Оглавление
Славой Жижек. Метастазы удовольствия. Шесть очерков о женщинах и причинности
Введение. От Сараево до Хичкока… и обратно
Часть I. Причина
1. Тупик «репрессивной десублимации»
Критическая теория против психоаналитического «ревизионизма»
Противоречие как показатель истинности теории
«Репрессивная десублимация»
Хабермас: психоанализ как самосознание
«Превосходство предмета»
2. Есть ли у субъекта причина?
Лакан: от герменевтики к причине
Между субстанцией и субъектом
Силлогизм христианства
Почему Гегель не гуманист-атеист?
Загадка «механической памяти»
Гегелева логика означающего
3. «Сверх-я» по умолчанию
Закон, который самодоволен
Расщепленный субъект интерпелляции
Кундера, или Как получать удовольствие от бюрократии
«Не отрекайтесь от желания!»
Зло «я», зло «сверх-я», зло «оно»
Бессильное наблюдение и его вина
Война фантазий
Фантазия насквозь
Часть II. Женщина
4. Куртуазная любовь, или женщина как вещь
Мазохистский театр куртуазной любви
Куртуазный «бес противоречия»
Пояснения на примерах
От куртуазной игры до «Жестокой игры»
«Жестокая игра» по-восточному
5. Дэвид Линч, или Женская подавленность
Линч как прерафаэлит
Голос, что свежует тело
Разлом в цепи причинности
Рождение субъективности из женской подавленности
Чистая поверхность смысл-события
Делёз как диалектический материалист
Вопросы «действительного зарождения»
6. Отто Вейнингер, или «Женщины не существует»
«Женщина исключительно и полностью сексуальна…»
Женская «ночь мира»
Вне фаллоса
«Формулы сексуации»
Приложение. Занимаем позицию: интервью с самим собой
Субъективная нищета
Почему популярная культура?
Фантазия и objet petit a
Психоанализ, марксизм, философия
Децентрированный субъект
Лакан и Гегель
Лакан, Деррида, Фуко
«Фаллоцентризм»
Власть
От патриархата к цинизму
Босния
Отрывок из книги
Где можно постичь «удовольствие как политический фактор» в его чистейшем виде? На знаменитой фотографии времен еврейских погромов: еврейский мальчик загнан в угол, его окружила группа немцев. Эта группа чрезвычайно интересна – выражения лиц ее участников представляют весь диапазон возможного отношения к происходящему: один «получает удовольствие» совершенно непосредственно, как идиот, другой явно напуган (вероятно, от предчувствия, что может оказаться следующим), третий изображает безразличие, которое скрывает только что проснувшееся любопытство, – и т. д., вплоть до исключительного выражения лица некоего юноши, которому явно неловко, чуть ли не тошно от всего происходящего, он не в силах отдаться событиям целиком, и все же оно его завораживает, он получает от ситуации удовольствие, чья сила много превосходит идиотизм непосредственного наслаждения. И вот он-то опаснее всех: его дрожкая нерешительность – в точности как у Человека-Крысы; то же выражение лица Фрейд заметил у этого пациента, когда тот рассказывал ему о пытках крысы: «Когда [Человек-Крыса] излагал ключевые эпизоды этой истории, лицо его приобретало страннейшее сложное выражение. У меня возникло лишь одно толкование: ужас от получаемого удовольствия, которого сам пациент и не осознавал»[1].
Удовольствие – плодотворная первобытная стихия, метастазы которой пронизывают две взаимосвязанные области – политического и полового, вот почему эта книга разделена на две части. Как же мы себе представляем эту взаимосвязь? Осенью 1992 года, после того, как я прочел лекцию о Хичкоке в одном американском студгородке, кто-то из аудитории возмущенно спросил меня: «Как можете вы говорить о подобных пустяках, когда бывшая ваша страна погибает в огне?» Вот как я ответил: «Как можете вы тут, в Штатах, говорить о Хичкоке? В моем поведении нет ничего травматического, свойственного жертве, я не рассказываю о кошмарных событиях в своей стране: подобное поведение не может не вызывать сострадания и ложной виноватости, коя есть фотонегатив нарциссического удовлетворения, т. е. осознания у моей аудитории, что с ней все в порядке, тогда как у меня все плохо». Но я нарушаю запрет в тот самый миг, когда начинаю вести себя, как моя аудитория, и говорю о Хичкоке, а не об ужасах войны в бывшей Югославии…
.....
Концепция «репрессивной сублимации» была бы гениальной, но чего-то ей не хватает. Адорно вновь и вновь склонен сводить тоталитарную «депсихологизацию» к умонастроению сознательного или, по крайней мере, почти сознательного «корыстного расчета» (манипуляции, конформистского приспосабливания), который якобы скрыт за фасадом иррационального припадка. Подобное упрощение имеет мощные последствия для его взглядов на фашистскую идеологию: Адорно отказывается считать фашизм идеологией в подлинном смысле этого слова, т. е. «рациональной легитимацией существующего строя». Так называемая «фашистская идеология» более не имеет связности рационального конструкта, требующего понятийного анализа и идейно-критического опровержения. «Фашистская идеология» не воспринимается всерьез даже ее основателями, ее статус совершенно инструментален и, в конечном счете, опирается на внешнее принуждение. Фашизм более не «ложь, необходимая, чтобы познать правду», а такая «ложь» есть опознавательный признак подлинной идеологии[38].
Но только ли сведением «фашистской идеологии» к сознательной манипуляции или конформистскому приспосабливанию можно понять депсихологизацию в действии в тоталитарном идеологическом строе? Лакан допускает возможность другого подхода: он настаивает, apropos[39] описания психотического у Клерамбо[40], что нам следует всегда иметь в виду, что у психоза идеаторно нейтральный характер этой речи. Это означает, на его языке, что с аффективной жизнью субъекта она не имеет ничего общего, что никакой аффективный механизм не в состоянии ее объяснить; на нашем же это явление чисто структурное… ядро психоза необходимо связывать с отношением субъекта к означающему в самом формальном его аспекте, в аспекте чистого означающего, а… все, что вокруг этого ядра формируется, представляет собой лишь аффективную реакцию на первичный феномен отношения к означающему[41].
.....
