Читать книгу Такой как я - София Стасова - Страница 3

В тот холодный декабрьский вечер я, как обычно, возвращался с Фалленом домой из школы.

Оценки за осенний триместр были ужасными, а учителя в один голос твердили, что я не окончу одиннадцатый класс. Мне было все равно, а в глубине души я опасался только одного: как бы кто-нибудь из школы не позвонил отцу, чтоб поделиться с ним впечатлениями о моих успехах в учебе. Не то чтобы я сильно переживал из-за этого, но, так или иначе, мне было немного грустно от того, что я не оправдывал его надежд, если, конечно, эти надежды вообще когда-то существовали.

Потяжелевшая голова гудела так сильно, что мне хотелось биться ею обо все, что попадалось на глаза, лишь бы заглушить невыносимый и бессмысленный шум внутри.

Первый день зимы, удивительно точно отражая мое внутреннее состояние, дышал пронзительным ветром, смешанным с невероятно острыми частичками льда. Они настолько больно впивались в оголенные участки кожи, что, казалось, вокруг были развеянные кусочки стекла вперемешку с обыкновенным снегом. Уже темнело, и лучи вспыхнувших фонарей с трудом пробивались сквозь белую пелену, невольно превращая весь мир в театр теней. Темные силуэты людей напоминали безликих призраков, спешащих куда-то сквозь парализованное пространство и время. Я остался частью этого холодного спектакля даже после того, как перешагнул порог сонной квартиры. Казалось, вместе со мной в нее ворвались ветер и снег, наполнив и без того гнетущую атмосферу каким-то тоскливым одиночеством.

Интуитивно стараясь не шуметь, я осторожно проскользнул в приоткрытую дверь своей комнаты. Быстро натянув теплый свитер поверх школьной рубашки, я бросил сумку с учебниками на компьютерное кресло и на цыпочках вышел в коридор, снова надевая пальто. Все эти действия были безумно привычными. Но что-то было неуловимо «не так». Я чувствовал это, но не мог объяснить, что именно, и поэтому старался поскорее исчезнуть из дома. С некоторым облегчением я повернул ключ в дверном замке, но тут же замер на месте.

– К… куда-то собрался? – медленно произнес голос, который я хотел услышать сейчас меньше всего.

Отец появился за моей спиной внезапно. Он с трудом держался на ногах, стоя в эпицентре темно-красного пламени, бушующего вокруг. То, что отец напился, было очевидно. Причины я не знал, но последствия для меня могли быть не самыми приятными. Он пил очень редко, но такие дни оборачивались настоящим кошмаром. Я отступил еще на шаг назад, судорожно нащупывая за спиной ключ, который надо было еще раз повернуть в замке, чтобы дверь открылась.

– Нам с тобой… с тобой надо… поговорить… – запинаясь на каждом слове, невнятно произнес отец.

Вместо ответа я опустил глаза, даже не предполагая, в какую ярость это приведет отца. Он сжал кулаки, а фонтан из алых брызг, вспыхнувших вокруг него, обжег меня своим сиянием. Зрелище завораживало, парализуя своей пугающей красотой.

– Смотри на меня! – закричал отец, наполняя воздух тяжелыми словами. – Смотри на меня, идиот. Смотри, как смотрел тогда, в детстве!

Я застыл на месте, побледнев, но продолжил изучать свои кроссовки, борясь с непреодолимым желанием закрыть уши руками, чтобы хоть как-нибудь защититься от неминуемой катастрофы. Я ждал чего угодно: криков, ударов, но отец вдруг на секунду замолчал, а потом из его глаз вдруг потекли слезы. Мощное пламя в одно мгновение погасло, и сам отец как будто внезапно уменьшился в размерах. Он вытер слезы резкими и неловкими движениями, а потом заговорил шепотом, постепенно снова срываясь на крик:

– Анну… Ты любишь Анну? Я любил. Любил больше жизни! А она… она нас бросила… Меня бросила! Зачем она оставила мне тебя? Мне нужна была она, а не ты! Какой я тебе отец? Скажи, ты ведь меня не любишь? А ее… ее ты любишь? Говори!!! – Он схватил меня за ворот пальто, заставляя поднять глаза.

Я изо всех сил старался не смотреть на отца, потому что в эти мгновения я не хотел и не мог говорить, а ответ на его вопрос мы оба прекрасно знали и без моих слов.

– Любишь… Она же твоя мама, – тихо произнес он, опуская меня на пол.

И мы заплакали, точнее, заплакал отец, а из моих глаз просто покатились слезы. Но я ничего не почувствовал, перестав понимать смысл фразы, произнесенной отцом, как будто кто-то отключил во мне функцию понимания человеческой речи. Мы простояли несколько бесконечно долгих секунд друг напротив друга, а потом он почти простонал, крепко сжав руками мои плечи:

– Анна нас бросила. Тебя бросила! Меня бросила! Оставила здесь, понимаешь? – Он затряс меня, видимо, пытаясь внушить свою мысль.

– Мама не бросила нас. Она умерла, – одними губами проговорил я.

– Умерла? Конечно, умерла. – Отец на мгновение побледнел, а потом вспыхнул необыкновенно ярким ослепительным цветом. – Но смерть – это не причина оставлять навсегда меня… и… и нас.

Слово «смерть» обожгло мою грудную клетку изнутри в миллион раз больнее, чем это мог бы сделать огонь, сияющий вокруг отца, и я почти физически почувствовал бесконечную глубину его отчаяния. На секунду все вокруг окрасилось в черный цвет, а мое почти невесомое тело вдруг стало во много раз тяжелее. Еще мгновение, и я бы, наверно, упал на колени. Но эта слабость была непозволительной роскошью, поэтому, собрав все оставшиеся силы, я резко оттолкнул отца, а потом дрожащими руками быстро повернул ключ в замке.

Рискуя сломать шею и не упав только благодаря Фаллену, я вылетел на заснеженную улицу, стараясь не прислушиваться к крикам, оставшимся где-то далеко за спиной. Я бежал, чувствуя, как из глаз катятся холодные слезы. Бежал, пытаясь скрыться не столько от отца, сколько от самого себя… Но от себя не убежишь.

А потом я все-таки упал. Изо рта, в такт то и дело прерывающемуся дыханию, появлялись облачка пара. Они исчезали, уносясь в пустую темноту серого неба. Я закашлялся, обжигая легкие холодным воздухом.

Кашлять лежа было больно, поэтому я медленно поднялся с земли, отряхиваясь от снежных осколков, и побрел вперед. Фаллен хотел меня догнать, но я мысленно приказал ему идти сзади. Наверно, я слишком долго бежал, потому что у меня не осталось сил на то, чтобы думать о разговоре с отцом, о смерти и о маме. Еще десять минут назад я отчаянно пытался скрыться от этих мыслей, разрывающих мою голову на части. Тогда мне казалось, что я никогда не убегу от них, но теперь слезы вдруг кончились, кончились и мысли. Осталась только тупая боль. Точнее, это была даже не боль, а бесконечная пустота в груди, которую невозможно было выплакать даже самыми горькими слезами. Она всегда незримо преследовала меня, но я не давал ей проникнуть внутрь. Последний раз она смогла коснуться меня именно в тот день, когда умерла мама. Я ведь тоже тогда чуть не умер, но все же остался жить.

А сейчас я просто хотел исчезнуть. Исчезнуть или вообще никогда не рождаться, ведь если кого-то не существует, ему не может быть пусто, больно или страшно.

Свернув к первому попавшемуся подъезду, я решительно поднялся по обледеневшим ступенькам и дернул железную дверь, но она даже не скрипнула. Я сжал зубы и бросил разочарованный взгляд на Фаллена, словно он был виноват в том, что дверь не открылась. Нет, в тот момент я не подумал о том, что все против меня, а с холодной уверенностью сжал ручку и решительно потянул дверь на себя, мысленно приказывая ей открыться. Пиликнул домофон, и на маленьком экранчике высветилось красное слово ERROR. Дверь тихо скрипнула и открылась, пропуская меня в незнакомый подъезд.

Запахло теплом и известкой, и я несколько раз глубоко вдохнул, наслаждаясь новым сочетание ощущений. Когда тяжелая дверь за моей спиной захлопнулась, весь первый этаж погрузился в сумерки. Бледно-персиковые стены мгновенно посерели, а почтовые ящики строго посмотрели на нас с Фалленом, открыв черные вытянутые рты. Я отвернулся от них и поднялся по обшарпанным ступенями к маленькому старому лифту. Он стоял, освещая пространство перед собой ярко-белым светом лампочки, отражающейся в его внутренних потрескавшихся зеркалах. Каждые десять секунд скрипучие дверки резко закрывались, а потом, издавая глухой звук, разъезжались снова, выпуская наружу узкую полоску света. Не только лифт, но и весь подъезд казался каким-то пугающе-сломанным.

Быстро поднимаясь на полуосвещенные этажи, я словно убегал от собственных теней. Тысячи меня, ускользая далеко вперед или оставаясь сзади, бежали по одиноким стенам мелькающими силуэтами. Наконец, я оказался на самом верху и окинул взволнованным взглядом мрачную лестничную клетку девятого этажа. Дальше идти было некуда.

Тяжело вздохнув, я поднял глаза. На почерневшем от времени потолке виднелась небольшая дверь. Она находилась почти в самом углу, прячась за погнутой решеткой. Ни минуты не раздумывая, я поднялся по железным ступенькам и осторожно толкнул ее, совершенно не надеясь на то, что она откроется, но, скрипнув, дверь поддалась удивительно легко, освобождая мне проход на крышу.

За спиной остался мигающий свет неприветливого подъезда, но я уже не смотрел назад, осторожно наступая на снег, ведущий куда-то в темноту. Здесь, на одинокой крыше, царила неуловимая атмосфера спокойствия, заставившая даже голоса в моей голове говорить немного тише.

Мы медленно подошли к краю, и я сел, поджав под себя ноги, а Фаллен остался стоять за моим правым плечом.

Внизу горели яркие фонари, мигали вывески магазинов, спешили прохожие.

– Почему люди не летают? – тихо и рассеянно спросил я, выдохнув облачко прозрачного пара. – И правда ли, что я так и останусь никем и, исчезнув, не причиню никому боли?

Ненужный и даже лишний в этом вечно спешащем мире.

Всего один шаг. Пара секунд, и больше никакого меня не будет существовать.

Вдохнуть в последний раз холодный воздух и…

Одновременно и интересно, и страшно, и бессмысленно. Упаду, разбившись на миллионы кусочков, как хрупкая игрушка, выпавшая из рук неосторожного ребенка.

Осколки подметут и выбросят, а от меня не останется даже имени. Неужели я был создан только для этого?

Семнадцать потерянных лет.

Кто кому их должен: я миру или мир мне?

Снег закончился, а на небе сквозь серость облаков начали проглядывать звезды. Они смотрели на меня, но я не замечал их взглядов, как будто был один во всей Вселенной, внезапно став пустотой, способной уничтожить целый мир, способной заставить его замолчать навсегда, утонув в самом себе или даже во мне. В эти короткие, но бесконечные мгновения я мог все, даже летать. И если бы я захотел дотронуться до звезд, то, вероятно, потушил бы каждую из них своими холодными прикосновениями.

Но внизу все еще суетился живой город, а вокруг меня простиралась ночная крыша. На самом деле я был всего лишь комочком тепла, сидящим на краю темноты. Я настолько замерз, что мысли в голове заледенели и иногда кололи меня изнутри, мешая заснуть навсегда. Я уже не хотел умереть назло самому себе или отцу, и мне было ужасно стыдно за то, что я собирался сделать. Но, сидя на крыше, я слишком долго обдумывал события вечера, постепенно впадая в полусонное состояние отрешенности. Теперь уже даже Фаллен не мог меня спасти.

Холодный ветер стих, снизу погасла витрина магазина, а за моей спиной вдруг захрустел снег. Мне не нужно было оборачиваться для того, чтобы понять, что сзади меня появился человек. Он шел медленно – то ли подкрадываясь, то ли просто осторожно, наверное, думая, что я не слышу его. Наконец, подойдя ко мне достаточно близко, он сделал несколько шагов в сторону и встал так, что я мог видеть его, не поворачивая головы.

Я не боялся этого темного силуэта, появившегося из ниоткуда на ночной крыше. Более того, мне не было даже интересно, кто это и какова цель его внезапного появления. Я лишь равнодушно осмотрел темную фигуру. В незнакомце не было ничего особенного. Цветная шапка, чуть надвинутая на глаза, бесформенная куртка. Я почувствовал, что он ощущает неловкость, смешанную с удивлением, но пытается это скрыть… Безуспешно.

С минуту гость рассматривал меня, как какую-то игрушку в магазине или даже привидение, видимо, пытаясь понять, настоящий я или нет. Спасибо, хоть не потрогал, но ощупал взглядом так, что мне стало неуютно. Мы молчали, но, похоже, молчать было не в его характере, поэтому он вдруг неожиданно проговорил:

– Здравствуй, – а потом зачем-то добавил: -те.

Про себя усмехнувшись этой наивной вежливости, я ответил привычным эхом:

– Здравствуй…

Мне показалось, что он на секунду улыбнулся, а потом, немного помолчав, спросил:

– Ты… ты сидишь тут давно?

– Давно. – Я эхом повторил последнее слово вопроса.

Он снова окинул меня оценивающим взглядом.

– И ты не замерз?

Я опустил глаза и посмотрел на задеревеневшие от холода кроссовки:

– Не замерз.

Он мне не поверил.

Но я действительно не ощущал холода, зато на меня вдруг навалилась какая-то усталость, мне захотелось уснуть. Я отвернулся и замолчал. Кажется, незнакомец еще что-то сказал, но я уже не слушал его. Опустив голову на плечо Фаллена, я закрыл глаза, снова проваливаясь куда-то. Последнее, что я подумал, – что если молчать, то гостю надоест говорить со мной и он уйдет. На секунду я вновь погрузился в черноту, а потом снова очнулся от звука его голоса. Тысячи иголок резко вонзились в голову изнутри. Я вздрогнул, а потом вскочил на ноги. От боли из глаз потекли слезы, а негнущиеся конечности отказались повиноваться. Мир вокруг стал расплывчатым, но я все же увидел, что незнакомец хочет броситься мне на помощь. Это привело меня в чувство. Преодолевая режущую боль, я поднял глаза и сказал на удивление спокойно, заставляя гостя отойти на несколько шагов назад:

– Уходи, уходи отсюда.

Он смутился, но ответил больше удивленно, чем грубо:

– Почему? Это общая крыша.

Я понял, что он не уйдет, бросив тут такого несчастного меня. Поэтому, сжав зубы, пошел по направлению к светлой полоске чердака.

За спиной раздались торопливые шаги и удивленное:

– Стой, что я сделал?

Еще несколько секунд, и незнакомец, конечно, догнал бы меня. Но я остановился сам. А потом, развернувшись, окинул гостя пронзительным взглядом, от которого тот побледнел.

– Оставь меня в покое, – почти шепотом приказал я.

А потом я ушел, а он так и остался стоять в темноте, схватившись руками за голову, с немым вопросом «Почему?» на губах.

Это был Натаниэль.

* * *

Я оторвал удивленный взгляд от монитора и посмотрел на Фаллена.

Я не верил, такого просто не могло быть.

Но нет. Вот она «Первая глава».

И все описано точно: та ночь, я и мой странный гость на крыше. Я ясно узнавал себя в образе, нарисованном Натаниэлем. А еще я узнавал его, боясь себе в этом признаться.

Еще долго я сидел, восстанавливая в памяти цветную шапку и огромную безразмерную куртку, надетую на моего ночного гостя. Мне хотелось вспомнить больше, но воспоминания ускользали.

И все же я отчетливо осознавал, что видел его. Вот он какой – мой Натаниэль.

– Но как такое может быть? – тихо спросил я.

А Фаллен, вторя обрывкам моих мыслей, ответил:

– Это чудо.