Читать книгу Незабываемая ночь - София Джеймс - Страница 2

Париж, Франция – июнь 1812 года

Майор Саммерли Шейборн открыл дверь своей квартиры на улице Сен-Дени, вошел в затемненное сумерками помещение и с удивлением обнаружил ожидавшую его молодую женщину. На ней были очки с толстыми стеклами, светлые, почти до белизны, волосы небрежно собраны на затылке. Ему никогда не доводилось видеть подобного цвета волос, по крайней мере у дам ее возраста, и это наводило на мысль о намеренном его изменении.

– Я пришла предупредить вас, монсеньор.

Шейборн заметил, как в левой руке женщины блеснуло лезвие ножа и быстро исчезло.

– Предупредить, мадам? О чем?

По привычке он стал вслушиваться, однако ее манера произносить французские слова не давала возможности выявить особенности, а с ними и принадлежность к определенному региону. Так не говорили нигде.

– За вами следит Савари и его люди из министерства. – Дикция ее была четкой. – Вы позволили себе вести слишком много разговоров о французской военной политике на Марсовом поле и в кофейнях; люди начинают задаваться вопросами.

Женщина зажгла свечу, повернула голову так, чтобы пламя не падало ей на лицо, затем подняла ее и поднесла к лицу майора. Таким образом, его лицо было освещено, ее же оставалось в тени.

– Некоторые осмелились предположить, что вы вовсе не американский офицер.

– Кто вы?

Незваная гостья коротко рассмеялась, хотя ничто в ее облике не говорило о веселье. От этих звуков по спине у Шейборна пробежал холодок.

– В политических сражениях не берут пленных. Одно неверное движение – и вы мертвец. Даже любопытный и очаровательный иностранец не застрахован от того, чтобы однажды нож скользнул меж его ребер. – Пламя не дрогнуло, подчеркивая, насколько уверенно она держится. – Люди из тайной службы будут здесь через несколько дней, они начнут задавать вопросы. Вы шпион, майор Шейборн, и представляете ценность для обеих сторон. В жизни всегда наступает момент, когда удача разворачивается спиной и уносится прочь.

Шокированный ее словами, Саммерли невольно обернулся.

– Почему вы все это мне говорите?

– Прошлое, – прошептала женщина, прошла к двери, открыла ее и бесследно исчезла во мраке.

Майор стоял, не шевелясь, обдумывая услышанное.

Прошлое.

Теперь что-то в облике незваной гостьи казалось ему знакомым. Что-то, скрывающееся за линзами очков, в интонациях и голосе, под волосами, точнее, под париком, он был уверен в этом. Воспоминания походили на вспышку молнии. Шейборн выпрямился, пытаясь удержать равновесие и преодолеть дрожь.

Она легко шла по улочкам, ведущим к Пале-Рояль, затем по переулкам к улице Пети-Шам, время от времени заставляя себя замедлить шаг из опасения, что быстрый темп привлечет ненужное внимание. Поздний июньский вечер радовал прохладой, хотя прогретые булыжники мостовой, ворота и стены с южной стороны уже намекали на предстоящую жару. Женщина остановилась и провела рукой по камню, покрытому песком, словно патиной. Впереди была видна таверна, в которой она иногда останавливалась, сейчас шумная и полная посетителей. Скрывшись от посторонних глаз в тени, она сняла бросавшийся в глаза новый и очень дорогой парик и накинула капюшон шелкового плаща.

Сейчас у нее нет желания ни с кем встречаться, говорить и объясняться. Она мечтала вымыться и провести час-другой на балконе с бокалом «Пуйи-Фюме», источающего особенный дымный аромат. Вино было куплено вчера в Марэ у еврейского лавочника, имевшего хорошие связи с виноделами из плодородных долин Луары. Больше всего на свете она хотела сейчас остаться одна.

Пожалуй, следовало послать кого-то предупредить Шейборна. Передать с ним записку. Или пойти лично, но говорить шепотом и в темноте, не зажигая свечи. Можно было найти несколько вполне действенных и безопасных способов, однако она ими не воспользовалась. Пошла лично и сказала то, о чем следовало молчать.

Прошлое.

От этого слова охватывал стыд и закипала кровь. Прошлое сделало из девушки, которой она была, женщину, которой стала.

Она осмелилась отправиться к Шейборну лично, потому что люди из полицейского и военного министерств искали не только его, но и ее саму. Проведя шесть лет в подполье, она исчерпала все возможные способы спрятаться. Смерть может настигнуть ее раньше, чем майора, и будет чудо, если этого не случится. Английский шпион, переполошивший всю Францию побегом из Байонны, не только не уехал в Испанию, но и пробрался на север, к самому логову Наполеона. Почему Шейборн так поступил?

Задавая вопрос, она уже знала ответ. Ему необходимы сведения о дальнейших притязаниях императора и численности армии, также важно раньше других узнать, на что он собирается бросить ее мощь: на Россию или на страны континента?

Информация могла существенно изменить ход войны, и британский генерал Артур Уэлсли ждал ее в Испании с большим нетерпением.

Будь она заинтересована, могла бы прислушаться к разговорам генералов и внимательнее отнестись к тому, что болтали служащие министерства разных рангов. Надо соблюдать осторожность, чтобы не утонуть во лжи, но можно узнать немало правдивых фактов. У обмана существуют пределы, и в ее случае они уже достигнуты. Произошло это именно здесь, в городе, который она больше не могла называть своим.

Она совершила ошибку, доверив документы курь еру, который, как выяснилось позже, обманывал ее, из-за этого погибла почти вся семья Дюбуа. Впрочем, она еще не вполне разобралась в деталях произошедшего, похоже, некто сверху отдал приказ об уничтожении. Как бы то ни было, она имеет отношение к событиям, приведшим к краху. Теперь, после убийства, ее репутация, ее жизнь висят на волоске. Убитые, а среди них двое детей, были хорошими людьми, невинными, не представляющими, до какой степени ужасной может быть война, на какую опасную глубину может затянуть человека, оказавшегося не в том месте в неподходящее время. Эти страхи терзали ее и не собирались отпускать.

Временами без всякой видимой причины возникало ощущение, что она сейчас упадет и задохнется от ненависти, застрявшей в горле, как рыбья кость.

Ее действия ограничивала клятва, однако она пыталась найти пути, доступные и в таком положении. В Англию возвращаться нельзя, даже если бы она хотела. Необходимо исчезнуть, желательно, стать другим человеком, но прежде убедиться что выжившие члены семьи Дюбуа в безопасности. Она исполнит свой долг перед ними, к тому же деньги, полученные за проданные тайны, находятся в легкодоступном месте. Дело необходимо завершить.

Порты охранялись, за желающими уехать велось наблюдение. Но она могла перемещаться незаметно, словно тень, по любому городу Европы, а за пределами Парижа ее уж точно никто не найдет.

Мысль заставила женщину нахмуриться. Она понимала, что не сможет оставить майора Шейборна в затруднительном положении, почти на волосок от гибели. Она следила за его квартирой и в первое мгновение удивилась, не поверив, что это действительно он. Неожиданно было видеть его после стольких лет, к тому же на вражеской территории. Лицо Саммерли осунулось, а золотистый блеск в глазах был ярче, чем она помнила. Волосы он красил в темный цвет, хотя время, несомненно, было милосерднее к нему, чем к ней.

– Какой позор, – прошептала женщина. Лоб ее пересекли морщины, вызванные горечью осознания. А ведь она была свежа и красива восемь лет назад, когда приехала сюда с отцом из Англии.

Женщина стряхнула с себя печаль и сосредоточилась на ведущей к дому дороге. Через Биржевую площадь она попадет на тихие, мрачные улочки первого округа, а там недалеко и рю Сен-Бергер. Здания здесь менее величественные и украшенные, да и сами улочки узкие. Ее остановил внезапный лай собаки. Немного подождав, она пошла дальше и вскоре уже поднималась по винтовой лестнице. Еще один поворот, и перед ней оказалась дверь ее комнаты. Склонившись к замку, она увидела приклеенный волос. На уличной пыли, рассыпанной у входа, не было следов. Женщина достала ключ, отперла замок и быстро вошла внутрь.

Ее встретила темнота. И тишина. Она с облегчением закрыла глаза, как делала каждый день, когда возвращалась сюда.

Слава богу, за ней никто не следил. На это указывало отсутствие теней, брошенных на круги света фонарей на улицах и около узких арок Лез Аль, здания зернового рынка с купольной крышей. В переулках и на широкой рю де Лувр она не заметила никого подозрительного.

И вот она дома. Им стал на время маленький кусочек Парижа, который она знала теперь, как пять пальцев руки, – каждое лицо, каждый камень и булыжник, каждый звук, издаваемый обитавшим здесь существом. Это знание давало уверенность в собственной защищенности, но и навязывало одиночество, к которому она, впрочем, давно привыкла.

Комната была скудно обставлена, но ей так нравилось. Она провела в этих стенах не дни или месяцы, а годы с того дня, когда убили отца. Эти стены помогали ей выжить в хаосе этого мира.

Прошлое.

Ей не следовало произносить при майоре это слово, даже шепотом. Но в нем был скрытый смысл, та правда, которая, ранив гордость, все же решила показать себя. Она видела, как сверкнули его глаза. Представляя себе их встречу, она уже знала, что реакция будет именно такой.

Сможет ли Шейборн верно распорядиться полученной информацией, ведь у него в запасе всего несколько дней? Она едва сдержалась и не вскрикнула, когда увидела перед собой его лицо.

О том, кто майор Шейборн на самом деле, знал только Жюль, ее контакт в военном министерстве, но вскоре станет известно многим, это лишь дело времени и ловкости ищущих его агентов. Жюлю она хорошо заплатила, купив молчание на сорок восемь часов, однако стоило рассчитывать лишь на двадцать четыре. За такую тайну можно получить сумму, равную приличному состоянию, что несопоставимо с размером полученного от нее вознаграждения. Возможно, у Шейборна нет и двадцати часов.

Макферсон тоже под подозрением. Он работал, играя роль старого шотландца-ювелира, и пытался выяснить правду о передвижении армии Наполеона тем способом, который ни у кого не должен был вызывать подозрений.

Агентам достаточно взять их двоих, и можно получить лорда Саммерли Энтони Уильяма Шейборна. Ее Саммера – так она его называла. Губы привычно растянулись, беззвучно воспроизводя имя. Она поморщилась и сглотнула горечь. Вот только он больше не ее. Судьба вырвала их из объятий друг друга навсегда, изменила до неузнаваемости те невинные души, которыми они когда-то были.

Отодвинув штору, она вышла на балкон и встала так, чтобы ее закрывала стена. Она редко позволяла себе постоять здесь, боясь быть замеченной при свете дня. Да и в те редкие моменты стремилась ощущать плечом что-то твердое, дающее видимость защиты.

Развязав тесьму плаща, она немного распустила лиф и закрыла глаза, наслаждаясь легким ветерком, ласкавшим обнаженную кожу. Соски напряглись, поддавшись силе мыслей, и она откинула голову, позволив себе вспомнить.

Воспоминания.

В ее фантазиях он опять был рядом, она чувствовала тепло его тела, упругую от страсти плоть. О том же самом она думала в те страшные часы после того, как погиб отец, а ее забрал патруль. Ее спасли лишь воспоминания о смелости и чести Шейборна, о том, как нежно он произносил ее имя, это была самая прекрасная музыка под звездным небом Суссекса, прелюдия к гимну любви, наполнявшему звуками мир, в котором она принадлежала любимому.

Несмотря ни на что, она всегда осознавала, что Саммер может быть опасным, как связанный клятвой солдат, в нем удивительным образом сочетались нежность и жесткость. Саммер был человеком, способным преодолеть любое возникшее на пути препятствие и идти дальше.

– Notre Père, qui est aux cieux…

Отец наш небесный… Слова вечной молитвы успокаивали. Она нащупала в кармане четки отца, и пальцы привычно заскользили по отполированному янтарю.

Единственное, о чем она никогда не жалела, ни тогда, ни сейчас, – часы, проведенные в объятиях Саммера. Она никогда не забудет, какой наивной была, наивной и самонадеянной. Все ли юные девушки таковы, или она исключение? Хорошо, что тогда, а не теперь.

Опустив голову, она оглядела тонкие, уже по чти незаметные шрамы на левом запястье. Провела по ним кончиком пальца, не уставая поражаться бесчувственности кожи. Такой стала и она – израненной, лишенной чувств, сломленной ужасом происходящего, но все же выжившей. Жаль лишь, что она так коротко отрезала волосы – отрастая, они кололи кончиками кожу у лица.

Подняв бокал прекрасного «Пуйи-Фюме», она выпила содержимое почти залпом и налила еще. На душе становилось спокойнее.

Шейборн задернул шторы, зажег еще две свечи и поставил на края каминной полки.

Он устал от Парижа. Устал от ловушек, маневров и темноты этого города. Лишь через несколько минут после ухода гостьи он понял, кем она была. Селеста Фурнье. Последний раз они встречались восемь лет назад в Англии. Все, кто видел ее хоть раз, отмечали красоту, но это была малая часть того, что любил он, самое ценное она прятала за улыбкой.

Любил ли он ее? Возможно, это слишком громкое утверждение, но в восемнадцать лет Шейборн был склонен к преувеличениям.

Внезапный стук в дверь заставил Саммерли вздрогнуть. Неужели Селеста вернулась?

Отодвинув засов, он открыл дверь, впустил стоявшего на пороге Ричарда Каннингема и поспешно запер за ним, вспомнив предупреждение Селесты.

– Ты выглядишь так, будто увидел привидение, Рик.

– Возможно, так и есть, – ответил тот, направился к столу и налил себе из принесенной бутылки.

Бренди, к тому же лучший. Что ж, у Каннингема всегда был безупречный вкус, и он не поступался привычками даже в таких условиях.

– В нашем деле возникли проблемы, Шейборн. Вчерашний скандал взорвал разведки всех причастных сторон, и каждая обвиняет противников в перетягивании власти. В результате теперь каждый сам за себя, и получить кинжал в спину все реальнее.

– Ты об убийстве семьи Дюбуа?

– Значит, ты слышал? От кого? – Карие глаза друга удивленно распахнулись.

– Поговаривают, агенты Наполеона убирают всех несогласных с видением императором будущего Франции. В том числе семьи, критикующие режим, как известно, давно прогнивший. Я слышал, власти получили документальные подтверждения, вызывающие сомнения в лояльности Дюбуа. Наполеон сошел с ума от жажды полного подчинения!

– Семена проросли и дали всходы надежды на обретение величия. Если Бонапарт завоюет Россию, никто не остановит его от покорения мира.

– Зима поставит его на колени, попомни мои слова. Между нами и Москвой тысячи и тысячи миль.

– Вижу, ты уезжаешь. Выходишь из игры. – Шейборн покосился на саквояж у двери.

– Да. Сегодня ночью. Предлагаю тебе ехать вместе. Это единственно правильное решение.

Пятнадцать минут назад Саммерли рассуждал так же. Через четверть часа он мог бы уже собрать вещи и быть готовым к отъезду. Отчеты отправлены, его миссия завершена.

Однако он покачал головой в ответ.

– Необходимо еще кое-что закончить. – Мысли его были о Селесте. Он вспомнил, что она подарила ему в Лэнгли, в старом сарае, освещенном лишь лучом бледного зимнего солнца, ворвавшимся сквозь треснутое стекло.

– Джеймс Макферсон знает об опасности? – А были и другие, о которых нельзя забывать.

– Если не знает, то можно предположить, что уровень его интеллекта значительно понизился. Ты разве сам не видишь, что здесь нам придется закончить? Нельзя ничего сделать, никто не сможет повлиять на исход войны, противоречащей всем законам здравого смысла. Если генерал-коротышка решил перерезать себе горло, то мы не будем стоять и ждать, пока утонем в его крови.

– Куда ты направляешься?

– На север, к побережью. Там найдутся рыбаки, которых золото волнует больше принципов и политики. Они перевезут меня через Ла-Манш.

– Тогда пожелаю тебе удачи и сильного ветра.

– Ты не поедешь?

– Полагаю, без меня тебе будет проще исполнить задуманное. Меня, похоже, разоблачили. Сегодня узнал.

– Бог мой. Так какого черта ты решил остаться?

– Это ненадолго. Уеду завтра к ночи.

– Тебе нужен другой мундир. Я слышал, каждого американца президента Мэдисона будут обыскивать.

– Да, я знаю, но спасибо за предупреждение.

– В лондонском пабе для тебя всегда найдется бренди.

– Только в твоей компании, дружище.

– Ты настоящий герой, Шейборн. Здесь, в Испании, в Англии – везде. Но помни, мы живем лишь раз.

– Так и умираем лишь раз.

– Да уж.

Проводив товарища, Саммерли прошелся по комнате, остановился у стола и залпом допил содержимое стакана, который Каннингем наполнил для себя. Затем задул свечи, открыл шторы и сел у окна наблюдать за луной, сегодня едва уловимой за серыми тучами.

Еще один день, и его война будет закончена. Прощай, разведка! Свобода! Сейчас и представить трудно, что скоро он отправится домой в Луксфорд и будет вести праздную жизнь.

С Гаем Бернаром Селеста столкнулась следующим утром, когда прогуливалась по Лез Аль с корзиной булочек и хлеба за спиной. Она могла бы сделать вид, что не заметила его, но Гай остановился, преградив ей путь. Щеки его порозовели, плечи расправились – таким ей доводилось видеть его не раз.

– Ты переметнулась на другую сторону, ma chérie? – произнес он с едким сарказмом. – После скандала с Дюбуа поговаривают, что ты стала работать на англичан.

– Это значит, мне стоит больше беспокоиться о результате, Гай, – бросила она в ответ. Игра не новая, сколько бы она ни длилась, обоим известно, что Гай действует не из любви к Франции. Их наняли для работы, это может сделать каждый, кто способен заплатить, – в этом их сила и слабость.

Заметив, что Гай расслабился, Селеста разжала пальцы, лежащие на рукоятке ножа в кармане, и перевела дыхание. Надо узнать, что он задумал, как намерен действовать, хотя разумнее было бы прислушаться к внутреннему голосу и бежать. Только благодаря связям Гая она еще не лежит в могиле. За первые восемнадцать месяцев работы он спасал ее бессчетное количество раз, что она, разумеется, ценила. Молодая женщина, тем более благородного происхождения, не выжила бы в Париже Наполеона и неделю без помощи. Страшно представить, что могло бы с ней произойти без поддержки Гая.

И она многому у него научилась. Прежде всего, как выстоять, бороться и добиваться в этом успеха. Она возродилась из пепла и теперь шла по жизни с ножом в руке и ненавистью в сердце. Благодаря Гаю она смогла отточить мастерство и научилась скрывать желание мстить. Теперь она могла быть совершенно разной, умела носить тысячи масок. Той Селесты, в которой едва теплилась жизнь после убийства отца, больше не существовало. О ней она не любила вспоминать. Та женщина перенесла слишком много боли, ее сердце разорвали на клочки, та женщина не смогла бы вернуться к жизни.

Потому она не отдернула руку, когда ее накрыла ладонь Гая. В конце концов, очень скоро все закончится. А сейчас можно ненадолго принести себя в жертву, ведь таков скользкий путь шпиона, надо любыми способами удержаться на ногах, чтобы не упасть замертво.

– Ты совсем одна, Брижит. И я ничего не знаю о тебе, о том, кем ты была.

Было время, когда Гай Бернар ей нравился, ее восхищала энергия и задор, с которым он говорил о будущем Франции. Правда, до поры, пока она не начала понимать одну за другой многие истины, в том числе что на пути к цели он не готов ограничивать себя моральными принципами. Гай был страшным человеком, к тому же много пил. К концу первого года их брака она отказала ему в близости, хотя оставалась с ним под одной крышей еще шесть месяцев ради выполнения общего для них задания.

Они были, в сущности, неплохими партнерами, еще тогда Гай взял за привычку сообщать ей все, что услышал, на случай, если ей еще не донесли. Мадемуазель Брижит Герен была придумана от макушки до пяток, по сути, она появилась из окутанного дымом зеркала. Гай использовал для нее документы, которые стянул у шлюхи, умершей в одном из переулков в Марэ. Они с Селестой были почти одного возраста и типа – волосы, глаза, рост, – что пригодилось бы, задумай кто-то прочитать описание в документе.

Бумаги оказалось вполне достаточно, чтобы оформить брак, получить прошлое и настоящее, а с ними и будущее; к тому же новое имя стало еще одной стеной защиты, преграждающей путь к ее истинному Я.

Парижу нельзя доверять, как и долгое время оставаться никому не известной личностью.

Брижит Герен заняла свою нишу, и теперь на нее еще труднее стало выйти тем, кто знал об ошибках отца. Здравый смысл и уличная выучка Гая обеспечивали ей хорошую защиту, они больше никогда не вспоминали, как ее назвали при рождении. Однако политическая ситуация и перемены отдалили их друг от друга, она больше не могла переносить перепады его настроения, взрывы и периоды бездействия.

Она сама нанесла удар, используя навыки, которым он ее научил. Она впитала в себя это знание, оно проникло под кожу, заполнило ее кости. Какое-то время Гай преследовал ее, уверял, что изменился, однако, не получив шанса, пошел другой дорогой, к другим женщинам, многие из которых были совсем юными. Ее это не беспокоило, ведь она знала, что в прежней жизни даже не взглянула бы на такого мужчину.

– И кто же ты сегодня? – Он оглядел ее брюки и пиджак, а потом заплечную корзину с хлебом. – Посыльный булочника? Мальчик с рынка? – Он схватил булочку и откусил. Крошки посыпались на темную клокастую бороду. – Бенет хочет, чтобы ты появилась и объяснила, что не так с Дюбуа. Он считает, твоя преданность организации под вопросом.

Она сделала шаг и наклонилась к нему.

– А твоя нет, верно? Луи Дюбуа было семь лет, а Мадлен Дюбуа не исполнилось и пяти.

Он выругался, грязно, как привык на грубом Западе, – всплывшее внезапно прошлое. Серьезная ошибка, любой, даже неопытный агент сразу бы понял, кто этот человек на самом деле. Или каким был когда-то.

– Они не должны были там находиться.

– Полагаешь, это оправдание?

Будто осознав, что допустил промах, он заговорил о деле:

– Майор Шейборн – английский шпион – сейчас в городе. За такую жирную добычу Бенет тебя простит.

– Ты о том, кто лучший в разведке Уэлсли? – В голосе ее было столько удивления, что она не могла не похвалить себя за отличную игру.

– Именно о нем. Он нарушил правило о досрочном освобождении в Байонне, хотя, по правде говоря, мог бежать, пока его везли через всю Испанию, и укрыться у партизан. Хочешь знать, зачем? Думаю, это подтверждает правильность версии о том, что англичанин прибыл в город, чтобы выяснить как можно больше о Великой армии: численность, направление движения, вооружение и кое-что о маневрах и планах. Когда мы его поймаем, повесим тайно, а то люди, чего доброго, сделают из него мученика и станут оплакивать.

Селесте все это уже было известно. Впрочем, самое ценное то, что он не сказал. Значит, им не известно о связи с Джеймсом Макферсоном, как и с американцами. Не стоит сомневаться, что Гай непременно бы ей это сообщил.

Откуда же он получил информацию? Спрашивать об этом нельзя.

За ней тоже следили; она видела их сегодня уже дважды, на значительном расстоянии. Люди неизвестные. Откуда они? Из тайной полиции или военного министерства? Или муниципальной гвардии Парижа?

Воронка закручивается, затягивая их с возрастающей скоростью. Все смешалось: факты, гипотезы, тайны. Действия Наполеона против России зародили во многих убежденность, что вскоре ситуация выйдет из-под контроля.

Ей придется оставить Саммерли на произвол судьбы. Пусть распоряжается фортуна или рок. Он всегда любил риск и оказывался в выигрыше. Впрочем, удача не сопутствует человеку вечно. Она знает это лучше многих. Разум велел бежать из Парижа, однако ноги отказывались подчиняться. Глупые сантименты или пророческое предупреждение? Картину лучше рассматривать на расстоянии, иначе не увидишь перспективу. Это было первое правило шпионажа, которое она усвоила.

Селеста закусила нижнюю губу, и Гай улыбнулся, неверно истолковав ее поведение.

– Возвращайся ко мне, Брижит. Вместе мы со всеми справимся. Я буду тебя защищать.

– Полагаю, мы давно покончили с подобными разговорами. К тому же с чего ты взял, что мне не хватает того, что я получаю сейчас?

Необходимо увести его мысли подальше от правды, и она избрала для этого лучший способ. Гай свято верил в несокрушимую силу денег, понимал и принимал этот принцип. Порой казалось, что они похожи больше, чем она думала. В их душах одинаково пусто.

– От кого? – настороженно спросил он.

– Люди в этом городе готовы щедро платить за то, что можно услышать в нужном месте. Банкиры, мужчины, владеющие недвижимостью. Если все рухнет, им надо знать заранее, когда продавать, а когда покупать, чтобы получить прибыль.

– Ты продаешь этим мужчинам не только секреты, но и тело? – Он склонился ниже и сжал ее плечо.

– Если и так, это больше не твое дело, Гай. Попытаешься сделать мне гадость, узнаешь, кто они. Учти, им это очень не понравится.

Она ждала, последует ли наказание за угрозу, и в глубине души желала подобного исхода. Это поможет поставить точку, закончить отношения. Быстро и просто.

Селеста в тысячный раз задумалась о том, где же теперь ее истинное Я. Лживость стала второй натурой, арсеналом ее уловок она пользовалась все чаще. Но Гай отпустил руку, и это обрадовало.

– Шлюха-то из тебя так себе, Брижит.

Она напряглась, но не ответила на оскорбление. После смерти отца принципы, за которые она некогда цеплялась, перестали существовать. Ими не руководствовалась новая женщина, с новым именем, мужем и жизненными обстоятельствами. Ее отличительной чертой стало безразличие. Селеста была настолько сломлена, что не сразу заметила, что легко соглашалась на интимные отношения, если это помогало делу и позволяло получить нужные сведения. Дно бочки оказалось не таким ужасным, как ей представлялось, кроме того, успокаивало, что ниже она уже не падет.

– Бенет хотел тебя видеть.

– Думает, я смогу найти английского майора?

– Офицер разведки Уэлсли – солидный куш. Искупление. Возмещение. Твоя преданность Франции будет видна, словно ее положили в центр тарелки.

– А Шейборн пойдет как первое блюдо?

– Думаю, это лучше, чем быть под наблюдением.

Селеста украдкой улыбнулась.

– После вчерашней заварушки твоим друзьям придется искать новые доказательства преданности, Брижит.

Она открыла рот, но вовремя себя остановила. Они поверят и гадюке в корзине с яйцами.

– Приду, как только смогу.

Гай покачал головой:

– Бенет ждет тебя через час.

– Что ж, хорошо.

Селеста задумалась, сможет ли она убить Гая, если потребуется. Встретив его взгляд, она убедилась, что он думает о том же. В конце их отношений Гай несколько раз избивал ее. Сначала ей казалось, что он прав, она заслуживает такого отношения. Потом он сломал ей три пальца, и она ушла от него, не обернувшись.

Маттьё Бенет, недавно продвинувшийся в верха и добившийся положения, позволяющего управлять парижской операцией, ждал Селесту в небольшом доме в ближайшем к рю дю Фобур переулке. Он выглядел усталым. Прядь волос на виске, из тех, что он зачесывал наверх, дабы прикрыть значительную лысину, свисала, почти касаясь плеча. Она с трудом сдержалась, чтобы не сделать несколько шагов и не вернуть ее на место.

Бенет сразу перешел к делу, словом не обмолвившись о Дюбуа. Это немного успокоило, хотя тот факт, что он не стал задавать вопросы о ее роли в операции, не сулил ничего хорошего.

– Военное министерство Наполеона стремится выяснить, есть ли доля правды в слухах о том, что майор Саммерли Шейборн, лучший разведчик Уэлсли, находится в городе? Если англичанин действительно здесь, они не хотят, чтобы он создавал проблемы, и это было отмечено особо. Нам не нужны осложнения в политической ситуации, которые может вызвать его присутствие.

– Значит, мы ничего за него не получим? Никаких переговоров об освобождении? – спросил Гай, и Бенет покачал головой.

– Никаких. Но мы можем сами его допросить, прежде чем покончим с ним навсегда. Военное министерство требует его голову, Анри Кларк становится все мрачнее с каждой новой удачей англичан. Действия британской разведки в последнее время хорошо спланированы и чрезвычайно вредоносны для нас, пришло время остановить шпиона, и посмотрим, что будет дальше.

– Заткнуть его навсегда?

– И чем быстрее, тем лучше. У каждого органа власти в городе есть свои люди, и они действуют, такой добыче все рады. Надеюсь, мы станем первыми.

Затем на стол была выложена карта Парижа, на ней очерчен район, который Селеста посещала прошлой ночью. Они приближаются к Шейборну. Если он не отнесся серьезно к ее предупреждению, его неминуемо схватят, ведь число людей, лояльных к действиям его страны, во Франции не так велико, как в Испании или Португалии. Ему могли бы помочь священники, учитывая их возмущение национализацией церквей, но не стоит надеяться, что на это пойдет простой гражданин. Наполеон не глуп, наобещал всем повышение условий труда и качества жизни. Пролетарии слишком долго были изолированы от политической жизни и теперь цепляются за надежду улучшить свое положение, как тонущий в бурном море за спасательный круг. Шейборн останется в этом опасном городе один, и выжить ему поможет лишь чудо или острота ума и поддержка случайных сторонников.

Селеста выдохнула и заговорила:

– У меня есть надежные осведомители здесь и здесь. – Она ткнула пальцем в две точки на карте. – Мы скоро все узнаем об этом шпионе.

– Мы полагаем, он все еще носит солдатский мундир, разумная маскировка в городе, наводненном военными.

Селеста нахмурилась.

– Разумеется, я не ожидаю, что на нем будет красный мундир Британской армии, скорее, что-то потемнее и менее заметное.

– Возможно, – вмешался Гай, – на нем будет форма одной из стран – союзников Франции. А может, он носит с собой топор, которым рубят англичан?

– Хороший вопрос. И правильный, – произнес Бенет после короткого молчания. – Ламбер, узнай, сколько в Париже посланников президента Мэдисона и чем они занимаются. Дело требует осторожности и деликатности, но я хочу, чтобы информация была у меня на столе, как только появится.

«Вопрос нескольких часов», – подумала Селеста. Интересно, в штабах военных разведок других стран ведутся подобные разговоры? Если Шейборна удастся поймать, его ждет страшный конец, она не сможет его предотвратить. Случайно перехватив взгляд Гая, она увидела вопрос в глазах и поспешила отвернуться.

Временами она ненавидела этих людей столь яростно, что хотелось немедленно сбежать. Однако порой появлялись проблески гордости, о которой давно позабыла, за то, что может защитить невинного человека, случайно попавшего под перекрестный огонь в политических баталиях. Эти мгновения были ее покаянием и спасением.

Возвращаясь домой по набережной Сены, мимо цветочных рынков, Селеста увидела похоронную процессию и подумала, что так же везут сейчас Дюбуа. Их тела доставят в Нант, на сельское кладбище, там и будут похоронены убитые члены семьи. Мысль о том, что среди покойных есть дети, заставила ее остановиться и перевести дыхание.

Un malheur ne vient jamais seul. Беда никогда не приходит одна. Селеста вспомнила о сестре, которую в десять лет забрала у них болезнь. Теперь она лежит в маленьком гробу на семейном кладбище, у южной стены, в Лэнгли. Невозможно забыть безумие, охватившее маму, и скорбь отца. Здесь, в Париже, над которым носится освежающий летний ветерок, все будет происходить так же? Будет ли французский ребенок так же сильно горевать, мучиться догадками о людском предательстве, будет ли разрывать его душу тоска и непонимание, почему так сложилась жизнь?

Элис. Ее светлые волосы всегда источали сладкий аромат. Она была послушной и спокойной, порой даже слишком.

«Лучше бы это была Селеста. Он должен был забрать ее».

Она и сейчас слышала эти бесконечно повторяемые слова матери, разносившиеся в тишине дома вечером, после похорон сестры. Их иногда прерывал успокаивающий голос отца.

Сердце вновь нестерпимо сжалось, как случалось всякий раз в момент воспоминаний. А есть ли у нее сердце? Или вместо него в грудь вложили камень, который и сейчас там, весь в крови от разрывающей тело ярости, терзаемый страхами и горем.

Селеста обхватила рукой горло и почувствовала слабую, прерывистую пульсацию.

Она спасет Шейборна и уедет из Парижа. А пока постарается что-то исправить в себе самой, ведь Саммер – хороший человек, принципиальный, настоящий герой. Она же всегда была его противоположностью. Таким и будет направление ее действий, правильных и достойных, пожалуй, впервые за многие годы.

L’enfer est pavé de bonnes intentions.

Селеста улыбнулась. Да, дорога в ад вымощена благими намерениями. И она пойдет по этой дороге прямиком в ад, и пусть, ведь ее намерения благородны. Она поклялась в этом именем покойной сестры и распятого Иисуса.

Привычно нащупав в кармане четки, она принялась перебирать бусинки, все равно мысленно считая, сколько раз произнесла молитву Аве Мария. В детстве она часами перебирала четки, вознося молитву под строгим присмотром религиозных родителей. Так было до того январского утра, когда Мэри Элизабет Фурнье прыгнула с крыши дома бабушки. Отец рассказал ей о поступке несчастной матери вечером того же дня, вскоре после того, как она лишилась девственности с Саммерли Шейборном.

– Вера поддерживает нас лишь до определенного предела, Селеста. Только стойкость – настоящее подспорье для нас в жизни. Твоя мать приняла католичество ради меня, и я не уверен, что в душе она истинно верила. – Отец сидел перед ней, держа в одной руке бокал с бренди, в другой – пустую бутылку. Глаза его покраснели, веки опухли. – Возможно, мне никогда не стоило на это надеяться.

Стойкость.

Селеста сглотнула вызванную злостью горечь. Отец, как и мать, не обладал этим качеством. Иногда ее посещали мысли о том, что родители, должно быть, совсем ее не любили, раз выбрали для себя такую жизнь. Мать погрязла в пороках, с ней случались то истерики, то приступы меланхолии. Отец же был одержим эфемерными идеями и утопическими стремлениями.

Она же металась между ними, как шар, который любой желающий может загнать в удобную лузу, чтобы одержать победу над соперником. И заплатила за это высокую цену. В результате никто из них не выиграл и не получил преимущество, и уж меньше всего она. Отец лежал в общей могиле на окраине Парижа, а мать – в сырой земле Суссекса. После смерти они были так же далеки, как и при жизни.

Успокаивало лишь то, что хоть в этом просматривалась некоторая справедливость.

Тем вечером она наблюдала за окнами Шейборна, разглядывала шторы и мелькавшие за ними тени. Любопытно, что за гость может быть у него в такой час? Ответ она получила, когда через несколько минут распахнулась дверь и на улицу вышел мужчина в одежде священника.

Англичанин смотрел ему вслед из окна, хотя и старался оставаться незамеченным. Его выдавало лишь легкое колебание шторы. Горевшая за спиной свеча была предусмотрительно потушена. Селеста размышляла, стоит ли проследить за гостем майора, но, поскольку человек не показался ей знакомым или чем-то примечательным, она решила остаться в укрытии под кроной ветвистого дерева. Ночь, на ее счастье, оказалась темной, скрытой плотными тучами луне редко удавалось вырваться, чтобы осветить этот мир.

Селеста уже собиралась уходить, когда на улице появилась еще одна фигура. Оказавшийся на пути прохожего фонарь позволил разглядеть лицо, и она с ужасом поняла, что это Гай Бернар. В отличие от нее он не прятался в темноте, а спокойно стоял, и это было для нее очевидной угрозой. Его действия могут привести всех троих к краху. Видимо, Гай не знает наверняка, что Саммер находится в этом доме, ведь тогда он действовал бы жестко и без колебаний. Что же тогда привело его сюда? Предчувствие? Донос? Самое вероятное из возможных вариантов. В этом доме пятьдесят квартир, а в том, что напротив, еще сто.

Люди здесь жили в тесноте, и это поможет Шейборну. Скорее всего, выбор его сделан в пользу места, потому что здесь царит суматоха, а жильцы меняются постоянно. Новый человек, особенно в форме, не привлечет внимания, ведь на улицах таких много.

Селеста прислонилась к шершавому стволу, опустила веки и будто слилась с деревом в одно целое. Лишь с первыми лучами солнца она открыла глаза, огляделась и обнаружила, что Гая нигде нет.

* * *

Через пятнадцать минут после того, как в семь часов пробили колокола церкви Сен-Лё, Селеста уже шла за Шейборном, но на значительном расстоянии, чтобы он не смог ее заметить. Целью было понять, куда он направляется.

Она держалась в толпе людей, дабы не обнаружить себя. Слежка была частью ее работы, а она хорошо знала свое дело. Никто не обратил на нее внимания, ни разу не обернулся, в том числе и Саммер. Он шел по улице с таким видом, будто не сомневался, что находится в безопасности, и совсем не производил впечатления человека, который скрывается или нуждается в помощи. Со стороны он был похож на солдата, недавно вернувшегося с войны и теперь мечтавшего тихо жить в уголке уцелевшего мира, где можно обрести спокойствие. На нем был другой мундир, и это радовало. Темно-синий китель и серые брюки сейчас лучше смотрелись на улицах Парижа.

Уже много позже Селеста поняла, что Шейборн вычислил ее сразу, еще у дома. Он дважды взглянул на нее, нагнувшись, а позже, встав под полосатый навес кафе «Три официанта», схватил за руку и потянул к себе.

Они стояли совсем близко, скрытые от глаз прохожих плотным холстом. Теплый воздух окутывал только их двоих.

Селеста не вскрикнула и не попыталась вырваться. Нож лежал в кармане, колено было готово нанести удар, но она ждала, потому что с первой секунды знала, что это он.

– Ваш способ маскировки хорош, мадемуазель Фурнье.

Она улыбнулась, сочтя, что любой ответ будет неуместным и глупым.

– Но разносчик хлеба не может позволить себе роскошь бесцельно болтаться по улицам. И луна прошлой ночью была полной.

– Когда ты понял, что это я?

– Через минуту после того, как ты явилась предупредить меня, натянув седой парик. Раз пришла, значит, хотела быть узнанной.

Она посмотрела прямо ему в глаза. При дневном свете их золотистый оттенок был еще ярче, но в них появилась настороженность, та же, что у нее.

Перед ней был уже не юноша, а суровый мужчина, закаленный войной и страданиями.

– У вас не так много времени, месье. Завтра до заката к твоему другу-ювелиру прибудут гости, и после им будет проще тебя отыскать. Они уже знают район, где ты живешь.

– Ты работаешь на Савари или Кларка?

– Не разочаровывай меня подобными вопросами, майор. Попробуй еще раз.

– Ты сама по себе. Торгуешь секретами по самым высоким ставкам.

– Теплее. – Она выдержала его взгляд и не отвернулась.

– Тогда ты ведешь опасную игру, в ней невозможно выжить.

– Думаешь, меня это тревожит?

Взгляд его застыл.

– Думаю, это должно тревожить твоего отца.

– Он давно мертв.

– Как?

– Война не обходится без жертв. – Ей не понравилось, как дрогнул голос, и она откашлялась, чтобы скрыть это. Однако было поздно. Шейборн, скорее всего, заметил. Она была практически уверена, что заметил.

– Отцу не следовало привозить тебя во Францию.

– Не следовало?

– Я говорил ему, что это может стать непоправимой ошибкой, но он не послушал. Европа погружается в хаос, никто не сможет найти здесь безопасную дорогу. Только простак может быть таким самонадеянным.

– Мы французы, майор, наша жизнь в Англии закончилась. Мы вернулись домой.

Селеста произнесла последние слова с вызовом лишь для того, чтобы скрыть охвативший ее гнев.

– Но в этом доме опасно. Здесь больше анархии, чем порядка.

Говоря это, Шейборн думал о том, осталось ли в этой холодной француженке хоть что-то от милой английской девушки, которую он знал. Черный парик мальчишки не должен был ей подходить, однако очень шел, манеры и поведение были более чем убедительными. Селеста Фурнье всегда, даже в семнадцать лет, знала, как не показать людям себя настоящую.

– Этот шаг не менее опасный, чем твой, когда ты выбирал путь в жизни. Ты не сдержал обещание, данное в Байонне генералу Мармону, поверь, это многим не понравилось. Неужели слово джентльмена уже ничего не стоит?

– Французы собирались меня повесить.

– В форме? – с недоверием в голосе спросила она.

– Не все придерживаются на войне правил. Не думаю, что со мной что-то сделали бы солдаты, перевозившие меня по территории Испании до границы, но там по приказу Мармона меня бы точно передали людям Савари. Я слышал, как мои конвоиры говорили о том, что получили инструкции на мой счет, дабы я никому больше не создал проблем. – Он повернулся и оглядел противоположную сторону улицы. – Кто этот человек? Тот, что читает газету. Я раньше его не видел. Знаешь его?

– Предполагаю, из министерства полиции. Их отличительные черты – высокомерие и некомпетентность. Мы у него как на ладони, кстати, интересую его, скорее всего, я.

– Почему ты?

Селеста понимала, что он может знать, как все обстоит на самом деле, потому сказала правду.

– Несколько дней назад я пыталась помочь одной семье, у них прочные связи с Англией, но у меня не вышло.

«Париж уже сгорбился от страха, а неизвестно, когда эта война закончится», – подумал Шейборн.

– И в связи с этим ты под подозрением?

– Любой неверный шаг может стать для тебя здесь последним. Веры больше нет.

– Веры?

– Все говорят, что Наполеон победит, но никто больше в это не верит. По моим предположениям, его империя начнет уменьшаться к концу следующего года. Ты ведь слышал, он уверен, что возьмет Москву?

Он улыбнулся в ответ и кивнул.

– Поехали со мной в Испанию. Можем отправиться прямо сегодня вечером.

– Я больше не та Селеста Фурнье, которую ты знал, майор. И мне будет безопаснее одной.

– О какой безопасности ты говоришь? За тобой следят и скоро схватят и объявят шпионом.

– В этой жизни есть вещи похуже смерти.

– А какой будет эта смерть, если они узнают, что ты предупредила меня, а потом еще позволила уйти? Тебе не придется рассчитывать на снисхождение.

– Я и не думала.

Он коснулся рукой ее шеи.

– Твое сердце бьется слишком сильно для того, чтобы я поверил в твое равнодушие. Однако увлечение твоего отца театром сказалось и на тебе, помогает добавить образу естественности. Уверен, многие тебе верили.

– Мы с тобой разные люди, майор Шейборн. Я и прежде не была человеком высокой морали; узнав подробности, ты был бы разочарован. Если хочешь, чтобы я помогла тебе уехать из города, жди завтра в пять утра под аркой в Лез Аль. Да, и никаких вещей. Это твоя единственная, последняя возможность. Если не придешь, больше мы не увидимся. Bonne chance.

Саммерли вспыхнул от злости, открыл было рот ответить, но Селеста уже исчезла. Как дымок от свечи. Вот она перед ним, а в следующую секунду уже нет. Размышляя, как ей это удалось, он огляделся и отметил, что на улице стало больше прохожих. Скорее всего, она ждала этого момента, чтобы нырнуть в толпу. Он внимательно оглядел улицу.

Вон она, в сотне ярдов, сворачивает в переулок, прячась за тележкой торговца рыбой. Шейборн не стал задерживать на ней взгляд, ведь в эту минуту за ним могут наблюдать, не стоит забывать об осторожности. Конечно, это несущественно, но все же.

Раньше Селеста казалась ему выше и уж точно не была такой худой. На ее левом запястье он заметил тонкие шрамы. Интересно, откуда они?

Саммерли растревожил ей душу, теперь она долго не придет в себя. С тех пор как умер отец, никто не говорил с ней так откровенно. Внезапно возникло острое, почти непреодолимое желание вернуться в Англию.

Туда, где спокойно и безопасно. В тихое и красивое убежище.

Селеста покачала головой, отвергая свои мысли, и резко повернулась, заметив скользнувшую в сторону тень – верный признак того, что кто-то следовал за ней и спрятался.

Через секунду стало ясно, что людей двое. Гай Бернар и Пьер Алан с обеих сторон взяли ее под руки, кто-то стянул черный парик, бросил и растоптал в пыли.

– Бенет узнал, какую роль ты сыграла в деле Дюбуа, и послал нас предупредить тебя и дать совет. – В голосе Гая чувствовалось с трудом скрываемое раздражение. Кулак его врезался ей в живот так неожиданно, что она согнулась пополам. Губы стали жадно хватать воздух, но он не желал поступать в легкие. – Ты немедленно должна оставить все дела, связанные с личными интересами. Если еще раз будешь замечена в контакте с англичанином, это будет рассматриваться как измена, и предприняты соответствующие меры. Твой случай станет примером другим, пусть знают, что в такие тяжелые времена преданность должна быть полной и несомненной. Смирение и подчинение – вот что главное. В противном случае даже лучший из нас может испытать на себе всю силу наказания Франции.

В следующую секунду кулак врезался ей в лицо, прямо в передние зубы. В глазах вспыхнули искры. Земля стала быстро приближаться, по подбородку текла теплая кровь и капала на грубую ткань брюк.

– Бенет хочет быть уверен, что ты осознаешь всю серьезность положения. Если такое повторится, ты умрешь. Тебе ясно? Больше милосердия не жди.

Алан уже достал нож. Лезвие сверкнуло и врезалось ей в руку между большим и указательным пальцами.

– Поняла? – грозно произнес он прямо над ее ухом.

– Да, – выдохнула Селеста, чувствуя, как тело охватывает леденящий ужас. Еще несколько таких ударов – и она не сможет добраться до дома. Страх уничтожил прежнюю браваду.

– Смотри на меня, – прорычал над ее головой Гай.

Знакомые интонации подсказывали, что надо готовиться к худшему. Мысль укрепилась, когда он сжал ее горло, жадно поцеловал в губы и прижал свободную руку к левой груди. Из прошлого навалился ужас пережитого. Он появился темный, словно призрак, надвигался и заползал под кожу. Мир почернел по краям картинки, и Селеста стала заваливаться на сторону. Кровь потекла по щеке на камни, когда ноги подкосились, не желая больше ее слушаться.

* * *

Очнувшись, она поняла, что одежда все еще на ней, а значит, он не сделал того, что пугало ее больше всего. Осознание подарило временное облегчение. Она перевернулась на бок, едва не потеряв сознание от боли в теле. Содержимое желудка оставило брызги на одежде и камнях вокруг. Из носа текло что-то липкое, рука почти не двигалась, один из передних зубов шатался.

Что ж, она легко отделалась. Удача не отвернулась. От боли в груди кружилась голова. Селеста с трудом смогла застегнуть пуговицы на рубашке. Гай сжал грудь с такой силой, что у соска остались красные следы и по кругу вмятины от пальцев. К счастью, все кости целы. Со временем все проходит, кроме ран в душе. Бенет знал свое дело, а Гай был его преданным и исполнительным слугой. Если бы не желание помочь Шейборну, она бы сдалась, страх взял бы верх и лишил возможности не только действовать, но и помышлять об этом.

Они найдут ее везде и в следующий раз не оставят в живых. Возможно, они позволили себе даже больше, чем требовал Бенет, судя по блеску похоти в глазах Гая. Будь он один, без Пьера Алана, едва ли стал себя сдерживать. Селеста была уверена, что не стал бы.

Дороги их пересеклись, и это стало для нее предупреждением. Игра мужчин против женщины. Ее спасло то, что никому из них не известна правда о ее личной заинтересованности в деле майора.

Селеста села, взяла в руку кепку и надела на голову, чтобы скрыть от проходящих мимо свое лицо. Сейчас она не сможет сделать и шага, лучше не пытаться. Со стороны она, возможно, будет похожа на пьяного юношу, не рассчитавшего с выпивкой, – обычное дело для мальчишки из низов, не получившего воспитания, глупого и лишенного последней надежды в жизни.

«Дыши глубже», – велела она себе и начала понемногу хватать ртом воздух.

Тугая боль ослабла, она перестала сжимать зубы и выплюнула кусочек мягкой плоти.

– Папа, – прошептала Селеста, радуясь тому, что способна говорить, и одновременно ненавидя за то, сколько мольбы в каждом звуке ее голоса. От стекающих по лицу слез защипало рану на щеке.