Читать книгу Отражение сказки. Книга третья. Белоснежка с чердака - София Юн - Страница 4

На следующий день мы снова увиделись со Славиком в церкви. В этот раз он пришел пораньше и уже ждал меня на нашей лавочке.

– Давай поиграем во дворе? – предложил он.

Я засомневалась. Мама сказала, чтобы я сидела тут и никуда не уходила. Мне и самой как-то не сильно хотелось выходить наружу, а вдруг там куча народу.

– Не бойся, я тебя защищу. – храбро сказал он, будто читая мои мысли.

– Но мама сказала, чтобы я никуда не ходила без ее разрешения.

– А ты спроси.

Я украдкой бросила взгляд на мамину спину. А почему бы и нет?

Немного поколебавшись, я все ж подошла к ней, робко потянула ее за рукав. Она открыла глаза и склонила ко мне свою голову.

– Можно мне поиграть во дворе со Славиком?

Мама с изумлением измерила меня взглядом и немного подумав, ответила;

– Только за пределы церковного двора не выходи.

Я возбуждено закивала. Мама расправила моё платье, пригладила ленточки на моих волосах, распушила мои песочные пряди и отпустила.

Мы со Славиком вышли во двор. Я в первый раз вышла во двор без мамы. Поэтому я ступала медленно и острожно, а Славки уже носился по двору как оголтелый. Он тут же нашел какую-то палку и начал размахивать ею как мечом, а потом побежал вдоль обвитого вьюнком забора, касаясь концом палки густой листвы. Утренне солнце играло в его золотисто-русых волосах, легкий ветерок переворачивал короткие пряди, открывая то тут, то там светлый пробор.

– Выходи, не бойся! – позвал он меня.

Столько радости в этом необычном мальчике. Глядя на него я уже и не боялась вовсе. Я стояла, потому что меня охватило ощущение радости и свободы, которая исходила от каждого его движения. Я видела как вокруг него заиграли желтый, голубые и оранжевые шарики. Это его эмоции. Ни у кого я еще не видела таких эмоций. Славик был красивым не только внешне, у него была легкая и чистая душа. Поэтому с ним было так хорошо и спокойно. Я вышла на крыльцо и смотрела как он носится по крошечному двору так, словно перед ним просторы равнин, ущелья скал, заросли лиан. Он бегал и махал палкой разрезая воздух, и я видела как в его воображении рисуется картинка джунглей, и он как важный экспедитор, разрезает себе дорогу острым мечом. Он подбежал ко мне и взял за руку. И едва я успела опомниться как уже носилась по двору вместе с ним.

– Мы попали в юрский период! – тревожно кричал он. – Берегись Эмма! Тут повсюду ядовитые пауки и скорпионы! Не оборачивайся назад, нам нужно бежать! О нет! Хищный тиранозавр проснулся. Скорее садись мне на спину, я тебя спасу!

Я уже видела перед собой эти густые заросли с огромными лопухами, толстыми папоротниками, которые шуршали за ухом, цепляли мои волосы, разрывая мои ленточки. И вдруг позади себя я услышала душераздирающи рев. Проснулся тиранозавр. Я вскрикнула и Славик тут же усадил меня на спину. Я вижу как мерцает лезвие его меча, разрубая перед собой огромные лопухи насыщенно-зелнного цвета. Позади себя я слышу чьи-то ускоряющиеся шаги, кто-то гонится за нами. Чьи-то громоздкие лапы касаются поросшей травой земли. Ломаются ветки, земля дрожит, огненное дыхание обжигает мне спину. Мне страшно. Этот тиранозавр съест нас. Я кричу что есть силы:

– Скорее, Славик! Он уже близко! Спаси нас!

И тут же слышу ответ:

– Не бойтесь, принцесса! Я спасу вас! Мой меч, выкован в ущелье вулкана-убийцы! Никто не сможет победить нас!

Внезапно Славик разворачивается. И мы лицом к лицу встречаемся с огромной мордой хищника. Он стоит на свих задних массивных лапах. А передние его лапы короткие и хрупкие, ну прямо как корявые веточки. В глазах хищника читается неподдельная ярость. На секунду он приближается так близко, что я вижу его толстую грубую кожу, сплошь покрытую сухими потрескавшимися бородавками. Динозавр жадно открывает свою пасть и издает оглушительный рев, от которого земля и небо содрогнулись. Я в ужасе закрываю лицо правой ладошкой, а левой рукой еще сильнее вцепилась в шею Славика. Но Славик героически выжидает. Он медленно поднимает руку с обнаженным лезвием, которое тут же уловило длинный желтый луч и вспыхнул на солнце как ослепляющая искра. Хищник заметив этот странный блик тут же бросается в атаку, и тогда Славик издает свой победный клич и со всего маху вонзает меч в открытую пасть. Обоюдоострое оружие вонзилось в его покрытый чешуёй язык, проходит насквозь нижнюю челюсть. И вот враг лежит издавая последние конвульсивные возгласы. Он пригвожден к земле, поражен моим героем-спасителем. Славик вытаскивает меч с окровавленной пасти и победно поднимает его вверх. Я спускаюсь с его спины и делаю ему заученный мною ранее реверанс.

– Спасибо, вы спасли мне жизнь! – почтительно говорю я.

– Я служу вам, моя принцесса. Позвольте доблестному рыцарю проводить вас до замка.

– Ах, спасибо. – я глубоко тронута его заботой и смущенно как в книжках отвожу взгляд.

– Мы поедем верхом на моих верных друзьях. – Славик вложил два пальца в рот, и короткий, но пронзительный свист вылетел из его уст.

Я услышала, как чьи-то степенные и тяжёлые шаги начали приближаться к нам. Маковки деревьев заколыхались, густая чаща заповедника разверзалась перед нами, и внезапно нашему взору предстали два огромных травоядных динозавра. Длинная могучая шея, массивные как поваленные бревна ноги, и бесконечно длинный гибкий хвост.

– Позвольте вам представить моих друзей. – почтительно сказал Славик – Это Роберт, а это Дина.

– Какие они милые. – нежным голосом проверещала я, прижав ручки к груди.

– Вам они нравятся, принцесса? Тогда я дарю вам свою верную Дину. Она будет вам вечной памятью обо мне.

– Ах, неужели вы покинете меня?

– Мне придется это сделать принцесса. Ведь я рыцарь, а рыцарь нуждается в подвиге. Но подарите мне локон ваших прекрасных волос, и в самых страшных боях я буду помнить о вас и произносить ваше имя как молитву.

Я улыбнулась. Я знаю откуда эта фраза. Похоже мы читали одни и те же комиксы о подвигах и рыцарях. Поэтому я прикрыла лицо рукой, ну в точности как в том сюжете и, всхлипнув, горько ответила;

– О, не покидайте меня мой рыцарь! Возьмите меня с собой во все ваши приключения.

– Это слишком опасно. Я не могу рисковать вашей жизнью.

– Но если вы уйдете, то жизнь мне будет не мила.

– О, принцесса! Вы растопили моё сердце. Давайте же отныне не будем расставаться.

Он подошёл ко мне, сел на одно колено и взял меня за руку.

Я приложила свободную руку к груди и горячо выдохнула. Я представила как вокруг меня заиграли огоньки багрово-алого заката, и я стала еще прекраснее чем прежде.

– Будьте моей же… – с жаром начал он, как вдруг за спиной раздался голос мамы.

– Что тут происходит? – спросила она недоуменно.

Славик тут же вскочил на ноги, сразу же исчез багровый закат, пробивавшийся сквозь смятую листву заповедника, моё платье стало обычным, а Славик принял прежнее выражение лица.

– Мы играем. – сказала я.

Мама смотрела на меня, округлив свои и без того большие глаза. И вдруг она засмеялась, протянула руку и потрепала нас обоих по голове. Я знала, что мама не будет нас ругать, но Славик все же облегченно вздохнул.

Вот и так и началась у меня другая жизнь. Каждое утро мы встречались со Славиком в церкви. Обычно он уже ждал меня на крыльце, или я его у небольшой клумбы. Раннее утро будто бы предназначено для игр. Хотя бывали моменты когда Славик приходил невыспавшийся, но стоило нам начать играть как тут же у него словно крылья вырастали. Дворик церквушки был совсем крошечный. Но нам хватало место, ведь наше воображение было бесконечным. Свежесть раннего утра переносила нас в неведомые ущелья гор, поросшие мхом скалы, в заросли глухих заповедников. Мы носились верхом на слоне, конях, орлах, сверепых медведях. Мы никогда не уставали от наших игр. Время проведенное вместе со Славиком становилось для меня драгоценнейшим воспоминанием, которое я потом мусолила в течении всего дня. В играх он часто называл меня принцессой. Хотя сам мог быть и рыцарем, и королем джунглей, и разбойником из секретного клана. Но я никогда не возражала против роли принцессы. Мы носились вдоль зеленого забора, превращая ползучий плющ и усики вьюнка в огромные заросли папоротников. Когда мы носились над клумбой, то видели громадные цветы, которые пожирали людей. И наша задача была пройти мимо и не коснутся ни единого стебля-убийцы. Бывало и такое, что Славика ранили в бою злые викинги, и тогда я помогла ему идти к спасительному водопаду, где каждая капля как исцеляющее зелье. Тогда я включала старый кран, которые тут же охваченные нашей бурной фантазией превращался в живительный водопад. А мы со Славиком стояли внутри темного грота, я брызгала на его рану несколько капель, и помогла ему прилечь на сырой мох. Он лежал неподвижно несколько минут, а потом живительная вода наполняла его силой и отвагой еще больше. И мы снова принимались за наши игры.

Каждое утро новое приключение, новый сюжет, новые ощущения. Моё сердце набухало от одного лишь предвкушения новой игры. Утром в церковном дворе и вокруг было тихо и пустынно, и мне казалось, что во всем мире только я и Славик живем и чувствуем все краски уходящего лета. И я не могла вспомнить как же раньше я жила, находясь постоянно взаперти, не видя и не ощущая утренний воздух и распыленные в нем мелкие капли росы. Хотя днем я все так же сидела дома. Но воспоминания об утренних приключениях заряжали меня радостью на весь день, а идеи на завтрашнюю игру заполняли меня до верху. Вечерами я слышала голос Славика под своим окном. Я слышала, как он кричит проносясь мимо моего окна на велосипеде. На пару с его звонким голосом всегда звучал еще чей-то более приглушенный тон. Это был Мартин. Я уже и его голос выучила. Я удивлялась как это такой славный мальчик может играть с ведьмиными сыном. Но вслух я это никогда не говорила, потому что Славик души не чаял в своем друге.

Лето подходило к концу, а это значит, что я должна пойти в первый класс, как и все дети. Теперь мне даже очень этого хотелось, ведь мы со Славиком будем учиться в одном классе, а значит видеться мы будем не только по утрам, но и весь день. Вообще-то мне мама сказала, что в школе нужно учиться, а не играть, но думаю, что мы смогли бы найти время для наших игр.

Накануне первого сентября, мама погладила мне темно коричневое платьишко и фартук с белым гипюром обшитым по краям тесьмой. У меня никогда еще не было такого платья. Мама всегда покупала мне светлые наряды, с пышной юбочкой, и атласными ленточками. А это платье было строгим, и я выглядела в нем так по-взрослому. Мама вынарядила меня в школьную форму и подвела к зеркалу.

– Тебе нравится? – спросила она.

Я присмотрелась. Темно-коричневое платье придало моему лицу некую бледность, а мои большие черные зрачки, и вовсе казались бездонными.

– Да, очень. – искренно ответила я, перебирая пальчиками края белого фартучка.

– Ты такая красивая у меня.

– Я на тебя похожа.

– Нет, ты похожа на папу.

Я обняла ее за шею. Она все еще ждет, что папа вернется. Она все еще верно ходит в церковь и молится за это. Мне стало так за нее больно. Неприятный запах от мамы все еще исходил, но уже был не таким резким. Порой даже я его и вовсе не ощущала.

Мама истолковала мой порыв нежности по своему.

– Что такое, малыш? – ласково сказала она. – Ты боишься? Тебе страшно видеться с людьми?

Я кивнула. Это тоже было в моем сердце, хотя в этот момент не стояло в списке первых.

– Эмма, посмотри на меня. – мама легонько высвободилось из моих объятий и заглянула мне в глаза.

– Не бойся. Я буду всегда рядом. Мама работает на втором этаже и ты можешь всегда ко мне подняться, если тебе вдруг станет страшно. Но обещай мне кое-что.

Я знала, о чем она меня попроосит, но все же сделала вид, что приготовилась внимательно ее слушать.

– Никому не рассказывай о том что тебя пугает. Никому, слышишь? – голос его прозвучал несколько напористо.

– И даже Славику нельзя?

– Никому. В нашем городке только есть только две русскоязычной школы, и если ты кому-нибудь расскажешь, то об этом узнает весь город и тебе не дадут здесь учиться. И нам придется отсюда уехать.

От одной только мысли, что мы можем уехать, и я больше никогда не увижу Славика, мне стало очень нехорошо. Поэтому я твердо пообещала маме молчать. В ответ мама потрепала меня по макушке и поцеловала в лоб. Перед сном я выпила молоко и крепко уснула.

Утром я проснулась от того что кто-то рядом со мной чем-то хрустит. Этот звук напомнил мне шорох фантиков от шоколадных конфет. Я поспешила открыть глаза, но сделать это утром не так-то и легко. За окном уже было светло, и тонкие нити зари пробивались сквозь оконное стекло. В такие минуты мне казалось, что солнце закинуло в мою комнату одну из своих золотых прядей, которые были прямые и тонкие как стрелки. Мне нередко хотелось их причесать частым гребнем. Я отвела взгляд от окна и повернула голову в сторону, где раздавался тот же манящий хруст. На кровати у моих ног сидел папа. Он был одет в белую рубашку, но в этот раз без галстука. Его длинное стройное тело было слегка наклонено вперед. Он уперся локтями в твердые колени, подперев одной рукой свою голову, а в другой сжимая хрустящий прозрачный сверток. Внутри подарочной обертки я разглядела плюшевого зайца нежно кремового цвета, с алой ленточкой на правом ухе. Я приподнялась на кровати и стала присматриваться к папе. Сегодня не выходной, но папа пришел ко мне так рано да еще и с подарком. Но не это было необычным. Рядом с папиной головой пульсировала какая-то сизая дымка. Она была едва заметной, но уже живой. Может быть папа всегда был таким, а я просто не замечала? Меня это стало тревожить, но в эту секунду папа открыл глаза и повернул голову ко мне.

– Доченька, проснулась? – спросила он, одаривая меня своей любящей улыбкой.

Я бросилась к нему на шею.

– Папуль, почему сегодня пришел?

– У тебя сегодня важный день. Я хочу проводить тебя в школу.

– Правда?

– Да.

Я тут же соскочила с кровати и бросилась носиться по комнате.

– Вот моя школьная форма. Мне ее мама купила. А еще я одену вот эти туфельки, и вот эти гольфы. А может быть лучше эти надеть? Мне они больше нравятся, а мама сказала, что эти лучше. Как думаешь?

Папа оживленно смотрел на меня и улыбался. Он кивал головой, иногда жмурил нос, как бы выказывая свое сомнение. Папа не особо разбирался в моде, но он все равно принимал вид эксперта в красоте и мне это приятно.

Мама уже готовила завтрак. Через полчаса я уже сидела умытая, причесанная, нарядная за столом и ела молочную кашу. Мама разливала ароматный чай из пузатого чайника. Обычно мама заваривала розовый чай. Это был наш любимый. Мне особенно нравилось как маленькие розовые бутончики падали вместе с розовым кипятком в мою крошечную фарфоровую чашку, но сегодня мама заварила чай с жимолостью. Это все потому что папа завтракал с нами и мама знала, что это его любимый чай. Мама сегодня выглядела тоже очень нарядной. Она даже накрасила губы. Мы сели за стол, и мама попросила меня помолиться за еду. Я посмотрела на папу, он с удивлением приподнял бровь и посмотрел на меня. На самом деле папа сегодня в первый раз услышит как я молюсь за еду поэтому я немного взволновалась. Я закрыла глаза, преподнесла скрещенные в замок руки к губам и залепетала;

– Дорогой Бог, спасибо тебе за эту пищу и за всю мою семью. Пусть эта еда пойдет нам на пользу, а тебе во славу. Так же я прошу тебя за всех детей, которые голодают, ты дай им пропитание на сегодняшний день. Аминь.

Я открыла глаза и посмотрела на папино лицо. Оно у него сияло гордостью за дочь.

– Ты стала уже такая взрослая. – сказал он. – Вот уже и в школу идешь. Ты будешь хорошо учиться?

– Да, я буду стараться. – ответила я.

– Может быть вам что-то еще надо? – спросил он у мамы.

Мама пожала плечами и машинально бросила ему в чашку два куска коричневого сахара. Как только мелкие пузырьки появились на поверхности папиного чая, мама вдруг покраснела;

– Прости, – сказала она – не осознано получилось.

Папа улыбнулся.

– Ничего страшного. Мне приятно. – потом он перевел взгляд с разрумянившегося лица мамы на меня и снова заговорил; – Эмма, а помнишь мы говорили о том, чтобы отдать тебя на танцы? Ты еще не передумала?

– Нет, не передумала. Но мама говорит, что у нас в городе нет хороших школ.

– Правда? – папа посмотрел на маму.

– У нас есть только одна танцевальная школа в доме культуры, но там преподавательница очень старая и много курит. Дети там обычно не задерживаются. Она преподает классику и народные танцы. Думаю скоро вообще эту школу закроют, потому что ей уже надо на пенсию, а другого педагога нет.

– А что ты об этом думаешь? – спросил меня папа.

– Я очень хочу танцевать. – с воодушевлением сказала я.

– Ты помнишь как мы смотрели балет по телевизору и ты даже глаз не могла отвести. – напомнил мне папа.

Помнила ли я этот момент? О, да! Я бы никогда не смогла его забыть. Я в тот день была простужена, и у меня совсем не было сил на игры. Температура не сбивалась, а горло было таким набухшим, что мне было даже больно глотать. Папа пришел ко мне и, усадив на колени, стал укачивать. Потом он включил телевизор, чтобы поискать для меня мультики. В нашем доме, мы с мамой очень редко включаем телевизор. Потому что и там повсюду монстры со змеями во рту и глазницах. Но папа любил смотреть телевизор, и ради него я готова была потерпеть. По каналу ОРТ в это время показывали балет «лебединое озеро». Когда я увидела сцену, погруженную в глубокое голубое свечение сцену, а затем тонких, почти что прозрачных балерин, порхающих по ней, я просто забыла о всякой простуде. Мы с папой в тот день целых два часа сидели вместе и смотрели балет. Папа уснул, держа меня на коленях, а я не могла отвести взгляд от экрана. Насколько прекрасны были артисты балета. Изящные танцовщицы в мерцающих пачках легко взлетали вверх, и приземлялись на свои острые как иголочки и мягкие как перышки стопы. Во время кружения воздух вокруг них как взбитый крем разрезался пышными юбками и изящной ножкой. Движения были такими легкими и воздушными, что мне на мгновение почудилось, что это некие небожители, сошедшие на экран нашего старого телевизора. В унисон с каждой нотой, тонкие ручки как крылья отмеряли пространство вокруг себя. Я видела как их длинные пальчики словно касались чего-то невидимого. Моё сердце было переполненно неподдельным волнением и готово было разорваться от накатившихся эмоций. Папа хоть и не смотрел со мной балет. Но когда почти под конец он проснулся, то увидев моё выражение лица, сказал что обязательно отдаст меня в балетную школу. Прошел уже год, и папа не забыл об этом. Сейчас он снова об этом заговорил, но по лицу мамы было ясно, что эта тема ей не по душе.

– Не думаю, что в этой школе ее научат чему-то хорошему. Ни одному ребёнку не удавалось там задержаться надолго. – парировала мама.

– Успех в любом деле зависит не только от учителя. – возразил папа.

Мама напряглась. Я увидела, как она сжала губы и будто бы проглотила следующею фразу. Они снова могут поссориться. Поэтому я решила, что лучше об этом сейчас не говорить. Папа по всей вероятности тоже так считал. Ибо он тоже молча отвел глаза, нарочито кашлянул и принялся уплетать свой завтрак.

После завтрака я, мама и папа вышли из дома. До школы было всего десять минут ходьбы моими маленьким шажками. Школа, в которой я буду учиться была первой большой школой в Джаркургане, где большинство учеников были русскоговорящие дети. Она называлась тогда школа имени Луначарского. Эта очень старая школа, где еще учились мама и папа. Но выглядела она ни как дряхлая старушенция, а как почтенная дама, умудренная опытом, хранящая первые тайны. Хотя она и была очень ветхой, не обустроенной, не оснащенной как положено и очень бедной, но все равно выглядела весьма достойно. В стенах школы Луначарского росли дети, в которых был дух свободы и неподдельной радости. Здесь пробивались первые ростки дружбы и пускали свои завязи первые чувства между мальчиком и девочкой. Сколько бы не прошло лет, я всегда буду помнить именно эту школу, с ее песнями о детстве, о пестром глобусе, о первых погожих днях. Буду помнить единственного и неповторимого баяниста Ахмеда Мухамедовича, который был любимым учителем всех детишек начальной школы. И хотя я недолго вглядывалась в его округлое, строгое, спрятанное под затененными очками и густыми серебристыми усами лицо, в конце концов я все же нашла в нем нечто, чего нет в других учителях. Он был универсальным человеком. Он мог преподавать любой предмет с поразительным мастерством. И всегда его уроки пролетали как один короткий миг. Его уроки проходили весело, под сопровождение какой-нибудь интересной истории. Ахмед Мухамедович самый популярный учитель во всей истории школы Луначарского. Он вел не только музыку и пение, но и географию у старших классов, этику, физику. Учителей тут катастрофически не хватало. Но те учителя, которые уже тут работали ни первый год, были мудрыми и творческими людьми. Молодые учителя не в счет, хотя и среди них находились весьма оригинальные личности. К примеру, я думаю, что моя мама, которая тоже там работает учительницей английского языка, очень хороший педагог. По крайней мере я в этом себя часто убеждала.

Я держала папу и маму за руку и шла, опустив голову, стараясь не оглядываться по сторонам. Я ощущала, что мимо нас проходят взрослые и дети. Слышала их голоса, смех, цоканье каблучков по асфальту. Мне было интересно на всех посмотреть, но я все еще боялась. Приближаясь к школе я услыша громкую торжественную музыку. Звонкий мальчишеский голос пел о том чему же учат в школе. Атмосфера чего-то долгожданного и волнующего стала постепенно наполнять моё сознание. Наконец я все же осмелилась поднять голову и перевести взгляд от носков своих лакированных туфель на людей вокруг. Меня примкнули к веренице таких же детей, и я осторожно приподняла голову. Рядом со мной, держа в руках огромный букет лилий, маршировала девочка с двумя пышными бантами. Глаза черные круглые как пуговки, а волосы кудрявые как пружинки. На лице ее светилась улыбка, из-за которой на щечках ее мелькали обворожительные ямочки. Она держала букет так высоко, словно это национальный флаг. Я решила последовать ее примеру и тоже подняла свои розы до уровня глаз. Это была хорошая идея, ведь пышный букет теперь зарывал моё лицо от палящего сентябрьского солнца и мне стало прохладно. Я даже на миг забыла, что иду без сопровождения мамы. Оглядывась, я стала искать ее и папу глазами. Миллионы лиц замелькали предо мной. Голоса, запахи, взгляды, все вдруг стали мешаться в моей голове. Я смотрела на одну женщину и вот ее лицо напудренное и улыбчивое на секунду покрывалось коричневой коростой, под глазами вздулись гнойничковые волдыри, а из приоткрытого рта струилась тонкая полоска запеченной крови. Я тут же переводила взгляд на незнакомого мужчину, который выглядел статно и красиво как мой папа, но вдруг из его глаз как из пустых глазниц выползали мерзкие гады, которые елозили по его лицу, заползая в нос, рот и уши. Рядом кренясь чуть на бок стояла сгорбленная старуха. Выглядела она как все бабушки, прилично одетая, опрятно причесанная, но вот я уже вижу на ее груди огромную спящую жабу, которая будто бы обхватывет морщинистую грудь старушки своими липкими лапами, лениво вздувая свою толстую шею, сполшь покрытую мерзкими бородавками. Я начала задыхаться. Куда смотреть? Повсюду люди-монстры, а рядом с людьми расхаживают черные тени, прозрачные силуэты, которых почему-то никто не замечает. Иногда эти тени сливались с телами людей и тогда казалось, что на лицах незнакомцев зарождалась злоба и ужас. Мне хотелось крикнуть, но горло моё сжалось так сильно, что мне даже сложно было дышать. Я хотела позвать маму, но голос внутри меня, который всегда лился мягким потоком, вдруг будто бы превратился в шершавый камень и я не могла выдавить из себя хотя бы короткий звук. Закрыв глаза, я прижала уши ладонями и пыталась успокоиться, но в этот момент чья-то мягкая рука коснулась моей головы. Кто это был я не знала, но мне сразу стало легче. Словно кто-то покрыл меня невидимым плащом и укутал от всего этого ужаса. Я подняла голову и увидела перед собой тетю Веру.

– Привет, Эммочка. – ласково сказала она.

– Тетя Вера, а где моя мама и папа? – забыв поздороваться, выпалила я.

– Они стоят вон там, где все родители, не переживай. – она указала пальцем на толпу взрослых и среди них я поймала взгляд папы, а чуть позже и мамы. Мне сразу же стало спокойно.

– Я сейчас тоже к ним пойду. – сказала тетя Вера. – Воду принесла дочке.

С этими словами она зажурчала пластиковой бутылкой с водой и, наполнив в стакан, протянула его девочке с лилиями.

– Анара, только пей аккуратно, а то вода прохладная.

Ах, вот как выглядит Анара. Хорошенькая девочка. Глядя на то как Анара жадно поглощает воду, я вдруг ощутила как в горле у меня совсем пересохло. И только я так подумала, как тетя Вера протянула и мне стакан с водой. Я поблагодарила и в несколько секунд осушила его дно. Прохлада наполнила меня уверенностью и страх стал понемногу отступать. Я старалась не смотреть на взрослых людей, а смотреть на детей. Их было тут очень много. В этой толпе стояли все самые маленькие, среди них была и я. Чуть дальше стояли втроклашки. Лица у них были высокомерные и довольные. Они с некой насмешкой смотрели на нас первоклашек. Дескать вот они уже взрослые. Лица детей отличались от взрослых. В них не сменялись ужасающие маски, не мелькали непонятные тени. Рядом с ними было свое свечение, у кого-то тёмное, у кого-то светлое. А кто-то был окружен несколькими цветами как радуга. Я поймала светящийся спектр и проследила взглядом, откуда же он исходит. И тут мне совсем стало легко. Оказывается Славик уже битый час смотрел на меня, ожидая когда же я его замечу. Эти яркие краски окаймляли его силуэт. Я тут же расплылась в улыбке и энергично замахала ему рукой. Он ответил мне тем же. По его шевелящимся губам я прочитала его знакомое «Привет!» И хотя шум стоял не вообразимый, но я как будто бы услышала его голос так же четко как слышу его каждый день в утренней тиши.

Все оставшееся время на школьной линейке я чувствовала себя гораздо спокойнее. Часто кидая взгляд на Славика, который тут же его перехватывал. Хотя он все это время стоял рядом с этим противным Мартином, и о чем-то оживленно беседовал. По окончанию линейки ко мне подошла нарядная выпускница и, взяв меня за руку, повела на первый урок. Я ощутила ее липкую ладонь, и слабый запах озона или надвигающейся грозы. Что ж, пахла она не так отвратительно и это радовало. Мы продефилировали по всему кругу и я чуть было не потеряла сознание за эти несколько секунд. Вокруг смешивались запахи, мелькали образы, черные силуэты похожие на громадных ящериц ползали между ногами учеников, которые стояли и делали вид, что их это нисколько не волнует. Мне было невыразимо страшно. Несколько раз я отпрыгивала, но милая старшеклассница крепко держала меня за руку и смягчала изумленные взгляды своей обворожительной улыбкой. Наконец-то мы вышли из этого ужасного сборища, вошли в прохладное здание школы, миновали темный коридор и оказались в просторной светлой классной комнате. Девушка усадила меня за первую парту среднего ряда, что-то сказала и ушла. Я едва дышала. Рядом верещали дети, откуда-то тянулась вонь, похожая на тошнотворный запах отсыревшего белья. Внезапно все запахи стали перебиваться ароматом пшеничных полей. Он начал усиливаться, и поняла что кто-то ко мне приближается. Подняв уставшие глаза, я увидела как рядом со мной старшеклассник усаживает Мартина.

– Так учительница быстрее запомнит твоё лицо. – сказал он, легонько похлопав толстяка по спине.

Вблизи этот Мартин казался еще более отвратительным. По его загорелым щекам текли капли пота, а сбоку его нос вообще казался огромным. Я слышала, как мама называет такие носы шнобелем. Вот у Мартина целое шнобелище. Фу, какой он толстый, потный, противный. От Славика всегда пахнет сладкими шариками, поджаренными на масле. А от Мартина исходил запах поросших полей, июльскими дождями, колосившейся на ветру пшеницей. Ну хоть пахнет он не так противно как выглядит. На мгновение я увидела как его понурый и мрачный взор косо потянулся в мою сторону. Я вздернула подбородок, чтобы с вызовом встреться с ним взглядом. Увидев мой нарочито поднятый нос, он смерил меня презрительным взглядом. Губы его насмешливо изогнулись, обнажая кривые передние зубы, которые выпячивались вперед как покосившейся штакетник. Некоторое время мы с вызовом смотрели друг на друга, а потом я, не выдержав, резко толкнула его в грудь. Фу, мне показалось, что мои руки погрузились в какую-то тягучую субстанцию. Какой же он жирный и противный.

– Уходи, это моё место! – взлетел мой голос.

Он с насмешливо оттолкнул мои руки и начал отряхивать свою рубашку. Можно подумать, что мои руки были настолько грязными.

– Ты его купила? – сипло произнес он.

Даже голос у него какой-то не по-детски блеклый.

– Я первая тут села. И я не хочу с тобой сидеть. Пошел вон! – вздорно визжала я то ли от злости, то ли от унижения.

– Сама пошла. – чванливо выпалил он.

Так со мной еще никто не разговаривал. Я была просто вне себя от ярости. Забыв обо всех манерах, которые мама так хотела привить, растеряв всякое обладание, я вскочила и что есть силы ткунала розовым букетом прямо в его наглую толстую физиономию. Алые лепестки тут же посыпались на него как на невесту. Отбиваясь от меня своими большими ручищами он как заорал;

– Ты дура! Отвали, тупая! Совсем уже опухла!

Зря он так. Услышав такие оскорбления в первый раз в моей жизни, я пришла в такую ярость, что наверное он тут же об этом пожалел. Я что есть силы впилась руками в его темные жесткие волосы на макушке и начала трясти его туда-сюда, туда-сюда. Голова его ковыляла из стороны в сторону, глаза были зажмурены, а рот уродливо искривлён. Вокруг нас замаячила снующая ребятня. Голос Мартина взлетел на три октавы вверх и он как завизжит, ну прямо как девчонка;

– Отпусти, дура бестолковая! С ума сошла, идиотина!

Откуда он знал такие слова?! Я же вообще не знала как его оскорбить. У меня совсем не было бранного запаса в лексиконе, поэтому я вонзила свои ногти в его безобразно размытую щеку и что есть силы начала бороновать его кожу. Вся его правая щека залилась кровью, а мои пальцы стали скользкими. В этот момент кто-то подхватил меня за плечи, и стал тянуть назад. В ту же минут я увидела, как папа встал за спиной Мартина, и обхватив его массивное туловище стал тянуть его в противоположную сторону от меня. Но моя левая рука прям как приклеилась к его волосам. Когда нас все же разъединили, то я увидела как между моими тонкими пальцами блестели черные клочки вырванных с корнем волос. Мартин схватился за голову, а потом гневно сверкая глазами как начал кричать на весь класс:

– Ты дура, поэтому твой папа не хочет с тобой жить! Так тебе и надо, крыса!

Сквозь пелену ярости, я увидела как папа встряхнул Мартина и что-то грубо ему сказал, но это меня ничуть не утешило.

– Твоя мама ведьма! И ты ведьмин сын! – взревела я.

Мартин начал лихорадочно трястись, лицо его кисло исказилось. Он не сразу нашел, что ответить.

– Что ты сказала?! – раздирался он в истеричном визге. – Это твоя мама ведьма! Ты сама ведьма!

Без того взвинченная до предела, я начала судорожно кричать что-то не членораздельное. У меня уже просто не было слов, как бы еще его обозвать, и от этого злость нарастала с еще большей силой. Я почувствовала, что кто-то подхватил меня на руки и против моей воли стал выносить из класса.

Некоторое время спустя я уже сидела на мягком кресле. Волосы и лицо моё были сырыми. Это мама обтерла меня мокрым носовым платочком, а потом дала попить. Спустя несколько минут я начала различать где я нахожусь и кто рядом со мной. Потом как выяснилось это был кабинет заведующей. Рядом со мной сидела мама, в кресле напротив сидел Мартин, с исцарапанной щекой, растрепанными волосами. Некогда его такой щегольский белый воротничок теперь был запачкан кровью. Так ему и надо. Я скосила на него свой взгляд. Смотреть мне было тяжело, потому что глаза мои по секундно пеленали слезы. А Мартин хоть и был взвинчен, но не плакал. Рядом с ним сидела его мама, та самая ведьма. Я видела ее только лишь один раз. Когда мама с папой расстались, эта женщина только один раз пришла в наш дом и они о чем-то с мамой долго разговаривали. Среди всего этого разговора я поняла лишь несколько маминых фраз. Она сказала: «Живи с ним если совесть позволяет, но запомни, он всегда будет сравнивать тебя со мной. Потому что я его первая жена и любовь. И в этом сравнении ты всегда будешь проигрывать, потому как ты будешь рядом с ним.» Эти слова снова всплыли в моей памяти. Значит папа и меня сравнивает с Мартином. Ну тогда я выигрываю, ведь я его первая и родная дочь. А папа в это время сидел на соседнем кресле между мной и Мартином.

Дверь отворилась и в кабинет вошел завуч. Это был лысенький старик, невысокого роста, с каким-то позолоченным пятном на плеши. От него разило кисловатым запахом не выстиранного белья. Он деловито уселся за свой стол и протерев свою плешь батистовым платком начал высокопарно изъясняться про репутацию школы, о дисциплине и правилах, ну и другая там взрослая чушь. Сейчас я уже не вспомню что он там говорил. Слишком было заумно тогда для моих лет. Все это время я украдкой кидала на Мартина свой взгляд полный ненависти. Мартин не смотрел на меня, и это злило еще сильнее. Я хотела чтобы он посмотрел на меня, и тогда я демонстративно закачу глаза и отверунусь. Потом нас зачем-то попросили выйти в коридор и подождать там. Я вскочила с кресла и быстро пошла к двери; мне хотелось выйти перовее чем этот толстяк.

Мы прождали в темном коридоре, казалось, целую вечность. Я сидела на пластмассовом стуле, болтая ногой, сердито скрестив руки на груди. Мартин сидел поодаль от меня, поглаживая свою израненную щеку. Наконец-то дверь отворилась и я увидела папу, за ним вышла ведьма, а потом мама. Папа подошел ко мне и опустился на одно колено. Дымка над его головой стала темно-синей, и в этой густой тени, я увидела зыбкое движение чьих-то лап.

– Эмма, прости меня. Папа тебя любит, не надо больше так делать. Хорошо?

Я молчала. Папа смотрел на меня глазами полными отчаяния и вины. В его тоне сквозила горечь, и вся его поза была такой печальной, что мне стало его так жаль. Я обняла его. И тихо шепнула, что больше не буду так делать, только пусть он не грустит. Боковым зрением я увидела мамину юбку. Она стояла совсем рядом и была такой же разбитой. Положив руку мне на плечи, она как бы дала понять, что нам пора идти. Я сглотнула слезы и оторвалась о папиной шеи. Мама взяла меня за руку, и мы побрели к выходу. Позади нас остался стоять папа со своей ведьмой и сыном.

Мы шли домой в полной тишине. Только сейчас я заметила, что моя новая школьная форма была испорчена. Белый фартучек болтался на моей талии как лоскуток, а лямки волочились за мной как хвосты. Гольфы были спущены, а застежка на левом туфле оторвана. Мне было стыдно. Я знала, что мамино молчание это громкий протест против моего поведения. Меня ждал серьезный разговор, я не знала как приготовить себя к этому. Мама никогда меня не била, но лучше бы она меня сегодня отшлёпала, чем вот так молчала. Это было мучительно. Всю дорогу я думала, что я ей отвечу. Но в голове все путалось.

Когда мы вошли в дом, мама молча переодела меня, при этом она даже не взглянула на меня. Потом я осталась одна в своей комнате, а она вышла. Поначалу я так и осталась стоять посередине комнаты, ожидая что она вот-вот появится, но она так и зашла ко мне. Только вечером она позвала меня на ужин. Мы поели в полной тишине. Мне хотелось самой заговорить, но я не знала как начать. Поэтому когда мама помыла посуду и скрылась в своей спальне, я медленно побрела в ванную. Там я помылась, почистила зубы и пошла спать.