Читать книгу Храмы ночью закрыты. Книга 1. И весь мир тебе должен - Софи Гид - Страница 10

Он опаздывал, а потому ускорил шаг. В папке он нёс проект заключения группы органа партийно-государственного контроля о состоянии хлопчатообрабатывающей отрасли в республике. Он понимал, что опоздание вызовет недовольство заведующего отделом текстильной промышленности в Совете Министров Азербайджанской ССР Валида Мурадовича Ханларова, но ничего не мог поделать – машина сломалась, и ему сначала пришлось докатить автомобиль до тротуара и оставить на произвол судьбы, а потом долго ловить свободное такси.

Город в послевоенное время стал строиться с необычайным размахом. Сохранив в кое-где островки местечек с узкими улицами, Баку размахнулся вширь вдоль моря новыми проспектами, застроившимися красавцами-домами. Не обошлось и без хрущёвок, но это было данью времени. Транспорт мчалась по широким магистралям, обсаженному с обеих сторон молодыми деревьями – зелёных посадок и парков городу всегда не хватало.

В коридоре здания Совета Министров, прямо над ящиком с громадным фикусом, настенные часы показывали половину десятого. Здесь и в дневное время горело много ламп. На стенах висели многочисленные портреты членов ЦК – союзного и республиканского значения. Длинные коридоры из хорошо уложенного паркета мерцали блеском и пахли свежей мастикой. Идти приходилось по какой-то ткани, кажется, это была парусина, покрывающая ковровую дорожку. И хотя этот путь у людей, попадавших сюда впервые, вызывал ощущение чего-то таинственного, сам он не испытывал никакого волнения: эта дорожка тоже привыкла к его нередкому появлению здесь.

В приёмной Ханларова уже сидело несколько человек. Они все ему были знакомы. В обычной жизни Баку представлял собой очень красочную смесь нравов, обычаев и языков, с преобладанием всё же восточного простодушного юмора и шумной театральностью, практически даже пантомимой, в которой многим чувствовалось уютно и достаточно раскрепощено. Если только это не было связано с партийно-государственными отношениями.

– Доброе утро, товарищи!

– Доброе.

– Товарищ Арутюнов, вас Валид Мурадович спрашивал уже. Я сейчас доложу, – строгим голосом и с соответствующим выражением лица немолодая секретарша Алёна Михайловна зашла в кабинет заведующего. Как только за ней закрылась дверь, один из ожидавших подошёл к Арутюнову и хлопнул его по плечу. Этому гиганту даже не пришлось для этого поднимать руку – он просто приподнял её до пояса, потому что удостоенный этого знака почти дружеских отношений был совсем невысок – «метр с кепкой», как тогда говорили.

– Ты чего такой невесёлый, Лёва? Дыши глубже и всё пройдёт! Выскажись, облегчи душу.

Арутюнов, переложив толстую папку из одной руки в другой, со вздохом закинул голову наверх, чтобы дотянуться взглядом до глаз гиганта и произнёс:

– Я бы высказался, но ты же знаешь: болтун – находка для шпиона.

– А я больше всего боюсь молчунов.

Вышедшая секретарша прервала их беседу:

– Товарищ Арутюнов, проходите.

Лёва, человек невысокий и отнюдь не худощавый, поправил галстук, посмотрел скорбным взглядом на свою папку и направился по ковровой дорожке в кабинет, где на пороге поздоровался и направился поближе к столу, за которым восседал его хозяин.

– Присаживайся, Левон Сергеевич, – он жестом указал Арутюнову на стул поближе к себе. – Ты чего так задержался? Мне пришлось даже планёрку перенести на час.

– Извините, Валид Мурадович, машина сломалась. Бросил на улице и уже на такси к вам.

– Ты же её полгода как купил? Ладно, аллах с ней, с машиной. У нас всё могут испортить. Рассказывай, как твои ревизоры поработали? Есть успехи у наших хлопкопереработчиков?

– Работа была непростой, Валид Мурадович. Есть и передовики, есть и отстающие. Сами знаете, проблем в отрасли много. Вот здесь папка со всеми выкладками. Практически всё готово, посмотрите и если одобрите, то мои товарищи все подпишут.

– Погоди, – Ханларов посмотрел на него, будто что-то вспоминая и перебирая документы из открытой папки. – У вас же проверка должна была быть завершена только через две недели?

– Всё верно, только я решил не кататься по всем предприятиям полным составом, а разбил сотрудников по группам. Каждая группа получила свой список объектов, а я объезжал их всех по всей республике. Группировал результаты самостоятельно. И потому видел всё как есть, а не как должно быть.

– Знаю, знаю, – пробурчал Ханларов. – В твоих отчётах в двух предложениях всегда найдётся место для десятка партийных оргвыводов и трёх уголовных дел. У нас в республике каждый четвёртый гектар под хлопком и всё это доверили тебе проверять. Я по цифрам пробегусь в полглаза, а ты пока опиши мне общую обстановку.

Лёва вытер платком пот со лба. При такой жаре даже два вентилятора не спасали:

– В республике на сегодняшний день триста восемьдесят пять колхозов и сто сорок шесть совхозов занимаются хлопководством. За последние два года увеличилось число за счёт новых оросительных каналов, новые рукава протянули от Верхнеширванского, Верхнекарабахского и Самур-Апшеронского.

– Что с главными экономическими показателями?

– Хлопок даёт в каждом хозяйстве от 45 до 85 процентов денежных доходов. По республике – средняя цифра 55 процентов. Основная масса их, как и раньше, находятся в Кура-Араксинской низменности и Приараксинском районе, включая Нахичеванскую Автономию.

– Урожайность?

– По документам – около 16 центнеров с гектара.

– А в действительности?

– Вот это самоё интересное. Там где председатели занимаются приписками – на пару центнеров меньше; а там, где они продают его «налево» – на пару центнеров больше. Кому в какую игру больше нравится играть.

– Значит, первые приписками воруют государственные деньги за чистый воздух, а вторые воруют хлопок и получают наличку? Тебе что заказать, чтобы принесли: чай или минералку холодную? – спросил заведующий, готовясь нажать на селектор связи.

– Лучше чай, Валид Мурадович, а то выйду от вас на улицу – с меня вся минералка скатится потом.

– Алёна Михайловна, принесите нам холодной минералочки и чай. Подождите, – крикнул Ханларов и переспросил у Лёвы. – Чёрный, зелёный чай?

– Чёрный, Валид Мурадович.

– Слышала? Чёрный.

– Да, Валид Мурадович, минутку.

Заведующий отключил селектор и продолжил шелестеть документами:

– Это что за таблица?

– А, эта… В одной из групп у меня новый сотрудник, до этого работал в каком-то институте, хороший специалист. Он самостоятельно произвёл расчёты, из которых видно, что производство хлопкового волокна в среднем по республике обходится в несколько раз дороже, чем искусственные, синтетические и даже вискозное штапельное – с меньшими капитальными затратами. Даже строительство заводов по производству шерстеподобного волокна нитрона обходится дешевле, чем создание хлопководческих совхозов и хлопкоочистительных заводов.

– Ну, это мы с тобой и без всяких занюханных специалистов знали. Что тут удивительного?

– Там на следующей странице он приводит расчёты: если колхозы и совхозы будут свозить сырье не по присылаемым разнарядкам, а по предлагаемой им схеме, то республика сэкономит за месяц перевозки урожая хлопка несколько составов топлива и за счёт этого снизится и его себестоимость раза в полтора.

– Серьёзно, ты проверял? Как такое может быть?

– Средний пробег транспорта с хлопком по республике от поля до завода – семьдесят километров. По его предложению – будет около пятнадцати. Из Нахичевани даже через соседнюю Армению везут хлопок на наши заводы.

– Ну, знаешь ли, умник нашёлся! Вам надо было ревизировать на местах, а не ссорить меня с Госпланом и Министерством транспорта! Пощупай его, что за человек этот твой умник, а то насчитает нам на нашу голову, а потом ещё кляузами забросает в Москву.

– Хорошо.

В дверях показалась левая рука с большим подносом с чаем, бутылкой минералки, запотевшей от холода, розетками с мёдом и другими сладостями, затем грудь, а потом и вся Алёна Михайловна. У неё была великолепная грудь, и можно было сказать, что она именно ей проложила себе дорогу в жизни из первой в карьере приёмной к кабинету Валида Мурадовича во все его остальные. Ей недавно исполнилось сорок четыре, и она каждый день, учитывая занятость заведующего, оставалась с ним допоздна для любой надобности.

– Спасибо, дорогая. Поухаживай за нами, – с удовольствием посмотрел на неё заведующий, проводив взглядом её до самого выхода из кабинета.

– Лёва, будешь в таком кресле как у меня, не забудь совета старика: в приёмной должна сидеть прежде всего хорошая хозяйка, а не любовница! Хотя одно другому не мешает, – улыбнулся Ханларов. – Или, у вас, армян, может другое мнение?

Арутюнов решил скромно отмолчаться.

– А это что за список в конце у тебя? – заведующий помахал листом, на котором рукой Лёвы были написаны фамилии, против каждой из которой стояли какие-то цифры.

– Это списки председателей колхозов, которые явно продавали хлопок без документов на заводы. Под чертой – фамилии директоров заводов, которые такой хлопок покупали за наличные. Я бы продолжил этот список руководителями текстильных фабрик, аптек, верёвочных артелей и подпольных цехов, куда поступал их товар дальше, но передо мной такая задача не ставилась. А цифры – это «левак» в тоннах.

– Ага! – заведующий долго изучал этот последний лист, потом поднял глаза на Арутюнова. – Сам считал?

– Свёл воедино всё сам. Я отдельно сделал подробный расчёт для директора хлопкоочистительного в Кировабаде.

– Это кто у нас там? – Ханларов стал искать на столе телефонный справочник для внутреннего пользования, но Лёва его опередил.

– Аббасов Фархат Джевдетович.

– Да, как же, помню, уважаемый в своём городе человек, ко мне приезжал года три назад, просил о чём-то для завода, уже не помню. Его и грамотами не раз награждали, даже кажется орденом. Ладно, не важно. И что на твои выкладки ответил этот Фархат?

– Он для начала поюлил, но когда я его прижал к стенке сравнениями показателей за три последние года, расчётами и письменными объяснительными руководителей некоторых колхозов и совхозов, которые я решил пока не прикладывать к этой папке, он попросил меня дать ему тот список, что у вас на столе и ещё пояснить ему, в каких пропорциях пересчитать указанные там суммы. Он пообещал всех руководителей из списка объехать сам и встретиться затем со мной. Я и решил показать всё это вам пораньше, чтобы вы могли принять решение по списку.

Ханларов насупил брови. Потом наклонился к Лёве и жестом показал ему: придвинься поближе. Шёпотом сказал:

– Один мой знакомый, очень авторитетный человек в нашей республике и не только. Так вот, он в начале месяца поехал отдохнуть в Кисловодск, и заодно там был приглашён на собрание таких же уважаемых людей со всего Союза. Туда же приглашали таких как Фархат. Это как у нас – производственники и партактив. Только партактивом были воры, из тех, кого все побаиваются. На общем собрании они и приняли решение для фархатов: платить им взносы в воровскую кассу из расчёта десяти процентов. Но мы-то люди ответственные, наделённые полной властью в стране. Значит, за свои подписи на документах получать меньше воров не можем. И у нас начальство своё есть – и в нашем родном Баку, и в Москве. Мы же их не можем обидеть. Объясни это Аббасову, но так, чтобы он не столько обрадовался твоему предложению, сколько бы опасался поступить по-другому. Понимаешь, Лёва?

– Я всё понял, Валид Мурадович. Но мне будет нужен звонок из ЦК начальнику милиции Кировабада. Только не от вас. Желательно от человека из спецотдела, с погонами. Чтобы меня приняли сегодня вечером с распростёртыми объятиями, но не ждали от меня откровенных бесед о цели приезда.

– Это тебе зачем?

– Я таким способом дожму Аббасова, чтобы долго не объяснять сейчас.

– Организую.

– Ну что, – уже нормальным голосом подытожил заведующий отделом. – Завершайте тогда работу, подводите итоги. Нерадивых накажем, остальных поощрим, но не забывайте, товарищи, что вы несёте большую ответственность за итоги своей проверки. И в сроки проверки уложитесь, не смотря ни на что! Спасибо, что заехали, товарищ Арутюнов, поставили в курс дела. Да, и папку свою захватите. И передайте Алёне Михайловне, что планёрка будет через пять минут.

Это уже вдогонку выходящему Лёве, но так чтобы было слышно через открытую дверь, ведущую в его приёмную, где уже слышался шум от собравшихся сотрудников. Двери приёмной то и дело открывались, а Арутюнов, прижимая к себе заветную папку, направился к механикам гаража Совмина республики – пора было вспомнить и о ремонте брошенных на улице «Жигулей».

Пока подъехавшие двое ребят из гаража ковырялись под капотом его машины, Арутюнов на такси поехал к ближайшей междугородней телефонной станции и попросил его соединить с номером в гостинице «Баку». Минут через десять его пригласили в кабинку с телефоном:

– Алло! Тофик, ты?… Да, спасибо. Как там у вас, ещё много работы?… Да, я знаю. Вы там сильно лошадей не гоните, и так идём быстрее графика. Отдохните, погуляйте по городу, в старом городе Гянджа16 тоже есть куда сходить, и девушки там не хуже бакинских… Хорошо-хорошо. А пока съезди на завод, передай директору, что я буду его ждать завтра в десять в своём кабинете… Да, он уже был у нас. И пусть захватит с собой документы из бухгалтерии за период за сентябрь и до ноября 77-го года… Бухгалтер? Нет, пусть приезжает один. Всё, давай. Нет, погоди. Передай ему, что я, может, и опоздаю, но приеду сегодня сам, пусть дождётся меня с этими документами хоть до глубокой ночи, хоть до утра. Вот теперь всё.

Он вернулся вновь к своей «шестёрке». Ребята из совминовского гаража просто молодцы – машина была на ходу.

– Топливный фильтр засорился, даааа. Заправки у нас – сами понимаете, товарищ Арутюнов, – сказал один из них, вытирая пот со лба. – Хорошо, у нас есть запас запчастей на любую модель, спишем как-нибудь, даааа.

– Спишите, куда вам деваться, – улыбнулся Лёва на это протяжное «даааа», которым грешили многие в республике, и, засовывая синюю пятирублёвую бумажку в карман механика, – но шашлычка хорошего хоть поешьте за это.

– Что вы, товарищ Арутюнов, – пытался отпираться от такой благодарности механик, но видя, что Арутюнов будет настаивать на своём, поблагодарил. – Спасибо. Заезжайте к нам в любое время, всегда будем вам рады. И без этого, даааа, – он хлопнул по карману с пятёркой.

Арутюнов сел за руль, приветственно посигналил механикам и поехал по улицам благословенного Баку, направляясь в Кировабад. 360 километров, за пять часов добраться можно. А то и быстрее – с его удостоверением инспекторы ГАИ не страшны.

Арутюнов всегда тщательно готовился к любым проверкам, на которые его посылал ЦК республики. Он, экономист по образованию, не чурался учиться всю свою жизнь: от посадки пшеницы до строительства и эксплуатации аэропорта. Везде свои нюансы, свои технологии. И не смотря на то, что в стране в каждой отрасли существовали на всё свои стандарты, нормы – сообразительные люди везде находили возможность покормиться, отщипнуть крохотную крошку от большого государственного каравая.

Когда только готовился приказ о назначении его старшим в группе контролёров для ревизии хлопководческой отрасли Азербайджанской республики – а это было за три месяца до начала проверок – он стал тщательно изучать литературу по хлопководству и обрабатывающей промышленности. Стал наезжать и по местам предстоящих проверок. Оформлялись эти поездки командировками по ничего не значащими для принимающей стороны поводам. В августе он попал в Кировабад, второй по значению город республики.

Здесь с древних времён осталось немало исторических кварталов и построек. Остатки крепостных стен, башен, мостов, мавзолея Низами17 – настоящих символов древнего Гянджи. Было бы только время любоваться этими гениальными творениями древних строителей, складывавших обычные камни в необыкновенные шедевры!

Но где взять на это время? Бог знает, куда нас вести и как устраивать отдельно взятую человеческую судьбу, но никогда нам не указывает при этом в пути на те мелочи, в которых и прячется демон. Командировка была оформлена в связи с поездкой в редакцию местной газеты «Кировабадский коммунист». Его знакомая заведовала отделом писем, поэтому сразу после обязательной встречи с редактором газеты, он и направился к Алле Магомаевой.

– Лёвчик, здравствуй, – услышал он позади себя её голос в коридоре.

– Привет, Аллочка, привет, звезда востока! О, а наша звёздочка округлилась!

– В моём положении это звучит как комплимент, – улыбнулась Магомаева, чмокая его в щёку. – Я на шестом месяце!

– Ну, я потерплю с поздравлениями месяца три, так уж и быть, – рассмеялся Арутюнов. – Кого ждём на этот раз?

– Аааа, муж сказал – без сына из роддома можешь не возвращаться, – пошутила цветущая от своего положения женщина – ей шла беременность. – Ты к нам, или просто в гости забежал?

– Когда это было, чтобы я заехал в Кировабад, а к тебе не зашёл?

– Алла, вас к телефону, – раздался чей-то голос в конце коридора. – И кто это вас обнимает? Кажется это не ваш супруг!

– Марина, это же мой Лёвчик приехал, не узнаешь? Я иду!

Марина Неёлова работала секретарём в отделе у Магомаевой, и Арутюнов ей тоже уже был знаком. Высокая русоволосая девушка пошла к ним навстречу:

– То-то я удивилась, кто это посмел мою начальницу за талию тронуть? Здравствуйте, Левон Сергеевич.

– Здравствуйте, Маша. И ещё я даже чувствую уверенность в себе, когда она опирается на мою руку, как сейчас. Не красней так, Аллочка, мы все знаем, что ты у нас добрая и ласковая, можешь даже не пытаться хмуриться. Маша, я просто решил измерить – на сколько сантиметров её талия изменилась с моего последнего приезда. Давно не обнимал беременных женщин, тем более университетских подруг.

– Можно подумать, тебя это когда-то останавливало! А твоя Аида не собирается третьего рожать? У вас два пацана, пора бы и дочь заиметь! – сказала Алла, уже добираясь до телефона в своём отделе.

Лёва показал ей на трубку – поговори по делу, потом продолжим. Тихонько поздоровался за руку со всеми остальными работниками отдела писем. Он и их всех знал – люди здесь менялись не часто. Когда телефонный разговор Аллы был завершён, Арутюнов отвёл её к отдалённому столу:

– Я всё-таки здесь по делу.

– Знаешь, а я как-то и не сомневалась. Оказывается, быстрая карьера однокашника плохо сказывается на его свободном времени.

– Я знаю, Аллочка, но что поделаешь? Когда мы сможем поговорить?

– Прямо сейчас и начнём. Что тебя интересует, какая сторона многогранной жизни советского человека?

– Меня интересуют хлопок и всё, что связано с его производством.

– Почему тогда наш отдел, может, лучше к производственникам отведу? Или тебя интересуют кляузы на хлопкоробов?

– Нет, там они будут располагать только официальным материалом, а у меня несколько другая специфика, ты же знаешь.

– Что-нибудь свежее подобрать, или будем начинать с архива?

– Меня интересует материал где-то с 75 года.

– Ого, это серьёзная работа. Но я сама уже не выдержу необходимых тебе усилий, – женщина подняла руки и ласково погладила свой солидный животик.

– — Кого посоветуешь, с тем и побеседую, Аллочка. Я же не садист, чтобы мучить тебя и ребёнка.

Магомаева взяла его за локоть:

– Я знаю, кто тебе нужен. Самед, будь добр, подойди сюда!

К ним подошёл Самед Гасаноглы, парень лет двадцати семи, темноволосый, с типичными для республики усиками тех времён.

– Да, Алла-ханым!

– Какая я тебе «ханым»18, Самед! Никак его не могу избавить от этой привычки, Лёва, – пожаловалась ему со смехом Магомаева. – У нас газета как называется? Он и на партсобраниях меня величает «товарищ коммунист Алла-ханым»!

– Парень тебе уважение выказывает как женщине и начальнику, на что тебе обижаться? – улыбнулся Арутюнов.

– А ну тебя! Так, Самед. Поручаю тебе товарища Арутюнова, ты его уже видел. Он работает в аппарате ЦК партии, на большой должности. Приехал к нам из Баку, его интересует жизнь наших жителей – и города, и района – как бы изнутри, не по парадным статьям нашей газеты за последние четыре года. Особенно его интересуют хлопкоробы – чем живут наши труженики, на что жалуются.

– Алла-ханым, – приподняв левую густую бровь, возразил Гасаноглы, – но ведь все письма, на которые было необходимо отреагировать, у нас забирают в другие отделы. Их отбираете сначала вы, а потом главный редактор.

– А ты точно определила мне нужного человека из всего отдела, – рассмеялся Лёва. – Самед, где мы сможем расположиться, чтобы остальным не мешать?

– Самед, иди в архив, вот тебе ключи, а мы тебя догоним, – скомандовала Магомаева.

– Вот тебе и простачок Самед! – заметил Арутюнов, глядя в спину уходящему парню.

– Парень точно не глуп и сможет тебе помочь не хуже меня. Он служил в армии, потом у себя в селе работал именно на хлопковых полях, поступил заочно в технологический, а пока что почему-то застрял у нас. Я вас оставлю в архиве, там тихо, никто не помешает и весь материал будет под рукой. Вот только захвачу с собой журналы входящей корреспонденции, чтобы вам было удобнее.

– Это для тебя уже большая тяжесть, – перехватил у неё из рук Арутюнов толстые рукописные журналы. – Пойдём, доведёшь меня до вашего архива, а я тебе пока свежий анекдот расскажу.

– Политический?

– В ЦК и Совмине они самые распространённые. Кстати, про хлопкоробов. Ну, так вот, слушай. В одном их наших сёл собрались работники райкома партии…, – прислушавшиеся работники отдела, к их глубокому сожалению, расслышали только это начало крамольной истории – Магомаева и Арутюнов скрылись за дверью в коридоре.

Они спустились в цокольный этаж здания редакции, где и находилась дверь с надписью «Архив» на русском и азербайджанском языках.

– Фух, мне уже и спускаться по лестнице стало тяжело, Лёвчик, а теперь обратно подняться надо, – тяжело дыша, опустилась на первый попавшийся стул Алла. – Я отдышусь, а ты пока дорасскажешь мне анекдот.

– Может мне проводить тебя обратно? – спросил Лёва.

– Нет, мне это даже полезно. Давай, трави дальше. Самед, а ты пока закрой ушки! – пошутила Магомаева.

– Ну так вот, а хлопкороб и отвечает секретарю: «Так ведь корову где-то пасти надо, а как это сделать, если у нас в совхозе хлопок чуть ли не до ворот дома сажают? Корова – это вам не ГАИ-шник, чтобы её у асфальтовой дороги привязать, а она при этом и толстеть будет, да ещё и молоко давать».

Алла от души рассмеялась, придерживая свой животик, махнула на Лёву рукой:

– Ну тебя, шкодник!

– А неполитический анекдот послушаешь?

– Нет, – вскочила на ноги Магомаева. – Иначе я и до туалета не добегу! Вот тебе архив, вот тебе Самед – их и мучай дальше. Всё, я наверху.

– Сколько я тебя знаю, ты всегда мне отказываешь, и во всём! – засмеялся и крикнул Лёва ей уже вдогонку.

– Нахал! – раздался Аллин голос уже за дверью.

В архиве было темновато, хотя и горел свет. Экономили на электричестве – здесь всё равно никто не задерживается надолго. Воздух спёртый, сухой из-за того, что проветривали помещение не часто. Человеку с улицы сразу ударял в нос тяжёлый запах хранимых бумаг. Сейчас в архиве, кроме них двоих, никого не было.

– Самед, – обратился Арутюнов к парню, пока не очень понимающему, чего от него может хотеть этот бакинский партработник. – Меня интересуют обращения граждан примерно за последние пять лет, которые напрямую или косвенно связаны с нашим хлопководством и теми предприятиями, которые потом этот собранный хлопок используют. Но хлопок – это вещь, продукт, а меня интересуют люди, которые с ним связаны. Понимаешь примерно, какой материал в письмах в вашу редакцию меня может заинтересовать?

– Судя по тому, как я это понял – проблемы в этой отрасли и с работающими там людьми, которые не получили должной реакции ни в нашей газете, ни в партийных или государственных органах.

– Я бы и не смог точнее сформулировать, – удивился Арутюнов. – Тебя комитетчики к себе на работу ещё не приглашали? И такой кадр работает в отделе писем третьестепенной газеты! Шучу, шучу. У вас здесь все такие… сообразительные?

– Спасибо, – с улыбкой ответил парень.

– Тогда дай-ка мне подшивку вашей газеты за осень прошлого года, а сам попробуй мне подготовить подборку материалов, которые меня могут заинтересовать. Алла мне сказала, ты и сам работал на хлопковых полях? – спросил Арутюнов, устраиваясь с плотными пачками газет, прошитых и закреплённых вместе с одной стороны деревянными планками.

– Да, – отозвался Самед, – хлопок – это моя любимая сельхоз культура.

– Странная любовь! А почему, скажем не пшеница? Или гранат?

– А это с тех пор, как родители мне купили первые джинсы за 200 рублей при общей их зарплате в 310 рублей. Какие джинсы могут обойтись без хлопка? Это родилось из чисто потребительского любопытства. Я даже кучу книг прочёл – сначала о том, как появились эта «капиталистическая зараза» в Америке, а потом – по технологии изготовления. От посадки зерна хлопчатника до пошива. А я знаю, как всех желающих одеть в такую одежду по цене в тридцать рублей – и молодёжь будет довольна, и страна получит с каждой пары брюк доход в пять рублей. Вот ваши дети просят у вас купить им джинсы?

«Хлопкоробы крупнейшего в Азербайджанской ССР Бардинского хлопкосеющего района и наши местные колхозы и совхозы первыми в республике рапортовали о досрочном выполнении плана продажи государству хлопка-сырца. Большой вклад в общий успех района и республики внесли механики-водители хлопкоуборочных машин. Как и в предыдущие годы, соревнование механизаторов возглавила депутат Верховного Совета СССР, лауреат премии Ленинского комсомола, механик-водитель из колхоза „Коммунист“ Тарлан Мусаева. Она выдала из бункера хлопкоуборочной машины почти 500 тонн хлопка, перекрыв свой же рекорд. С большой радостью Тарлан читала телеграмму от нашей всесоюзной „Чайки“, лётчика-космонавта СССР, Героя Советского Союза, председателя Комитета советских женщин Валентины Николаевой-Терешковой, которая поздравила знатного хлопкороба с трудовой победой», – читал на первой полосе одного из номеров прошлогоднего «Кировабадского коммуниста» Арутюнов.

– Пока не просят, но, наверное, потому, что ещё в школе учатся.

– Лет через пять попросят обязательно. Но сегодня хлопок и так очень выгоден для страны. Я даже посчитал, сколько пододеяльников надо на то, чтобы укрыть каждого гражданина республики.

– Это и я могу посчитать – сколько народу, столько и пододеяльников. Почти пять с половиной миллионов?

– Уже ошибка, Левон Сергеевич, – крикнул из-за стеллажей и ящиков архива парень. – Хотя бы ещё один пододеяльник надо иметь про запас, на время стирки первого.

– Согласен. И что из этого следует?

– Нашей республике для этого требуется 16 тысяч тонн белой хлопчатобумажной ткани – а это 50 тысяч тонн хлопка.

– Значит, если учесть ещё простыни и наволочки – ещё столько же?

– А ещё надо каждого одеть в пальто, костюмы, рубашки, платья…

– … и трусики Никиты Сергеевича19. Послушай, если в этом году Азербайджан соберёт один миллион тонн хлопка, как обещал наш ЦК, то мы еле себя оденем! А ты почему сейчас не в джинсах? – посмотрел Лёва на его брюки.

– Алла-ханым ко мне слишком хорошо относится, чтобы её подводить. Ей же наш редактор из-за моих джинс первый выговор влепит вместе с парткомом, профкомом. Когда я не иду на работу – тогда одеваю. Шуму меньше.

– Значит, твои штаны пока не влазят в идеологию советского государства. А не влазят – значит и шить государство их пока не будет. Так что – извини. Вот я же не одеваюсь в джинсы – мне и в советских брюках неплохо. Ладно, знаток ковбойской одежды, лучше просвети меня самыми общими знаниями о «белом золоте».

– Если откинуть в сторону древние Персию и Индию, то у нас в республике ещё до революции был свой сорт хлопка – «кара гоза». Но не очень удачный – волокна у него короткие, шершавые и грубые, а цвет темнее узбекского. Поэтому стали засевать при советской власти узбекским и египетским сортами.

– Значит в хлопке самое главное: длина волокна, мягкость и цвет? Кстати, хлопок-сырец – это что называют?

– Не только. Сырец – это семена с волокнами. Самая большая ценность – эти волокна. Чем они длиннее и тоньше – тем ценнее. Хлопок длинноволокнистый хорош для текстиля высокого качества, он нежнее.

– Ещё Никита Сергеевич говорил: «Если не будет хлопка, то придётся в трусиках ходить!», – вспомнил выступление прежнего вождя Арутюнов.

– Прав был товарищ Хрущёв. Есть коротковолокнистый – долговечнее, он погрубее, пожёстче, хорош для ниток и канатов. А так идёт и в бумагу, даже деньги печатают, и в лаки, и в картон. Во всякую химию. Порох, мыло, маргарин, майонез – даже туда добавляют. Качество у хлопка самое высокое в момент открытия коробочки, но все коробочки в поле даже на одном растении не раскрываются по команде. Значит, и собирать его можно не сразу. Можно дать дозреть оставшимся коробочкам и собирать и их, а можно собрать за один прогон. Хлопку нужны жаркое солнце и много воды – поэтому у нас и каналов больше стало. Но из-за того, что солнца и воды меньше чем положено, у нас и хлопок похуже, и обходится дороже. Да, он и воду впитывает лучше, чем другие волокна, а этим пользуются при сдаче волокна – вес можно хоть удвоить, человек без опыта и не заметит.

– Вот это уже деловой разговор пошёл, ценное для меня замечание. Но нормы же есть при приёмке?

– Нормы у нас как в продуктовых магазинах: усушка, утруска. Палку колбасы можно взвесить с верёвочкой, на которой она висит в холодильной камере – или верёвку можно отрезать до взвешивания. Вы не обращали внимания на то, какой толщины и какого качества бумага20, в которую вам заворачивают эту колбасу? Это почти картон. В неё можно гвозди завернуть – выдержит. Наши нормы одинаково подходят и для мыши, и для слона. Если вы сдаёте товар – вы сдаёте слона; если принимаете – то мышь. Вот, скажем, есть такой показатель у хлопка-сырца, как засорённость. Разница при ручном и машинном сборе урожая – в один процент.

– Это 10 тысяч тонн на всю республику.

– И это только по этому показателю. Председатель может сослаться на то, что хлопкоуборочные машины не могут выйти в поле и послать всех на ручную сборку хлопка. Даже детей из школ могут отправить. А ещё студентов из ближних городов. И бензин списан, и деньги – а техника не потребует лишних затрат на ремонт, и урожай будет выше. А пересортица, когда ткани делают из хлопка, годного только для канатов, и это я ещё не вспоминал про влажность…

– У тебя ещё много работы здесь? Из того, что я просил для меня найти?

– Дня на два точно.

– Есть уже что-то отобранное?

– Десяток писем отобрал.

– Бери их с собой, пойдем, пообедаем где-нибудь. Уже время обеда.

– Напротив редакции есть кафе, все наши сотрудники обычно туда ходят.

– Значит, именно туда мы и не пойдём. Хочу посидеть с тобой, но без лишних глаз и ушей.

– На следующем квартале есть ресторан, но там будет дорого. Я рассчитывал только на наше кафе, на большее мне может не хватить…

– Сожалею, но под этим предлогом я тебе не дам возможности от меня избавиться. Так что веди в ресторан.

Этот город щедро одаривает своих гостей своим гостеприимством, а вместе с ними и своих жителей обласкивает палящим южным солнцем, обдувает непрекращающимися горячими жгучими летом и осенью, и холодными зимой ветрами. Поэтому Лёва и его молодой собеседник с радостью оказались в пустующем ресторане, где, оказывается, уже сидели два школьных товарища Самеда и пили кофе. С ним они расцеловались:

– Салам, брат!

С Арутюновым почтительно поздоровались, обменявшись рукопожатиями.

Заказали лёгкий овдух21, плов с бараниной и курабье22 к чаю. Лёва стал дальше постигать азы учения о «белом золоте»:

– Расскажи-ка мне, Самед, что дальше делают с собранным хлопком?

– Хлопок отвозят на завод, там его очищают, сушат, сжимают и отделают волокно уже в машинах. Волокно распушивают, направляют в волокноотделитель: отделяют его от семян. Потом прессуют в кипы, каждую маркируют: указывают длину волокон, прочность, толщину, цвет. С завода хлопок уже отвозят на фабрики: волокно разбивают, расчёсывают, вытягивают, скручивают, плетут с него нити – там тоже разные машины. Получают два вида нитей. Кардная – пушистая, для вязки. И гребенная – плотная, для тканей. Когда ткут ткань, там тоже теряется до 10 процентов сырья. Но и их используют. Семена отправляют на масложиркомбинаты. Но это не всё, на что годен хлопок.

– Ты, ешь, не стесняйся. Так сколько идёт хлопка на одну пару твоих штанов, ты уже считал? – улыбнулся Лёва.

– Чуть больше килограмма. Это меньше рубля стоит.

– Не смотри на меня умоляющим взглядом, я всего лишь проверяющий, а не министр лёгкой промышленности СССР! Лучше скажи, что тебе попало под твой зоркий глаз как работника отдела писем «Кировабадского коммуниста».

– Да там люди делятся такими же идеями, куда уходит хлопок с полей и как ужесточить контроль за этим. Как сохранить урожай, а не давать его растаскивать, как уберечь государство от приписок. Вот может одно из писем вас заинтересует больше остальных, но оно касается больше нашего хлопкоочистительного завода, – протянул Гасаноглы конверт с приколотыми к нему тетрадными листами.

«Редактору газета „кировабад коммунист“ пишет камсомолец Ага-Муса Абидович Джафаров. Я живу в село 10 км от нашего Кировабада на улица Ленина 22. Наш председатель колхоза недавно сказал, что месяц назад был пожар в городе хлопкочистельный завода. А у меня есть родственник Гаджи Исмаилов-дайыоглы23, он был очень хороший человек, только пропал. Ему 21 года был. Гаджи в армия служил, тоже был камсомолиц. Из армия вернулся, учится хотел и работать. У него и девушка была, очень красивый и хороший, в городе живёт – Гюмрал Караева. Гаджи хотел на заводе работать, ночью склад готовый продукция охранять. А потом потерялся. Он не маленький чтобы потеряться но потерялся. Когда председатель сказал что был пожар я тогда вспомнил что Гаджи у нас был днем. У нашего дедушка Сабир-баба был 80 лет день рождение. Гаджи конечна пришел, поздравил Сабир-баба. А потом ушёл – сказал пойду на завод. И потерялся. Если он пошёл на завод, то там никто не умер. Я спрашивал несколко человек оттуда и его никто не видел. И домой не пришёл. И отец его тоже ходил на завод. Там ничего не знают. Мы милицию ходили, там сказали может он из дома сбежал. Насчёт того, что он ходил работать на завод они сказали если его там не видели значит не пришел. И не искали там Гаджи больше. Вы газета, вас послушают, пускай поищут на завод найдут Гаджи».

– Этот Гаджи так и не нашёлся? – спросил Арутюнов.

– Нет.

– А письму так и не дали ход?

– Письмом занимался сначала я. Зарегистрировал его в журнале, потом показал Магомаевой. Мы ещё немного посмеялись по поводу грамматики, но не это же было самым главным. Алла-ханым пошла с письмом к редактору. Но письмо так и вернулось к нам в отдел. Начальник милиции сказал им, что следователь всех опрашивал, может быть и автора письма, значит – никакой новой информации это письмо не содержит. Тогда ещё главный редактор вызвал меня к себе с журналом регистрации, вернул это письмо. Посмотрел, как я его записал, а потом в графе «Примечание» сказал дописать – «прислано анонимно, не рассмотрено».

– А почему так? – удивился Лёва.

– Вот и я точно так же у него спросил. Он мне и говорит: «Видишь, в конце письма нет росписи, даже название села у нас нет, а то, что на конверте стоит печать сельской почты – может человек специально туда заехал опустить письмо». Так оно и стало анонимным.

– А что с пожаром, что горело на заводе?

– Склад с кипами хлопка. Обошлось вроде без жертв и оргвыводов, кроме уволенного инженера по технике безопасности. Как всегда – не хватало огнетушителей, инструментов, забитые гидранты.

– Много хлопка сгорело?

– Я точно не знаю, люди говорят чуть ли не половина всех запасов.

У Арутюнова сложилось своё определённое мнение об этом письме, но он уже понял, что больше информации от своего смышлёного молодого собеседника получить уже невозможно. Просто потому, что он был ограничен стенами своего отдела и редакции. Время терять Лёва не любил, а потому стал искать предлог, как бы правдоподобно и ненавязчиво отвязаться от Самеда, не обидев того.

– Скажи, Самед, а чем живёт молодёжь в вашем городе? Вот эти твои друзья, что сидят в углу, кто они?

– Ну, все по-разному, Леван Сергеевич. Вот один из них, который в кожаной куртке…

– Интересно, ему не жарко в ней? – усмехнулся Арутюнов.

– Конечно жарко, – рассмеялся Самед, – но пофорсить же надо! Хороший парень, мы учились в одном классе. Он в первых классах вообще был отличником, но потом стал ходить на бокс. Занимался серьёзно, стал получать призы, спортивная карьера стала ему важнее. Он даже после школы стал чемпионом Азербайджана! Хорошие оценки в школе ему и так учителя ставили, он и в институт физкультуры поступил. А потом травмировался. Вроде бы ничего серьёзного, но на ринге уже чувствовал себя неуверенно. Его дядя – директор нашего центрального универмага. Здание большое, пятиэтажное, лет десять как построили.

– Да, я видел, солидное здание.

– Теперь чемпион работает там снабженцем. Республиканской славы уже нет, но теперь он может целыми днями сидеть в ресторанах, курить анашу. А второй – тоже наш одноклассник. Вроде его помощника во всех вопросах. Я где-то в журнале видел фотографию большой акулы, а снизу и сбоку её туловища прикрепились рыбины поменьше – называются рыбы-прилипалы. Вот он точно такая рыба, прикрепился к карману товарища. На днях предлагал мне импортные шмотки, хотя знает, что я могу попросить об этом и бывшего боксёра без дополнительных «наценок». Чемпион мне всегда говорит: если понадобятся деньги – мой бумажник в твоём распоряжении. Вообще у него доброе сердце. Мне пока удавалось отказываться, не хочу быть такой же прилипалой. Но благодарен ему и за предложение. Все мы не безгрешны.

– Правильно. Знаешь, Самед, ты взялся мне помогать, хотя и по распоряжению Аллы. И не сомневаюсь, что ещё поможешь. От друзей не стоит отдаляться. Я сейчас уйду, а ты иди к одноклассникам, они и так на нас посматривают. Вам же будет о чём поболтать, чтобы не затрагивать тему нашего с тобой разговора? Посиди с ними, Аллу я предупрежу, скажу, что ты занят по моей просьбе. Работу в архиве продолжи пока сам, позже посмотрю на результаты. Я расплачусь за всё, это не твоя забота, – вытянул Лёва ладонь в сторону Гасаноглы.

Пока Самед направился к своим знакомым, Арутюнов позвал официанта, попросил посчитать съеденное и выпитое им и одноклассниками Гасаноглы, включив туда и бутылку холодного шампанского, которую надо будет отнести молодым людям после его ухода. От коньяка они в такую жару быстро осовеют.

Аллу он нашёл в её отделе. Марина наливала ей чай и предложила и ему.

– Спасибо, не откажусь. Как раз и с начальницей вашей побеседую!

– А где мой Самед? Кстати, как он тебе? – спросила Алла.

– Он занимается моими вопросами. Занимательный парень. Далеко пойдёт, если попадёт в хорошие руки. Можно и в женские.

– Тебе что, не нравятся мои руки, даааа? – наигранно возмущённая Магомаева даже вытянула их и покачала пальчиками.

– Что ты, Аллочка, – Лёва взял её ладони в свои и усыпал их поцелуями. – Как ты можешь так говорить? Я, конечно не Муслим24, но точно воспроизведу: «…и сама не знаешь ты, что красотой затмишь любую королеву красоты…»25.

– Я на тебя мужу пожалуюсь, что ты издеваешься над беременной женщиной! Нет, лучше в твой Совет Министров! И не смотри на меня так, я же не каменная!

– Это как тебе угодно. А теперь, красавица, поделись со мной историей вот этого конверта, – и Арутюнов показал ей письмо комсомольца Ага-Мусы Абидовича Джафарова.

– А, это, – сразу вспомнила Алла. – Мы его честно пытались вручить по назначению, но – увы. После него редактор строго-настрого велел мне показывать подобные письма ему лично, а только потом регистрировать в журнале. Поэтому теперь журнал всегда лежит в моём сейфе.

– Не знаешь, а в каком состоянии теперь это дело о пропаже парня?

– Имей совесть, Лёвочка. Я не начальник уголовного розыска!

– Но узнать-то можешь?

– Сейчас попробую, – Магомаева взяла в руку телефонную трубку, набрала номер, отвернулась ото всех и прикрыла микрофон ладошкой, чтобы сотрудники её не услышали случайно.

– У капитана Мамедова, – сказала Алла, положив трубку. – Больше ничего не знаю. Хотя нет, погоди! Вспомнила: как-то на собрании партактива города директор завода Аббасов интересовался, не соглашусь ли я потерять это письмо и журнал? Я его отослала с этим вопросом…

– Далеко?

– … к редактору. Это для него было так же приятно, как и то место, о котором ты подумал. Вот теперь всё.

– Спасибо, Аллочка. Ты где собралась рожать, здесь?

– Да, а где ещё? Не могу же я бросить дочку и мужа. Да и до Баку могу не доехать в таком интересном положении.

– А теперь скажи мне, кто у вас самый лучший акушер-гинеколог? Напиши мне его фамилию. Вот так, ещё раз спасибо. Роды он будет принимать у тебя лично.

– Лёвчик, я тебе так благодарна! А вдруг он в отпуск уедет, не сможет?

– Поверь мне, сможет, отложит. Да, на Самеда сегодня-завтра не рассчитывай, он мне будет нужен. Это письмо пока оставлю у себя.

Начальнику милиции поступил звонок из Баку. С ним разговаривал весьма ответственный товарищ из ЦК республики, который предупредил, что к товарищу Мамедову из уголовного розыска зайдёт товарищ Арутюнов, работающий в органе партийно-государственного контроля. Он задаст капитану ряд вопросов, на которую должен получить исчерпывающую информацию. Лишних вопросов товарищу Арутюнову задавать не надо. Мамедова, работавшего в этот момент в городе, руководство милиции быстро разыскало, и он ждал гостя в своём кабинете уже через четверть часа.

Арутюнов, уставший от многочасовой поездки за рулём, чтобы избежать излишней суетливости людей в форме, и расположить инспектора к доверительной беседе, пригласил его прогуляться по находящемуся неподалёку скверу города неподалёку от площади Ленина, напротив административного здания Городского Комитета партии и Горисполкома26.

– Мне нужно ваше личное мнение и ваша убеждённость при расследовании дела пропавшего Исмаилова, на которую бы не повлияли высказывания вашего руководства или партийного руководства города.

Капитан был несколько удивлён: какое может иметь отношение дело о пропавшем юноше к работе контролирующего органа республики? Но это не его дело, сверху обстановка просматривается лучше: жираф длинней – ему видней. Про жирафа он решил не высказываться, а потому в беседе употребил иное сравнение.

– На этот счёт я могу вас сразу успокоить. Дело Исмаилова я сам реанимировал, а это никак не укладывается в позицию страуса, который стремится зарыть голову в песок.

– Вас не просили «замять» дело, заволокитить?

– Нет, таких просьб я ни от кого не слышал, хотя руководство мне явно намекало на его бесперспективность. Говорили, что парень очень молодой, нагуляется – сам появится дома. Не иголка – найдётся когда-нибудь. Может, появилась у него невеста новая: русская или еврейка, которую бы родители не приняли. Вы же знаете обычаи в нашей республике, хотя об этом и не говорят открыто. Может другая причина – труп же не найден. Но я увидел в этом деле связь с тем пожаром, который произошёл в своё время на нашем хлопкоочистительном заводе. Расследование продвигается очень медленно, но определённые выводы у меня уже есть, и я на днях собираюсь задержать подозреваемое мною лицо.

– Он работник завода, этот подозреваемый?

– Вы знаете, Левон Сергеевич, нет. Связи этого лица ни с предприятием, ни с кем-либо из работников я не обнаружил. Хотя считаю, что такая связь должна быть. Пока в моём подозрении не хватает тех деталей, которые бы прояснили мотив преступления. Я говорю о преступлении, потому что уверен – юноша мёртв. Для меня очевидно, что труп скрыли настолько тщательно, что найти его своими силами нам не удастся. Только если исполнитель сам укажет, где искать труп.

– У вас получается тяжёлая ситуация: вы уверены, что знаете исполнителя убийства – но отсутствует труп; а чтобы найти труп – надо задержать преступника и заставить его заговорить.

– Поэтому я и медлю. Я могу его задержать хоть сегодня. Но чем я его заставлю разговориться, а прокурору убедить дать санкцию на его арест? Тем более что мой подозреваемый имеет за своими плечами солидный перечень статей уголовного кодекса и пару раз уже отбывал наказание. Две ходки для него стали хорошим приобретённым жизненным опытом. Он будет отпираться до последнего.

– Вы можете назвать его фамилию?

– У меня нет права вам отказать в информации, – развёл руками капитан. – Так что всё, о чём я могу вас просить – чтобы этот разговор остался между нами. По крайней мере, до задержания подозреваемого.

– Это само собой разумеется, – кивнул Лёва.

– Ибрагим Курбаноглы, 52-го года рождения. Прописан в одном из сёл неподалёку, но чаще всего его можно встретить у нас в городе. Нигде не трудоустроен.

– Почему именно он?

– Когда я взял на себя расследование дела, то принялся по новой допрашивать всех, кто знал Гаджи Исмаилова. Нашёл и тех, кого раньше не свидетельствовал. Родители, родственники, друзья, девушка. И работники хлопкоочистительного завода.

– Что узнали от заводчан? От руководства?

– С руководством не удалось найти понимания. Я ведь и на связь парня с заводом вышел случайно, нашёл его заявление в отделе кадров о принятии на работу в день пожара. Из тех, кто обязан был знать о поступлении его на завод, удалось допросить только начальницу отдела кадров и директора – их визы стояли на заявлении. Но информативности в их показаниях никакой. Остальные на заводе вообще были не в курсе. По крайней мере, делали вид, что не знакомы с парнем или ничего не знали о его желании там работать. Из показаний остальных тяжело, но сложилась мозаика событий: где, когда и с кем был пропавший парень. И те, кто видел его последним в живых, говорят о том, что рядом с Гаджи Исмаиловым был именно Ибрагим Курбаноглы.

– Что значит «рядом»?

– Вот, это самое главное! Факты из показаний свидетелей говорят о том, что Исмаилов и Курбаноглы между собой даже не были знакомы. Из опрашиваемых лиц никто мне не помог построить цепочку возможного знакомства. Знаете, бывает иногда, что через знакомых других знакомых люди что-то знают друг о друге. Здесь такая связь не клеится. Я уже дошёл до того, что свидетелям задавал такой вопрос: «Когда вы видели в последний раз Гаджи, кто ещё был в поле вашего зрения?» Только так и выплыл Курбаноглы. Но это не повод, чтобы его задерживать или даже допрашивать с пристрастием!

– Да, этого маловато. Получается, в вашем арсенале только чистая интуиция?

– Почти. Остальное пока крутится в голове, но никак не укладывается в доказательство в чистом виде.

– Как и связь предполагаемого убийства Исмаилова и поджога хлопка?

– Да, и это тоже.

– Волга впадает в Каспийское море, – усмехнулся Лёва. – Не обижайтесь, но это не факты, это выводы, а нам с вами нужны выводы из определённых и установленных фактов.

Арутюнов остановился, достал сигареты, предложил угоститься Мамедову, и уже давая ему прикурить от зажжённой спички, тихо сказал:

– Я вам подскажу, как заставить преступника проявить себя: так или иначе.

– Вы это серьёзно, товарищ Арутюнов?

– Да, почитайте пока вот это письмо. Оно не отличается отменной грамотностью, но вам будет полезна информация и в таком изложении. Читайте, я его обнаружил сегодня в редакции «Кировабадского коммуниста». А я пока объясню, как мы подтолкнём на действия вашего Курбаноглы. Он же уверен, что нет следов, прямо указывающих на него. Ваши сегодняшние действия его не пугают. Завтра вы зайдёте в отдел писем редакции газеты. Пойдёте прямо в архив, найдёте там Самеда Гасаноглы – парень там ковыряется по моей просьбе. Скажете ему, что товарищ Арутюнов перепоручил все его находки передать вам, а самому рот держать на замке. Это письмо тоже оставьте себе. У заведующей отделом Магомаевой писем изымите все журналы входящей корреспонденции с 75-го года. А послезавтра пустите аккуратно слушок, что из обнаруженных в архиве писем вам стал известен совершивший преступление негодяй, но вам необходимо провести дополнительные следственные действия, в том числе и по обнаружению трупа пропавшего юноши, чтобы закрепиться окончательно. Последнее очень важно: из этих слухов все должны сделать вывод – подозрение у вас есть, но без каких-то там следственных действий, которые вы сейчас с ходу придумаете, толку не будет. Среди сослуживцев должны ходить разговоры, что по этой причине задержание откладывается на неделю, две. Руководству ничего не объясняйте. Сможете это устроить?

– Попробую, – развёл руками Магомедов. – Вы, видимо знаете больше моего. Думаете, этих слухов будет достаточно?

– А если источников слухов будет не один, а два?

– Вы меня окончательно озадачили. Вы и это можете устроить?

– Я кину пробный шар из Баку. Вторая волна слухов будет из столицы республики.

На улице стал накрапывать дождь из набежавших внезапно облачков, и стало прохладнее. Арутюнов простился с капитаном и вернулся к машине, направляясь к своей бежевой «шестёрке». Игра началась, капитан послужит ему свою службу. Это будет небольшой эпизод, но точно рассчитанный. А теперь предстоит встреча с директором хлопкоочистительного завода, явно намекнувшего в прошлый раз, что он не только сам готов «отблагодарить» Лёву за выявленные им при проверке «шероховатости», но и возьмётся объездить по списку остальных проверяемых, чтобы уладить возникшие и там нюансы: «У нас республика, хоть и не маленькая, но уж те, кто с хлопком работает, хорошо друг друга знают. У всех одни проблемы».

Лёва подъехал к заводу, вышел из машины и его взгляд упал на ближайшее кафе, где было бы неплохо чем-нибудь и подкрепиться. Он вспомнил, что ещё ничего и не ел с самого утра. Немного потоптался на месте, но потом всё же решительным шагом отправился на проходную завода – надо пока закончить все дела, разговор предстоит непростой, а еда его только расслабит.

У ворот выстроилась длинная очередь из загруженного хлопком транспорта. На проходной его уже ждали, проводили прямо до кабинета Аббасова.

– Левон Сергеевич! – встречал его директор чуть ли не с распростёртыми объятиями. Это был невысокий крепыш с полным румяным лицом. Если надеть на него вместо цивильной одежды старый халат и дать в руки мотыгу, всякий признал бы в нем колхозного крестьянина или поливальщика на хлопковом поле, – а я уже стал переживать, что вы задерживаетесь. Не случилось ли чего по дороге. Может, вы хотите перекусить, мы всё быстро организуем. Если задержитесь – хамам организуем. Что хотите?

– Спасибо, Фархат Джевдетович. Я уже два часа как в городе, вас решил оставить на десерт. Если можно, то от чашки хорошего кофе и холодной воды я бы не отказался.

– Как скажете, уважаемый, как скажете. Присаживайтесь где вам удобно.

Лёве самым удобным местом показался диван, покрытый местным ковром изумительной работы – не перевелись мастера своего дела в Азербайджане, какие узоры!

– Айгюль, принеси нашему гостю кофе, сладости и минералку из холодильника, – директор выглянул в свою приёмную. – А ваши ребята ещё у нас работают, позвать их?

– Нет, я их попозже увижу.

Секретарь принесла напитки, поставила их на небольшой столик перед диваном. Арутюнов поблагодарил её и с жадностью выпил сразу холодной минеральной воды.

– Ещё водички, уважаемый?

– Нет, спасибо. Вот выпью кофе и мы с вами пойдем, прогуляемся по территории завода.

Завод занимал несколько гектаров городской земли, поэтому места для конфиденциальной беседы было более чем достаточно. Постоянно заезжающие грузовики и трактора с прицепами завозили собранное с полей «белое золото», которое вручную и транспортёрными лентами складировались в высоченные кипы. Там, на большой высоте орудовали рабочие, подправляя хлопок согнутыми вилами, укрывая некоторые из них большими брезентовыми полотнами. Хлопок складывали, раскладывали, сушили, очищали. Он был везде: словно белые, чуть подпорченные пылью снега, покрывали площадки завода.

– У вас горячая пора, товарищ Аббасов, смотрите, сколько транспорта и народа задействовано!

– Трудимся не покладая рук, всё делаем для народа, Левон Сергеевич. Как обещала республика, и мы вносим свой вклад в миллион тонн азербайджанского хлопка! И коммунисты, и комсомольцы, и беспартийные – все работают на страну.

Арутюнову несколько надоело это жонглирование отвлечёнными понятиями, и он решил перейти к более материалистическим вещам.

– Ещё пару недель и мои ребята должны завершить ревизию вашего завода, так что и мы внесём свою толику в этот миллион.

– Конечно, товарищ Арутюнов, как можно в нашем деле без контроля партии и советского государства? Значит, ещё две недели?

– Что, сильно мешаем?

– Нет, как можно, вы тоже работаете! – Аббасов даже зажестикулировал, словно снимая с себя подозрения в неуважительном отношении к работе Арутюнова.

– Скажите, документы вы отдельно мне подготовили за тот период, когда у вас случился пожар в 77-м?

– Да, в кабинете остались, на столе. Но ваши ревизоры уже их смотрели?

– Смотрели. Но я ещё раз на них взгляну. А что за история была с пропавшим в тот день вашим работником, кладовщиком? Кажется, его фамилия была Исмаилов? – Арутюнов повернулся и встретился взглядом с лихорадочно забегавшими глазами директора – благо, они были почти одного роста. Но само лицо у него словно окаменело.

– Исмаилов, говорите, даааа? У нас есть, наверное, Исмаиловы, всех сразу не помню. Но никто не пропадал.

– Гаджи, молодой парень, не помните? Вы ему подписывали заявление о приёме на работу кладовщиком – как раз в день пожара.

– Не помню, товарищ Арутюнов, – у Аббасова так пересохло во рту, что и слова стали пробиваться наружу, словно со скрипом. – А это тоже связано с вашей проверкой?

– Напрямую нет. Я просто пообщался с работниками уголовного розыска, у них имеется на примете какой-то подозреваемый по делу пропавшего Исмаилова. Говорят, что через пару недель, может быстрее, как только проведут какие-то обыски или опознания, у них появятся доказательства вины этого человека. Вот они мне и намекали на некую связь между пропажей юноши и пожаром. Но пока они в этом не уверены.

– А не знаете, кто этот подозреваемый? – спросил директор.

– Я не настолько любопытен. Просто вам рассказал об этом, чтобы вы имели возможность морально подготовиться к очередным проверкам, теперь уже со стороны милиции. Ну, это не моя забота, а теперь перейдём к нашим проблемам. Вы готовы обсуждать?

– Конечно, Лев Сергеевич, я же сам сказал, что расхождения конечно найдутся при проверке, как и на любом производстве…

– Вот и отлично. Тогда вернёмся сейчас в кабинет. Я заберу с собой ваши отчёты, а вы перепишете список хозяйств и предприятий, где руководители готовы ко всему, также как и вы.

– Я вас понял, Левон Сергеевич. А как мне им сказать… о масштабе заглаживаемых проблем? – для наглядности Аббасов произвёл движение, словно потирал большим пальцем указательный палец правой руки, что в народе означало: сколько?

– А вот этот вопрос вы сами обсудите с вашими коллегами. Если всё и всех устроит – каждый из вас получит вполне приемлемые отзывы и показатели в наших отчётах. Будете также спокойно работать на своих местах. И обсуждать это мы больше не будем.

Аббасов понял, что конкретных цифр он не услышит, а это усложняло его переговоры с каждым из руководителей колхозов, совхозов и таких же заводов, как и тот, директором которого он являлся. Мало дашь – ничего не получишь, а много как-то рука будет тяжело подниматься у каждого…

– Я понимаю, что у вас сейчас аврал и на работе, но послезавтра вы должны выполнить это поручение.

– Мне собрать это всё у себя, вы сами заберёте?

– Внимательно слушайте. Соберёте по пакетам, на каждом подпишите фамилии вручившего вам и уложите в один большой зелёный непрозрачный пакет. Пакет должен быть непромокаемым. Кроме того, чтобы он не разваливался, перетяните его сверху толстой бечёвкой. Не очень туго, чтобы его можно было тащить волоком. У вас в кабинете я вам назову бакинский адрес с частным домом, с деревянным забором зелёного цвета. Участок дома длинный, выходит на обе стороны квартала. Послезавтра около восьми вечера, когда уже стемнеет, вы перекинете пакет через забор по указанному адресу. И не с центральной улицы, куда выходят железные ворота, а с переулка. Кидайте как можно дальше. Если что-то перепутаете – это не моя забота. А теперь пойдёмте за документами.

Забрав документы и снабдив Аббасова необходимыми инструкциями, Лёва решил заехать в гостиницу: проверить, как там продвигается работа у его специалистов с проверкой Кировабадского хлопкоочистительного завода.

Серый костюм, фактурная розовая рубашка, серый галстук – всё это стало душить Фархата Аббасова сразу после того, как Арутюнов вышел из его кабинета. Директору стало казаться, что Левон Арутюнов вскрыл всю его изнанку словно универсальной отмычкой. До этого момента он смотрелся почти на отлично, а теперь весь размяк. Ему даже показалось, что он и пахнуть стал по-другому.

Ну ладно с проверкой экономики завода ещё как-то можно понять: заработал – дай другому, так всегда было и будет. Но какого чёрта руководитель группы органа партийно-государственного контроля стал интересоваться пожаром на фабрике и пропавшим парнем – Исмаиловым? Ему и так стоило немалых усилий гасить эти два дела, благо связи в городе были – сейчас Аббасову было уже под шестьдесят, а он всю жизнь прожил в Гяндже. Город, хотя и поменял имя, но не изменил привычек многих своих горожан. Даже после войны, которая тяжёлым катком прошлась по судьбе каждого из них. Каждый знал к кому можно обратиться, чтобы за солидную мзду решить какую-то свою проблему, которая не укладывалась в рамки поведения советского человека. Связи и родственные отношения решали многое. И до сих пор решают.

Аббасов подошёл к зеркалу в своём кабинете, оглядел себя, задержавшись почему-то взглядом на высоких туфлях. Подняв голову наверх, увидел свои седые волосы, уставшее лицо с пробивающейся щетиной и потускневшие глаза. Он вышел в приёмную:

– Айгюль, главный инженер у себя?

– Да, Фархат Джевдетович, он уже час назад зашёл к себе. Там у него главный механик. Позвать его к вам?

– Нет, сам зайду.

Кабинет главного инженера Бахрама Исрафилова находился напротив кабинета директора, по правую руку от стола секретаря. Аббасов открыл дверь к нему и закрыл изнутри вслед за засобиравшемся на выход главным механиком завода. Осмотревшись, и поняв, что никого постороннего здесь больше нет, директор подошёл к сидевшему Исрафилову:

– Меня пару дней не будет. Так что останешься пока один.

– Что-то случилось, Фархат? Куда ты собрался?

– Приезжал Арутюнов. С проверкой нашего завода вроде я всё улажу. Только никак не возьму в толк, какого черта его интересует пропавший два года назад сторож. Я уже решил, что накормил всех собак, идущих по этому следу, но видимо ошибся. Думал, что весь измажусь в хлопке, но я ещё и весь в собачей шерсти.

– А он откуда узнал о пропавшем?

– Вот и мне это интересно. Ладно хлопок, излишки, списание, левые деньги, но какое это имеет отношение к ревизорам? Наша милиция обещала мне закрыть оба дела и не связывать пожар с исчезновением. А информация откуда-то идёт, кто-то её ковыряет.

– Может, ты преувеличиваешь? Ну, ляпнул ему кто-нибудь.

– Понимаешь, Арутюнов же не просто обронил мне об этом. Он ещё раз затребовал все документы за позапрошлый сезон и давит на меня этим.

– Поговори с ментами. Поговори с ворами. Кто-то из них будет знать, откуда ветер дует.

– Я этим сейчас и займусь. Занимайся пока производством, а я уехал.

– Все будет нормально, Фархат, – крикнул ему вслед Исрафилов. – Ты так сильно не переживай!

У здания административного корпуса стояли белые «Жигули» – персональный автомобиль вместе с водителем поджидали директора. Аббасов сел на заднее сиденье в душном салоне автомобиля, скомандовал:

– Отвези меня к Насиру в шашлычную.

Заведение Насира расположено в старой части города, где и легковой машине развернуться негде. Раскалённые за сухой солнечный в этих местах день крыши строений дышат тяжёлым жаром. Дома лепятся друг к другу, образуя между собой узкие кривые улочки, тупики, переулки. И везде древний камень! Здесь вы идёте по нему, обходите каменные стены, проходите по каменным аркам и вглядываетесь вглубь оконных проёмов из камня, который руками мастеров собран воедино, чтобы жителям города было тепло зимой, прохладно летом, безопасно в лихие времена. Это уже в послевоенные годы город стал расти за счёт кирпича и бетона. А здесь, в старом городе, камень властвует над людьми, и только время и непомерное человеческое желание резко менять привычный уклад жизни свой и своих соседей смешало часть каменных творений с прахом истории. Это место напоминало лабиринт, и здесь плутали даже люди, неплохо знавшие город. Но водитель Аббасова чувствовал себя здесь, как рыба в воде, потому что часто привозил сюда директора.

– Поезжай к себе домой. Предупреди своих, что едешь в командировку со мной на пару дней.

– Хорошо, Фархат Джевдетович. Далеко поедем?

– По республике немного покатаемся, потом в Баку заедем и обратно. Езжай, заберёшь меня отсюда же через часа три.

– В ночь поедем? – удивился водитель. – Может лучше с утречка?

– Ты лучше меня знаешь, что я не любитель по ночам кататься. Езжай, у нас и так времени под обрез.

– Как скажете!

Машина остановилась у нешироких крепостных ворот, пробитых в увенчанной зубцами стене. Уже здесь, на улице, несмотря на жару, доносились сладострастные запахи свежеприготовленного мяса.

Отпустив водителя, Аббасов вошёл через деревянные ворота внутрь большого двора шашлычной. Постоянные посетители шашлычной Насира любили наслаждаться недолговечными творениями его рук на свежем воздухе, хотя могли бы и спрятаться внутри здания. Самые разные люди приходят сюда за гастрономическими шедеврами, стаканчиком отменного вина и просто, чтобы побеседовать. Это единственное место, где все жители города соблюдают правила хорошего тона, и ни разу здесь никто не позволял себе ругаться или даже на повешенных тонах выяснять отношения.

Хотя именно сюда частенько приходили проводить переговоры, заключать сделки – не всегда законные, но обязательные для сторон. Рядом некогда был городской майдан. По сути: рынок, толкучка. Конечно, именно на майдане люди знают толк в хорошей торговле, ловкой карманной краже, где неопытного горожанина или гостя, желающего сбыть по нужде какую-нибудь вещь, или присматривающего что-нибудь интересное, облапошат в несколько минут.

Правда, после войны майдан уж не тот: не те товары, не тот народ и жулик обмельчал. Но остались ещё закоренелые одиночки ремесленники и торгаши, мелкота, торгующая краденым, вершили ещё здесь свои коммерческие операции и акулы покрупнее. Заходили и авторитетные люди, работники на государственной службе, бывали и воры в законе, какие-то подозрительные личности. Может быть, по этой причине редким случаем бывает посещение этой шашлычной женщинами: это тогда выглядело, как будто слабая горлица случайно залетает на орлиную скалу – здесь становилось излишне тихо, но никто не нападал на беззащитную птицу.

Несколько молодых людей разносили широкие блюда по столикам, и иногда с них попадали на замощённый булыжником двор капли влаги от пахучего, сочного мяса, которые впитывались в землю между камнями или быстро исчезали на горячем булыжнике.

Только здесь можно отведать настоящие блюда, а не «пищу» или «еду»! Когда Фархат подошёл к одному из свободных столиков, около молодого кябабчи27, жарившего в углу на мангале шашлык, стоял сам Насир-муэллим28.

Несмотря на свой возраст (а седьмой десяток жизни почтенный кулинар уже отмечал) почтенный Насир выглядел вполне неплохо: в сияющем белизной поварском халате, мягких сандалиях гостей встречало его всегда улыбчивое лицо. Под широкими, аккуратно подстриженными бровями разместились его добрые карие глаза, встречающие и провожающие приветственным взглядом каждого гостя. Заметив Аббасова, он подошёл к его столу, присел рядом, поздоровавшись.

– О, директор пришёл. Салам, Фархат! У тебя же дел сейчас должно быть невпроворот? Или ты уже разогнал всех хлопководов?

– Салам алейкум, Насир-муэллим! Нет, у ворот моей фабрики и сейчас машин стоит больше, чем молодых барашек по утрам к твоей шашлычной. Но возникли дела, оставил их на Бахрама. Приехал к тебе подкрепиться, с людьми поговорить.

– Эй, Сулейманбек! Принеси-ка нам чайку, – окликнул Насир пробегающего по двору мальчишку с подносом, на котором чудом балансировали большой фарфоровым чайник и пузатые стаканчики на блюдцах. – Посижу с тобой немного, пока своих гостей дождёшься, если ты не против. Ты надолго, чем тебя сегодня угостить?

– Я не очень тороплюсь, так что сам посоветуй: что мне поесть перед долгой дорогой?

– Гостей ждёшь и в дорогу собрался, говоришь? Если так, я распоряжусь, чтобы тебя покормили разнообразно, но не очень плотно. Набитый желудок мешает быстро принимать решения, да и в дороге будет лишним грузом. А где твои гости?

Аббасов коротко бросил:

– Помоги мне сейчас найти своего родственника, Ибрагима. Он мне очень нужен.

Насир удивлённо приподнял свои густые брови и иронично заметил:

– Неужели ты ищешь моего двоюродного внука? Получше гостя себе не мог подобрать на этот вечер? Или ты не того Ибрагима имел в виду?

– Его ищу, Насир. Найди мне его, прошу тебя.

– Последний раз я вас видел вместе у себя здесь года два назад. Не знаю, какие у вас могут быть общие дела. Один – директор завода, уважаемый в городе; второй, хотя он и мой родственник – человек тяжёлый. Родственников не выбирают, с ними живут всю жизнь. Мой единственный грех в этой жизни, что я покупаю баранов без счёта и плачу людям за это живыми деньгами без бумажек. Про Ибрагима говорят, что он за деньги любого человека зарежет легче, чем молодого барашка. Ты уверен, что тебе сейчас нужен Ибрагим?

– Нужен и срочно, Насир. Я без встречи с ним не могу заниматься другими делами.

– Хорошо, я попробую, раз так просишь, – искусный повар отставил в сторону свой чай и отправился на кухню.

Через пару минут мальчишка Сулейманбек выбежал оттуда пулей на улицу, а гостей поить горячим чаем вышел один из молодых поваров.

– Ты же не откажешься отведать со мной по небольшому горшочку пити29? – спросил подошедший шеф-повар у Аббасова, который так внимательно наблюдал, как работает молодой мастер кябабчи, будто готовился наняться к нему в подмастерье. – Я послал мальчишку, он пока поищет Ибрагима.

– Спасибо, Насир-муэллим. Из твоих рук можно и камень сырой можно съесть – всё равно будет вкусно! – пригласил директор присесть мастера за стол.

– Ну, есть мы будем не с моих рук, а из глиняных горшков, но сегодня я пити готовил сам. Принеси нам подачу для моего пити, – приказал Насир подававшему блюдо работнику.

Пока тот к горячим горшочкам поднёс свежие помидоры, порезанный крупно репчатый лук, соленья, сумах30 и чуреки31, Фархат, не удержавшись от аромата, который шёл из приподнимаемой им горячей крышки дымящегося горшочка, для чего пришлось использовать принесённые полотенчики-салфетки, заглянул внутрь.

– Он у тебя получается просто янтарный! Как ты его готовишь, мастер?

Старый повар усмехнулся, показав целый ряд здоровых собственных зубов, покачал головой:

– Я готовлю его так, как учил меня мой дед, вот и вся хитрость. Готовил для себя. Ещё с раннего утра горшки прокипятил! Замочил горох. Потом добавил свежайший бараний жир и кипятил ещё раз уже в обед. Поменял воду в горохе. Отварил каштаны. Горшки промыл, мясо снял с бараньего задка, очистил его. Хотя честно сказать, барашек был такой молодой, что мне над мясом не пришлось долго трудиться. Добавил кусочки мяса, горох, лук, шафран, залил водой, посолил, прикрыл всё это салом и поставил на плиту. Полчаса назад опустили туда каштаны и аль-бухару32. У тебя дома также готовят пити?

– Наверное. Но и цвет не такой, и вкус не тот. Может тебе баранов привозят особенных?

– И бараны с гор, и вода с родников. А как же? Вот скажи, ты в заводской столовой пробовал плов, который ваши повара готовят?

– Ну, ты сравнил, Насир. Там не плов, а рисовая каша с мясом. И готовится всё на газе, а не на открытом огне. Люди не могут тратить на готовку одного блюда по двенадцать часов! Рабочим надо просто прийти, утолить свой голод и опять отправиться на работу. Да и стоит там всё подешевле, чем у тебя!

– Сколько стоит ваш обед в столовой? Или ты там давно не был? – рассмеялся повар.

– Насколько я помню, 60 или 70 копеек.

– Найди человека, который на кухне будет вкладывать в ваши кастрюли и казаны не продукты, а душу – и за рубль на человека ваши рабочие будут питаться также, как и вы все, приходящие сюда. Любое блюдо – это не набор продуктов, но и щепотка души человеческой. Как и в любом деле, директор! Вот, скажи, мясо барашка когда бывает вкусным? Когда он не стоит в загоне и не жуёт пожухлое сено, а когда бегает по склонам со свежей травой. Потому каждый из вас и не скупится оставить у дядюшки Насира свои «трёшки» и «пятёрки». Я плачу за продукты больше, чем люди могут за них выручить на рынке. Но никто из нас на рынок не ходит – нам и так всё привозят, и самое лучшее. А где можно полакомиться лучшим шашлыком, и запить его парой стопок водки или стаканчиком вкусного крепкого чая? У дядюшки Насира!

– Салам, дядя! Салам, Фархат! – поздоровался, но не очень любезно, подошедший к ним немного косивший левым глазом Ибрагим Курбаноглы.

– А, это ты, – мрачно буркнул в ответ на приветствие повар, вставая из-за стола. – Скажу, чтобы и тебе принесли пити. Садись.

– Спасибо, дядюшка. Не откажусь. Да, скажи Сулейманбеку, пусть захватит ещё и бутылку водки. А то директор устал за день, пусть немного расслабится.

Насир покачал головой, но ничего не ответил и направился на кухню.

– Зачем позвал, Фархат? – спросил Курбаноглы.

– Может быть, зайдём поговорить в зал?

– И здесь неплохо. Там жарко, люди вокруг заняты едой, а забор у Насира не прозрачный.

– Как знаешь, Ибрагим. Нам надо что-то делать с капитаном Мамедовым. Он копает дело с исчезнувшим парнем.

– У него такая работа, Фархат. И потом это не моя забота. Я с друзьями своё дело сделал. Ты обещал, что менты это дело замнут. Пожар случился в назначенное время, хлопок ты сбыл по фабрикам, как и хотел. Или что-то не так?

– У меня сидит проверка из Баку. Я с ними вроде обо всём договорился, но теперь и они интересуются делами о пропавшем парне и пожаре. Начальник милиции своё получил, но Мамедов видно что-то нашёл, какие-то следы. Поговаривают, что обещал через неделю-другую кого-то задержать. А мне надо срочно уехать на пару дней из города.

– Вранье, сказки. Два года ничего не могли найти, а теперь найдут? – презрительно ухмыльнулся Ибрагим. – Что можно было найти через столько времени: облезлый хвост умершей собаки? Если бы нашли тело, уже весь город бы знал об этом. Чего ты распереживался?

– Мне не нравится то, что эти два события начинает собирать в одну корзину не только наш уголовный розыск, но ещё и комиссия из Баку. Это не может быть просто совпадением!

Молодой Курбаноглы посмотрел на него с таким пренебрежительным видом, будто перед ним сидел не директор завода, а мальчишка с соседней улицы:

– От нас ты чего хочешь?

– Надо убрать капитана. С ним разговаривать бесполезно, он и начальство не очень-то слушает. Только так, чтобы уже никто не увидел здесь связи с делами по моему заводу. Я заплачу, только сделать это надо быстро, у нас нет времени.

– Это у тебя нет времени, Фархат, а не у нас. Я пока не вижу резона кипишевать. Что я своим братьям скажу? Директор задёргался по непонятной причине, у него температура вдруг поднялась и он теперь бредит? И потом, мента убрать – это тебе не то, что какого-то пацана зарезать как овцу.

– Я же заплачу!

– Заплатишь, понятно! – кивнул Ибрагим. – И сколько дашь?

– Столько же.

– Что? Два с половиной косаря за мента? Ты точно заболел. Или за фраеров нас держишь? Да за эти деньги я соглашусь только на улице фуражку сбить с ментовской головы.

– Хорошо, сколько? – спросил Аббасов.

– Скупой ты человек, Фархат, ох и скупой, – укоризненно покачал головой молодой авторитет. – И как аллах терпит и прощает таким людям как ты этот большой грех? Пять и деньги сразу!

– Ладно. Хоть это и много, но я согласен, – безнадёжно взмахнул рукой директор, понимая, что торговаться бесполезно, да и времени на это у него нет.

– Тогда плати. Ты же говоришь – времени мало.

– Сейчас за мной заедет водитель, я заеду за деньгами и привезу. Ты подождёшь здесь?

– А зачем мне бегать? Водки выпьешь, нет? Пить со мной ты не пьёшь, я пока дядюшкин пити поем. Потом чай попью. А ты бабки вези и езжай по своим делам, раз сильно торопишься. Я тебя задерживать не буду, – пробормотал безразличным тоном Ибрагим, выпив рюмку водки.

– Фархат Джевдетович, – в открытых воротах показалась фигура водителя.

– Вот видишь как хорошо, директор, уже и машина подана, – улыбнулся Ибрагим. – И не забудь за ужин заплатить, когда вернёшься. Бедный дядюшка не должен за нас нести убытки.

– Бедный дядюшка, чёрт бы тебя побрал, – бормотал Аббасов, шагая через двор к машине. Но сказать это в лицо самому Курбаноглы он не мог бы и в более спокойных условиях.

Ибрагим уже честно отсидел положенные ему два года за ношение холодного оружия – все, что смогли вменить ему в своё время при случайном задержании на майдане. Хотя на самом деле, он стоял на «стрёме» во время ограбления. Он должен был стоять на открытом месте, где его было хорошо видно из окон второго этажа квартиры старого ювелира, которого облюбовали в качестве очередной жертвы. Если бы он увидел что-нибудь подозрительное, то ему надо было достать нож, выбежать на перекрёсток, размахивать им поднятой рукой и что-нибудь кричать, чтобы отвлечь внимание на себя.

С перекрёстка просматривались все подходы к дому, где орудовали грабители. Тогда минут двадцать зелёному Ибрагиму показались целой вечностью. Нож за поясом под рубашкой жёг ему кожу. Мимо него проехала полуторка, рядом проходили люди, а он, помня наказ старших друзей, делал вид, что кого-то ждёт. Вот издали сзади, наконец-то, послышался громкий свист и он увидел поднятую руку одного из грабителей, что означало: уходим.

Но именно в этот момент оцепившие майдан со всех сторон милиционеры стали устраивать проверку всех, кто попадался им на глаза, замыкая круг в сторону дома, откуда милиционерам уже и позвонил кто-то из соседей, сообщив о происходящем ограблении. При нем нашли интересный нож. Это был уже не первый его привод в милицию, а потому его решили не отпускать, ограничиваясь исключительно нравоучительными беседами. Два года, проведённые в тюрьме за ношение холодного оружия, не прошли для Ибрагима Курбаноглы даром: они зачлись ему не только в качестве времени искупления перед законом, но и как столь необходимый стаж отсидки для утверждения перед ворами.

В тот день четверо грабителей помогли старику-ювелиру переселиться поближе к аллаху или шайтану, прихватив у него добра больше, чем ожидали. На всю жизнь никаких денег никому не хватит, но даже через два года старшие подельники удосужились кое-что оставить и молодому, но уже проверенному теперь уже авторитету Курбаноглы.

Аббасов привёз пакет с деньгами, заплатил за себя и Курбаноглы, и его машина рванула собирать чужой урожай с хлопковых полей и заводиков по его переработке и очистке республики для Арутюнова и тех, кто стоял за ним в Совете Министров и ЦК Азербайджана.

Ибрагим поднялся из-за стола, переложил в задний карман брюк пакет с деньгами и, поблагодарив дядюшку Насира, направился домой к старшему из воров, Мураду, в той группе, которая теперь его считала своим.

Кечал Мурад, который и действительно был абсолютно лыс в свои почти сорок лет, был дома, когда к нему приехал Ибрагим.

– Очень мне сегодня не понравился директор Фархат сегодня, – сказал Курбаноглы, вкратце передав свой недавний разговор с Аббасовым. – Обычно он слишком наглый, а сегодня сам на себя был не похож. Даже угостил за свой счёт, был мягкий как пластилин, а ты же знаешь – мне часто терпения не хватало, чтобы как-то объясняться с ним.

– Ибрагим, ну не пори хрень, – ответил Мурад. – Будь мужиком, не дёргайся и сам как директор. Аббасов и себе и нам помочь хочет.

– Я тоже так подумал, потому и пришёл к тебе сразу. Думаю, помочь надо, в натуре. Только как это сделать.

– Думает он! Да пошёл бы ты…

– Зачем ты так, брат? Так с людьми нельзя разговаривать. Или я не такой же человек, как ты?

– Помолчи, человек! Думаешь, два года отсидки за то, что рот не открыл, из тебя сделал настоящего мужика? Вот когда лишишь жизни этого самого мента, тогда и будешь рот раскрывать наравне с другими. А таких говнюков как ты, таких засранцев я пока буду затыкать, когда захочу. И выслушивать от тебя непонятно что! Аббасов нас предупредил, что уже не только в городе, но и в Баку знают слишком много. И времени на всё в обрез. Мы делаем свои дела, но за нами не охотились. А теперь я не уверен, что можно разгуливать спокойно по улицам, раз Мамедов что-то учуял.

– Я же помочь хочу. Ты Рауфа знаешь? – обидевшись, спросил Ибрагим.

– Рауфа? Какого ещё Рауфа?

– Мамедова старший сын. Такой пацан: небольшого роста, крепкий. Ещё в школе учится, в 39-ой, недалеко от алюминиевого завода.

– Не помню я его, да и какой нам от него сейчас прок. Значит, мент и живёт на той стороне города, в посёлке Кираз.

– Наверно. Я с ним как-то разговаривал.

– Со старшим, или с младшим? – спросил Кечал33 Мурад.

– С сыном, Рауфом. Так, поточили лясы. Он у меня все спрашивал, где я свой нож взял – помнишь, ещё тот, что ты мне дал уже после моей отсидки, после дела с ювелиром. Тянется к оружию.

– И что, ты ему сказал, как он тебе достался?

– Мурад, ну я же не дурак! Если бы я сказал, он мог бы отцу проболтаться.

– Хорошо ума хватило. Так, сидим теперь и думаем, как этой птице голову свернуть. Так чтобы и любая больничка ему не помогла. Надо чтоб он сдох. Снимешь с него шкуру? Мочи хватит?

– Это как, надо будет и кожу с него снимать? – изумился Ибрагим.

– Да, как кору с дерева ободрать. Говорю, что ты ещё зелёный как яблоко. На кой хрен мне его шкура? Я её на стену себе не повешу. Ты думаешь тем же, на чём сидишь. Да, и бабки Аббасова положи сюда, – постучал костяшками пальцев по столу Мурад.

– Вот пакет, я сразу тебе хотел его отдать, – пожал плечами Ибрагим. – Директор хотел дать в два раза меньше.

– Сегодня нам и этот куш сгодится. Не каждый день жирные старики-ювелиры попадаются. Ещё придётся жопами повертеть, чтобы их отработать. Да так, чтобы самим под пулю ментовскую не угодить. Если слегка не повезёт, так это если служивый будет таким же косоглазым как ты. А совсем будет плохо – если он в тебя ещё и попадёт. Дело вот в чем, зелёный. Мамедова убрать надо. Но убрать так, чтобы не настали для нас всех плохие дни. И не вплетать сюда директора. Нам лишний шум не нужен. Вот и подумай, где и как это сделать по-быстрому. Не хочу тебя совсем обс… ть, но все дело в твоей голове. У меня-то она есть, понимаешь? И хожу я сейчас на свободе потому, что дела делаю с головой, братьев своих не подставляю. Убрали мы этого барана Гаджи, как и просил два года назад Аббасов, так аккуратно, что и подкопаться было некому. Только ты и крутился вокруг него весь день, но ты же его и пальцем не тронул. И мне казалось, что все неплохо, поскольку, думаю, хватка у меня есть, что ещё надо, стало быть – все в порядке. А теперь Мамедов замаячил со своими расследованиями, понимаешь? Значит, где-то пошёл прокол. Между ребятами и тобой в тот день связи никакой не должно было быть, если ты нигде не проболтался. Вот и думаю я, мозгами шевелю, не ты ли виноват, что мы можем по самые брови в говнище оказаться? Откуда эта невезуха?

– Да ты что, брат! – испуганно обронил Ибрагим, понимая, к чему могут привести такие выводы старшего товарища. – Я никому и ничего!

– Не могу я себе позволить чёрной полосы сейчас, ни себе, ни друзьям моим. Я верю, что может ты никому ничего и не рассказывал. Вот теперь надо думать, как избежать скверных новостей. И клювом не прощёлкать. Тормозить – себе дороже может выйти.

– Ещё бы, брат, – сказал подуспокоившийся Курбаноглы, – дело надо сделать и пулю не схлопотать. Этого все боятся. Но ты скажи, что делать и всё будет в норме.

– Может быть, всё и будет в норме, а может, и нет. Может, с тобой в норме ничего не будет. Я вообще-то не хочу, чтобы этим делом кого-то зацепило и протащило до суда. Давай подумаем. Мальчишки труп не нашли, иначе бы мы об этом знали. Аббасов был бы точно в курсе. Ты целый день тогда бегал за Гаджи Исмаиловым, чтобы дать знак нашим, когда будет подходящий момент. Значит, если убийства никто не видел, то засечь могли только тебя. Я поговорю с нашими парнями сам. А ты пока иди.

– Мурад, – сказал Ибрагим, покосившись на пакет на столе, – мне бабки нужны. Я долго парился, а жить на что-то надо.

– Малец, ты часом не рехнулся? У тебя что, жена имеется, дети есть просят? Нет дел – иди мясо жарить к своему дядюшке. Он же тебя звал, ты сам рассказывал. Насир человек не бедный, всю жизнь работал и готовит здорово. Вот родственник пусть тебе и помогает. Но ты же гордый, как это кто-то увидит такого авторитета за мангалом. Или на кухне стряпающим за рабочим столом. Был бы толстым и накормленным всегда! Не отработав – эти деньги тратить нельзя, а кормить тебя за свой счёт я не намерен. Ты вышел – свою долю получил, тебя не обидели. И в тюремной хате за тобой был присмотр. Вот смотрю я на тебя иногда и всё задаю себе вопрос: я того парня выбрал? Мы с братьями его берём, но я не знаю – в этом Курбаноглы я точно не уверен. Не могу сказать, что в тебе не так, просто знаю – не тот ты пацан. Но все равно мы тебя берём. И если ты в натуре будешь не таким, чтобы с нами схлестнуться на всю жизнь, то мы вместо нормального мяса будем всё остальное время жрать одно свиное сало. А это неправильно для вора и мусульманина, понимаешь? Нет, на тебя мне может и наплевать, что там у тебя в твоей безмозглой голове. Хочешь жить по своим правилам – живи, мы как-то и без тебя обойдёмся. Но уж лучше мы обойдёмся без тебя, без твоих про… в в важных вопросах, чем самим в говно вляпаться. Я за свою жизнь уже этого нажрался – по горло. И прос… ть больше ничего не хочу. Аббасов – наша кормушка. От него много кто кормится. А обижать дойную корову никому нельзя. Иди, думай лучше, как мента свалить. Утром встретимся на майдане. И поглядывай вокруг – за тобой и хвост может быть.

– Конечно, Мурад! Прости, если что не так сказал.

– Иди, там разберёмся дальше.

Утром они встретились на майдане. Ибрагим остановился шагах в шести от Кечал Мурада, пока тот делал вид, что выбирает себе что-то из одежды у одного из спекулянтов. Тот, зная, что за покупатель стоит перед ним, удивившись немного, готов был сделать авторитету любую скидку, чтобы только не нарваться на неприятности:

– Ладно, Мурад. Мне этот батник обошёлся в тридцатку, так тебе и отдам. Посмотри, прикинь как тебе идёт. И цвет твой!

Авторитет улыбнулся и подпёр собой железобетонный электрический столб, разглядывая вещь со всех сторон:

– Никогда не поверю, чтобы еврей отдал вещь за те же деньги, что и купил! Ладно, вот тебе тридцатка, кидай в пакет.

– Ну что ты, Мурад! Вот держи.

Качал Мурад, блестя лысиной и солнцезащитными очками, взял красочный пакет с надписью «rodeo» и изображённым ковбоем на лихом мустанге из рук спекулянта и повернулся в сторону Курбаноглы:

– Салам, Ибрагим, – крикнул он не громко, но так, чтобы всем окружающим было слышно это обращение к случайно встреченному знакомому. – А ты здесь что забыл?

– Салам, Мурад, – ответил на ходу Курбаноглы, подходя и протягивая руку в приветствии. – Да вот батарейки сели в приёмнике, никак не найду. А в магазинах таких нет. Тебя можно с обновкой поздравить?

– Да, спасибо. Я видел твои батарейки вчера в универмаге, – Мурад поднял к глазам часы на руке. – Пока рано, универмаг ещё закрыт. Пойдём пройдёмся, подождём пока откроется.

– Давай, брат.

Отойдя подальше от толпы продавцов-покупателей, Мурад продолжил уже в полголоса:

– Смотрел, никого не было за тобой?

– Никого не заметил, – сказал Курбаноглы. – Я с пяти утра на ногах, уже успел устать. Все думал, как дело провернуть, не спалось что-то.

– Я думал, ты по ночам или девчонок обнимаешь, или просто подушку. Меня в твоём возрасте по ночам было удержать трудно. Но я рад, что ты и верхнюю половину тела пытаешься использовать с толком.

– Все шутишь?

– Нет, издеваюсь. Жалко мне тебя, молодого и безмозглого.

На улице, по которой они проходили, шла стройка, огороженная забором. Около него крутился неуклюжий толстяк в рабочей синей робе, с металлическим ведром, измазанным уже раньше то ли чёрной краской, то ли смолой. Рабочий повернулся к ним спиной и стал разглядывать высокую деревянную стену. Упёр руки в толстые бока. На заборе были нацарапаны чем-то острым нецензурные слова. Буквы выглядели достаточно коряво, но их полуметровая высота была видна издали. Рабочий поставил ведро на тротуар, нагнулся, достал оттуда какой-то инструмент, кажется стамеску, и стал стачивать надпись.

– Вот бы мне так стирать с чужих мозгов всякую глупость, – сказал Мурад. – А то ни на кого положиться нельзя – опрёшься в больную голову. Я был молодой как ты, так тоже думал – откинусь, мне кроме денег и баб больше ничего не нужно будет. А знаешь, что я делал, когда вышел на свободу? Продрых два дня подряд. Спал бы и спал. Но человек не может просто есть, спать и лапать женщин, если в его голове что-то хоть есть стоящее. Мне всегда думается, как бы денег срубить. Можно откинуться и жить дальше, как все остальные. А я не могу. Если ты попал за решётку, знаешь за что, и с каким багажом ты оттуда выходишь – не расслабляйся, действуй. Или иди махать рубанком над государственным забором, как этот синий жиртрест. Тебе пока фартит, с рук многое сходит, но это же может и закончиться. Ладно, слушай меня – тебе не повредит. Ты знаешь моего родного брата, Муслима – он мужик неплохой, хотя бы тем, что много не болтает. Утром идёт на работу на свой масложиркомбинат, или после обеда – во вторую смену. И пока он там свою жопу рвёт, горбатится на семью весь в масле и поту, его жена шлёндрает по городу и с кем-то спит. А я иногда по вечерам у них телек смотрю, могу пива принести на футбольный матч. Мы смотрим футбол, он иногда нянчится с сыном, но про жену молчит. Они поженились, когда я срок мотал. Я как-то пытался ему сказать, что так нельзя себя вести мужику, а он мне говорит: «Слышишь, ты её не трогай, ладно? А то сболтнёшь ей что обидное, она и сбежит от меня. А что я потом сыну скажу? А так она к десяти каждый вечер возвращается домой». Как тут его не послушать?

– Я что-то не совсем пойму, зачем ты мне это рассказал, – озадаченно сказал Ибрагим. – Нет, я понимаю, что раз ты рассказал мне такое, то ты мне доверяешь…

– Вот и я о том же. Ты ввязался с нами уже не в одно дело. Проблема моего брата – это его проблема, он сам с ней справляется. А наши проблемы – это проблемы общие. И «не путай свою личную шерсть с государственной»34, как говорил товарищ Джабраил35. Сейчас ведь дело не в деньгах. Я не о них говорю.

– Я с тобой согласен, я тоже самое думаю, Мурад. Я тебе нужен, хочешь меня видеть в этом деле – и я буду.

– Тогда пошли на остановку, дальше поедем на троллейбусе.

Подошёл троллейбус, который шёл в посёлок Кираз. Они встали на задней площадке. На следующей остановке двери открылись, и к ним, пошатываясь, стал подниматься пожилой ханыга в дорогом, но грязном костюме и в таком же состоянии некогда кипельно белой рубашке, тяжело приподнимая своё тело вверх и по салону с помощью поручней. Было заметно, что он не брился уже несколько дней. Синяк на лбу уже потерял свою красноватость, и отливал уже некоторой зеленцой. А вот к уху кто-то приложился недавно, так что и кровь не успела запечься как следует, стекая на воротник рубашки. Обнаружив свободную троллейбусную скамью, на которой никто не сидел, он опустился на неё тяжело, схватился за находившийся перед ним поручень рукой со сбитыми в кровь костяшками и уснул. Кондуктор посмотрела на него тяжёлым взглядом, но даже не стала беспокоить очередным призывом: «Покупаем билетики, не допускаем безбилетного проезда!»

– Неплохо ему досталось, – сказал Ибрагим, улыбаясь. – Интересно, кто это его так.

– Думаю, он просто упал. У меня отец так домой являлся в день получки, и как раз в такое же время дня. После работы деньги получит в кассе, и если матери не удастся его перехватить прямо с проходной, то до аванса мы голодали. И он ведь знал, как можно убраться с работы мимо проходной! Мать брала нас с собой, и мы ждали его до самого последнего выходящего человека. И вот тогда мать уже начинала волноваться и заставляла нас бежать вдоль забора завода, чтобы перехватить его. Если поймать его не удавалось, то мы оставались без денег. А когда возвращался – выглядел так же, как и этот тип. Вечно где-то падал, а потом перед обедом возвращался домой. Хорошо, что у нас здесь нет вытрезвителя. А может и плохо, не знаю. Долго он не протянул, умер, так и не дотянув до пенсии. Нам пора выходить.

Прошло около десяти минут, когда они добрались до предпоследней на этом маршруте остановки. В этом посёлке жили те, кто и работал на алюминиевом заводе. В основном здесь стояли четырёхэтажные кирпичные дома. Посёлок от завода отделяло огромное поле, которое пересекала одинокая железнодорожная колея. По ней вагонами доставляли на завод глинозём, а вывозили готовые алюминиевые чушки. За заводом, вдалеке белыми конусами возвышались Кавказские горы.

– Видишь дом напротив остановки? Здесь и живёт наш дорогой сотрудник, товарищ Мамедов. Его квартира на третьем этаже. Видишь, на балконе стоит прислонённый к стене мопед? Он стоит вертикально. Это и есть его квартира. Три комнаты, так что окна выходят и во двор. Я перейду улицу и поеду на троллейбусе обратно. Подожду тебя в кофейне на майдане, а ты походи вокруг, осмотри всё вокруг. Тебе пригодится, а моей лысине лучше здесь не появляться – могут запомнить.

– Хорошо, Мурад, – согласно кивнул Ибрагим. – Может это и хорошо, что он устроился на окраине города, а не в центре.

– Может быть. Тогда дождись моего отъезда, а потом и сам перейдёшь на ту сторону улицы. И не пей, пока с ним не покончим, а то от тебя вечером водкой разило, как от моего папаши.

Кечал Мурад с пакетом в руке пошёл на остановку напротив. Курбаноглы, бросив ещё раз взгляд на балкон Мамедовых, стал дожидаться, пока очередной троллейбус захватит с собой Мурада. Его взгляд был настолько мгновенным, что глаза не успели зафиксировать появившуюся у мопеда тонкую невысокую фигуру Рауфа Мамедова. Он учился в десятом, выпускном классе, а занятия у старшеклассников начинались во вторую смену. Отец был на работе, брат в школе, мама тоже, так что дома он был один. Рауф посмотрел вниз и заметил на остановке через дорогу знакомое лицо – это был Курбаноглы. Тот самый, у которого летом, во время каникул, он увидел в парке в руках необычный красивый нож. Таких не продавали в магазинах, даже в «Охотнике и рыболове» ничего подобного не встретишь! А как ловко тому удавалось этот нож с размаху бросать в стволы деревьев!

Он хотел было сначала окликнуть Ибрагима, просто помахать ему с балкона рукой, но потом как-то стушевался: с Курбаноглы его ничего, кроме той встречи в парке, не связывало. И разница в возрасте была большая. Рауф встречал его как-то пару раз в городе, но повода для продолжения знакомства он не находил. Интересно, что он забыл в рабочем посёлке? Приехал в это время кому-то в гости, или уезжает? Если только приехал, то чего вдруг застыл на остановке; если уезжает в город, то почему не переходит на противоположную остановку? Вот и троллейбус подошёл, а он словно ждёт чего-то. А, вот сдвинулся с места. Идёт к ним во двор дома?

С балкона Рауф попал в большую и очень светлую комнату, которая служила их семье гостиной, перешёл в коридор и оказался в детской – комнате его и младшего брата Саида – со своим балконом, где стоял велосипед. Со второго балкона он выглянул во двор внизу и увидел, как действительно Ибрагим остановился и стал оглядываться. Двор был огромный, окружённый со всех сторон такими же однотипными домами с детскими площадками, скамеечками, дорожками. Там отдыхали несколько стариков, ходили женщины с детскими колясками, бегала ребятня. Напротив была огороженная своим забором территория ПТУ алюминиевого завода. Что же он ищет?

Вот Курбаноглы поднял голову вверх, в сторону их дома. Зачем-то Рауф опустился под перила балкона, так чтобы его не было заметно снизу. Из их двора одна из дорожек вела к училищу – по ней Ибрагим и направился. Рауфу он больше был не виден, поэтому, рассудив, что в любом случае Курбаноглы появится на остановке, парень вновь вернулся на балкон, выходящий из гостиной и стал его там поджидать. Кроме троллейбусов, отсюда можно было уехать лишь на маршрутном такси или легковой машине, обычном такси. Так или иначе, надо было выйти к той же остановке на улице. Зачем он решил высматривать этого случайного знакомого? Затем, что в шестнадцать лет мальчишкам иногда хочется поиграть в детектива, почувствовать себя Шерлоком Холмсом. Да и вёл себя Ибрагим как-то странно. Вот же он, появился на остановке, где останавливается транспорт, идущий в город, и явно опять смотрит на их балкон!

Зазвонил звонок на входной двери их квартиры – это мама и младший брат вернулись со школы. Мама работает преподавателем математики и завучем, а Саид учится в четвёртом классе той же 39-ой школы. И детектив уже успел забыть о своих наблюдениях: надо им открыть дверь, встретить:

– Ма, привет! Привет, братишка!

– Привет, сынок! Забери у меня эти тетради, отнеси на стол в гостиной, – попросила Рауфа Лена Мамедова. – А я пока побегу на кухню, приготовлю вам обед.

– Рауфчик, а ты мне велик починил? – крикнул младший брат вслед Рауфу.

– Нет, мне папа для этого нужен, – ответил уже из гостиной Рауф. – Потерпи до выходных, там что-то со звеном на цепи, я один не справлюсь, Саидка.

– Ну вот, опять до выходных! А я кататься хотел с ребятами сегодня.

– Саид, не обижайся на брата, лучше включи мне свет в ванной! – попросила Лена, уже сменившая туфли на пару женских тапочек и по натёртому до блеска паркету забежавшая в совмещённый санузел.

– А можно мне пойти погулять, мама? – попросил Саид.

– Иди мыть руки, переодевайся; пообедаешь – тогда и пойдёшь, – ответила Лена, выйдя из ванной.

– Мам, напора нет, вода закончилась!

– Ну вот, беда с этой водой. Сейчас я тебе полью. Рауф, ты уроки приготовил?

– Да, Елена Рустамовна, ученик Мамедов все задания выполнил, – пошутил старший сын.

– Тогда тоже мыть руки и за стол, ученик Мамедов. А я покормлю вас, повыгоняю и немного приберусь в квартире. А то ваш чистюля-отец выгонит меня из дома или запретит выходить на работу. Он только и ждёт повода заставить меня сидеть с вами дома.

– Правильно! Женщина должна присматривать за очагом в семье и маленькими детьми! – вспомнил Саид с улыбкой отцово изречение.

– Это вы у нас маленькие? Один в следующем году будет поступать в институт, а второй уже сегодня готов отобрать у него мопед! А могли бы и мне помочь по дому.

– Мамочка, убираться по дому и готовить – это не мужская работа, – заметил Рауф.

– Сейчас кто-то из этих мужчин у меня получит половником. Нет, я лучше папе позвоню, пожалуюсь на его наследников!

– Нет, только не звони папе! – воскликнули младшие Мамедовы в один голос.

– Не буду, ешьте, давайте, мои мужчины, – усмехнулась Лена, протягивая им дымящиеся тарелки с курицей и лапшой. Надира Мамедова дома все побаивались и уважали.

Дети поели, собрались выходить и перед уходом, как и всегда, забежали на кухню поцеловать Лену. Они вышли на лестничную площадку, закрыли за собой дверь. Щелчок стандартного английского замка дал знать, что двери заперты и Мамедовы-младшие спустились с третьего этажа во двор дома. Саид, увидев во дворе своих соседей-ровесников, побежал им навстречу на импровизированную футбольную площадку, а Рауф не спеша направился в школу. Проходящему мимо домов по асфальтовым дорожкам Рауфу день не казался чем-то необычным, а был наполнен радостью спокойной жизни вместе со своей семьёй, друзьями и одноклассниками. Он уже и забыл про Курбаноглы. Не потому, что память его была коротка – продолжение дня обещало в себе иные события, как казалось в этот миг, более важные для него.

Класс, в котором учился Рауф Мамедов, был обычным для кировабадской школы. Здесь за десять лет учёбы и отношений между детьми сформировались свои лидеры, двоечники, середнячки. Он не претендовал на высокий уровень в учебной иерархии, но почти с первых дней стал осознавать, что работа и социальный статус его родителей неумолимо сказывается и на его положении. Отец – офицер милиции, работает в уголовном розыске города; мама – преподаватель и завуч в этой же школе. Да и его собственная устремлённость быть неформальным лидером в классе (не вычурная, для отчётов пионерского звена, а несколько теневая, когда твоё мнение, высказанное однажды вызывает искреннее чувство уважения и интереса к тебе как личности у одноклассников), которое, в общем-то, можно было не замечать и игнорировать, если бы это поведение вызывалось желанием показаться эксцентричным. Но именно искренность в отношениях со сверстниками, его спокойствие и немногословность и сделали его центром внимания и гордостью учеников.

В классе он сидел в центре, за третьей от стола учителя парте вместе со своим другом Тимаковым Юрой. У Тимакова отец был кадровым военным, семья переехала в Кировабад только год назад. Юра, в отличие от Рауфа, был высоким, статным юношей, но его природная застенчивость и желание найти с собеседниками исключительно мирные способы разрешения конфликтных ситуаций иногда играли с ним злую шутку – и это несмотря на то, что от удара кулака этого парня лопались тяжёлые набитые песком тренировочные мячи в спортзале. Детский мир, прикрытый часто завесой от взрослого мира, достаточно жесток и эгоистичен, ибо только в подростковом возрасте, и даже раньше, человек начинает определять для себя понятие нравственности. Местным парням почему-то не понравилось, что высокий новичок из-за своего роста и мощной фигуры всегда ставился преподавателями во главе школьных мероприятий и решили устроить ему обструкцию, задевая мелкими уколами и высмеивая на глазах у всех обидными прозвищами, пользуясь полным незнанием Юрой азербайджанского языка. Ему никогда не могло прийти в голову, что можно первым ударить кого-нибудь. Или выяснять отношения не в равной борьбе, исподтишка. Рауф сразу понял, с кем имеет дело, какой человечище этот новый одноклассник и объявил в классе, что тот, кто ещё раз позволит себе обидеть Тимакова – будет иметь дело с ним лично. Это сразу изменило ситуацию, и Юра, поняв, откуда ему пришла поддержка, отвечал Рауфу своим полным расположением.

Даже то обстоятельство, что часть из поклонниц Мамедова (а таких среди девчонок «А» класса было множество) стали отдавать пальму предпочтения его новому другу и подопечному, никак не сказалось на их взаимоотношениях. Они оба прекрасно понимали, что женское внимание им по жизни уготовано судьбой, и не позволяли своей дружбе подвергаться испытаниям из-за красивых глаз и девичьих вздохов. На самом деле и в классе, да и в школе большинство азербайджанских, армянских и ребят других, не таких многочисленных в республике национальностей, с молоком матери и устоявшимся в семье поведением своих отцов дома впитали в себя уважение к слабой половине человечества, вне зависимости от возраста и красоты. Хотя подростки в определённом возрасте не всегда склонны быть образчиком галантности, и позволяют себе слова и поступки, за которые впоследствии им бывает стыдно; если только окружающие не закрывают на это глаза или не поощряют такое поведение, которое может стать для них естественным и единственно приемлемым. В этом возрасте, кроме того, самым страшным становится понятие «колеи». Выбивающегося из натоптанной границы общей дороги зачастую воспринимают чужим, и взрослеющему подростку ничего иного не остаётся, как либо свалиться обратно в колею привычной для всех жизни, либо терпеть и отбиваться от окружающих до самой смерти. Правда, привычные, а потому затёртые до дыр представления о справедливости не позволяют людям действовать абсолютно беспристрастно и в своих требованиях исходить из того, к кому они обращены. Только неординарные учителя да ещё немногие адекватные родители могут разрешить себе роскошь индивидуального подхода к детям.

Учителя старших классов, с учётом того, что Елена Мамедова работала в их школе, пытались сделать из Рауфа отличника, но четвёрки и очень редкие пятёрки были его пределом. Троек ему старались не ставить, но и без них никак не обходилось. Сам же юноша, понимая, что его способностям в учёбе есть вполне определённые границы, мешало при общении даже некоторое косноязычие, и любые натянутые усилия преподавателей не позволят ему войти в клуб формирующейся классной элиты по признаку учёбы на «отлично», не входил из-за этого в состояние подавленности и больше внимания уделял своей физической подготовке и неформальному общению в школе. В конце-то концов, его отец тоже не был в своё время отличником в учёбе, но это не помешало ему стать опытным следователем! А почему у него это не должно получиться? А сын решил идти по стопам отца.

Вечером семейство Мамедовых собралось в гостиной после ужина. Для комнаты в семнадцать квадратов – слишком громкое название, но в их микрорайоне это было нормой. Квартиру они получили уже давно, и в единожды ремонтированной комнате стены были оклеены светлыми жёлтыми обоями, уже не раз испытавшими на себе творческие художнические порывы Рауфа и Саида. Видавшая виды мебель состояла из стенки, в которой под полками для книг стоял цветной телевизор, старого кресла с продавленными исключительно Надиром пружинами (он и сейчас сидит в нём и перелистывает какие-то документы), обеденного стола и четырёх стульев вокруг него, три из которых заняты Леной, проверяющей школьные тетради, и сыновьями, делающими уроки на завтра. Ещё два стула сиротливо стояли у стены по бокам от окон и балконной двери.

Оторвавшись от бумаг, Надир наблюдает за детьми. Рауф склонился над учебником физики с лицом сурового индейца и даже что-то шепчет, пытаясь выучить наизусть какой-то параграф. Лицо его сосредоточенно, резкий профиль лица напряжён. Он трудится со всей той серьёзностью, которую привносит в каждое своё занятие. Сидящий прямо, как на уроке, Саид посматривает на брата и колдует карандашами над альбомом: завтра урок рисования. Интересно, что им задали? Домик с изгородью, цветущий сад или полёт космонавта на другую планету? Видно, задание непростое, потому что цветные карандаши из новой, только что открытой коробки уже все покрыты следами его маленьких острых зубов.

– Ты что рисуешь, сынок? – спросил отец.

Вопрос задан в упор, и он от неожиданности сначала сосёт карандаш, вытаскивает его изо рта весь блестящий от слюны; потом карандаш опять замирает во рту, а Саид, повернувшись к Надиру, нахмурил брови и как рядовой, с которым его командир вдруг решается найти общую тему для разговора, пожаловался:

– Нам сказали нарисовать самое красивое место в городе, а я не знаю, что мне выбрать.

Он не уверен в том, что же ему выбрать для рисунка, ведь в Кировабаде так много красивых мест! Зародившиеся сомнения у одного члена семьи всегда влекут за собой такие же чувства у других, теперь они уже распространились на каждого из членов семьи Мамедовых.

– Нарисуй наш центральный парк с фонтанами, – предлагает отец.

– Нарисуй горы, их ещё видно за окном, – говорит мать.

– Нет, лучше мавзолей Низами, – утверждает брат.

– Ну вот, вы меня сбили, и теперь я вообще не знаю, что мне выбрать! – Саид был готов расплакаться. Он и рад был бы переложить бремя выбора на каждого из них, но как теперь выбрать, если мнения отца, матери и старшего брата для него авторитетны, но при этом не совпадают между собой!

Обсуждение пришлось отложить. Раздался металлический звон за входной дверью, а затем в дверь постучали: несмотря на наличие электрического звонка, так к ним наведывались только соседи сверху, молодая азербайджанская пара.

– Сиди, отдыхай, я открою, – отозвалась Лена. – Они опять за водой. Если она идёт.

И действительно, соседи то ли не успели вовремя набрать в ванную воду, либо просто плохо прикрыли сливное отверстие и остались без живительной влаги. В посёлке вода редко поднималась выше третьего этажа, да и то с перебоями. Мамедовы сдружились с ними и были даже приглашены на обрезание первого и пока единственного их малыша-карапуза, который в свои три года категорически отказывался говорить на русском языке и только для Мамедовой, в семье которой говорили равно на обоих языках, делал иногда исключение: он открывал входную дверь в свою квартиру и кричал сверху вниз на весь подъезд: «Ленин (просто Лена у него почему-то плохо получалось), у тебя кушать есть, … твою мать? Мама мине не кормит!». Понятно, что после такого пронзительного и колоритного объявления Лене ничего другого не оставалось, как быстренько подняться к юному соседу с каким-нибудь блюдом и, приняв извинения от его пунцово-красной от смущения молодой мамы, а затем спускаться на свою кухню и готовить новую порцию обеда для своих мужчин.

Тут же зазвонил телефон, стоявший на высокой тумбе в коридоре, так что Надир был вынужден подняться и пройти в коридор, захватив с собой стул. Поздоровавшись с гремящими вёдрами в ванной соседями, он захватил телефонный аппарат свободной рукой и сел подальше от шума в коридоре, ближе к гостиной.

– Алло! – мужской голос звучал чуть приглушённо, были слышны автомобильные гудки, из чего Мамедов сразу сделал вывод, что звонили с телефона-автомата.

– Да, я слушаю, – ответил Надир.

– Это капитан Мамедов?

– Да, я вас слушаю! Кто это?

– Это Курбаноглы Ибрагим.

– Кто-кто? Курбаноглы? – удивлённо переспросил капитан.

– Да, капитан. Я знаю, где находится труп Гаджи Исмаилова, и могу сейчас показать это место. Вы ведь ведёте его дело?

– Это что, шутка? И почему ты звонишь мне домой?

Из гостиной выглянул Рауф:

– Пап…

Надир строго помахал ему указательным пальцем и показал рукой: скройся в зале. Рауф послушно исчез.

– Завтра труп может исчезнуть, а это недалеко от вашего дома. У второй железнодорожной стрелки перед въездом на алюминиевый завод. Приходите прямо сейчас, я вас там подожду, – собеседник положил трубку.

– Алло, алло! – но в ответ лишь прозвучали гудки отбоя.

Мамедов встал, положил телефонную трубку на корпус аппарата, поставив последний на освободившийся стул. В передней уже стояли соседская пара с полными вёдрами, которых уже криком вызывал их малыш сверху:

– Ана, ата36!

– Извините нас, Надир. Мы ещё пару раз спустимся к вам, пока есть вода, наберём несколько вёдер, – попросил сосед.

– Да, конечно, а зачем ещё нужны соседи? – улыбнулся в ответ Мамедов, но Лена про себя заметила, что мысли мужа уже где-то далеко.

– Что-то случилось, Надир? – спросила она, дождавшись, пока соседи выйдут на площадку подъезда.

Капитан сам пока не мог разобраться – случилось ли что-нибудь или нет? Звонок в это время от самого Курбаноглы на домашний номер телефона, которого он собирался допросить как раз завтра, конечно, не мог не насторожить. Откуда ему стало известно, что теперь он ведёт дело по исчезнувшему парню? Ну, предположим, это не самая большая утечка из уголовного розыска. Откуда у него домашний номер телефона? Ну, предположим, для человека, который хочет изложить какую-то следственную тайну или покаяться в совершённом преступлении, найти его телефон тоже не архисложная задача. Откуда он знает, где находится труп Исмаилова? А вдруг, чем шайтан не шутит! Времени на раздумья нет, может передумать…

Через мгновенье он ответил:

– Нет, ничего, Леночка. По работе, мне тут надо выйти недалеко. Если буду задерживаться – я перезвоню.

– Хорошо, дорогой. Просто ты что-то встревожен.

– Пап, – в коридоре вновь появилась голова Рауфа, – а кто звонил?

– Сынок, помоги лучше пока брату с рисунком, – строго отозвался отец, – а сейчас мне надо быстро собраться и идти.

– Я просто хотел рассказать…

– Потом, Рауф! – крикнул уже из спальни Мамедов. – Я же сказал – после!

– Мам, – уже шёпотом окликнул стоявшую рядом маму Рауф, – я ему просто хотел рассказать, что сегодня…

– Тсссс, – приложила свой палец к его губам Лена. – Не зли отца. А то мы с тобой оба получим. Он выйдет – ты пока расскажешь мне. А потом мы с ним поделимся твоей новостью.

Мамедов быстро облачился в гражданскую одежду и выскочил из квартиры. Растерянный Рауф хотел было снова его остановить, но ничего не успел для этого сделать. Передняя уже опустела, хлопнул замок. В замочной скважине лишь покачивалась связка ключей отца. Парень подошёл к дверям, ведущим в гостиную. Лена встревожено посмотрела ещё раз на сына:

– А с тобой-то что? Рассказывай, что ты хотел сказать отцу?

В это время входная дверь открылась, и соседи вновь занялись заполнением своих вёдер водой. Наконец, они всё же ушли.

– Ты не расслышала, когда папа говорил по телефону, он называл фамилию того человека с кем говорил?

– Я не расслышала, сынок. Я была рядом с соседями, а они разговаривали и вода шумела.

– Я, кажется, слышал, что он переспросил его фамилию: Курбаноглы. Но точно не разобрал.

– И что? Я даже не прислушивалась к его разговору.

– Понимаешь, когда вас всех не было дома, почти перед вашим приходом из школы днём, я видел у нашего дома человека, которого зовут Курбаноглы Ибрагим.

– Хорошо. А что тебя встревожило? Откуда ты его знаешь, это твой знакомый?

– Он смотрел на наш дом. Мне даже показалось – на наши балконы. Сначала с улицы, с остановки. А потом зашёл в наш двор, и оттуда смотрел.

Тревога передалась уже и Лене:

– Может это тебе показалось? Так кто этот мужчина?

– Нет, он точно смотрел к нам. Я ещё хотел рассказать папе, а потом просто забыл. Это парень, ему лет двадцать пять. Я как-то с ним в парке летом познакомился. Увидел у него очень красивый нож, мы просто поговорили и всё.

Алла бросилась на один балкон, потом на другой: на улице было уже достаточно темно, понятно, что Надира нигде не было видно.

– Мам, я знаю, что нарисую! – выбежал к ней на балкон Саид. – Я «бутылочный дом» нарисую, он же красивый? А ты чего здесь стоишь?

– Ничего, пойдём в комнату, – схватила его за руку Лена и усадила вновь за стол. – Садись и рисуй, ты очень хорошо придумал! Рауф, найди в телефонной книге номер Юсуфа.

– Сейчас, мама, сейчас, – заторопился Рауф. – Вот он.

Лена выхватила у него из рук телефонную книгу и стала стоя на коленях перед стулом в передней набирать поворотом диска указанный номер, подчёркнутый шариковой ручкой. Рауф нервно наблюдал за ней, потом схватил с полки в коридоре фонарик и принялся обуваться.

– Не смей! – крикнула мать. – Иди к Саиду!

– Я поищу его. Хотя бы около дома…

– Не смей! Иди в комнату! – никогда до этого Рауф не слышал такого гневного окрика от матери, а потому подчинился безропотно.

Трубку взял Юсуф Иманов.

– Юсуф, это Лена… Да, это я… Нет, он только что выбежал из дома. Он минут десять назад с кем-то говорил по телефону, а Рауфу послышалось, что звонивший был какой-то Ибрагим Курбаноглы… Я не знаю, сыну так послышалось. А потом Рауф мне сказал, что он же днём крутился возле нашего дома и высматривал снаружи нашу квартиру… Может и ошибся, может совпадение – я не знаю… Я не слышала сама этот телефонный разговор… Он просто выбежал, сказал, что будет где-то недалеко и что позвонит, если задержится… Я не знаю, Юсуф! Что нам делать?… Хорошо, мы будем ждать дома.