Читать книгу Фунт плоти - Софи Джексон - Страница 14

Те, кто не был лично знаком с Евой Лейн, считали ее холодной, надменной и равнодушной женщиной. Однако никто, даже недруги, не мог отрицать силу ее характера.

Эту силу и стойкость оценили после того страшного вечера, когда семеро подонков, разгоряченные тем, что они влили или вкололи в себя, жестоко избили, а по сути убили – ее мужа, сенатора Дэниела Лейна. Ева держалась на публике со спокойствием стоика. Она получала массу соболезнований от избирателей, от многочисленных коллег мужа и просто от незнакомых людей, слегка улыбаясь и благодарно кивая в ответ. Все восхищались ее твердостью.

Но внутри, глубоко внутри, она умирала. У нее вырвали сердце, и зияющую дыру не могли заполнить никакие слова сочувствия, никакие объятия и поцелуи близких.

Дэниел был для нее всем. Его сумели доставить в больницу, но через несколько часов он скончался от кровоизлияния в мозг и обширного инфаркта. Когда ей сообщили о смерти Дэниела, первой мыслью Евы было покончить с собой, чтобы в ином мире снова встретиться с ним и уже не разлучаться. Легкий, эгоистичный и отчаянный шаг. Зачем жить дальше, если единственного мужчины, которого она любила, больше нет?

Несколько недель Ева не вставала с постели – их бывшего супружеского ложа. Слезы сменялись криками. Она бросала на пол ни в чем не повинные предметы, избивала подушки и себя, но боль не проходила. Дыра в душе становилась все шире, напоминая пещеру. Ее горе было невозможно унять ничем. Первое, что пришло в голову, когда Ева открывала глаза, была страшная мысль: «Дэнни больше нет».

Но у нее оставалась дочь.

Маленькая Кэтрин – бледная, молчаливая, видевшая, как убивают ее любимого отца. Горе угрожало поглотить ее целиком. В те редкие минуты, что Ева глядела на себя со стороны, она понимала: малышка Кэт нуждается в ней. И она тоже нуждалась в дочери. Однако стоило Еве взглянуть на Кэтрин, как она сразу видела мужа. Жесты, манеры, глаза – все это было от него. В течение многих дней Ева могла выдержать рядом с дочерью считаные минуты.

Детский ум Кэтрин истолковывал это по-своему. Она решила, что мама считает ее виновной в гибели ее героического отца. Ева видела это, страдала, но ничего не могла с собой поделать. Всхлипывая, Кэтрин объясняла своим куклам, что мамочка сердится на нее. Она должна была прогнать этих гадких людей. Если бы не тот незнакомец, утащивший ее в пустой дом, она бы их точно прогнала. Куклы молча слушали душераздирающие монологи девятилетней девчонки, которая изводила себя бесконечными «что, если» и мечтала, чтобы случилось чудо и отец позвонил бы в дверь: «А вот и я».

Чувствуя, что самой ей не выбраться, Ева обратилась к психотерапевту. Постепенно до нее начало доходить, какой вред она наносит собственной дочери. «Вы рискуете потерять дочь, – на одном из первых сеансов сказал ей психотерапевт. – Мало того что она лишилась отца. По ее представлениям, вы считаете ее виновной в его гибели».

Ева тогда впервые осознала, как ей повезло, что у нее осталась дочь. Двуногие звери могли бы убить и Кэтрин. Вмешавшееся провидение спасло ее ребенка. Ева должна радоваться, что рядом с ней прекрасное живое напоминание о ее дорогом муже. И она ударилась в другую крайность, решив до конца своих дней холить, лелеять и оберегать свое сокровище от всего.

Но, к несчастью для Евы, вместе со всеми прочими отцовскими качествами Кэтрин унаследовала и отцовскую решительность. Отцовское упрямство – тоже. Если она что-то задумывала, ее было невозможно ни поколебать, ни тем более свернуть с пути. Материнская опека Евы становилась для Кэтрин все более удушающей, что понимала и сама Ева. Но почему бы не прислушаться к материнским советам? Ум – это замечательно, однако Кэтрин недостает жизненного опыта, потому она и не видит, какой риск несут многие ее затеи.

Ева болезненно морщилась, слушая, как дочь с легкостью отметает ее тревоги. Последняя идея Кэтрин – работа в тюремной школе – была для Евы незаживающей раной. Думая сейчас об этом, Ева тяжело вдохнула.

– Мам, ты так вздыхаешь, будто у тебя несварение желудка. Что на этот раз?

Ева сердито посмотрела на дочь. Сегодня Кэтрин исполнялось двадцать пять. Ева заехала к ней домой, чтобы потом вместе отправиться в ресторан. В изящном новом платье Кэтрин перед зеркалом поправляла волосы.

– Можно и без грубостей, – с упреком заметила ей Ева, ставя на столик недопитую рюмку. – Я просто думала… Кстати, как Бен?

Кэтрин пожала плечами:

– Кажется, в лучшем виде. Занят по горло. Они с Эбби сегодня будут, так что можешь у него поинтересоваться.

Ева снова вздохнула, на сей раз с оттенком зависти:

– Как приятно, когда человек остепеняется, женится, находит себе достойную работу.

Кэтрин сделала глубокий вдох, расслабив руки.

– Мама, я знаю, куда ты клонишь. Тебе отчаянно нужны внуки, но прямо сейчас я не могу тебе их подарить. Придется немного подождать, пока я остепенюсь. – Она допила свою рюмку. – А работа у меня вполне достойная. Я учительница, и, скажу тебе без ложной скромности, хорошая учительница.

Пропустив мимо ушей слова о работе, Ева засмеялась:

– Дорогая, как бы я ни желала внуков, я понимаю, что они следствие счастливой жизни. Прежде чем они появятся, я хочу, чтобы в твоей жизни появился тот, кто будет любить тебя, беречь и заботиться… Неужели нет ни одного мужчины, который бы тебя заинтересовал?

Стараясь не встречаться с матерью глазами, Кэтрин нагнулась за сумочкой:

– Представь себе, нет. Я вполне счастлива, причем во всех сторонах моей жизни.

– Надеюсь, – только и ответила Ева, сожалея, что ей никак не удается растолковать дочери свои опасения.

* * *

Для торжества Кэт выбрала испанский ресторан в Трайбеке. В выходные дни там всегда бывало шумно. Кэт с гостями расположились за круглым столом, наслаждаясь винами и изумительно вкусными хлебцами. Ева молча наблюдала за происходящим, тогда как Бен, Эбби, Харрисон, Бет и Адам делали все мыслимое и немыслимое, чтобы разрядить напряженность между матерью и дочерью. Они говорили об особенностях испанских вин, шутили и рассказывали анекдоты.

– Картер выходит на свободу? – переспросил Бен. – Кэт, так это же здорово! – Он поднял фужер с шампанским.

Смеющаяся Кэт сделала то же самое. Если ее мамочке угодно морщиться, пусть.

– И когда начнутся ваши занятия? – спросила Бет.

– Занятия? – переспросила Ева, и ее глаза тревожно блеснули. – Какие еще занятия?

– Кэт будет заниматься с этим… Картером три раза в неделю, – пояснила Бет, не поднимая глаз от тарелки с закуской. – Без всякой охраны и камер слежения.

Ева мгновенно побледнела.

– Что? – дрожащим голосом спросила она.

«Спасибо, Бет, за чудесный подарок на мое двадцатипятилетие», – подумала Кэт.

Чтобы успокоиться, она попыталась дышать глубоко и считать до десяти и обратно. Мать ждала объяснений.

– Понимаешь, мама, эти занятия – составная часть условий досрочного освобождения Картера, – сказала Кэт, хмуро поглядывая на подругу. – Редко кто из преподавателей получает возможность работать с досрочно освобожденными. Это очень важно. Ты могла бы мной гордиться.

Ева вытаращила глаза. Казалось, еще немного, и они упадут прямо на стол.

– Я бы гордилась тобой, если бы ты работала в школе, где учатся дети из приличных семей среднего класса. Я не шучу. – Ева шумно опустила фужер. – Интересно бы знать, какой мякиной набиты мозги всех этих тюремных начальников? Кто им позволил использовать мою дочь в качестве живой приманки? Радуются, поди, что выпускают свое двуногое зверье раньше срока! Ублажать готовы разное отребье. Как они гордо именуют свои тюрьмы – «исправительное учреждение». Умные люди уже давно говорили: тюрьма способна только портить.

– Мама, мне ничего не грозит, – повторила Кэт.

– Ты рассуждаешь, как твой отец. Он слишком пекся о помощи тем, кому меньше повезло. О благодарности помолчу.