то ли кеды, за торчащие из них худые ноги в штанах в облипку, за выбившуюся из-под шапки с помпоном светло-русую прядку. В общем, и Варзаров сам понимал это, объективных причин для поднимающейся в нём злобы не было. Если, разумеется, не принимать за таковую то, что этот щегол обнимал свою собственную девушку.

Даже самому себе Варзаров не сумел бы честно ответить, нравится ли она ему. По большому счёту, он даже лица её толком разобрать не мог из-за длинной густой чёлки и больших очков в чёрной оправе. В огромных жёлтых ботинках и до острых колен куртке-балахоне она казалась совсем молоденькой, может, даже несовершеннолетней. И несимметрично свисающие из рукавов варежки на резинке лишь усиливали это подозрение. Хотя, возможно, всё именно так и было, и значит этот урод, прижимающий её к себе, самый что ни на есть растлитель малолетних. А это уже по-настоящему веская причина хотеть разбить его гнусную плешивобородую рожу.

Внезапно Варзаров понял, что девушка смотрит ему в глаза. Спокойным, может даже умиротворённым взглядом, словно человек напротив – её добрый друг, а не смурной незнакомец в метро. Было видно, что этот в чём-то даже непристойный зрительный контакт ничуть её не смущает. В отличие от Варзарова, которому стало казаться, что, несмотря на тень от закрывающих брови волос и уродливые эти очки, он почти сумел различить цвет её глаз. Точно не карий, но наверняка он определить не успел, потому что свет в вагоне на секунду погас – что означало: поезд подъезжает к станции, – а когда снова зажёгся, девушка уже смотрела в спину стоявшего перед ней мужика в пушистой шапке-ушанке. И так – весь следующий перегон.

Парочка тоже вышла на «Гостинке», и Варзаров, поскольку всё равно не имел ни малейшего понятия, куда ему дальше, последовал за нею. Станция была заполнена людьми, идущими, спешащими и даже бегущими во все стороны разом, и чтобы не упустить помпона с девушкой из виду, приходилось лавировать, уворачиваясь от невысоких тёток в толстых дублёнках и небритых мужиков с рюкзаками. Варзаров не мог понять что все эти люди делают в будний день в метро, и даже посмотрел на часы, чтобы удостовериться, что, да, сейчас самый настоящий рабочий полдень. Этой заминки хватило, чтобы парочка оторвалась от преследования, обогнав какую-то старуху с сумкой-тележкой, не расцепляя рук над её головой. И глядя на это, и на то, как потом радостно они засмеялись, как девушка, не сбавляя хода, на мгновенье прильнула к плечу парня, Варзарова захлестнула такая сильная волна собственной неправоты, что он чуть не споткнулся.

– Извиняюсь, – пробормотал он, едва не налетев на женщину с ребёнком.

С некоторых пор Варзаров частенько испытывал нечто подобное. Он чувствовал вину и ощущал себя неправым – в поступках, намерениях и даже мыслях, – практически во всём, опять, словно вновь стал подростком. Только тогда ответом на всю эту муть была тупая агрессия, а сейчас и она не помогала – становилось лишь хуже.

Варзаров медленно шёл вперёд, пока не попал в шаркающий людской поток, вынесший его к почти бесконечному эскалатору. А ещё минут через пять он запахивал куртку и втягивал голову в шарф и плечи, выйдя из тяжёлых стеклянных дверей на угол Невского и Грибоедова.

Всё вокруг, много раз виденное по телевизору и на фотографиях, казалось давно знакомым и незнакомым одновременно. Варзаров ни разу здесь не был, но он сразу узнал и колоннаду собора слева, и разноцветные луковицы храма справа. Вот только всё это, приплюснутое асфальтовым небом, оказалось разочаровывающе блёклым и искусственным. Всё, кроме ветра. Пронизывающий и совсем не весенний, он продувал проспект так, что хотелось бежать – куда угодно, без оглядки, лишь бы спрятаться. Искать на таком холоде какой-то книжный Варзаров не собирался точно, поэтому, увидев по ту сторону моста надпись «Кафе Зингеръ», направился внутрь. Здание с гигантским орлом и глобусом над куполом выглядело слишком дорогим и даже роскошным, поэтому Варзаров решил сначала приглядеться, по карману ли ему выпить там хотя бы чаю. А уже через несколько метров с радостным удивлением заметил в высоких витринах не столики, а стеллажи, и над входом – небольшую золотую надпись: «Дом книги».

Указатель «Художественная литература» вёл на второй этаж, но ещё на первом стало ясно, что он не купит здесь ничего: найти на всех этих полках несчастного Чейза было просто немыслимо, а просить помощи у хмурых и некрасивых работниц в бордовых жилетках не хотелось совершенно. Но и уходить отсюда, не оглядевшись, Варзаров тоже не собирался. Он поднялся по лестнице и, повернув направо, неожиданно оказался перед входом в то самое кафе. Дверей не было, и от магазина его отделял лишь столик и объявление с просьбой оставить здесь все неоплаченные книги.

Варзаров вошёл и вновь вспомнил про рабочий полдень: почти половина столов в кафе были заняты. Люди сидели и негромко разговаривали между собой или просто листали книжки, перед ними стояли кофейные чашки и прозрачные заварочные чайники, и казалось, никто в этом помещении не знал, что на часах лишь начало первого самой обычной будней среды.

Один из столиков у большого, во всю стену окна был свободен, и Варзаров направился к нему.

– Можно? – спросил он у тут же подошедшей к столу официантки.

– Конечно, – улыбнулась она и положила перед ним меню.

Варзаров сел, снял шапку и шарф и расстегнул куртку. Потом, немного подумав, стащил её тоже и положил на соседний стул. И лишь затем, слегка почему-то робея, повернулся к окну и выдохнул.

С этой точки город выглядел совсем иначе. Храм напротив тянулся своими крыльями, пытаясь обнять покрытые серым пористым льдом газоны по ту сторону проспекта, которые отсюда, сверху, не вызывали рвотных позывов, а напротив, подчёркивали величественную тёмно-серую бесчесловечность этого раскинувшегося дугой сооружения. Но в замёзршем его движении, несмотря на всю грандиозность, не было угрозы, а лишь какая-то безысходность и тоска, и маленькие сутулые люди широкими, шире них самих шагами спешно проходили, словно мимо уличного нищего, не глядя. И даже туристов, если они вообще были на том пронизывающем мартовском ветру, не интересовала эта гранитная глыба, названия которой Варзаров не помнил, но где, как подсказывали ему всполохи далёких уроков краеведения, когда-то висело гигантское доказательство того, что бога нет. И, возможно, никогда не было.

– Вы что-нибудь выбрали?

– Да.

Варзаров принялся быстро листать меню. Напитки оказались почти в самом конце, и пока он изучал страницу, выбирая между стаканом чёрного чая с бергамотом за 280 и чашкой кофе по-американски за 220, официантка продолжала стоять с занесённым над блокнотом карандашом.

– Кофе, – сказал Варзаров, ткнув в меню пальцем. – С молоком и сахаром.

Так и не записав заказ, официантка кивнула, спрятала блокнот с карандашом в карман передника и ушла. А Варзаров вернулся на первую страницу: «Завтрак у Казанского собора» включал в себя выпечку, кофе или чай и сок и стоил 480 рублей.

– Точно.

Глядя на вмёрзший храм за окном, Варзаров подумал о том, как это всё-таки странно, что он, всю жизнь проживший совсем неподалёку, ни разу даже случайно здесь не очутился. Можно было бы погулять вокруг, зайти в собор, узнать, что же это за доказательство такое, если оно там всё ещё есть, но съёжившиеся от холода прохожие внизу подсказывали: не сейчас. В кафе было тепло, но идущий от стекла холод заставлял поёживаться. По ощущениям, мороз тут, в центре, был злее, чем на Обуховской Обороне, словно это вовсе другой город. Хотя, наверное, так и было. Потому что, если Петербург где и существовал, то именно здесь, в этом кафе, в книжном, на Невском проспекте, и дальше, дальше. Но потом он, похоже, всё-таки заканчивался, и происходило это задолго до первых домов по улице Грибакиных. Вот и получалось, что Варзаров жил уже в другом городе, который старухи, сидящие на разбитой лавке у пятиэтажки, так до сих пор и называли Ленинградом.

И каждое утро, нажимая кнопку стоящего на кухонном подоконнике электрочайника, Варзаров смотрел в окно и видел висящий на уровне четвёртого этажа полиэтиленовый пакет. Он появился там почти сразу после похорон тёти Ларисы, зацепился за верхушку стоящего во дворе дерева и, лишившись за эти годы характерного хруста и магазинного логотипа, превратился в некую серую субстанцию. Если летом его скрывала листва, то сейчас, на демисезонном фоне стоящей напротив хрущёвки, эта клёклая продукция отечественного химпрома одним своим видом вгоняла в тоску. Варзаров старался не смотреть на этот пакет, но стоило взгляду зацепиться за него, и оторваться было почти невозможно. Иногда даже казалось, что рано или поздно этот маячащий перед глазами пластик вызовет у него какой-нибудь рак. Услышав же, что на разложение одного такого пакета уходит какое-то невозможное количество сотен лет, Варзаров всерьёз стал опасаться – это будет последним, что он увидит в своей жизни. А совсем не колоннаду собора.

– Ваш кофе.

Официантка поставила перед ним большую чашку на блюдце и маленький, размером со стопку, молочник. Сахарницу Варзаров нашёл рядом с салфетками. Смешав все три компонента до состояния приторной вязкости, он отхлебнул и вернулся к разглядыванию пейзажа за окном. И почему-то именно в этот момент его посетило уже однажды приходившее чувство – то, что он видит сейчас, больше он уже никогда не увидит.

Впервые это случилось прошлым летом. Пить они начали ещё во время душного и бессмысленного дежурства, а после переместились в комнату отдыха, где кто-то – Варзаров не помнил, кто именно – предложил вызвать шлюх на внеочередной субботник. Вадик Зыкин, всего пару месяцев как сержант, не дожидаясь приказа побежал за водкой и энергетиками, и они остались втроём, потные, в расстёгнутых до пуза форменных сорочках в комнате с приколотым к стене флагом. Варзаров закрыл глаза. Он понимал, что и в этот раз всё закончится как обычно: Фоминых будет предлагать расписать кого-нибудь на двоих, а жирный Бродников, когда у него не встанет, начнёт избивать несчастную девку.

Возвращение Вадика, прервавшее тяжёлые роды мента, было встречено натужным восторгом. Хлопнув со всеми тёплой, Варзаров убежал блевать. Сделал это он наполовину намеренно – чтобы почистить желудок и потом, не возвращаясь, незаметно уйти. Правда мысль о женском теле уже бередила его пьяное сознание, поэтому, прихватив газету с объявлениями, он уселся под фонарём в одном из дворов неподалёку от отделения и принялся названивать. Ещё через несколько минут он уже ловил мотор до Весёлого Посёлка. А потом его разбудил деликатный к расхристаной ментовской форме шофёр и показал на Володарский мост.

Сквозь муть алкоголя и прерванного сна Варзаров увидел несколько стоящих впереди машин, мигающие светофоры и почти вертикально поднятый пролёт над Невой. Река была пустой, баржи ещё не доплыли, двигатель заглушен, радио не работало, а разводящих мосты туристов не было, как не бывает здесь никогда. Город был тих настолько, насколько это только возможно летней ночью. Симметричные советские высотки на том берегу выглядели нежилыми, несмотря на светящиеся кое-где жёлтым окна, по набережной с лёгким шорохом проезжали редкие машины, и нигде, ни с этой стороны Невы, ни с той, не было ни одного человека.

Варзаров опустил стекло, с удивившим самого себя удовольствием вдохнул влажный воздух и неожиданно почувствовал, что больше с ним этого никогда не случится – ни пустой набережной, ни бесшумной реки, ни разорванного моста.

– Не знал, что его разводят, – сказал он тихо, самому себе – никому.

– Я тоже.

Варзаров вздрогнул и посмотрел на водилу.

– Можно вернуться, – продолжил тот, – на КАД и по Вантовому.

– Можно, – ответил Варзаров, выбрался из машины и, не расплатившись, ушёл.

Добрёл до Куракиной Дачи, нашёл целую скамейку, где и проспал до утра.

– Можно?

На стол рядом с пустым мини-молочником опустилась стопка разнокалиберных книг: учебник шведского языка, «Мужчины, которые ненавидят женщин», «Встречи в Суоми», «Волшебная зима» и с полдюжины других. Над ними возвышалась небольшого роста девица в толстой чёрно-красной куртке, гигантском шарфе и с какой-то дикой причёской над всем этим. Таких в отделении называли воинствующими лесбами.

– Если не занято, – добавила она и огляделась.

Варзаров тоже огляделся и обнаружил, что все ещё не так давно свободные столики теперь заняты.

– Да, – он пожал плечами и зачем-то добавил, – почему бы и нет.

Девица кивнула, кинула сумку под стол, потом размотала свой бесконечный шарф, сбросила куртку на спинку стула, стянула с рук гибрид рукавиц и вязаных перчаток без пальцев и оказалась худой девушкой с тонкой шеей и узкими запястьями. У неё были длинные и почти белоснежные волосы, собранные в хвост где-то сбоку, уходящая за уши прямая короткая чёлка и выбритые виски. Брови тоже были светлыми, и Варзаров, разглядывая её, уже усевшуюся и изучающую меню, стал гадать: настоящие или нет?

– Интересно.

– Да? – она вскинула голову; глаза у неё были серые.

– Да? – он, кажется, даже вздрогнул. – Нет. Ничего.

Отвёл взгляд, но она продолжала смотреть на него. И ему захотелось сказать:

– Причёска интересная.

Девушка пожала плечами, изобразила улыбку и собиралась уже вернуться к выбору заказа, но Варзаров продолжил.

– В смысле, необычная, – попытался он быть более конкретным. – Не в плохом смысле.

Она вновь посмотрела на него.

– Меня Денис зовут.

Несколько секунд девушка словно решала, соглашаться ли ей на это совсем не обязательное знакомство, пусть и при книжном, а потом всё-таки кивнула и сказала:

– Ирма.

Варзаров тоже кивнул.

– Вы иностранка?

Она рассмеялась.

– Нет.

А он почувствовал себя глупо.

– Просто имя такое, – запнулся, подбирая слово, – редкое. Нерусское.

– Родители, – ответила девушка, – Стругацких перечитали.

Он понимающе кивнул.