Читать книгу Когда исчезли голуби - Софи Оксанен - Страница 5

Целую неделю мы шли по дорогам, изуродованным сражениями, обходили кишащие насекомыми и вздутые газами трупы людей и лошадей, старались держаться подальше от взорванных мостов и распознавать шум приближающихся бомбардировщиков ДБ. Наконец лес стал казаться знакомым и более здоровым, возможно, благодаря тому, что тоска по дому немного утихла, вскоре мы вышли на знакомую с давних лет тропинку, ведущую к жилищу нашей девушки-связной. Я оставил Эдгара мерзнуть на краю леса, а сам осторожно приблизился к калитке, однако пес узнал нас издалека и выбежал навстречу. Я понял по его поведению, что опасности нет, поэтому расслабился, подошел вместе с ним к окну и постучал условным знаком. Девушка тут же открыла дверь, широко улыбнулась и сразу рассказала главные новости: большевики продолжают отступление, Восточный фронт крошится, финны и немцы гонят врага по Ладоге, русские обливают леса бензином и поджигают, но финско-немецкие отряды не остановить лесными пожарами! Братья Андруссоны вышли к порогу и встали за девушкой, а я позвал Эдгара, крикнув ему, что все в порядке.

Шум и суета в мгновение наполнили избу, все смеялись и говорили, перебивая друг друга. Мне же все это казалось каким-то далеким, я смотрел на них словно со стороны. Позже вечером пришли еще более обнадеживающие новости, и хотя я постепенно уже начинал верить услышанному, радость все же не била в барабаны в моей груди. Я всматривался в линии на руке и долго их скреб, когда мы с Андруссонами пошли в баню. Время от времени руки казались мне чистыми, но потом на них снова появлялись следы крови. Кузен совершенно преобразился, выпрямился и заговорил так, словно бы кто-то снял пробку с бочки: он описывал времена, когда учился еще в школе летчиков, размышлял, не пойти ли ему туда снова после войны, и уверял младшего из Андруссонов, Карла, что и здесь тоже можно быть пилотом и ничего, что лодыжка сломана, все знают, как умеет накладывать шину госпожа Вайк, все еще впереди! Братья потеплели от мыслей о будущем, а Эдгар стал с энтузиазмом рассказывать, как строили ангар гидросамолетов. Я не сказал, что у него еще молоко на губах не обсохло, решил, пусть рассказывает. Умолчал также о том, что, когда ангар строили, Эдгара еще и на свете не было.

– Дело в том, что эта пограничная зона была уже тогда для России важной стратегической точкой, – размахивал руками Эдгар, и я подумал: ну что такого в том, что человек мечтает.

Я дотронулся до нагрудного кармана – мои записи, скоро и для них придет время. Записывать я уже начал, но пока не очень удачно. Каждое слово казалось неправильным, обидным для братьев по оружию жалким нытьем по сравнению с теми действиями, свидетелем которых я был. События избегали слов. Сапоги пахли болотом, линии рук горели огнем, след от моей ручки не мог быть чистым.

Девушка-связная сообщила последние новости, как только смогла вставить слово в речь Эдгара. В Вильянди рожь убирали те, кто владел участками до земельной реформы большевиков, и теперь они должны продавать ее по тридцать копеек новым жителям, которым большевики все отдали и которые теперь могли помогать настоящим хозяевам работать на земле за определенную плату, но они ни в коем случае не должны касаться лесов или поваленных деревьев, кроме как закончить очищать их от веток. Должность директора совхоза отменена, руководство переданной в государственную собственность текстильной фабрики “Касе” бежало вместе с Красной армией, у руля встал бывший владелец Ханс Кыйва, все, кому нужны трактора с машино-тракторной станции, должны подать заявление, о заброшенных земельных участках просят сообщать отдельно, на месте сожженных коммунистами домов можно начинать строить новые и получить на то помощь. Почта вновь заработала. В общем, новости хорошие. Я схватил газету с подробными предписаниями и сделал пламя лампы поярче. Гости привезли девушке несколько номеров “Сакалы”, где я наткнулся на распоряжения относительно уборки ржи. Я перевел взгляд на соседнюю колонку. Тяжело было думать о том, в каком состоянии наш дом и наши поля и кто уберет урожай. Я стал изучать директивы новых господ: всем жителям приказано зарегистрироваться, владельцам квартир не разрешено сдавать жилье тем, кто не зарегистрирован; всем евреям, беженцам и коммунистам следует незамедлительно явиться в местные органы администрации; остальные жители и владельцы домов должны продекларировать свою собственность; выходцам из Советского Союза надлежит зарегистрироваться в местной комендатуре в течение трех дней; все евреи должны носить звезду Давида. Контроль за исполнением этих распоряжений возлагался на полицейских и их помощников. Прослушивание советских и антигерманских радиостанций воспрещалось.

Все это означало, что мы свободны от большевиков. Я отложил “Сакалу” в сторону и взялся за “Ярва Театая”. Объявление в траурной рамке на первой странице заставило меня поднять руку к виску, хотя моя фуражка лежала на столе. “В память обо всех павших в боях за освобождение Эстонии с глубокой скорбью…” Свобода обрела в газете черную рамку, казалось, она истекает кровью. Я слушал, как вокруг меня разговаривают другие, и вдруг понял, что они живут в уже освобожденной стране. Словно мы никогда и не участвовали ни в каком сражении. Словно мирное время уже настало. Эдгар мгновенно вступил в новую эпоху. Неужели это все и правда закончилось? Не надо скрываться и жить в лесных избушках? Смею ли я надеяться, что дом наш скоро вернут, и я смогу забрать свою ясноглазую девочку, и мы наконец обвенчаемся? А в следующем году засеем луг для коров горошком и соберем тимофеевку в амбары? Неужели я выйду босиком в поля Симсонов и пройдусь по ним с бороной и земля будет набиваться между пальцами, а мерин упрямо сопротивляться? Он не любит эту работу, так как трава при этом слишком далеко от него, зато вот сено в сарай отвезет куда живее, или снопы на молотилку, а вечером моя ясноглазая сварит мне настоящего кофе, а потом снимет фартук, к которому прилипнет несколько сухих травинок, и глаза ее будут сиять словно полевые цветы. Эдгар займется наконец строительством собственного дома, будет заботиться о своей жене и избавит меня от этой бесконечной болтовни. Может, и те, кого угнали в Сибирь, тоже смогут вернуться на родину, может, удастся обязать к этому Советский Союз. Отец вернется домой.

Я описал все виденные мною дымящиеся руины, все лежащие непогребенными тела, я обозначал их домиками и крестами, потому что был не способен на слова при виде безжизненных глаз или кишащих червями животов. Я найду людей, которые смогут использовать мои записи, и меня уже больше не будет угнетать незначительность моего вклада в освобождение страны, не будет угнетать мысль, что я не был в отряде Зеленого капитана или капитана Тальпака, когда они освобождали Тарту и Таллин. Скоро наступит время отстраивать страну заново. И это только начало. Я спросил у связной, где мне найти официальных представителей власти, которым я мог бы передать сведения о разрушениях, учиненных большевиками. И в тот же миг понял, как это глупо. Меня тут же призовут в немецкую армию, как и Эдгара, который, судя по его болтовне, тоже не понимал сложившейся ситуации. Война еще не закончилась. Мне не удастся засеять поле будущим летом, я не буду слушать по вечерам веселый смех Розали. Отступление большевиков ослепило меня, я оказался недальновидным, как ребенок. Я проклинал себя. Я смотрел, как девушка-связная танцует со старшим братом, пока Карл играет на гармони, и меня охватили ужасные предчувствия. Я уже не сомневался, что вскоре расклеенные большевиками по всем заборам приказы о мобилизации сменятся такими же немецкими.