Читать книгу Эркюль Пуаро и Убийства под монограммой - Софи Ханна - Страница 7

Когда мы с Пуаро вошли в столовую отеля «Блоксхэм», я едва взглянул на собравшуюся там большую толпу людей. Моим вниманием всецело завладела сама комната, поразившая меня своим великолепием. Остановившись в дверях, я поднял голову и начал рассматривать высокий узорчатый потолок, обильно покрытый какими-то эмблемами и резьбой. Было странно думать, что под этим величественным произведением человеческого гения люди едят обыкновенную еду, вроде тостов и мармелада, и, может быть, срезают верхушку с яйца, не удостаивая и взглядом эту роскошь над ними.

Я как раз пытался постичь единство замысла художника и разобраться в соотношении его отдельных частей, когда ко мне бросился, завидев меня, безутешный Лука Лаццари и прервал мое восхищение симметрией шедевра своим громким и жалобным воплем.

– Мистер Кэтчпул, месье Пуаро, примите мои глубочайшие извинения! Я так спешил оказать вам всяческое содействие в вашей наиважнейшей работе, что совершенно непреднамеренно сказал неправду! Видите ли, дело в том, что я выслушал множество отчетов сразу, и сложить их все вместе без ошибок мне не удалось. Тому виной единственно лишь моя глупость! Никто больше ни в чем не виноват. Ах…

Прервавшись, Лаццари оглянулся через плечо на толпу из примерно сотни мужчин и женщин, собравшихся в комнате. Потом сделал шаг влево, оказавшись при этом прямо напротив Пуаро, и как-то смешно выпятил грудь. Руки управляющий положил на бедра. Кажется, он пытался заслонить собой свой штат от проницательного взгляда бельгийского сыщика, ведь кого нельзя увидеть, того нельзя и обвинить.

– Какую же ошибку вы допустили, месье Лаццари? – спросил Пуаро.

– О, наисерьезнейшую! Вы еще заметили тогда, что вряд ли такое возможно, и вы были правы. Но поймите, мои великолепные служащие, которых вы видите здесь, изложили мне все совершенно верно, и это я, я один исказил истину и ввел вас в заблуждение – но совершенно непреднамеренно!

– Je comprends[30]. А теперь, чтобы исправить ошибку… – с надеждой в голосе отвечал Пуаро.

Тем временем «великолепные» служащие молча сидели за большими круглыми столами, внимательно ловя каждое его слово. Общее настроение было мрачным. Окинув лица собравшихся беглым взглядом, я не заметил ни одной улыбки.

– Я говорил вам, что вчера все трое покойных постояльцев заказали к семи пятнадцати вечера ужин в номер – каждый в свой, – начал Лаццари. – Это неправда! Они были вместе! И ужинали в одной комнате! В номере мисс Иды Грэнсбери, 317. Один официант, а не трое, видел их всех живыми и здоровыми в семь пятнадцать вечера в четверг. Понимаете, месье Пуаро? Речь идет не о выдающемся совпадении, но о заурядном случае: трое гостей ужинали вместе в комнате одного из них!

– Bon. – Пуаро, казалось, был доволен. – В этом больше смысла. А кто же был тем единственным официантом?

Из-за одного из столов поднялся коренастый лысый человек. Лет ему на вид было около пятидесяти, отвисшие щеки и печальные глаза придавали ему сходство с бассетом.

– Это был я, сэр, – сказал он.

– Ваше имя, месье?

– Рафаль Бобак, сэр.

– Вы подали ужин Харриет Сиппель, Иде Грэнсбери и Ричарду Негусу в комнату номер 317 в четверть восьмого вчера вечером? – спросил его Пуаро.

– Это был не ужин, сэр, – сказал Бобак. – Чай – вот что заказал мистер Негус. Чай с закусками вместо ужина. Он еще спросил меня, можно ли им обойтись просто чаем или я буду настаивать на том, чтобы они взяли «ужин как ужин», как он выразился. И добавил, что они с друзьями решили, что ужинать по-настоящему не хотят. Обойдутся просто чаем. Я ответил, что он может заказать все что угодно. Мистер Негус попросил к чаю сэндвичей – с ветчиной, сыром, лососем и огурцом, – а также пирожков с разными начинками. И еще булочки, сэр, с джемом и сливками.

– А из напитков? – спросил Пуаро.

– Чай, сэр. Для всех троих.

– D’accord[31]. И шерри для Ричарда Негуса?

Рафаль Бобак покачал головой:

– Нет, сэр. Никакого шерри. Мистер Негус не заказывал шерри. Я даже стакан для шерри в комнату 317 не относил.

– Вы уверены?

– Абсолютно, сэр.

Стоять под взглядами сотни пар глаз мне было слегка неловко. К тому же я болезненно ощущал, что до сих пор не задал ни одного вопроса. Конечно, хорошо взять и предоставить все Пуаро, но я понимал, что, если не приму сейчас участия в опросе, меня сочтут пустышкой. Откашлявшись, я спросил:

– Относил кто-нибудь из вас чай Харриет Сиппель, в 121-ю комнату? Или шерри в комнату Ричарда Негуса? Вчера или позавчера, в среду?

Люди закачали головами. Если, конечно, никто не лгал, то, похоже, что кроме чая-вместо-ужина, который доставил в комнату номер 317 в семь пятнадцать вечера в четверг Рафаль Бобак, больше туда ничего не приносили.

Я попытался самостоятельно найти какое-то решение: с чашкой из-под чая в комнате Харриет Сиппель это было несложно. Наверняка это была одна из трех, принесенных Бобаком: на подносе в комнате Иды Грэнсбери нашли ведь только две чашки. Но вот как в комнату Ричарда Негуса попал стакан с шерри, если никто из официантов его туда не приносил?

Что же тогда, убийца явился в отель с полным карманом запонок, ядом, да еще и бокалом «Харвиз Бристоль Крим», что ли? Выходила натяжка.

Пуаро, похоже, занимала та же проблема.

– Давайте уточним: никто из вас не подавал бокал шерри мистеру Ричарду Негусу, ни в его комнате, ни где-либо еще в стенах отеля?

И опять все затрясли головами.

– Месье Лаццари, скажите, пожалуйста, бокал с шерри, найденный в комнате мистера Негуса, принадлежит отелю «Блоксхэм»?

– Да, конечно, месье Пуаро. Все это так озадачивает… Я мог бы предположить, что этот бокал принес мистеру Негусу один из официантов, который работал в среду или в четверг, но отсутствует сегодня, однако сейчас здесь собрались все, кто был тогда.

– Да, это именно, как вы говорите, озадачивает, – согласился Пуаро. – Мистер Бобак, вы не могли бы рассказать нам о том, что произошло, когда вы принесли чай-вместо-ужина в комнату Иды Грэнсбери?

– Я поставил поднос на стол и вышел из комнаты, сэр.

– В комнате были трое? Миссис Сиппель, мисс Грэнсбери и мистер Негус?

– Да, их было трое, сэр.

– Опишите нам, что вы увидели.

– Увидел, сэр?

Заметив, что Рафаль Бобак растерялся, я задал ему наводящий вопрос:

– Кто из них открыл вам дверь?

– Мистер Негус, сэр.

– А где в это время находились женщины? – спросил я.

– О, они сидели в креслах у камина. Беседовали. Я с ними не говорил. Только с мистером Негусом. Сэр, я поставил все на большой стол у окна и вышел.

– А вы помните, о чем беседовали леди? – спросил Пуаро.

Бобак опустил глаза.

– Я, сэр…

– Это важно, месье. Любая подробность, которую вы можете сообщить об этих троих, имеет значение.

– Ну… они перемывали кому-то косточки, сэр. И смеялись.

– Вы хотите сказать, что они говорили о ком-то неприятные вещи? Что же именно?

– Одна из них говорила, да. А мистер Негус, похоже, находил ее слова забавными. Что-то насчет женщины в годах и молодого человека. Это не мое дело, я не прислушивался.

– Но вы помните, что именно было сказано? О ком шла речь?

– Нет, извините, сэр, точно не скажу. Речь шла о какой-то женщине в годах, которая сохла по какому-то молодому человеку; вот все, что я понял. Мне это показалось сплетней.

– Месье, – сказал Пуаро в самой властной своей манере. – Если вам случится вспомнить об этом разговоре что-нибудь еще, любую мелочь, пожалуйста, немедленно дайте мне знать.

– Хорошо, сэр. Мне кажется, они говорили что-то насчет того, что молодой человек бросил ту женщину постарше и скрылся с другой, молоденькой. Досужие сплетни, только и всего.

– Итак… – Пуаро принялся вышагивать по комнате. Забавно было наблюдать, как сто с лишним голов синхронно поворачивались сначала в одну сторону, потом в другую, следя за ним. – У нас есть Ричард Негус, Харриет Сиппель и Ида Грэнсбери – две женщины и один мужчина, – которые сидят в комнате 317 и сплетничают об одном мужчине и двух женщинах!

– Но какое это имеет значение, Пуаро? – спросил я.

– Может быть, и никакого. Однако это любопытно. К тому же досужие сплетни, смех, легкий чай вместо ужина… Все это говорит нам о том, что наши три жертвы видели друг друга не в первый раз, а были знакомы и находились в неведении относительно уготованной им общей и скорой судьбы.

Внезапное движение привлекло мое внимание. Из-за стола прямо напротив меня и Пуаро выскочил, точно подброшенный на пружине, черноволосый и бледный молодой человек. Можно было подумать, что он хочет что-то сказать, если бы не выражение ужаса на его застывшем лице.

– Это один из наших младших клерков, мистер Томас Бригнелл, – сказал Лаццари, представляя его движением руки.

– Они не просто были знакомы, сэр, – выдохнул Бригнелл после долгой паузы. Сидевшие сразу за ним вряд ли расслышали, что он сказал, до того тихим был его голос. – Они были друзьями. Они хорошо знали друг друга.

– Разумеется, они были друзьями! – объявил Лаццари на всю комнату. – Они же ели вместе!

– Многие люди изо дня в день принимают пищу в компании тех, к кому испытывают глубокое отвращение, – возразил Пуаро. – Пожалуйста, мистер Бригнелл, продолжайте.

– Когда я встретил мистера Негуса вчера вечером, он заботился об удобствах двух леди, как может заботиться только очень добрый друг, – прошептал нам Томас Бригнелл.

– Вы его встречали? – переспросил я. – Когда? Где?

– В половине восьмого, сэр. – Он показал на двойные двери столовой; я заметил, что рука у него дрожит. – Прямо там, снаружи. Я вышел и увидел его, он направлялся к лифту. Он тоже увидел меня, остановился и окликнул. Я решил, что он возвращается в свою комнату.

– Что он вам сказал? – спросил Пуаро.

– Он… он просил меня проверить, чтобы заказанную еду записали на его счет, а не на счет двух леди. Сказал, что может себе это позволить, а миссис Сиппель и мисс Грэнсбери – нет.

– И это всё, месье?

– Да. – Вид у Бригнелла был такой, что, казалось, попытайся мы выжать из него еще хотя бы слово, он упадет в обморок.

– Благодарю вас, мистер Бригнелл, – сказал я со всей теплотой, на какую был способен. – Вы очень нам помогли. – И тут же почувствовал себя виноватым за то, что не поблагодарил Бобака, а потому поспешно добавил: – А также и вас, мистер Бобак. И всех собравшихся.

– Кэтчпул, – прошептал Пуаро. – Большинство людей в этой комнате не произнесли ни слова.

– Но они внимательно слушали и задумывались над предложенными их вниманию вопросами. Думаю, что они заслужили благодарность.

– Вы верите в их разум, да? Может быть, это и есть те сто человек, к которым вы апеллируете всякий раз, когда мы с вами расходимся во мнениях? Bien, спросим у ста человек… – Пуаро снова повернулся к толпе. – Леди и джентльмены, вы все слышали, что Ричард Негус, Харриет Сиппель и Ида Грэнсбери были друзьями и что еду им принесли в комнату 317 в четверть восьмого вечера. Однако уже в половине восьмого мистер Бригнелл видел мистера Негуса на этом этаже, когда тот шел к лифту. Очевидно, мистер Негус возвращался, n’est-ce pas, – либо в свою комнату, номер 238, либо в номер 317, к своим друзьям? Но откуда же он шел? Ведь заказанные им сэндвичи и пирожки принесли всего пятнадцать минут назад! Неужели он сразу бросил их и устремился куда-то еще? Или сначала съел свою порцию за какие-то три или четыре минуты? И куда же он так торопился? Ради какого важного дела он так поспешно оставил комнату 317? Только ли для того, чтобы убедиться, что трапезу не поставят в счет двум леди? Разве нельзя было подождать двадцать, тридцать минут, а то и час, а уж потом заняться этим делом?

Крепкого сложения женщина с русыми кудрями и резко очерченными бровями вскочила из-за стола в конце комнаты.

– Вы все спрашиваете да спрашиваете, как будто я знаю, как будто мы все знаем ответы на ваши вопросы, а мы ничегошеньки не знаем! – Пока она выкрикивала эти слова, ее взгляд метался по комнате, останавливаясь то на одном присутствующем, то на другом, хотя обращалась она явно к Пуаро. – Я хочу домой, мистер Лаццари, – заскулила она. – Я хочу взглянуть на моих бедных крошек, убедиться, что с ними все в порядке!

Другая женщина, помоложе, сидевшая с ней рядом, положила ладонь ей на руку, пытаясь успокоить ее.

– Сядь, Тесси, – сказала она. – Джентльмен просто хочет помочь. Что с твоими пострелятами сделается, когда их и рядом с «Блоксхэмом» не было?

Услышав это замечание, предназначенное для успокоения толстушки Тесси, она и мистер Лаццари издали дружный вздох.

– Мы больше не будем задерживать вас, мадам, – сказал я. – И я уверен, что мистер Лаццари отпустит вас навестить ваших детей, если вы считаете это необходимым.

Лаццари дал понять, что это весьма возможно, и Тесси снова села на место, временно умиротворенная.

Я повернулся к Пуаро и сказал:

– Ричард Негус выходил из номера 317 не для того, чтобы договориться о счете. Он столкнулся с Томасом Бригнеллом на обратном пути, а значит, он уже успел сделать то, ради чего выходил. Мистер Бригнелл просто попался ему по дороге, вот он и решил заодно сказать ему о счете. – Этой маленькой речью я надеялся показать всем присутствующим, что у нас есть не только вопросы, но и ответы. Не все, конечно, но кое-что лучше, чем ничего.

– Мистер Бригнелл, вам не показалось, что мистер Негус просто воспользовался случайной встречей с вами, как сказал мистер Кэтчпул? Или он искал вас специально? Ведь это вы регистрировали его в среду, когда он прибыл в отель?

– Совершенно верно, сэр. Нет, он меня не искал. – Казалось, отвечая на вопросы сидя, Бригнелл чувствовал себя увереннее. – Он увидел меня и как будто вспомнил: «А, вот тот парень», – вы ведь понимаете, сэр.

– В самом деле. Леди и джентльмены, – Пуаро повысил голос, – совершив вчера вечером в отеле три убийства, убийца, или его сообщник, положил на стойку портье записку: «Да не покоятся они с миром. 121. 238. 317». Видел ли кто-нибудь из вас, кто именно оставил эту записку, которую я показываю вам сейчас? – Пуаро вынул из кармана квадратик плотной белой бумаги и поднял его в воздух. – Ее нашел портье, мистер Джон Гуд, в десять минут девятого. Возможно, кто-нибудь из вас обратил внимание на человека или людей, которые странно вели себя возле стойки? Подумайте! Наверняка кто-нибудь что-нибудь видел!

Толстушка Тесси плотно зажмурила глаза и повалилась на плечо своей подруги. Комната наполнилась вздохами и шепотами, вызванными, однако, лишь видом записки, написанной убийцей собственноручно, – эта материальная деталь придавала совершенному в отеле преступлению реальности.

Никто не знал, что сказать. Выяснилось, что если задать один и тот же вопрос сотне людей, то результат окажется неудовлетворительным.