Читать книгу Ужас на поле для гольфа. Приключения Жюля де Грандена (сборник) - Сибери Куинн - Страница 15

Стемнело, прежде чем он вернулся. Его зеленая шляпа была залихватски сдвинута набекрень к правому уху; длинный пакет в оберточной бумаге красовался под его локтем.

– Eh bien, – обратился он ко мне, загадочно улыбаясь, – потребовалось много аргументов, чтобы добыть это. Старый священник оказался упрямым и неверующим, почти таким же скептичным, как вы, друг мой Троубридж!

– И что же там? – вопросил я, с любопытством взирая на сверток. Если бы не длина, его можно было бы принять за зонтик.

Он загадочно подмигнул мне, и мы проследовали в комнату. Там, оглядевшись, словно за ним следили, де Гранден положил сверток на кровать и начал вскрывать обертку перочинным ножом. Разрез последнего слоя бумаги обнажил меч – оружие, какого я не видел и в музее. Лезвие его, сужающееся к наконечнику около четырех с половиной дюймов, имело в длину приблизительно три с половиной фута. В отличие от обычного оружия, оно было обоюдоострым, а вместо обычной канавки по центру тянулся хребет, выступая под тупым углом. Полированная рукоятка, сделанная из слоновой или какой-либо другой кости, оказалась достаточно длинной для двуручного хвата и раздваивалась у лезвия под прямым углом; на двух концах ее красовались грубо вырезанные херувимы. По лезвию шла гравировка различных ангелов, демонов, а также воителей мифических чудовищ, грифонов и драконов. Между грубыми изображениями я разобрал буквы девиза: «Dei Gratia» – «Милостию Божией».

– Ну? – спросил я с любопытством, рассмотрев древнее оружие.

– Ну? – повторил он насмешливо, и потом сказал:

– Если бы вы, друг мой Троубридж, имели столько же благословений на челе, сколько имеется на этом куске металла, вы были бы святым. Этот меч когда-то был подвязан к бедру святого – не важно, кто он был, – в те времена, когда Франция более всего нуждалась в лидере, святом или ком-то еще, кого она могла позвать. В течение многих веков меч отдыхал в древнем соборе в Руане – не как реликт, но как святыня, не менее уважаемая. Я попросил curé[33] позаимствовать его на день или чуть больше – и думал, что его хватит удар, но… – он удовлетворенно ущипнул себя за крошечные усики, – я обладал таким даром убеждения, что вы можете лицезреть перед собой сей меч.

– Но что, Бога ради, вы сможете сделать с его помощью? – воскликнул я.

– Многое, быть может! – отвечал он, поднимая обеими руками оружие, весившее, по крайней мере, фунтов двадцать, и взвешивая его в обеих руках, словно дровосек – свой топор, прежде чем атаковать бревно.

– Nom d’un bouc! – он взглянул на наручные часы и положил меч на свою кровать. – Я забылся. Бегите, друг мой, в спальню мадемуазель Адриенны и предостерегите ее! Предложите запереть окна – ведь мы не можем сказать, что там творится снаружи и что может подняться на стену этой ночью. И скажите этой тупоголовой горничной, что она должна запереть дверь изнутри, и если ее хозяйка поднимется ночью и захочет выйти, она не должна разрешать ей этого. Вы поняли?

– Да, но к чему всё это, – отвечал я, – и зачем?

– Non, non! – завопил он. – Не время для слов, друг мой! Я хочу, чтобы вы действовали так, как я сказал! Прошу вас, поспешите! Уверяю вас, это очень важно!

Я сделал так, как он просил, и испытал намного меньше затруднений по поводу закрытия окон, чем предполагал: Адриенна была уже погружена в глубокий сон, а Роксанна обладала врожденной ненавистью французских крестьян к свежему воздуху.

– Отлично, очень хорошо! – возрадовался де Гранден, когда я присоединился к нему. – Теперь мы будем ожидать второй половины ночи – и тогда, о, возможно, – я покажу вам кое-что такое, что вы будете вспоминать еще пару лет, друг мой Троубридж.

Он вышагивал как зверь в клетке в течение четверти часа, куря одну сигарету за другой, и потом воскликнул: «Пора! Aller au feu![34]», поднял гигантский меч и прислонил его к плечу, словно солдат винтовку.

Мы спустились по коридору к лестнице – и тут он резко повернулся ко мне, едва не пронзив лезвием меча, возвышающимся на два фута над его плечом.

– Еще одно дело, друг мой Троубридж! – повелел он. – Давайте посмотрим, что там с мадемуазель Адриенной. Eh bien, разве не несем мы цвета ее знамени в сражение этой ночью?

– Не дурите! – настиг нас хриплый женский голос у двери спальни Адриенны. – Я против всего, что против меня. Завтра же упаковывайте свою одежду и все, что у вас там есть, и покиньте этот дом!

– О, в чем дело? – воскликнул де Гранден, дойдя до спальни и узрев горько плачущую Роксанну и возвышающуюся над ней госпожу Биксби, подобно кохинской курице, пугающей полуголодного воробья.

– Я скажу вам, в чем дело! – злобно ответила хозяйка дома. – Я пришла пожелать спокойной ночи моей дочери несколько минут тому назад, и что же – черт побери! – двери для меня закрыты! Я увидела горничную, велела открыть двери и убираться. Вошедши в комнату, я обнаружила все окна запертыми – при такой-то погоде! А она всё висит на дверях, отказываясь подчиняться! Она покинет этот дом завтра ранним утром, это точно!

– О, мсье Троу… бридж… мсье де Гранден, – рыдала дрожащая девушка. – Я только повиновалась вашим приказам, а… а она… освободила меня от моих обязанностей… О, я так виновата!

Маленькие зубы де Грандена щелкнули как миниатюрная стальная ловушка.

– И вы вынудили девушку открыть двери? – спросил он, якобы с недоверием, но пристально глядя на госпожу Биксби.

– Конечно, я сделала это, – возмущенно ответила она. – И я хотела бы знать, что у вас за дела с ней. И я…

Он отпрянул от нее и бросился в спальню как сумасшедший.

Мы заглянули через него на кровать. Она пустовала. Адриенны Биксби не было.

– Почему?.. как?.. где она может быть? – воскликнула госпожа Биксби, растеряв все свое властолюбие.

– Я скажу тебе, где она! – вскричал де Гранден с побелевшими губами. – Она – там, куда ты послала ее, ты, назойливая старая невежда, ты, ты… о, mon Dieu… если бы ты была человеком, тогда я смог бы остановить твое сердце!

– Что вы себе… – начала она в гневном замешательстве, но он прервал ее воплем:

– Заткнись, ты! В своей комнате, глупая, преступно глупая, умоляй le bon Dieu на своих голых коленях, чтобы свинское невежество матери не стоило жизни дочери этой ночью! Ну, Троубридж, друг мой, уходим; дыхание этой женщины – смрад, и мы должны поспешить, если хотим уничтожить ее дурость. Молите Господа, чтобы мы не опоздали!

Мы помчались вниз, пересекли коридоры, уходящие к старому крылу замка, углубились вниз на уровень древнего рва, пока не предстали перед входом в крипту.

– Ах, – едва дышал де Гранден, опустив свой меч и отирая пот со лба тыльной стороной руки, – ни звука, друг мой Троубридж. Что бы ни случилось, что бы вы не увидели, не кричите; мы убьем ее, если разбудим!

Подняв руку, он начертил мечом крест, бормоча невнятно «in nomine»[35]. Я с некоторым изумлением наблюдал за циничным, насмешливым маленьким ученым, вдруг утратившим свой агностицизм и возвратившимся к простому акту детской веры.

Взяв меч в обе руки, он толкнул дверь часовни ногой, шепнув мне:

– Держите высоко фонарь, друг мой Троубридж; в нашем деле мы нуждаемся в свете.

Луч от моего фонаря проник в темную сводчатую часовню – но я его едва не выронил, увидев то, что увидел.

Стоявшая перед древним полуразрушенным алтарем, обнаженная, мерцающая белым телом, прекрасная, словно изящная мраморная статуя под солнцем – это была Адриенна Биксби.

Ее длинные струящиеся волосы, напоминающие мне расплавленное в тигле золото, стекали по плечам к талии. Одна рука поднята властно, а другая ласкала нечто колеблющееся и извивающееся перед ней. Губы, раздвинутые в улыбке, обнажали сверкающие зубы, как у волшебницы Цирцеи, завлекающей терпящих крушение моряков. Она напевала медленную чувственную мелодию – из тех, что я никогда не слышал и не пожелал бы услышать снова.

Я в изумлении смотрел на это, но, присмотревшись, я увидел то, отчего кровь застыла в жилах: ее стройное девственное тело от бедер до плеч обвивала гигантская пятнистая змея.

Отвратительная, в форме клина, голова чудовища раскачивалась буквально в полудюйме от лица девушки, выпуская блестящий язык и облизывая ее полураскрытые губы.

Змея, обвившаяся кольцами вокруг улыбающейся пленницы, была необычной. Ее туловище переливалось золотистыми и зелеными пятнами, словно эти цвета были положены щедрыми мазками, ее гибкий язык был алым, подобно языку пламени; ее глаза были большими и синими, как у людей, но с ужасающим взглядом, присущим только змеям.

Де Гранден прыгнул в часовню одним из своих гибких кошачьих прыжков и едва слышно прошипел:

– Змея еси, Raimond de Broussac, и змеею станешь! Garde à vous![36]

Большая змея медленно повернула голову, расплела свои кольца вокруг тела искоса смотрящей девушки, соскользнула на пол и как молния бросила свое зелено-золотистое тело на де Грандена.

Хотя нападение чудовища было быстрым, де Гранден оказался еще быстрее. Подобно тени летящего ястреба, маленький француз ускользнул в сторону, а голова рептилии стремглав ударилась о гранитную стену, как волна о нос судна.

– Раз! – насмешливо прошептал де Гранден, взмахнул тяжелым мечом и отрезал фута два от хвоста змеи так же аккуратно, как швея отрезает нить ножницами. – En garde, fils du diable[37].

Извиваясь, словно под источником напряжения, змея собралась для следующего выпада; ее ужасающие, подобные человеческим, глаза, светились безумной ненавистью к де Грандену.

На этот раз, пытаясь нанести удар, он проиграл гигантской рептилии. Он был опутан кольцами, поднят более чем на шесть футов, и атакован быстрыми ударами головой. Но меч де Грандена, подобно chevaux-de-frise[38], разил и направо, и налево, и по центру. Всякий раз, когда голова чудовища атаковала маленького человека, путь голове преграждало лезвие с древним боевым девизом и свирепые голубые глаза.

– Ха-ха, – дразнился де Гранден, – бороться с мужчиной тяжелее, чем околдовывать женщину, n’cest-ce-pas, m’sieur le serpent?[39] Ха, получай это!

Как колесо живого пламени, меч провернулся в воздухе, и острая сталь легко перерубила тело рептилии на шесть дюймов ниже головы.

– Sa-ha, sa-ha! – На лице де Грандена было выражение необычайной ярости, его маленький рот оскалился под ощетинившимися усами как у рычащего дикого кота. Меч поднимался и падал последовательными ударами, разделяя корчащееся тело змеи на дюжину, десятки, полсотни сегментов.

– Ш-ш-ш, никакого шума! – предостерег меня де Гранден, когда я собирался что-то сказать. – Сначала прикройте наготу бедного ребенка, ее платье лежит вон там на полу.

Я обернулся и увидел шелковую ночную рубашку Адриенны, лежащую в раздавленном змеином кольце рядом с алтарем. Посмотрев с любопытством и отвращением на девушку, я увидел, что она все еще сохранила ту же самую неподвижную, чувственную улыбку; ее правая рука все так же механически висела в воздухе, будто лаская верхнюю часть отвратительной твари, уже подрагивающей в конвульсиях у ее белых ног.

– Да ведь, она спит, де Гранден! – воскликнул я в изумлении.

– Ш-ш-ш, ни звука! – снова предостерег он, прикладывая палец к губам. – Накиньте ей на голову одежду, друг мой, и осторожно возьмите ее на руки. Она не должна ничего знать.

Драпируя ничего не сознающую девушку в шелковую одежду, я заметил на ее нежной плоти длинный спиралевидный проступающий синяк.

– Осторожней, друг мой Троубридж! – командовал де Гранден, поднимая фонарь и меч и следуя впереди из часовни. – Несите ее нежно, безгрешную бедняжку. Только не разбудите, умоляю вас. Pardieu, если ее мать раскроет свой сварливый рот рядом с этим бедным ягненком, я сделаю с ней то же, что и со змеей. Mordieu, пусть сожжет меня сатана, если это будет не так!