Читать книгу Все или ничего - Симона Арнштедт - Страница 11

Адам

На следующий день взгляд Адама снова упал на рабочее место Лексии Викандер. Он глянул туда мельком, снимая пальто и отряхиваясь от дождя. Весь день он был в городе: сначала ранний завтрак с Роем в центре, потом встречи с клиентами в разных местах, так что в офис он вернулся уже под конец рабочего дня. Надо было решить пару срочных вопросов, которые не могли ждать до завтра. Хотя больше всего Адаму хотелось пойти спать. Он почесал подбородок – колючий от щетины. Как же ему хотелось сейчас принять душ и прилечь на прохладные простыни. Кто мог бы подумать, что в рекламной отрасли такой бешеный темп работы. Но к себе он предъявлял столь же строгие требования, как и к сотрудникам. Только много работая, можно добиться результата. И Адам всегда работал больше всех. Никогда не брал долгий отпуск и не уходил из офиса пораньше, чтобы сыграть в гольф. Когда требуешь от команды стопроцентной отдачи, сам должен дать сто двадцать. Но сегодня это будет тяжело.

На улице уже стемнело. Стекла дрожали от порывов ветра. В помещении тоже было сумрачно, большинство сотрудников уже покинули офис. Но не Лексия. Она стояла за столом, прикованная к экрану компьютера. Адам взглянул на часы. Почти восемь. Лексия явно усердно работала над питчем. Дедлайн он им дал нереалистичный, но Лексия, судя по всему, намеревалась все успеть. Он обвел взглядом ее мягкие плечи, склоненную спину, округлую попку, спохватился и отвел глаза. Поднял руку, приветствуя уборщика. Лексия была в наушниках и не слышала, как он пришел.

Адам прошел к себе в кабинет и открыл компьютер. Вчера был тяжелый день. Увольнять людей было непросто, несмотря на то что были жизненно необходимо. Точнее два из них. Микке он уволил, чтобы предложить работу Ребекке. Это было неприятно. Он открыл документ. Бросил взгляд на Лексию. Она морщила лоб и покусывала губу. Его присутствие она так и не заметила. Он вернулся к делам. В следующий раз, когда Адам поднял глаза на девушку, та вытирала щеки и сморкалась. Выглядело так, словно она плачет. Адам поспешил отвести взгляд, но тот помимо его воли снова и снова обращался в ее сторону. Вчера Лексия была шокирована увольнением коллег. Адам не ожидал, что ее состояние так на него подействует, что он почувствует потребность объясниться перед ней. Мужчина не ожидал этого, но подавил желание. Лексия не отрывалась от компьютера, но то и дело утирала глаза.

Адам не знал почему, но ему не хотелось, чтобы она расстраивалась. Он встал, замешкался, не желая навязываться. Но что, если что-то случилось?

– Все в порядке? – крикнул он в конце концов через весь опен-спейс. В офисе не было никого, кроме них и уборщика, заканчивавшего мыть кухню, и его голос прозвучал оглушающе громко. Но Лексия ничего не расслышала. Из-за наушников.

Он нерешительно двинулся в ее сторону.

Лексия оторвалась от экрана:

– Адам, прости, я не заметила, что ты здесь.

Стянув наушники, она быстро утерла глаза.

– Тебя весь день не было.

Лицо у нее было бледное.

– Ты в порядке? – коротко спросил Адам.

Он не знал, как с ней лучше держаться после всего, что произошло, но ее слезы его встревожили.

Лексия испуганно на него посмотрела, и впервые Адам почувствовал, что ему неприятно, когда его боятся.

– Все хорошо, – заверила она.

Выражение ее лица не распологало к продолжению разговора, но Адам не спешил уходить. Его долг как начальника убедиться, что с его подчиненной все в порядке.

– Уверена? Ты выглядишь обеспокоенной.

Он хотел сказать «грустной», но счел, что это прозвучит слишком лично, и ограничился нейтральным «обеспокоенной».

Лексия посмотрела на окно. В профиль она выглядела старше, серьезнее. Светлые волосы были собраны в небрежный узел, и высвободившиеся пряди обрамляли шею. Может, ему это показалось, но он чувствовал аромат ее духов в темном офисе. Кто бы мог подумать, что невинный аромат ванили может нести в себе столько эротики?

– Это волнует меня сильнее, чем я ожидала, – призналась девушка, по-прежнему глядя в окно.

Адам уже забыл, о чем они говорили, погруженный в мысли о теплой коже, гипнотических формах, мягких волосах.

– Что? Питч?

Он не понял, что уж такого эмоционального может быть в нижнем белье, но она кивнула и повернулась к экрану. Небрежный узел держался на макушке с помощью двух карандашей. Два длинных желтых карандаша. Если потянуть один, волосы рассыплются по спине.

– Нелегко быть женщиной, – сказала она.

– Нет, – протянул он, не совсем понимая, что она имеет в виду.

– Я смотрю старые рекламные кампании, посвященные нижнему белью, и читаю про сексизм, – она показала на экран, – и это удручает.

Так вот чем она занималась за компьютером? Ресёрч. В полумраке ее глаза казались почти черными. В баре они были ярко-голубыми, почти бирюзовыми. С золотистыми искорками внутри, как блестки с позолотой.

– Я злюсь. И расстраиваюсь. И снова злюсь.

– И что они там пишут? – спросил он. Адам ничего не знал о нижнем белье. Он был занят вопросами персонала и экономии и не стал тратить время на бриф от «Оффи О» или гуглить, что люди писали в Интернете на эту тему.

– Кучу всего. Много женоненавистников. Много неосведомленности. Я говорила, что реклама может быть полезной, но такая встречается крайне редко. Чаще мы имеем дело с плохой рекламой.

– И что же в ней плохого? – спросил он с интересом.

– Иллюстративный ряд только подтверждает устаревшие формы вместо того, чтобы бросать им вызов. Слоганы родом из пятидесятых. Это просто бесит. А как только кто-то спрашивает, почему в рекламе женского белья модель – всегда юная, худая, белая – выпячивает грудь и делает губы бантиком (Попробуй принять такую позу, и ты сразу увидишь, как идиотски это смотрится…), то сразу получает море комментариев от сексистски настроенных мужчин без мозгов. – Она замолчала и почесала лоб. – Иногда люди такие тупые.

– Тут ты права, – согласился он и попытался представить классическую позу из рекламы нижнего белья. Она была права. Это выглядело глупо. Он никогда раньше об этом не думал, хотя считал себя человеком внимательным. Но, наверное, это типично для большинства мужчин. Они часто считают, что знают все. – От лица мужской половины человечества я прошу прощения за тупость, с которой тебе приходится сталкиваться, – торжественно произнес он.

– Спасибо, – улыбнулась она.

– Уже поздно. Тебе не пора домой? – спросил он.

– Мне нравится работать по вечерам. И дедлайн скоро.

Она снова улыбнулась, намекая, что это его вина.

– Расскажи, как ты работаешь, – импульсивно попросил Адам и получил настороженный взгляд в ответ. Он поднял руки: – Мне просто любопытно. Если не хочешь, не надо. Я не собираюсь тебя оценивать. Мне просто нравится изучать новые вещи. Я же из мира финансов, реклама для меня все еще загадка.

Светлые пряди вырывались из прически и обрамляли лицо. Девушка сдувала их, но они возвращались обратно.

– Я всегда делаю ресёрч. Первым делом. Разговариваю с людьми. Ищу информацию в Интернете. Пытаюсь узнать как можно больше о продукте.

– Перед питчем?

Слишком много усилий, они ведь не знают, получат заказ или нет. И если это так важно, то почему Лео пошел домой, а она нет.

– Перед любой работой. Нужно проникнуть в суть вещей. По крайней мере, я без этого не могу. Ресёрч необходим мне для творчества.

– Понимаю, – сказал Адам, хотя мало что понимал. Но он же не был представителем творческой профессии.

– Наверно, звучит странно.

– Судя по всему, ты знаешь, что делаешь.

– Правда? – с иронией спросила она.

Было понятно, что она имеет в виду «Стурехоф».

Он отмахнулся.

– Я имею в виду – в работе. Ты делаешь то, что считаешь правильным, не обращая внимания на других, полагаясь на свою интуицию.

Она внимательно посмотрела на него, и в груди у него защемило. В Лексии было что-то, что его обезоруживало, он заметил это еще при первой встрече. Беспомощность в ее глазах ранила ему сердце.

– Мог ли ты это вообразить? Что будешь работать с женским нижним бельем?

– Конечно, – с иронией ответил он. – Это было моей главной мечтой.

Девушка рассмеялась. Ему нравился ее смех, теплый и мелодичный, не девчачий и хихикающий, а искренний, искрящийся. Она кашлянула, потупилась и начала теребить клавиатуру. Он протянул руку и коснулся одной из ручек на столе. Вообще-то ему пора оставить ее в покое.

– Я иду за кофе, – произнес он вместо того, чтобы удалиться. Ему не хотелось расставаться с ней и нравилось слушать ее голос. Адаму хотелось вернуть ее доверие, которое возникло у девушки при первой встрече, когда она не знала, кто он. Поразительно, ему никогда раньше не хотелось узнать своих подчиненных поближе. – Тебе принести? Или, может, все-таки пойдешь домой? – Под глазами у нее залегли тени. Может, ему стоит приказать ей пойти домой. Но ему не хотелось разрушить хрупкое перемирие, возникшее между ними.

Девушка улыбнулась и выпрямила спину. От этого грудь подалась вперед, и его взгляд невольно упал на полные груди, натянувшие ткань. Адам поспешно отвел взгляд. Молодая женщина только что критиковала сексизм, а он пялится на ее грудь. Как неловко.

– Я с удовольствием выпью кофе.

Она пошла с ним в кухню. Ее волосы коснулись его плеча, и Адам весь напрягся. Он потянулся за коробкой с капсулами, чтобы занять руки и не выдать своего волнения.

– Так чем ты сегодня был занят?

– Какой кофе ты будешь?

Спросили они одновременно.

Лексия снова засмеялась:

– Обычный кофе.

– Деловые встречи.

Снова одновременно ответили они.

– О’кей, – сказала она и замолкла.

Адам включил кофемашину. Они смотрели, как она журчит и фыркает. Закончив, Адам достал чашку и протянул ей. Лексия протянула руку, и их пальцы встретились. Она тут же смущенно отдернула руку.

– Сначала ты, – сказала она.

– Эта была для тебя, – сказал он и подумал, что они ведут себя как идиоты. Что такого в том, что он коснулся ее руки? Люди все время друг друга касаются. Это не значит ничего особенного. Но тепло ее пальцев осталось у него на коже.

– Спасибо.

Адам пригубил свой кофе.

Она держала чашку обеими руками.

– То, о чем мы говорили раньше. О том, как тяжело быть женщиной. Для меня это действительно личное, – медленно произнесла она.

Он оперся на стойку и молчал.

Девушка выпила кофе.

– Все началось, когда школьная медсестра нас взвешивала. Одна за другой мы вставали на весы на глазах у всех остальных. Я весила больше всех. И одна девочка в классе не могла мне этого простить. Она была популярной, другие дети следовали ее примеру. Они дразнили меня и, разумеется, думали, что это забавно, но меня эти шутки глубоко ранили.

– Понимаю.

Адам представил эти мучительные сцены.

– Это не был моббинг, но меня дразнили и подкалывали. Та девочка просто не выносила сам факт моего существования. Дети бывают очень жестокими.

– Да, – подтвердил он, зная об этом не понаслышке. Дети жестоки, когда им это позволяют. Кто-то взрослеет, кто-то и дальше мучает слабых.

– Эти годы сказываются на формировании личности. Я знаю, что мне не стоит переживать из-за этого, но легче сказать, чем сделать. И этот питч будит много чувств и мыслей. О теле. О стандартах красоты. О ненависти и розни.

– Сложно освободиться от детских страхов и абстрагироваться от социального контекста.

– Вот именно. Когда обычная женщина обнажается, на нее тут же обрушивается шквал комментариев о том, что она жирная, уродливая, мерзкая. Чуть полноватая женщина в социальных сетях получает столько критики, что невозможно представить. А если полная женщина выкладывает свое фото и не просит прощения за лишний вес? Если она борется за свое право быть такой, как все, – Лексия покачала головой, – если верить комментариям, ей не стоит жить.

– Но разве это не относится и к мужчинам тоже? – удивился Адам.

Он вырос в мужской среде и никогда не думал о лишнем весе и ни с кем не обсуждал эти темы.

– Не в такой степени. Ненависть к женщинам сильнее. Женщин оценивают по внешнему виду. Это прочно вбито нам в головы. Ненавидеть себя за то, что не вписываешься в рамки. Худеть. Подстраиваться.

Она умолкла, погрузившись в свои мысли.

– Лексия? В чем дело?

– Однажды меня унизили в социальных сетях. В Инстаграме.

По ее лицу он понял, что это серьезно.

– Что случилось?

– Пару лет назад одна девушка выложила мое фото сзади, на котором видно было только бедра и пятую точку. Это было не лучшее мое фото. Меня недавно бросил парень, я была расстроена и попросила ее удалить фото.

– Но она этого не сделала?

– Нет. Вместо этого попросила подписчиков высказать свое мнение о фото. Комментарии посыпались градом. Люди были очень жестоки.

– И что они писали?

– Они писали, что девушка на фото жирная, уродливая, вульгарная, плохо одетая, тупая. И ставили тэги, приглашая других вступить в дискуссию. – Лексия отвела взгляд. – Ух, я пыталась забыть об этом ужасном происшествии, но это нелегко. Мне тогда было очень плохо.

– Но это же ужасно!

Адаму внезапно захотелось надавать тумаков всем, кто над ней издевался.

– Ужасно. Но когда я пыталась с ней это обсудить, то услышала в ответ, что это шутка, что я не понимаю шуток. Что можно ответить на это?

– Но фото она по крайней мере удалила?

– Нет. Оно по-прежнему там, насколько мне известно. Все это вызывает у меня бурю эмоций. Знаешь, у какого количества людей индустрия готового платья сформировала комплексы?

– Ну… все это для меня в новинку.

Вид у нее был уже не такой грустный, и это его радовало.

– Когда начали массово выпускать одежду стандартных размеров. И женщины стали думать, что проблема в них, потому что одежда им не подходила. Но проблема была в одежде. Полное безумие.

– Действительно.

Его тронула страстность, с которой она все это рассказывала.

– Для меня это больная тема, ты же знаешь, – сказала Лексия и покраснела.

Это прозвучало так, словно Адам должен был знать, о чем она говорит.

– Прости, что ты сказала? – спросил он, вырываясь из воспоминаний о поцелуе в «Стурехофе».

– Что я вешу слишком много.

Он инстинктивно обвел взглядом пышную грудь, соблазнительные бедра, все достоинства Лексии Викандер и с трудом вспомнил, что она уже говорила что-то подобное в баре. Но это звучало настолько абсурдно, что он не стал воспринимать это всерьез. Адам понятия не имел, что на это сказать. Как ее начальник, он не мог сказать, что она чертовски горяча и что он восхищается ее фигурой. Это было бы непрофессионально. И пауза затянулась.

– Я не знаю, что сказать, – честно признался он.

Лексия склонила голову и какое-то время молчала.

– Мне надо закончить работу. Спасибо за кофе, – нейтральным тоном произнесла она.

– И тебе спасибо, – ответил Адам. Ему хотелось добавить еще что-то о том, что он ценит ее доверие, что те, кто над ней издевался, настоящие идиоты. Что она само совершенство. Верх совершенства.

– Я редко об этом говорю, – добавила она, вся еще красная от смущения.

– Жозефина Ужасная… – произнес Адам, которого внезапно осенило.

– Что?

– Одна из тех, кто дразнил тебя в школе, не так ли?

Лексия закусила губу. Вид у нее был озадаченный.

– Ты это запомнил?

– Ага.

Адам помнил все, что произошло в тот вечер. Его взгляд остановился на ее губах. И некоторые вещи он помнил отчетливее других.

– Мне не стоило этого говорить. Если бы я знала, кто ты такой на самом деле, то держала бы язык за зубами.

– Прости, – извинился он, хотя и не считал себя виноватым. Если бы Лексия знала, кто он, она бы его не поцеловала.

– Жозефина замужем за Лео.

– Да, я догадался.

– Это было непрофессионально с моей стороны. Я прошу за это прощения. И за то, что слишком много наговорила сегодня. Извини.

– Лексия, я твой начальник, мне ты можешь все рассказать, – сморозил глупость Адам. Это прозвучало так, словно в его рабочие обязанности входит вызывать у нее доверие.

Лексия моргнула.

– Я хотел сказать, что я всегда готов тебя выслушать, – добавил он, но это снова вышло неловко. Раньше с Адамом такого не случалось. Он общался с женщинами абсолютно спокойно. Видимо, это все стресс. Голова медленно соображает.

– Конечно.

Лексия допила кофе, поставила чашку в мойку и робко промолвила:

– Я пошла.

– Хорошо.

Она вышла из кухни и вернулась к компьютеру. Адам тоже вернулся в кабинет и сидел там, пока Лексия не погасила лампу и не надела пальто.

– Увидимся завтра, – крикнула она на прощание перед тем, как выйти. Обычное проявление вежливости, ничего особенного, но все равно, вернувшись домой, Адам долго не мог заснуть. Он лежал и думал обо всем, о чем они говорили, о том, как вкусно от нее пахло, и о том, какое желание ему пришлось подавлять. Желание прижаться к ее нежным губам в поцелуе.