Оглавление
Славой Жижек. Щекотливый субъект. Отсутствующий центр политической онтологии
Практическая теоретическая философия Славоя Жижека
Предисловие к новому изданию. Почему Лакан не хайдеггерианец?
Введение. Призрак бродит по западной Академии…
Часть I. «Мировая ночь»
Глава 1. Тупик трансцендентального воображения, или Мартин Хайдеггер как читатель Канта
Политическое (не)участие Хайдеггера
Почему «Бытие и время» осталось незавершенным?
Неприятности с трансцендентальным воображением
Переход через безумие
Насилие воображения
Необычайное/Чудовищное
Кант с Дэвидом Линчем
Акосмизм Канта
Глава 2. Гегельянский щекотливый субъект
Что такое «Отрицание отрицания»?
Диалектический анаморфоз
3, 4, 5
Спекулятивное тождество субстанции и субъекта
Гегельянский принудительный выбор
«Конкретная всеобщность»
«Чем ничего не хотеть…»
«Включите меня отсюда!»
К материалистической теории благодати
Часть II. Расколотая всеобщность
Глава 3. Политика истины, или Ален Бадью как читатель святого Павла
Событие-Истина…
…и его неразрешимость
Истина и идеология
Святой Павел с Бадью
Между двумя смертями
Лакановский субъект
Господин или аналитик?
Глава 4. Превратности политической субъективации
Бадью, Балибар, Рансьер
Гегемония и ее симптомы
Вхождение субъекта
Почему правящие идеи – это не идеи тех, кто правит?
Политическое и его отрицания
(Зло)употребления явления/видимости
Постполитика
Прогрессивный европоцентризм?
Три всеобщности
Мультикультурализм
За левую приостановку Закона
Двусмысленность экскрементальной идентификации
Принятие действия
Часть III. От подчинения к субъективному опустошению
Глава 5. Страстные (не)привязанности, или Джудит Батлер как читатель Фрейда
Почему извращение – это не ниспровержение
Идеологическая интерпелляция
От сопротивления к действию
«Преодоление фантазии»
Меланхолическое двойное послание
Реальное полового различия
Мазохистский обман
От желания к влечению… и обратно
Глава 6. А что с Эдипом?
Три отца
Упадок символической действенности
Общество риска и его враги
Недовольство обществом риска
Глупыш, это же политическая экономия!
Возвращения в Реальное
Пустой Закон
От фаллоса к действию
По ту сторону добра
Отрывок из книги
«Щекотливый субъект: отсутствующий центр политической онтологии» – первая книга Славоя Жижека, которая публикуется в авторской серии в рамках проекта «Лёд», и, конечно, не последняя. Но начать (пере)издавать Жижека нужно было именно с «Щекотливого субъекта». Данная фундаментальная работа уже выходила на русском языке, как и многие другие труды словенского философа. На русском «Щекотливый субъект» вышел ровно десять лет назад, то есть в 2014 году. Тираж книги уже давно распродан, а букинисты просят за «Щекотливый субъект» от трех тысяч рублей, если смотреть первые ссылки в поисковой выдаче – надо признать, довольно кусачая цена за Жижека, пусть и за весьма увесистый том. И хотя классический труд Славоя Жижека скорее стоит запрашиваемых букинистами денег, чем нет, новое официальное издание предлагает потенциальным читателям более демократичную цену. Теперь, с выходом нового издания в символический, то есть юбилейный для публикации русского перевода книги год, мы можем задаться вопросом, не устарел ли вообще текст Славоя Жижека и не тонет ли он в других его многочисленных переводах на русский? Ответ, разумеется, отрицательный – не устарел и не тонет. Но мы должны ответить на вопрос, почему.
Лассе Томассен, на момент выхода «Щекотливого субъекта» бывший аспирантом в центре, которым руководил Эрнесто Лаклау (а именно Лаклау начал продвигать Жижека в англоязычном мире еще с конца 1980-х годов), в положительной рецензии на книгу вынужден был отметить, что текст все же не слишком систематический, как того обещал блерб на обложке[1]. Надо сказать, что это был 1999 год, и Жижек еще не обрел той степени известности, которая пришла к нему немного позже. Это означает, что он чуть более ответственно относился к своим книгам, чем стал это делать позднее. Иными словами, «Щекотливый субъект» – продуманное и последовательное академическое исследование, а не произвольно составленный из колонок текст. Также это означает, что в сравнении с поздними работами Жижека «Щекотливый субъект» – образец систематического изложения темы. Но в 1999 году, по крайней мере Томассену, так не казалось. Этот момент очень важен для понимания книги и вообще философии (не только в социально-политическом аспекте) Жижека.
.....
На этом невыносимом «нулевом уровне» мы имеем только чистую пустоту субъективности, которой противостоит множество призрачных «частичных объектов», которые служат точным воплощением лакановского ломтика, не-мертвого объекта-либидо[75]. Или, иначе говоря, влечение к смерти – это не досубъективное ноуменальное самого Реального, а невозможный момент «рождения субъективности», негативный жест сжатия/ухода, который заменяет реальность membra disjecta рядом органов, замещающих «бессмертное либидо». Необычайное/Чудовищное Реальное, скрываемое идеями Разума, является не ноуменальным, а изначальным пространством «дикого» досинтетического воображения, невозможной областью трансцендентальной свободы/спонтанности в ее самом чистом виде, предшествующей подчинению какому-либо принятому нами самими Закону, областью, которая ненадолго становилась заметной в разного рода «крайних» проявлениях поствозрожденческого искусства от Иеронима Босха до сюрреалистов. Эта область является воображаемой, но еще не Воображаемой как зеркальной идентификацией субъекта с неподвижным образом, то есть воображаемой идентификацией как формирующей «я». Поэтому великое неявное достижение Канта состоит в утверждении не разрыва между трансцендентально конституированной феноменальной реальностью и трансцендентной ноуменальной областью, а «исчезающего посредника» между ними: если довести его мысль до конца, необходимо предположить между непосредственной животностью и человеческой свободой, подчиненной Закону, необычайность/чудовищность досинтетического воображения, которая «выходит из себя», порождая призрачные видения частичных объектов. Только на этом уровне в виде частичных объектов либидо мы сталкиваемся с невозможным объектом, соответствующим чистой пустоте абсолютной спонтанности субъекта: эти частичные объекты («то появляется вдруг окровавленная голова, то какая-то белая фигура») представляют собой невозможные формы, в виде которых субъект как абсолютная спонтанность «оказывается среди объектов».
Что касается Лакана, то часто отмечают, что его классическое описание воображаемой идентификации уже предполагает разрыв, который должен быть заполнен этим ужасающим опытом рассеянных «органов без тела», le corps morcelé, их membra disjecta, свободно плавающих вокруг – именно на этом уровне мы сталкиваемся с влечением к смерти в его самом радикальном виде. И вновь именно от этого измерения дофантазматического и досинтетического воображения отошел Хайдеггер, когда он отказался от идеи Канта как отправной точки в своем развитии аналитики Dasein. Кроме того, то же движение необходимо повторить на уровне интерсубъективности: хайдеггеровское Mit-Sein, тот факт, что бытие-в-мире Dasein всегда уже связано с другими Dasein, не является первичным феноменом. До этого существуют отношения с другим субъектом, который не является еще «субъективированным» в собственном смысле слова, партнером в дискурсивной ситуации, а остается «ближним» в виде экстимного инородного тела, абсолютно близкого к нам[76]. Для Фрейда и Лакана «ближний» – это определенно одно из имен das Ungeheure, Необычайного/Чудовищного: суть этого процесса «эдипализации», установления правления отцовского Закона, состоит как раз в «облагораживании» этой необычайной/чудовищной инаковости, превращающий его в партнера в горизонте дискурсивной коммуникации. Сегодня автором, действительно одержимым воображением в его необычайном/чудовищном доонтологическом измерении, является Дэвид Линч. После выхода «Головы-ластика», его первого фильма, начали ходить странные слухи, объясняющие его травматическое воздействие:
.....
