Читать книгу Красные моря под красными небесами - Скотт Линч - Страница 5

1

Играли в лихую карусель, на кону стояла примерно половина их богатств, а горькая правда заключалась в том, что из Локка Ламоры и Жана Таннена вытряхивали деньги, как пыль из старых ковров.

– Последнее предложение в пятом круге, – объявил крупье в бархатном камзоле с возвышения у круглого стола. – Господа, не желаете ли поменять карты?

– Нет-нет, господа желают посовещаться, – ответил Локк, склонился влево, к самому уху Жана, и еле слышно прошептал: – У тебя что?

– Иссохшая пустыня, – произнес Жан, небрежно прикрыв рот правой рукой. – А у тебя?

– Бесплодная пустошь.

– Вот досада.

– Мы что, молитв давно не возносили? Или кто-то из нас в храме пернул?

– Так ведь проигрыш входил в наши планы.

– Верно, но проигрывать нужно с умом, а не бестолково.

Крупье предупредительно кашлянул, поднеся к губам пальцы левой руки, что за карточным столом было равносильно подзатыльнику. Локк выпрямился, легонько пристукнул картами по лаковой столешнице и, изобразив самую многозначительную ухмылку из своего обширного запаса гримас, с трудом подавил невольный вздох: груда деревянных фишек в центре стола вот-вот совершит короткое путешествие к соперникам.

– Разумеется, свою участь мы встретим с невозмутимостью, подобающей истинным героям, чья доблесть удостоится пристального внимания историков и поэтов.

Крупье кивнул:

– Дамы и господа отказались от последнего предложения. Прошу предъявить карты.

Четверо игроков зашевелились, с шорохом сбрасывая и перекладывая карты, и наконец выложили на стол окончательные карточные комбинации, рубашкой вверх.

– Превосходно, – провозгласил крупье. – Открывайте ваши карты, дамы и господа.

Шестьдесят, а то и все семьдесят богатых веррарских бездельников, не желая упускать из виду мельчайших подробностей очередного унижения Локка и Жана, дружно придвинулись поближе к столу.

2

Тал-Веррар, Роза Богов, находится на западной окраине цивилизованного мира, известного народам Терина.

Если зависнуть в разреженном воздухе в тысяче ярдов над самой высокой башней Тал-Веррара или лениво воспарить над городом, как стаи чаек, что гнездятся в ущельях и на крышах домов, то станет понятно, почему с глубокой древности город-архипелаг известен под таким названием: он представляет собой огромную расширяющуюся спираль, витки которой состоят из полукруглых, последовательно увеличивающихся темных островов, похожих на стилизованные мозаичные лепестки.

В отличие от материка, смутно вырисовывающегося в нескольких милях к северо-востоку, острова – не творение природы. Прибрежные скалы и утесы материка покрыты отметинами неумолимого времени, испещрены следами ветров и дождей, а острова Тал-Веррара пребывают в первозданном совершенстве, не подвластные ни течению лет, ни погоде. Они сотворены из черного стекла Древних – неимоверное число стеклянных пластов, рассеченных извилистыми проходами и припорошенных тонким слоем земли и щебенки, на котором и вырос город людей.

Розу Богов окружает еще одно творение неведомых мастеров – прерывистое, диаметром в три мили, кольцо рифов, зыбкой тенью чернеющих под темными волнами; этот невидимый барьер сдерживает яростные набеги неистового Медного моря, пропуская корабли под флагами сотен королевств, держав и княжеств в гавань, где в густом лесу мачт, тянущихся в небо, там и сям белеют свернутые паруса.

На самом западном острове внутренний изгиб полумесяца представляет собой крутой черный обрыв в сотни футов высотой, где у подножья волны гавани тихо плещут о деревянные причалы, а внешний изгиб, выходящий в море, по всей длине покрыт уступами – шесть ровных широких ярусов, перемежаемые пятидесятифутовыми отвесными стенами, гигантскими ступенями поднимаются к вершине острова.

Южная оконечность острова носит название Золотая Лестница – на каждом из шести уровней полным-полно таверн, игорных притонов, частных клубов, борделей, бойцовых арен и прочих заведений для развлечения публики. Среди теринских городов-государств Золотая Лестница считается игорной столицей, местом, где можно растратить деньги на что угодно, будь то невинные забавы или омерзительные, преступные извращения. Веррарские правители, проникнувшись духом гостеприимства, ввели для Золотой Лестницы строгий запрет на захват чужестранцев в рабство, а потому остров стал единственным местом к западу от Каморра, где путники, упившись допьяна, спокойно отсыпались в садах и канавах.

Устройство Золотой Лестницы строго иерархично: чем выше уровень, тем роскошнее заведение и тем большее число суровых стражей вовлечено в его охрану. На самой вершине Золотой Лестницы высится десяток причудливых особняков из старого камня и ведьмина дерева, утопающих в пышной, влажной зелени ухоженных садов и парков.

Это чертоги удачи – игорные заведения для знати, частные клубы, где богачи вольны тратить деньги по своему усмотрению, разумеется в пределах доступных им средств. Здесь испокон века вершатся судьбы мира: аристократы, чиновники, негоцианты, купцы и торговцы, капитаны кораблей, почтенные прелаты и тайные осведомители ставят на кон не только личные состояния, но и свои обширные связи, политический капитал.

Чертоги удачи оборудованы всеми мыслимыми и немыслимыми удобствами. Знатных особ встречают на отдельном причале у подножья отвесных скал внутренней гавани и почтительно усаживают в роскошную кабину подъемника, которая при помощи сверкающего медью водяного двигателя возносит гостей к вершине, дабы избавить их от необходимости взбираться вместе с толпами обычных посетителей по узким извилистым дорогам пяти нижних ярусов на внешней, обращенной к морю дуге острова. В самом центре верхнего уровня раскинулась широкая лужайка с аккуратно подстриженной травой – площадка для дуэлей, где и хладнокровные игроки, и неосмотрительные безумцы одинаково полагались не на удачу, а на умение владеть оружием.

Чертоги удачи неприкосновенны. По освященной веками традиции, соблюдаемой пуще любого закона, городским стражам порядка воспрещалось – за весьма редкими исключениями – расследовать преступления, совершенные на территории этих игорных заведений. На материке о них рассказывают с завистливым восхищением – даже самые привилегированные клубы, славящиеся элегантной роскошью, не в состоянии воссоздать дурманящую атмосферу веррарских чертогов удачи, которые, в свою очередь, меркнут перед самым знаменитым игорным домом Золотой Лестницы – «Венцом порока».

«Венец порока», башня в сто пятьдесят футов высотой из стекла Древних, рвется в небо с южной оконечности верхней ступени Золотой Лестницы, в двухстах пятидесяти футах над гаванью. Гладкие стены башни отливают черным перламутром, а каждый из девяти этажей окружен широким балконом, где мерцают алхимические шары-светильники, озаряя ночь сиянием ярко-алых и сумеречно-синих огней – геральдическими цветами Тал-Веррара.

«Венец порока» – самый известный, самый привилегированный и самый охраняемый чертог удачи в мире – открыт с заката до рассвета для избранных счастливчиков, и прозорливые швейцары почтительно распахивают двери перед обладателями власти, богатства или красоты. Чем выше этаж «Венца порока», тем пышнее роскошь, тем знатнее и богаче посетители, тем рискованнее игра. Попасть на следующий уровень непросто; эту честь надо заслужить размером кошелька, изысканной эксцентричностью манер, а главное – безупречным и блистательным мастерством в игре. Многие посетители годами спускают тысячи соларов, безуспешно стараясь привлечь внимание хозяина заведения, всевластного и беспощадного вершителя судеб.

Неписаные правила поведения в «Венце порока» соблюдаются с большим тщанием, чем религиозные заповеди. Вкратце они сводятся к одному: любой обман в заведении карается смертью. Если бы архонта Тал-Веррара поймали с картой в рукаве, то сами боги не спасли бы его от наказания. Служители заведения неукоснительно пресекают любые попытки обойти эти правила, а потому нередки случаи трагических смертей – кто испускает последний вздох в собственной карете, якобы от чрезмерного увлечения алхимическими снадобьями, кто, будто бы по неловкости оскользнувшись на балконе девятого этажа, встречает бесславную кончину на каменных плитах у подножья башни.

Локку Ламоре и Жану Таннену пришлось обзавестись новыми личинами и потратить два года всевозможных ухищрений ради того, чтобы добраться до пятого этажа «Венца порока».

Исхищрялись они и сейчас, отчаянно стараясь ничем не выдать своего умения и держаться вровень с соперниками, которым никаких усилий прилагать не приходилось.

3

– У дам последовательный набор шпилей и набор сабель до печати Солнца, – объявил крупье. – У господ – последовательный набор кубков и смешанная комбинация с пятеркой кубков. В пятом туре побеждают дамы.

В душном зале раздались аплодисменты. Локк закусил губу: дамы выиграли четыре тура из пяти, а единственной победы их противников зрители даже не заметили.

– Тьфу ты! – притворно, но весьма убедительно вздохнул Жан.

Локк повернулся к сопернице справа. Маракоза Дюренна, стройная смуглянка лет сорока, с волосами как черный дым и рубцами шрамов на шее и предплечьях, держала в правой руке длинную черную сигару, обвитую золотой ленточкой-бандеролью; по сжатым губам скользнула отрешенная улыбка – еще бы, особого умственного напряжения игра не требовала.

Лопаткой с длинной ручкой крупье пододвинул к дамам горку деревянных фишек, проигранных Локком и Жаном, а затем той же лопаткой сгреб к себе все карты со стола – игрокам запрещалось прикасаться к картам после окончания тура.

– Что ж, госпожа Дюренна, примите мои поздравления в связи со все улучшающимся состоянием ваших финансов. Деньги устремляются в ваш кошелек быстрее, чем хмель – в меня, – сказал Локк, рассеянно перекатывая по костяшкам правой руки фишку (крохотный деревянный кружок стоил пять соларов – заработок поденщика за восемь месяцев тяжелого труда).

– Весьма сожалею, что вам выпал такой неудачный расклад, господин Коста. – Дюренна глубоко затянулась сигарой и так искусно выдохнула дым в сторону противников, что струйка, повисшая в воздухе между Локком и Жаном, не выглядела прямым оскорблением.

Локк сознавал, что сигарный дым Дюренна использовала в качестве так называемого страт-пти – «маленькой хитрости»; за игорным столом любой отвлекающий маневр – какая-нибудь невинная с виду привычка или якобы непроизвольный жест – вынуждал соперника делать ошибки. Жан и сам хотел использовать сигары в этих целях, но у Дюренны получалось намного лучше.

– С такими очаровательными соперницами ни один расклад неудачным не назовешь, – сказал Локк.

– Мужчина, сохраняющий способность к откровенной лести даже тогда, когда его обобрали до последней серебряной монетки, почти достоин восхищения, – заметила соседка Дюренны, сидевшая справа от нее, близ крупье.

Измила Корвальер статью не уступала Жану; румяная, дородная, с преувеличенно женственными формами и соблазнительными округлостями во всех подобающих местах, она была весьма привлекательна, однако во взгляде ее сквозило презрительное превосходство, коим часто грешат люди чрезвычайно умные и проницательные. Вдобавок Локк приметил в ней дерзкую уверенность уличного забияки, привыкшего побеждать в жестоких драках. Госпожа Корвальер постоянно извлекала из золоченой серебряной бонбоньерки вишни, обсыпанные шоколадной крошкой, и, смачно причмокивая, облизывала пухлые пальцы. Разумеется, это и был ее страт-пти.

«Корвальер будто нарочно создана для лихой карусели: расчетливый ум картежника и тело, способное выдержать специфическое наказание за проигрыш», – подумал Локк.

– Штраф, – объявил крупье и нажатием рычага запустил карусель в центре стола – многоярусное сооружение из медных подносов, уставленных рядами миниатюрных стеклянных фиалов, закупоренных серебряными крышечками.

Сверкающая карусель кружилась все быстрее; приглушенное сияние светильников игорного зала превратило ее в размытое золотистое пятно, исчерченное серебристыми полосами. Защелкали невидимые механизмы; тоненько звякнуло толстостенное стекло, и на стол выкатились два фиала, остановившись напротив Локка и Жана, у самого бортика столешницы.

В лихую карусель обычно играли парами, двое против двоих. Играли по-крупному, ведь механизм карусели обошелся «Венцу порока» недешево. В конце каждого тура проигравшим доставались фиалы, волею случая отобранные из необъятных запасов карусели и наполненные хмельными напитками различной крепости, которую маскировали всевозможными пряными добавками и сладкими фруктовыми соками. Строго говоря, карточные партии были лишь частью игры; игрокам требовалось сохранять ясность ума под все возрастающим воздействием пьянящего зелья. Игру оканчивали лишь в том случае, если один из игроков, захмелев, не мог продолжать.

Считалось, что в лихой карусели невозможны ни обман, ни подлог. Управляли механизмом служители заведения, они же подготавливали фиалы, серебряные крышечки которых для верности запечатывали воском. Игрокам не позволяли прикасаться ни к самой карусели, ни к фиалу партнера – тех, кто нарушал это незыблемое правило, немедленно объявляли проигравшими. Шоколад и сигары тоже поставляли из запасов заведения. Впрочем, Локк и Жан имели право запретить госпоже Корвальер лакомиться вишней в шоколаде, однако делать этого не стали – по многим причинам.

– Что ж, выпьем за тех, кто умеет очаровательно проигрывать, – изрек Жан, ломая восковую облатку на серебряной крышечке.

– Вот бы нам таких найти, – добавил Локк.

Фиалы приятели опустошили одновременно. Локку досталась забористая сливовая наливка; горло обволокло приторным теплом. Он со вздохом поставил на столешницу опустевший фиал – уже четвертый. Перед соперницами стояло всего по одному пузырьку. Ясность ума начинала понемногу исчезать, сознание туманилось.

Крупье перетасовал колоду для следующего тура. Госпожа Дюренна снова удовлетворенно затянулась сигарой, небрежно стряхнула пепел в золотую чашу справа и, лениво выпустив из ноздрей серое облако дыма, уставилась на карусель сквозь плотную дымовую завесу. «Дюренна – настоящая хищница, любит засады устраивать», – подумал Локк. По его сведениям, в городе она обосновалась недавно, но уже успела заслужить репутацию ловкого дельца. Прежде она была капитаном корсарского судна, захватывала и топила корабли джеремских работорговцев, так что шрамы свои заработала не на светских приемах.

Догадайся она, что Локк и Жан намерены выиграть, по излюбленному выражению Локка, «блистательно оригинальным, хотя и совершенно неприметным способом», то приятелям пришлось бы так худо, что лучше уж проиграть по-честному или быть пойманным на мошенничестве; служители «Венца порока» – люди занятые, свое дело знают, и смерть будет быстрой.

– Погодите, – сказала госпожа Корвальер крупье. – Маракоза, господам вот уже который раз выпадают исключительно неудачные карты. Пожалуй, стоит ненадолго прервать игру.

Локк едва сдержал восторженную дрожь: те, кто занимал выигрышное положение в лихой карусели, имели право предложить соперникам кратковременную передышку, однако такое, по вполне понятным причинам, случалось чрезвычайно редко – ведь тогда проигравшие получали возможность несколько протрезветь. В чем дело? Неужели это попытка отвлечь внимание от какой-то бреши в заведомо неуязвимой позиции?

– Господа наверняка выбились из сил, раз за разом пересчитывая фишки и передвигая их нам. – Дюренна снова с наслаждением затянулась сигарой, лениво выпустила клуб дыма. – Вы нас премного обяжете, господа, ежели ради удовлетворения нашего каприза согласитесь отдохнуть от трудов. Развеетесь, соберетесь с мыслями…

Ах, вот оно что. Локк с милой улыбкой оперся локтями о столешницу. Соперницы играли на публику, откровенно глумясь над противником и выражая полную уверенность в своей победе. С точки зрения светского этикета этот учтивый словесный выпад был равносилен клинку, приставленному к горлу. Отказать дамам правила приличия не позволяли, а потому ответить требовалось вежливо, но с достоинством.

– Игра с превосходным соперником лучше любого отдыха, – сказал Жан.

– Помилуйте, господин де Ферра, не давайте повода обвинить нас в бессердечии, – ответила госпожа Дюренна. – Вы же не стали возражать против наших маленьких слабостей… – Она указала дымящейся сигарой на бонбоньерку госпожи Корвальер. – Неужели вы не уступите нашему вполне объяснимому желанию оказать вам ответную любезность?

– Мы готовы на любые уступки, госпожа Дюренна, однако же больше всего нам хотелось бы удовлетворить ваше истинное желание, ради которого вы и изволили сегодня почтить нас своим присутствием. Умоляю вас, давайте продолжим игру.

– Тем более что мы ее только-только начали, – добавил Локк. – Мы будем глубоко уязвлены, если выяснится, что наше поведение доставило дамам неудобство. – Он многозначительно взглянул на крупье.

– До сих пор вы нам ни малейшего неудобства не доставили, – мило промолвила госпожа Корвальер.

К неудовольствию Локка, все гости заведения проявляли чрезмерное любопытство к этому обмену любезностями. Соперницы Локка и Жана пользовались в Тал-Верраре заслуженной репутацией лучших игроков в лихую карусель. Игорный зал на пятом этаже «Венца порока» был полон, однако же, вместо того чтобы вести игру за другими столами, посетители, будто негласно сговорившись с хозяевами заведения, с пристальным интересом следили за происходящей бойней.

– Если вы настаиваете, то и мы не будем возражать, – сказала Дюренна. – Что ж, продолжим игру. Может быть, вам улыбнется удача.

Окончание словесной перепалки не принесло Локку особого облегчения; соперницы по-прежнему намеревались вытрясти из приятелей все деньги, как кухарка вытряхивает куль зачервивевшей муки.

– Шестой тур, – возвестил крупье. – Первая ставка – десять соларов.

Игроки сдвинули по две деревянных фишки на середину стола. Крупье раздал каждому по три карты.

Госпожа Корвальер, отправив в рот очередную вишенку, жеманно слизнула с пальцев шоколадную крошку. Жан, прежде чем потянуться за картами, левой рукой с нарочитой небрежностью поправил отворот камзола и едва заметно шевельнул пальцами, будто почесываясь. Немного погодя Локк повторил его жест. Госпожа Дюренна выразительно закатила глаза: партнеры имели право подавать друг другу знаки, но делать это полагалось с большей изощренностью.

Дюренна, Локк и Жан одновременно взглянули на свои карты; Корвальер чуть замешкалась – влажные пальцы еще не просохли, – а потом негромко рассмеялась. Ей и впрямь повезло или это очередной страт-пти? Выглядела она весьма довольной, однако Локк подозревал, что это выражение лицо ее сохраняет даже во сне. Жан сидел с невозмутимой миной. Локк натянуто улыбнулся, хотя полученные три карты ничего особенного собой не представляли.

В дальнем конце зала виднелся изгиб широкой лестницы с бронзовыми перилами, ведущей на шестой этаж. У ступеней замер дюжий охранник, преграждая вход на лестничную площадку и дальше, в галерею. Краем глаза Локк заметил какое-то движение в сумраке галереи: там, полускрытый тенью, стоял какой-то худощавый человек в изысканном костюме. В золотистом сиянии светильников блеснули стекла очков. Локк едва не вздрогнул от возбуждения.

Неужели… Локк притворно погрузился в изучение карт, украдкой поглядывая на незнакомца. Блики на стекле не шелохнулись – неизвестный пристально смотрел на игроков.

Наконец-то Локк с Жаном привлекли – скорее всего, по чистой случайности, но и за это следует возблагодарить богов – внимание человека, занимавшего кабинет в девятом этаже. Владелец «Венца порока», тайный повелитель всех воров Тал-Веррара обладал неоспоримой властью над миром преступников и над миром привилегированных особ. В Каморре он носил бы титул капа, но здесь чины и титулы ему были без надобности, хватало и одного имени.

Реквин[2].

Локк, чуть слышно кашлянув, поглядел на карты и приготовился с честью проиграть очередной тур. За окнами, над темным морем, разнесся мелодичный звон судовых колоколов, возвещая десятый час вечера.

4

– Восемнадцатый тур, – объявил крупье. – Первая ставка – десять соларов.

Локк дрожащей рукой отодвинул в сторону одиннадцать фиалов и подтолкнул две фишки к центру стола. Госпожа Дюренна, неколебимая, как судно в сухом доке, потягивала сигару – четвертую за вечер. Госпожа Корвальер, разрумянившись чуть больше обычного, слегка покачивалась в кресле. Локк, напряженно следивший за тем, как она делает ставку, решил, что это у него от выпитого все плывет перед глазами, и предпринял очередную попытку расслабиться. Близилась полночь. От духоты прокуренного игорного зала щипало веки и першило в горле.

Крупье, по-прежнему бесстрастный и точный, как механизм карусели, сдал Локку три карты. Локк заложил пальцы за отворот камзола, посмотрел на карты и с деланым удовольствием вздохнул:

– Ах!

Карты оказались препаршивейшими; наихудшая раздача за сегодняшний вечер. Локк поморгал, потом сощурился, – может быть, ему с пьяных глаз мнится, а на самом деле карты отличные? Увы, как он ни вглядывался, карты оставались бросовыми.

В предыдущем туре дамам наконец-то пришлось выпить, но если только у Жана, сидевшего по левую руку от Локка, чудесным образом не окажется превосходной комбинации, то вскоре к подрагивающим пальцам Локка весело подкатится очередной фиал.

«За восемнадцать туров мы проиграли девятьсот восемьдесят соларов…» – рассеянно думал Локк. Захмелевший мозг вершил путаные вычисления: за год такую сумму знатный господин тратит на наряды; за эти деньги можно купить небольшой корабль или внушительный особняк; столько зарабатывает за всю жизнь честный ремесленник, какой-нибудь каменщик… А не притвориться ли каменщиком?

– Первый прикуп.

Голос крупье заставил Локка вернуться к игре.

– Карту, – сказал Жан.

Крупье сдал ему карту. Жан посмотрел на нее, кивнул и сдвинул одну деревянную фишку в центр стола:

– Повышаю.

– Ну, берегитесь, – сказала госпожа Дюренна и подтолкнула к центру стола две фишки. – Раскрываюсь партнеру, – добавила она, показывая две карты госпоже Корвальер, которая не смогла сдержать улыбки.

– Карту, – сказал Локк.

Крупье сдал ему карту.

Локк чуть приподнял уголок, вгляделся: двойка кубков, толку от нее – что шелудивый пес насрал.

– Повышаю, – с натянутой улыбкой произнес Локк, подталкивая к центру стола еще две фишки. – Воистину, боги мне благоволят.

Все выжидающе уставились на госпожу Корвальер, которая, просмаковав еще одну вишенку из изрядно опустевшей бонбоньерки, торопливо лизнула пальцы.

– О… о-го-го… – пробормотала она, легонько барабаня липкими пальцами по столу. – М-м-мара… к-к-о-о-о-за… не понимаю… – и внезапно ткнулась головой в груду деревянных фишек.

Карты посыпались на стол, переворачиваясь лицевой стороной, и госпожа Корвальер неуклюже попыталась их прикрыть.

– Измила! – встревоженно воскликнула госпожа Дюренна. – Измила!

Она схватила приятельницу за мощные плечи и хорошенько встряхнула.

– …сми-ила, – сонно пролепетала госпожа Корвальер.

Тоненькая струйка вишнево-шоколадной слюны сползла из раскрытого рта на деревянные фишки.

– М-м-и-ила… не понима-а…

– Слово за госпожой Корвальер, – произнес крупье голосом, в котором прорезались удивленные нотки. – Госпожа Корвальер, делайте вашу ставку.

– Измила, сосредоточьтесь! – зашипела госпожа Дюренна.

– Ка-а-рты… как мно-о-го… – бубнила Корвальер. – Маракоза, осторожнее… тут карты… на столе.

Затем последовало неразборчивое:

– Бвла… ста… пвст… га…

На этом ее сознание отключилось.

– Партия проиграна, – чуть погодя объявил крупье, сгреб лопаточкой все фишки госпожи Дюренны и быстро их пересчитал.

Выигрыш достанется Жану и Локку. Неминуемое расставание с тысячей соларов внезапно превратилось в соразмерную ему прибыль. Локк с облегчением перевел дух.

Крупье обратил взор на госпожу Корвальер, примявшую щекой фишки, как подушку, кашлянул, деликатно прикрыв рот ладонью, и сказал:

– Господа, вам, разумеется, предоставят новые фишки на сумму, соответствующую стоимости… э-э-э… оставшихся на столе.

– Разумеется, – кивнул Жан, ласково оглаживая неожиданно возникшую перед ним горку фишек Дюренны.

Зрители недоуменно качали головой, изумленно ахали и расстроенно вздыхали; некоторые снисходительно захлопали в ладоши, но аплодисменты быстро стихли; всех ошеломило неимоверно быстрое опьянение знаменитой госпожи Корвальер: подумать только, каких-то шесть фиалов – и такой конфуз!

– Хм… – Госпожа Дюренна раздраженно затушила сигару в золотой чаше и встала из-за стола, неторопливо оправив камзол узорчатого черного панбархата; наряд, отделанный серебряной парчой и платиновыми пуговицами, стоил целое состояние – не меньше половины сегодняшнего проигрыша. – Господин Коста, господин де Ферра… следует признать, что вы нас обошли.

– Обошли, но не обыграли, – сказал Локк с обворожительной улыбкой заклинателя змей, торопливо призывая на помощь остатки разума, помутившегося от выпивки. – Вы нас совершенно… измотали.

– И все вокруг плывет и раскачивается, – жалобно добавил Жан, хотя каждое его движение оставалось верным и отточенным, как у златокузнеца.

– Господа, ваше общество доставляет мне невероятное наслаждение, – ледяным тоном произнесла госпожа Дюренна. – Не соизволите ли сыграть с нами еще раз, ближе к концу недели? Сами понимаете, реванш – дело чести.

– С превеликим удовольствием, – ответил Жан.

Локк с поддельным восторгом закивал, хотя голова раскалывалась от боли.

Госпожа Дюренна вальяжно протянула руку, благосклонно позволив скользнуть над ней губами, что Локк с Жаном и проделали с опасливым почтением, будто склоняясь над разозленной коброй. Тем временем к безмятежно посапывающей госпоже Корвальер устремились четверо служителей, дабы препроводить ее в приличествующее для сна место.

– Вам, должно быть, прискучило каждый вечер глядеть, как посетители норовят опоить друг друга, – со вздохом заметил Жан, швырнув крупье пятисоларовую фишку, – как правило, служителям вручали небольшое поощрительное вознаграждение.

– Отнюдь нет, сударь, – ответил крупье. – Как вам удобнее получить сдачу?

– Какую еще сдачу? – с улыбкой осведомился Жан. – Это все вам.

Второй раз за вечер невозмутимость крупье дала трещину, – похоже, служители «Венца порока» тоже испытывали человеческие чувства. Стоимость крошечного деревянного кружка составляла половину вполне приличного годового жалованья. Локк швырнул крупье еще горсть фишек, и бедняга изумленно ахнул.

– Удача – дама ветреная, любит из рук в руки переходить, – пояснил Локк. – Надеюсь, на особняк вам хватит. Уж простите, мне сейчас точный счет дается с большим трудом…

– О боги! – пролепетал ошарашенный крупье. – Благодарю вас, господа… – Украдкой оглядевшись, он торопливо зашептал: – Между прочим, ваши соперницы почти никогда не проигрывают. На моей памяти такое случилось впервые.

– За всякую победу приходится расплачиваться, – вздохнул Локк. – Боюсь, мне это предстоит не далее как завтра утром – похмелье будет ужасным.

Служители осторожно понесли госпожу Корвальер вниз по лестнице; госпожа Дюренна шла следом, не спуская с носильщиков подозрительного взгляда. Толпа рассеялась; игроки, вернувшись к своим столам, нетерпеливо окликали служителей, требуя новые, запечатанные колоды карт.

Локк и Жан уложили фишки – чистенькие, не обслюнявленные, – в обитые бархатом деревянные ларчики и тоже направились к выходу.

– Поздравляю с победой, господа, – сказал охранник у подножья лестницы, ведущей на шестой этаж.

Сверху доносился звон хрусталя и шум разговоров.

– Спасибо на добром слове, – улыбнулся Локк. – Госпоже Корвальер каким-то образом удалось меня обогнать; продержись она еще тур – и меня постигла бы та же участь.

Внутренняя лестница кружила широкими витками вдоль наружной стены «Венца порока». Приятели, одетые по последней веррарской моде, неторопливо, как подобает знатным состоятельным особам, шествовали по пологим ступеням. Локк, превращенный алхимическим составом в яркого блондина, облачился в приталенный длиннополый камзол карамельного цвета с расклешенными фалдами; из-под обшлагов, отделанных золотыми пуговицами, выглядывали пышные, в три ряда, черно-оранжевые оборки огромных манжет. Довершали наряд насквозь пропотевшая сорочка из тончайшего шелка и небрежно повязанный черный шейный платок. Жан щеголял в камзоле цвета пасмурного моря, перепоясав чресла широким черным кушаком, в тон короткой курчавой бороде.

Лестница вела вниз, мимо игорных залов, где развлекалась знать… мимо королей и королев веррарской торговли, окруженных юными прелестниками и прелестницами… мимо игроков с купленными лашенскими титулами, снисходительно взирающих поверх карт и хрустальных графинов с вином на каморрских донов и доний, потомков захудалых родов… мимо продубленных солеными ветрами светлокожих вадранских мореходов-негоциантов в узких черных сюртуках. Среди посетителей Локк приметил двух приоров – членов торгового совета, якобы правящего Тал-Верраром. Похоже, для входа в «Венец порока» прежде всего требовалось наличие тугой мошны.

Стучали кости, звенели бокалы, гости шутили и смеялись, сквернословили и вздыхали. В жаркой духоте залов клубы сигарного дыма лениво смешивались с винными парами, аромат духов и притираний сливался с запахом пота и жареного мяса, откуда-то тянуло резкой смолистой отдушкой алхимических зелий.

Локк повидал немало дворцов и богатых усадеб; «Венец порока» не превосходил их роскошью обстановки – на рассвете многие из присутствующих вернутся в особняки, блещущие не менее великолепным убранством. Манящее очарование чертога удачи заключалось в ином – в непредсказуемой избирательности допуска; ведь все недоступное всегда облечено зыбким покровом пленительной тайны.

В глубине первого этажа, вдали от любопытных глаз, за толстой деревянной перегородкой находилась расчетная палата, которую охраняли рослые стражники. К счастью, очереди не оказалось. Локк чересчур резко впихнул ларчик с фишками в единственное окошко:

– Запишите мне на счет.

– С превеликим удовольствием, господин Коста, – ответил служитель.

Леоканто Коста, биржевой делец из Талишема, был хорошо известен в этом царстве выигрышей и винных паров. Служитель деловито пересчитал деревянные фишки и сделал соответствующую пометку в конторской книге; даже после щедрого вознаграждения крупье доля Локка в сегодняшнем выигрыше составила почти пятьсот соларов.

– Да вы сегодня оба заслужили поздравления, господин де Ферра, – сказал служитель, принимая ларчик с фишками у Жана, точнее – у Жерома де Ферра, уроженца Талишема и закадычного приятеля Леоканто; две вымышленные личины, одинаковые в своей безупречности, как горошины в стручке.

Внезапно чья-та рука коснулась левого плеча Локка.

Он резко обернулся.

Перед ним стояла кудрявая темноволосая женщина в богатом одеянии тех же цветов, что и мундиры служителей «Венца порока». Одна сторона ее лица поражала невероятной красотой; другая казалась уродливой темной маской из мятых складок сафьяна, опаленного пламенем. Половина рта сложилась в обворожительную улыбку, обожженная половина оставалась неподвижной. Локку на мгновение почудилось, что красавица безуспешно пытается высвободиться из глубин грубо вылепленной глиняной фигурки.

Селендри, главный распорядитель «Венца порока».

Рука, коснувшаяся плеча Локка, – левая, с обожженной стороны, – была бронзовым протезом, который тускло поблескивал в свете алхимического светильника.

– Ваши манеры и выдержка достойны всяческих похвал и делают вам честь. Примите наши поздравления, – промолвила Селендри жутковатым, глухим голосом, чуть пришепетывая. – Отныне вам и господину де Ферра открыт вход на шестой этаж, ежели вы пожелаете воспользоваться этой привилегией.

Локк искренне улыбнулся.

– Мы вам весьма признательны, – с пьяной развязностью произнес он. – И безмерно польщены.

Она коротко, равнодушно кивнула и отошла, затерявшись в толпе. Кое-кто из посетителей изумленно вскинул бровь – далеко не каждому гостю «Венца порока» становилось известно о повышении его статуса из уст самой Селендри.

– Похоже, мы начинаем пользоваться спросом, дражайший Жером, – небрежно обронил Локк, пробираясь сквозь толпу.

– Это ненадолго, – ответил Жан.

Служитель у входа сиял лучезарной улыбкой:

– Господин де Ферра, господин Коста! Велите подавать карету?

– Нет-нет, спасибо, – ответил Локк. – Мы пешком по ночному холодку прогуляемся, голову проветрим.

– Как вам будет угодно, сударь.

Четверо охранников с четкостью вымуштрованных караульных распахнули двери перед Жаном и Локком. Два вора чинно шагнули на широкие каменные ступени, устланные алым бархатным ковром. По обычаю, известному всем в городе, на рассвете ковер заменяли новым, а старый выбрасывали на свалку, а потому только в Тал-Верраре нищие могли похвастать тем, что каждую ночь спят на бархате.

От красоты захватывало дух; справа, за силуэтами множества игорных заведений, открывался вид на всю прибрежную дугу острова; северную оконечность окутывал ночной сумрак, а Золотую Лестницу окружал сияющий ореол. К югу, западу и северу от города мерцало трепетное серебро волн Медного моря, освещенное ярким светом трех лун в безоблачном небе; по зеркальной глади скользили призрачные паруса далеких кораблей.

Слева сбегали к берегу отвесные уступы пяти нижних ярусов острова; у Локка внезапно закружилась голова, хотя он и ощущал под ногами надежные каменные плиты. Вокруг раздавались веселый гомон гуляк, цоканье подков по булыжникам мостовой, дробное постукивание колес экипажей и карет – на центральном бульваре шестого уровня их было не меньше десятка; и над всем этим гордо возносился в сияющую мглу «Венец порока», ярко озаренный алхимическими светильниками, будто свеча, возожженная богам.

– Ну что, занудливый злопыхатель, – произнес Локк, как только они с Жаном отошли подальше от «Венца порока» и остались в относительном одиночестве, – продавец несчастий, неистощимый фонтан сомнений и глумлений… ну, что ты теперь скажешь?

– Ах, господин Коста, мне и сказать-то нечего, в голове мысли путаются, настолько я поражен непревзойденной гениальностью вашего совершенного плана.

– По-моему, это смутно напоминает сарказм.

– О боги! Ваши слова ранят меня до глубины души, – сказал Жан. – Ваши непревзойденные способности к преступным деяниям проявили себя так же неукоснительно, как приливы и отливы. Я распростерт у ваших ног и молю о пощаде. Вашим гением мир полнится…

– Да будет тебе…

– Попадись нам навстречу прокаженный, вы бы своей всемогущей дланью вмиг даровали ему чудотворное исцеление…

– Тебе лишь бы языком почем зря трепать! Ну чего развонялся, завидки берут?

– Они самые, – согласился Жан. – Учитывая, что мы разбогатели, избежали поимки, уцелели, прославились и заполучили приглашение на следующий этаж, приходится признать, что я был не прав, именуя твой замысел дурацким.

– Да неужели? А по-моему, замысел был самый что ни на есть дурацкий, и вдобавок чрезвычайно легкомысленный. Еще чуть-чуть – и я бы сам отключился. До сих пор не верится, что все удалось. – Локк сунул руку за отворот камзола, извлек крошечный комочек ваты и, отряхнув с него облачко пыли, спрятал в наружный карман, после чего тщательно обтер пальцы о рукава.

– Что ж, «едва не проиграли» означает, что все-таки выиграли, – рассудительно заметил Жан.

– Вот только с выпивкой я едва не перебрал. В следующий раз, будь добр, подправь мою уверенность в собственных силах – обухом по черепушке.

– С превеликим удовольствием, и не единожды, а дважды.

Дерзкий замысел возник у Локка после того, как он – Леоканто Коста – познакомился за игорным столом с госпожой Измилой Корвальер и заметил ее привычку ради отвлечения соперника поглощать лакомства, облизывая пальцы.

Обычное мошенничество к лихой карусели применить на самом деле невозможно. Служители заведения никогда и ни за что на свете – даже за герцогство – не соблазнятся подтасовать карты, а игрокам не удастся ни заполучить фиал с напитком послабее, ни передать его другому; подсыпать дурманящего зелья противникам тоже нельзя. Оставалось лишь одно – исподволь заставить игрока медленно и как будто по своей воле принять какое-нибудь необычное, редкое снадобье, причем сделать это весьма изощренным способом, в обход всех привычных мер предосторожности.

Таким снадобьем был сонный порошок, которым Локк и Жан понемногу присыпали карты, затем переходящие к противнице, имевшей привычку во время игры постоянно облизывать пальцы.

Алхимический порошок бела-паранелла, бесцветный и безвкусный, называли еще «другом ночи». Им любили пользоваться люди богатые, склонные к нервическому возбуждению и беспокойству, – он обеспечивал здоровый, крепкий сон. Действенность порошка, будто костер, растопленный промасленной пергаментной бумагой, многократно увеличивало спиртное. Бела-паранелла стала бы прекрасным подспорьем для преступников, если бы не ее запредельно высокая цена – щепотка порошка обходилась в двадцать раз дороже такого же количества белого железа.

– О боги, госпожа Корвальер прочнее галеона, – вздохнул Локк. – К третьему или четвертому туру она столько порошка сожрала, что хватило бы пару вепрей обезножить.

– И все же мы достигли желаемого… – Жан извлек ватку с порошком из-за отворота камзола, задумчиво посмотрел на нее и, пожав плечами, сунул в карман.

– Еще как! Я Реквина своими глазами видел, – сказал Локк. – Он у лестницы стоял, за нашей игрой следил. Похоже, любопытно ему стало… – Он помолчал, соображая, какими восхитительными последствиями чревато подобное любопытство; хмель стремительно испарялся. – Потому Селендри к нам и послал.

– Что ж, положим, ты прав. А дальше что? Ускорим события или погодим? Может, лучше еще пару недель поиграть на пятом и шестом этаже…

– Еще пару недель? Вот еще! Мы два года в этом проклятом городе околачиваемся. Уж если Реквина удалось из его раковины выманить, грех этим не воспользоваться.

– И ты, конечно же, предлагаешь сделать это завтра вечером…

– Разумеется, пока его любопытство снедает. Сам знаешь, клинок куют, пока горячо.

– Ты от выпивки таким порывистым становишься…

– Нет, от выпивки у меня только в глазах двоится, а порывистость – это от богов.

– Эй, вы! – раздался голос впереди. – Ни шагу дальше.

– Простите? – с напряженным недоумением вымолвил Локк.

Молодой взволнованный веррарец с длинными черными волосами предостерегающе воздел ладони. За ним, на краю дуэльной лужайки, виднелась небольшая толпа хорошо одетых людей.

– Умоляю вас, господа, остановитесь! – сказал юноша. – У нас здесь поединок, как бы вас случайной стрелой не задело.

– А! – с облегчением выдохнули Локк и Жан.

Дуэль на арбалетах… Правила приличия и здравый смысл подсказывали, что лучше дождаться ее окончания на краю лужайки, дабы ни один из дуэлянтов не отвлекся и не задел прохожих случайно выпущенной стрелой.

По углам дуэльной лужайки – площадки в сорок ярдов длиной и в двадцать шириной – сияли мягким белым светом фонари в чугунных переплетах. В центре лужайки стояли два дуэлянта с секундантами, и каждый отбрасывал четыре светлые тени, переплетавшиеся серой сетью. Локку совершенно не хотелось наблюдать за ходом поединка, однако он строго напомнил себе, что Леоканто Коста, надменный светский франт, обязан взирать на неизвестных поединщиков с высокомерным безразличием. Локк с Жаном слились с толпой зрителей; на противоположной стороне площадки собралась такая же группа зевак.

Один из дуэлянтов, юный щеголь в очках, чуть тряхнул головой, разметав по плечам длинные, изящно завитые локоны. Его противник, человек средних лет, стоял, чуть сгорбив плечи, обтянутые красным камзолом; от него веяло сдержанной силой. В руках дуэлянтов были легкие арбалеты, из тех, что каморрские воры называют «переулочными».

– Господа, – сказал секундант юного щеголя, – не желаете ли помириться?

– Если господин из Лашена возьмет назад свои оскорбительные слова, – начал юный дуэлянт высоким дрожащим голосом, – я сочту себя удовлетворенным. Достаточно будет просто признать…

– Нет, не желаем, – произнес секундант старшего поединщика. – Его сиятельство не имеет привычки приносить извинения за констатацию очевидных фактов.

– …признать случившееся досадным недоразумением, – в отчаянии продолжил юнец. – Право же, нет ни малейшей необходимости….

– Пожелай его сиятельство снизойти до беседы с вами, – заявил секундант, – он, несомненно, заметил бы, что вы скулите, как течная сука, и осведомился бы, умеете ли вы кусаться.

Юнец вначале обомлел от неожиданности, однако пришел в себя и свободной рукой изобразил оскорбительный жест.

– Вынужден признать, – запинаясь, сказал секундант юного щеголя, – что примирение противников невозможно. Господа, прошу вас встать спиной к спине.

Противники направились друг к другу – старший шел размашисто, молодой ступал робко и осторожно – и, сойдясь, повернулись спина к спине.

– Расходитесь на десять шагов, – с горечью произнес секундант юнца. – По моему сигналу поворачивайтесь и стреляйте.

Он начал медленно отсчитывать шаги, и противники так же медленно двинулись в противоположные стороны. Юного щеголя била мелкая дрожь.

У Локка мерзко екнуло в животе и заныло под ложечкой. С каких пор он стал таким мягкосердечным? Ну да, за дуэлями он наблюдать не любит, но они его вовсе не страшат… И все же ноющая боль не отпускала.

– Девять… десять… Стоять! – приказал секундант. – Стоять! Поворачивайтесь и стреляйте!

Юнец повернулся первым, с перекошенным от ужаса лицом, и, вытянув правую руку с арбалетом, нажал спусковой крючок. Щелк! Над дуэльной лужайкой вжикнула стрела, но противник, стоявший неподвижно, даже не поморщился, когда она пролетела в ладони над его головой.

Господин в красном камзоле, неторопливо повернувшись, сверкнул глазами; губы сложились в презрительную ухмылку. Юный щеголь уставился на него, будто ожидая, что стрела ручной птицей вернется к хозяину, потом передернулся, отшвырнул арбалет в траву и, подбоченившись, шумно втянул в себя воздух.

Противник окинул юнца равнодушным взглядом, обеими руками навел арбалет и фыркнул:

– Да пошел ты…

Выстрел был меток; оперенная стрела с влажным хрустом вонзилась в грудь, и юнец повалился навзничь, сминая в горсти ткань камзола. Изо рта хлынула темная кровь. К нему бросились люди. Какая-то девушка, в серебристом бальном платье, с воплем упала на колени.

– Как раз к ужину успеем, – невозмутимо заметил старший дуэлянт, презрительно отбросил арбалет и вместе с секундантом направился в одно из игорных заведений.

– О Переландро, – пробормотал Локк, на миг позабыв о Леоканто Коста. – И что за манера споры разрешать…

– Вам не по нраву? – осведомилась юная, лет девятнадцати, красавица в черном шелковом платье, окинув Локка испытующим взглядом.

– Разумеется, существуют разногласия, которые требуют разрешения на поединке… – поспешил вмешаться Жан, опасаясь, что Локк спьяну наговорит лишнего. – Но, по-моему, арбалет в таком случае слишком… прямолинеен. А вот искусное владение клинком…

– Ах, фехтование – скучная, бессмысленная забава! Редко когда дождешься настоящего смертельного удара, одни обманные движения, выпады и финты, – заявила красавица. – Вот арбалет – оружие стремительное, честное и милосердное. А шпагами можно целую ночь размахивать и все равно противника не убить.

– Ваши доводы весьма убедительны, – пробормотал Локк.

Красавица безмолвно повела бровью и скрылась в толпе расходящихся зевак.

Привычные звуки ночи – веселый смех и гул разговоров, гомон гуляк под звездным шатром небес, – стихшие во время поединка, снова набирали силу. Девушка в серебристом платье, рыдая, бессильно ударяла кулаками по траве. Толпа вокруг поверженного дуэлянта потихоньку расходилась – стрела явно сделала свое дело.

– Стремительное, честное и милосердное… – негромко повторил Локк. – Придурки.

– Не нам с тобой их судить, – вздохнул Жан. – Проклятые придурки – именно эти слова высекут на наших могильных плитах.

– Наши с тобой поступки объясняются вескими причинами.

– Вот и дуэлянты так считают.

– Слушай, пошли отсюда, – сказал Локк. – Сейчас вот пройдемся, хмельные пары выветрятся, и можно в апартаменты возвращаться. О боги, я чувствую себя дряхлым старцем, разочарованным жизнью. Неужели и я был таким же глупцом, как этот несчастный юнец?

– Совсем недавно ты был еще глупее, – сказал Жан. – А может, и сейчас дурак дураком.

5

Они неторопливо брели вниз по Золотой Лестнице на северо-восток, к Большому пассажу, и уныние Локка развеивалось вместе с хмелем. Древние зодчие Тал-Веррара – неизвестно, мужчины ли, женщины или вовсе какие-то неведомые создания, – накрыли всю округу огромным навесом из Древнего стекла, что спускался с вершины шестого яруса к самому морю у подножья западного острова; там и сям навес поддерживали изящные витые колонны, льдистыми лианами вздымающиеся на тридцать футов в высоту, а сам хрустальный свод Большого пассажа простирался на тысячу футов.

Ярусы под Большим пассажем отвели так называемому Переносному кварталу – на открытых террасах позволяли селиться бедноте, и холодными дождливыми зимами резкие порывы северного ветра с легкостью сметали хлипкие лачуги, хижины и домишки, построенные из чего попало.

Как нарочно, ярусом выше, к юго-востоку от Переносного квартала, начиналась Саврола, иноземная слобода, где жили состоятельные чужестранцы. Здесь находились лучшие гостиные дворы, включая и тот, где под личинами богатых путешественников обосновались Локк и Жан. От Переносного квартала Савролу отделяли высокие каменные стены под охраной веррарских констеблей и наемных стражников.

Днем Большой пассаж служил веррарской рыночной площадью. Каждое утро здесь открывалось не меньше тысячи лавок и ларьков, впрочем если бы город неожиданно разросся, то хватило бы места еще для пяти тысяч торговцев. По вполне объяснимой случайности те обитатели Савролы, которые не пользовались услугами лодочников, к Золотой Лестнице попадали только через рынок.

Над стеклянными островами и над Большим пассажем гулял восточный ветер с материка. Звук шагов Локка и Жана гулким эхом отдавался в темноте огромного пустого пространства; кое-где на витых колоннах горели фонари, разбрасывая неровные островки тусклого света. Ветер сметал сор под ногами, разносил по Большому пассажу клочья дыма невидимых костров: торговцы оставляли родственников оберегать выгодные места, а в укромные темные уголки забирались бродяги из Переносного квартала. Несколько раз за ночь патрули стражников обходили ярусы пассажа, но сейчас охранников не было.

– С наступлением темноты здесь всегда царит странное запустение, – сказал Жан. – Не могу понять, тревожит оно меня или очаровывает.

– Если б не пара тесаков за спиной, очарование бы развеялось.

– Хм.

Немного погодя Локк, потирая ноющий живот, негромко пробормотал:

– Жан, а ты, случаем, есть не хочешь?

– Есть я всегда хочу. Что, спиртное осадки требует?

– По-моему, неплохо бы подкрепиться. Проклятая карусель… Еще один проигрыш – и я бы предложил руку и сердце богомерзкой драконихе с сигарой в зубах… ну или под стол бы свалился.

– На Ночном базаре найдется чем поживиться.

На верхнем ярусе Большого пассажа, у северо-восточной оконечности хрустального навеса, виднелись дрожащие огоньки фонарей и костров, разведенных в кадках, вокруг которых темнели неясные очертания людей. Торговля в Тал-Верраре – занятие круглосуточное; неиссякаемый поток посетителей Золотой Лестницы означает, что предприимчивым торговцам в Большом пассаже и после заката достается немало монет. Ночной базар был всем хорош – и гораздо причудливее дневного рынка.

Локк и Жан пошли к базару, навстречу ветру. Их глазам открывался великолепный вид на внутреннюю гавань, где темнел лес корабельных мачт. Вдали чернели дремлющие веррарские острова; на них лишь кое-где сверкали огоньки, в отличие от Золотой Лестницы, залитой ярким сиянием. В самом сердце города, вокруг скалистых утесов Кастелланы, спящими зверьками прикорнули три острова Великих гильдий – Алхимиков, Искусников и Негоциантов, а на вершине Кастелланы, посреди поля особняков, каменным курганом высилась громада Мон-Магистерия, замка архонта.

Считалось, что Тал-Верраром управляют приоры, однако в действительности почти вся власть в городе сосредоточилась в руках обитателя замка, военачальника, возглавлявшего армию города-государства. После ряда постыдных поражений в Тысячедневной войне с Каморром веррарцы решили сменить склочных городских советников на военачальника. Однако, как не раз замечал Локк, сложность заключалась в том, что от военного диктатора почти невозможно избавиться после того, как кризис миновал. Первый архонт отказался уйти в отставку, а его преемник проявил чрезвычайный интерес к ведению гражданских дел. За пределами охраняемых городских предместий – таких как беззаботная Золотая Лестница или Саврола, безмятежный приют иноземцев, – бесконечные распри между архонтом и приорами создавали в городе тревожную обстановку.

Невеселые размышления Локка прервал возглас слева:

– Господа! Достопочтенные джентльмены! Негоже гулять по пассажу, не отведав здешних лакомств!

Локк и Жан добрались до окраины Ночного базара. Кроме них, покупателей не было, и из темноты на приятелей с надеждой уставились десятки торговцев, освещенные зыбким светом костров и фонарей.

Первым, осмелившимся напасть на врата здравомыслия Жана и Локка, стал однорукий пожилой торговец с седой косой до пояса. Он махнул деревянным половником в сторону четырех бочонков, стоявших поверх импровизированного прилавка – ручной тележки, накрытой доской.

– Чем угощаете? – осведомился Локк.

– Яствами из кладовых самого Ионо, наивкуснейшими дарами моря. Моченые акульи глаза, свежайшие, отменный товар! Оболочка хрусткая, а сами нежные, мягкие, сладкий сок так и брызжет!

– Акульи глаза? – поморщился Локк. – О боги, нет, спасибо, не надо. А чего-нибудь попроще не найдется? Печенка есть? Или вот жабры? Пирог с жабрами был бы в самый раз.

– Жабры? От жабер, сударь, пользительности никакой в сравнении с глазами. Глаза – они и мышцы укрепляют, и от холеры уберегут, и мужской силы прибавят… ну, для исполнения супружеского долга…

– Нет уж, мне сил прибавлять незачем, – сказал Локк. – Боюсь, с великолепием акульих глаз мой нежный желудок сейчас не справится.

– Ах, какая жалость! Я бы и рад вам пирог с жабрами предложить, да вот только нечего, одни глаза, зато какие! Есть и глаза волчьей акулы, и серпуги, и синего вдовца…

– Прости, дружище, в другой раз, – сказал Жан.

Приятели пошли дальше.

– А вот фрукты, господа хорошие! Не желаете ли? – предложила худенькая девушка, кутаясь в просторное светлое одеяние; с лихо заломленной четырехуголки над левым плечом свисал на тоненькой цепочке светящийся алхимический шарик; у ног стояли плетеные корзины. – Алхимические фрукты, новые сорта! Вот, взгляните, каморрские апельсины София, ликером так и сочатся, а ликер крепкий, сладкий!

– Да-да, пробовали, – сказал Локк. – Крепкие напитки мне сейчас ни к чему. А что для слабого желудка предложите?

– Груши, сударь, только груши. Для укрепления желудка нет ничего лучше груш – каждый день пару штук, и расстройства как не бывало.

Она протянула Локку корзинку, наполовину заполненную грушами. Он, придирчиво ощупав плоды, отобрал три штуки потверже и посвежее.

– Пять центиров, – сказала торговка.

– Целый волан? – с напускным возмущением воскликнул Локк. – Да если бы эти груши любимая наложница архонта в своем лоне согрела, за такую цену я бы их не купил! За них и центира много будет.

– За центир я вам разве что грушевое семечко отдам. Четыре центира, чтобы мне внакладе не остаться.

– Что ж, пожалуй, я вас облагодетельствую, заплатив невероятную, потрясающую сумму – два центира. А все потому, что сегодня я щедр, как никогда.

– Два центира – чистой воды издевательство над упорным трудом и неустанными заботами садовников, вырастивших эти плоды в теплицах полуострова Землеробов. Может, сойдемся на трех?

– Три центира… – улыбнулся Локк. – Меня в Тал-Верраре еще никогда не грабили. Так и быть, предоставлю вам эту сомнительную честь.

Он, не глядя, передал Жану две груши, порылся в кармане, выискивая медяки, и швырнул три монетки торговке.

Девушка кивнула и произнесла:

– Хорошего вам вечера, господин Ламора.

Локк ошарашенно уставился на нее:

– Простите, что вы сказали?

– Пожелала вам хорошего вечера, сударь, только и всего.

– Вы не…

– Что?

– Нет, ничего, – встревоженно выдохнул Локк. – У меня от выпитого в ушах шумит. И вам доброго вечера.

Они с Жаном пошли дальше. Локк осторожно надкусил грушу. Великолепно: не жесткая, не перезрелая, а в самый раз – и сочная, и хрустящая.

Он, прожевав кусок, спросил Жана:

– Ты слышал, что она мне только что сказала?

– Увы, я слышал только предсмертный стон несчастной груши. Вот, сам послушай: «Ох, не ешьте меня, не ешьте!»

От первой Жановой груши осталась лишь сердцевина; под пристальным взглядом Локка Жан запихнул ее в рот, с наслаждением схрумкал и проглотил, только черешок выплюнул.

– О тринадцать богов, – вздохнул Локк. – Ну кто так ест?

– Я кочерыжки люблю, они хрусткие, – обиженно проворчал Жан.

– Козы их тоже любят.

– Ты мне что, матерью заделался?

– Нет, конечно, я ж не урод. И нечего на меня исподлобья глядеть. Ладно, глодай сердцевину, она внутри сочной груши прячется.

– Так что там торговка сказала?

– Сказала, что… О боги, да ничего она не сказала. Мне спьяну послышалось.

– А вот кому алхимические светильники! Не желаете, господа?

В протянутой руке бородатого торговца покачивались шарики в золоченых оправах.

– Таким приличным господам негоже без света гулять. В темноте только оборванцы шныряют, не разбирая дороги. А лучше моих светильников во всем Большом пассаже не сыщешь, ни днем ни ночью.

Локк доел свою грушу и рассеянно отшвырнул огрызок. Жан, небрежным взмахом руки отогнав торговца, обгрыз грушу до самой сердцевины, с нарочито громким хрустом сжевал и ее, а потом промычал с набитым ртом:

– Мням-ням, пища богов. Только вам, невеждам, трепещущим в страхе перед высоким кулинарным искусством, этого никогда не понять.

– Господа, не угодно ли скорпионов?

Локк и Жан остановились перед лысым смуглолицым торговцем – судя по цвету кожи, с далеких Окантских островов. Завернувшись в плащ, он одарил их сверкающей белозубой улыбкой и склонился над своим товаром – десятком небольших деревянных клеток, в которых двигалась какая-то живность.

– Это скорпионы? Настоящие? Живые? – спросил Локк, с любопытством рассматривая клетки. – И что с ними делать?

– А, так вы здесь недавние гости! – По-терински торговец говорил с легким акцентом. – На побережье Медного моря скальные скорпионы многим известны. Пожалуй, даже слишком. Вы из Картена или из Каморра?

– Из Талишема, – сказал Жан. – А эти скорпионы местные?

– С материка, – ответил торговец. – Их используют… скажем так, в развлекательных целях.

– Как домашних животных, что ли?

– Нет, не совсем. Видите ли, укус скального скорпиона весьма своеобразен: вначале, как полагается, он причиняет острую резкую боль, однако спустя несколько минут наступает приятное оцепенение, дремотное забытье – примерно такое же состояние вызывают курительные порошки джеремитов. После нескольких укусов боль переносится легче, а в расслабленную дремоту погружаешься глубоко и надолго.

– Невероятно!

– Весьма распространенная практика, – заметил торговец. – В Тал-Верраре скорпионы пользуются большим спросом. Другое дело, что говорить об этом не принято. Состояние, вызываемое укусом, немного напоминает опьянение, однако в целом обходится гораздо дешевле.

– Да? А вот винные бутылки не кусаются… – недоверчиво протянул Локк, почесывая подбородок. – Вы, случаем, не потешаетесь над заезжими простаками?

Торговец, широко улыбаясь, выпростал правую руку из-под плаща и показал Локку и Жану: на темной коже белели крошечные полукружья шрамов.

– Я лично ручаюсь за предлагаемый товар.

– Все это весьма любопытно и достойно восхищения, – произнес Локк. – И все же некоторые обычаи Тал-Веррара на себе испытывать ни к чему.

– Разумеется, у каждого свои предпочтения, – с улыбкой ответил торговец, сложив руки на груди. – Помнится, скорпионий сокол вам не по нраву пришелся, господин Ламора.

У Локка захолонуло в груди. Жан тоже мгновенно напрягся.

Локк кашлянул, с трудом сохраняя невозмутимое выражение лица, и небрежно спросил:

– Простите, что вы сказали?

Торговец удивленно заморгал:

– Я пожелал вам приятного вечера, господа.

– А, да-да.

Локк окинул торговца пристальным взглядом, потом резко отвернулся и зашагал по Ночному базару. Жан торопливо последовал за ним.

– Ты слышал? – прошептал Локк.

– Слышал, – ответил Жан. – Интересно, на кого работает этот приветливый торговец скорпионами?

– И не он один, – пробормотал Локк. – Торговка фруктами тоже назвала меня Ламорой. Я своими ушами слышал.

– Тьфу ты… Может, вернемся, побеседуем с одним из них?

– Куда это вы собрались, господин Ламора?

Локк стремительно обернулся – и едва не наставил шестидюймовый стилет, спрятанный в рукаве, на пожилую торговку, неожиданно выступившую из тени справа.

Жан завел руку за спину, под полу камзола.

– Вы обознались, милейшая, – сказал Локк. – Меня зовут Леоканто Коста.

Женщина, не двигаясь с места, сдавленно хихикнула:

– Ламора… Локк Ламора.

– Жан Таннен, – промолвил торговец скорпионами, выходя из-за прилавка, уставленного клетками.

Со всех сторон на Локка и Жана медленно надвигались остальные торговцы.

– Так, похоже, тут какое-то недоразумение, – провозгласил Жан, опуская руку из-под камзола.

По опыту Локк знал, что в согнутой ладони Жана прячется головка боевого топорика, а древко скрыто в рукаве.

– Никакого недоразумения, – произнес торговец скорпионами.

– Каморрский Шип… – сказала какая-то малышка, встав перед Локком и Жаном так, чтобы преградить им путь к Савроле.

– Каморрский Шип… – подхватила пожилая торговка.

– Благородные Канальи, – сказал торговец скорпионами. – Далеко же вас от дома занесло.

С отчаянно колотившимся сердцем Локк огляделся и, решив, что теперь уж таиться нет смысла, позволил стилету скользнуть к напряженным пальцам. Казалось, что торговцы Ночного базара, проявив необъяснимый интерес к Локку и Жану, обступили приятелей со всех сторон и теперь медленно сжимают кольцо, отбрасывая длинные черные тени на плиты мостовой. Внезапно Локку померещилось, что сияние фонарей отчего-то меркнет. В пассаже и впрямь потемнело, светильники тускнели на глазах.

– Стоять! – Жан, не скрываясь, поудобнее перехватил топорик в правой руке и встал спина к спине с Локком.

– Не приближайтесь! – выкрикнул Локк. – Прекратите дурить, а как бы кровь не пролилась!

– Кровь уже пролилась… – заявила малышка.

– Локк Ламора… – зашептали торговцы со всех сторон.

– Кровь уже пролилась, Локк Ламора, – изрекла пожилая торговка.

На Ночном базаре погас последний алхимический светильник; костры в бочках потухли. Теперь Локка и Жана, окруженных торговцами, освещал только слабый отблеск света из внутренней гавани и дрожащее мерцание фонарей где-то далеко внизу, на террасах под огромным пустынным пассажем.

Малышка сделала шажок вперед и, глядя на Локка и Жана немигающими серыми глазами, звонко произнесла:

– Господин Ламора, господин Таннен, вам привет от Сокольника из Картена.

6

Локк, разинув рот, уставился на девочку, которая плавно, будто призрак, двинулась навстречу и замерла в двух шагах от него. Он поначалу смутился – глупо грозить стилетом крохе не выше трех футов ростом, – однако в детской улыбке, холодно блеснувшей в полумраке, сквозила такая угроза, что Локк невольно покрепче сжал рукоять клинка.

Девочка, поднеся пальцы к подбородку, изрекла:

– И хоть он не в силах слова молвить…

– И хоть он не в силах за себя слова молвить… – хором подхватили торговцы, недвижно стоявшие в темноте.

– И хоть он обезумел… – медленно продолжила девочка, простирая к Локку и Жану раскрытые ладони.

– Обезумел от боли, вконец обезумел… – прошелестел шепот со всех сторон.

– Его друзья не забывают, – сказала малышка. – Друзья помнят…

За спиной Локка чуть шевельнулся Жан, сжимая в обеих руках по боевому топорику; во тьме тускло блеснула вороненая сталь.

– Торговцами вольнонаемные маги управляют, будто марионеток за ниточки дергают… – шепнул Жан. – Видно, где-то поблизости засели.

– Эй, вы, боитесь, что ли?! Объявитесь уже, не томите! – обратился Локк к малышке.

– Мы явили свою силу, – ответила она.

– Чего вам еще надобно… – зашептали торговцы с остекленелыми взорами, тускло поблескивавшими, как стоячая вода в пруду.

– Чего вам еще надобно, господин Ламора? – Малышка делано присела в жутковатом реверансе.

– Не знаю, чего вы от нас добиваетесь, но оставьте в покое этих несчастных людей, – сказал Локк. – Хотите с нами поговорить – говорите, а людей почем зря не мучайте.

– В том-то и дело, господин Ламора…

– В том-то и дело… – зашептали торговцы.

– Разумеется, в том-то все и дело, – сказала девочка. – Иначе вы наших слов не услышите.

– Так говорите же!

– Вы должны ответить, – возвестила малышка.

– Ответить за Сокольника, – подхватил хор торговцев.

– Вы должны ответить. Вы оба.

– За каким… Да пошли вы все! – воскликнул Локк. – Сокольнику мы уже ответили – за смерть трех наших товарищей лишили его десяти пальцев и языка, зато вернули вам живым, хоть он того и не заслуживал.

– Вы не вправе судить… – прошипела девочка.

– …судить картенского мага, – зашептали торговцы.

– Вы не вправе судить, равно как и не вправе полагать, что вам известны наши законы, – сказала малышка.

– Всем на свете известно, что убийство картенского мага карается смертью, – сказал Жан. – Этого знания вполне достаточно. Мы сохранили Сокольнику жизнь и вернули его вам. Этим все дело и завершилось. Если вы рассчитывали на какие-то иные условия сделки, надо было нас предварительно письмом оповестить.

– Это не сделка, – сказала девочка.

– Это личное дело, – объявили торговцы.

– Сугубо личное, – повторила девочка. – Пролилась кровь нашего собрата. Вы за это ответите.

– Ах вы, сволочи! – не выдержал Локк. – Вы что, богами себя возомнили? Я вашего Сокольника не в переулке ограбил. Он подстроил убийство моих друзей. И плевать мне на то, что он умом тронулся! И на вас мне наплевать! Убейте нас – и дело с концом, только ни в чем не повинных людей отпустите.

– Нет, – сказал торговец скорпионами.

– Нет, – отозвались торговцы по кругу.

– Трусы! Подлецы! – Жан махнул топориком в сторону девочки. – И этим вашим балаганом вы нас не запугаете!

– Мы будем с вами насмерть биться, до самого Картена доберемся, кровь вам пустим, не сомневайтесь, – сказал Локк. – Ну убьете вы нас – и что? Мы смерти не боимся.

– Нет-нет, – хихикнула девочка.

– Вам будет гораздо хуже, – сказала торговка фруктами.

– Мы оставим вас в живых, – подхватил продавец скорпионов.

– Будете жить, терзаясь страхом, – сказала девочка.

– Страхом и неуверенностью, – зашептали торговцы и медленно отступили, расширяя кольцо.

– Под слежкой, – сказала девочка.

– Под слежкой, – вторили торговцы.

– А пока ждите, – сказала девочка. – Забавляйтесь своими нелепыми играми, гоняйтесь за удачей…

– И ждите, – прошелестело вокруг. – Ждите нашего ответа. Ждите, покуда не настанет время.

– Вам от нас укрыться негде, – сказала малышка. – Вам от нас никогда не уйти.

– Никогда, – прошептали торговцы, отходя к своим прилавкам.

Локк и Жан молчали.

Вскоре жизнь на Ночном базаре пошла своим чередом. Разгорелись светильники, заполыхали костры в бочках, заливая пространство рынка мягким теплым сиянием. Торговцы занимались обычными делами: кто высматривал покупателей, кто скучающим взором обводил прилавки и товары; повсюду снова зазвучали негромкие разговоры. Локк и Жан незаметно спрятали оружие.

– О боги, – поежился Жан.

– По-моему, за игрой в карусель я выпил маловато, – прошептал Локк, не понимая, что́ туманит его взор; он коснулся щеки и с удивлением обнаружил, что она мокрая от слез. – Сволочи! Дети малые. Проклятые хвастливые трусы!

– Вот именно, – сказал Жан.

Локк и Жан, с опаской поглядывая по сторонам, отправились дальше. Малышка, через которую только что вещали картенские маги, теперь сидела у ног старика, перебирая инжир в плетеных корзинах, и проводила приятелей робкой улыбкой.

– Ох, как я все это ненавижу, – шепнул Локк. – Они и впрямь что-то задумали или просто решили нас припугнуть?

– А кто их разберет? – вздохнул Жан. – Страт-пти. О боги, и что теперь – сдаваться или продолжать игру? Между прочим, на нашем счете в «Венце» несколько тысяч соларов. Можно снять деньги, сесть на корабль и к полудню отплыть далеко-далеко отсюда.

– Куда?

– Куда угодно.

– Если эти подонки серьезно настроены, от них не сбежишь.

– Твоя правда, но…

– Да пошел он, Картен этот… – Локк сжал кулаки. – Пожалуй, теперь я понимаю, что чувствовал Серый король. Я в Картене в жизни не бывал, но все равно готов этот проклятый город в порошок стереть, дотла сжечь, в морской пучине утопить! Я его уничтожу, видят боги!

Жан внезапно остановился:

– Локк, тут такое дело… О боги!

– Ну что еще?

– Ты, конечно, волен здесь оставаться, но… Я уеду. Мне надо от тебя подальше держаться.

– Да что ты гонишь, болван?!

– Им мое имя известно…

Жан схватил приятеля за плечи, и Локк невольно поморщился: пальцы Жана тисками впились в старую рану под левой ключицей. Жан, запоздало сообразив, в чем дело, ослабил хватку, но голос его все еще дрожал от напряжения:

– Они мое истинное имя знают! С его помощью они могут мной управлять, превратив в такую же марионетку, как этих несчастных торговцев! Если я с тобой останусь, тебе грозит опасность!

– Да плевать мне на это! Подумаешь, имя они знают. Ты что, с ума спятил?

– Нет. А вот из тебя еще хмель не выветрился, ты плохо соображаешь.

– Глупости! Я вполне трезво соображаю. Или ты хочешь уехать?

– Нет, что ты! Но я…

– Но ты сию секунду заткнешься, иначе тебе несдобровать.

– Да пойми же ты, тебе опасность грозит!

– Конечно грозит. Я же не бессмертен. Жан, да хранят тебя боги, я тебя прогонять не намерен и уж тем более не допущу, чтобы ты в добровольное изгнание отправился. Мы и так потеряли Кало, Галдо и Клопа. А теперь что, прикажешь и с тобой распрощаться? С тобой, с моим единственным на свете другом? И кто тогда верх возьмет, Жан? Кого это спасет?

Жан обессиленно понурился. Хмельной кураж Локка внезапно превратился в невыносимую головную боль.

Локк застонал.

– Жан, я никогда себе не прощу того, что по моей вине случилось с тобой в Вел-Вираццо. И никогда не забуду, что ты остался со мной до конца, хотя по уму должен был бы мне камень к ногам привязать и в залив сбросить. О боги, да без тебя мне никогда лучше не будет. Мне наплевать, что картенским магам твое дурацкое имя известно.

– Локк, это же глупо…

– Это наша жизнь, – сказал Локк. – И в эту аферу мы два года нашей жизни вложили. А в «Венце порока» – вся надежда на будущее, наш главный приз. Дожидается, голубчик, пока мы его не украдем. Подумаешь, Картен! Раз уж вольнонаемные маги решили нас убить, остановить мы их все равно не сможем. И что теперь делать? Из-за этих мерзавцев я не собираюсь от любой тени шарахаться. Нет уж, завершим, что задумали. Вместе.

Торговцы Ночного базара, заметив, что Локк и Жан ведут напряженную беседу, больше не предлагали своих товаров. Только один, на северной окраине базара, предпринял отчаянную попытку привлечь запоздалых покупателей:

– А вот кому резные поделки, господа! Женщинам и детям на потеху! Искусные штучки из города Искусников.

На перевернутом ящике громоздились десятки забавных игрушек. Продавец в длинном буром камзоле, залатанном с изнанки разноцветными лоскутами – алыми, пурпурными, ярко-желтыми, шитыми серебром, – потряхивал раскрашенной игрушкой на четырех ниточках: деревянной фигуркой воина с копьем. Торговец, ловко шевеля пальцами левой руки, заставлял крохотного копейщика нападать на воображаемого врага.

– Не угодно ли куклу, господа? Марионетку на память о Тал-Верраре?

Жан, немного помолчав, вздохнул:

– Нет уж, спасибо! Я и без марионеток Тал-Веррар запомню.

Приятели больше не разговаривали. Локк, с гудящей головой и ноющим сердцем, шел вслед за другом из Большого пассажа в Савролу, стремясь поскорее оказаться за высокими стенами и плотно запертыми дверями – хоть и ненадежной, но все-таки защитой.