Читать книгу Он не просил меня ждать. Рассказы - Софья Лебедева - Страница 4

– Алло, я слушаю. – Алло, я здесь.

– Где – здесь? Она назвала место. Он прикинул – до угла было три минуты пешком.

– Иди навстречу!.. – Хорошо.

Он сунул телефон в карман пальто и понял, что не сказал – куда именно навстречу. Ускорил шаги. И вдруг в один миг увидел её всю: и прядь волос в вольном полете, и лицо, и кисть руки, полуприкрытую мехом, на ремешке сумочки…

Они пошли в кафе, пили чай с пирожными. Она курила. Он рассказывал, что только приехал из Парижа и что снова собирается туда – скоро. А если в этой стране и дальше все будет так же плохо, то, может быть, переберется туда навсегда. Она говорила о том, что приехала в Питер всего на несколько месяцев, может быть на год, что ей надо разобраться в себе и что ищет работу. А потом очень внятно произнесла адрес своей квартиры.

Вечером он пришел в первый раз. Она угостила его каким-то невероятно вкусным соусом из полуфабрикатов. Опять пили чай, он пересказывал анекдоты, и вдруг, глядя на её пушистый затылок (она сдавленно хохотала, уткнувшись в колени), отрешенно подумал, что ей нужны деньги. За эту убогую квартирку она наверняка отдала все свои сбережения, а надолго ли их хватит? Уходя, спросил нерешительно: – Если тебе нужны деньги?.. Она удивилась: – Деньги? Да нет, не нужны, – а про себя подумала, что деньги берут с похотливых стариков и богатых придурков, а с друзей и любимых денег не берут.

Он был другом.

На следующий день она нашла работу. Не самую лучшую, но на жизнь хватит.

Он приходил раз в неделю, два раза в неделю, каждый день, иногда один, иногда с друзьями, которых она классифицировала как Принца и Профессора. Принц был красив, как узкая и породистая собака – гончая, например, или далматинец. В жизни у него была одна проблема – женщины. Умные и красивые женщины охотно с ним спали, общались и вообще пользовались. Глупые и красивые не могли придумать для него другого практического применения, как немедленно выйти замуж. Или, как минимум, переехать на его жилплощадь. После этого они разочаровывались в Принце – природа предназначала его для чего-то другого и хороший муж из него не получался. В основном разлад новоиспеченной семьи начинался с того, что на Принца вешались женщины вообще. «Но это же наивно – надеяться, что он может принадлежать только одной…» – сказала по этому поводу одна из его бывших любовниц, умная и красивая. Некрасивые Принцу как-то не попадались. По жизни. В этой своей основной жизни Принц был заместителем редактора не очень большой газетки и довольно ценный профессиональный кадр. Вот только женщины…

Профессор был, мягко говоря, непривлекателен внешне: плотный лысоватый коротышка в очках, всегда какой-то помятый. (В браке первый и наверняка последний раз, трое детей. Пока трое.). Но когда он начинал говорить, очень медленно, с обаятельным прибалтийским акцентом, хотелось смотреть только в его всегда усталые глаза и слушать только его печальный голос. В этом у всех троих было нечто общее: их слушали, не перебивая. Видимо, сказывался опыт педагогической деятельности. Принц до газеты успел поработать в каком-то ВУЗе, Профессор и был профессором. А он!..

Когда его друзья пришли в первый раз, она поняла: решено. И Принц, и Профессор относились к ней с неким старомодным уважением и интересом. Так мужчины уважают любимую женщину друга. Она могла бы легко сделать их своими, но зачем?.. Всё равно уезжать. Когда-нибудь. Хватит с неё одного друга-любимого, одной болезненно-прочной ниточки в сыром и сером городе.

Дождь шел, кажется, уже несколько недель, не переставая. Утром это была морось, которая приятно холодила лицо. Вечером – ливень, он мочил подол пальто и продукты в пакете. И это ужасное серое небо за квадратами окна. Она задергивала шторы, садилась в скрипящее кресло с ногами, читала и ела – бутерброды, семечки, фрукты.

Уже спустя пару месяцев её съемная квартира была точь-в-точь как она сама, нищета и роскошь. На стене с обоями грязноватой совковой расцветки – ажурный светильник, чтоб было удобно читать в постели. Пушистый темно-синий плед. Ни радио, не телевизора – зато пачками валяются газеты, журналы и книги. На одной стене юношеская акварель Принца в деревянной рамке. На столе подарок Профессора: очень приятный на ощупь плюшевый медведь с ладонь величиной. На кухне то же самое: очаровательная ведьма на метле, изделие каких-то дружественных славян, и мятые алюминиевые кастрюли, брошенные за ненадобностью прежними хозяевами квартиры. Воду для чая она долго кипятила в кружке, пока кто-то не принес ей миниатюрный электрический чайник. Ни одной картофелины и горы кожуры от мандаринов, в квартире всегда чуть-чуть пахнет Новым Годом. На работу она носила одни и те же непритязательные джинсы со свитером. А под джинсами – кружевное бельё. Зато домашняя одежда немаркая и практичная. Не считая, конечно, двух шелковых пеньюаров… которые она надевала после ванны.

В первый раз он остался ночевать как-то ненарочито, почти случайно: взял да заснул на диване. Только что листал альбом с видами города, только что говорил… – а вот она исчезла на минуточку в кухне, чтобы налить чаю… вернулась – он уже спит, полулежа, полусидя, и альбом на полу раскрытый. Она села перед ним на корточки, всмотрелась в лицо. Темные реснички лежат на щеках, как приклеенные. Дыхание спокойное. Тихо-тихо, чтоб не звякнула ложечка, поставила чашку на журнальный столик (сама смастерила из широкой доски и картонной коробки, накрыла куском ткани до пола, вот вам и стол). Любимый пеньюар лежал на другом конце дивана, под одеялом. Вышла из ванной, потушила свет и улеглась рядом. В квартирке не были предусмотрены другие спальные места.

Ночью они нашли друг друга. Подумалось было потом, ближе к утру: а не по ошибке ли. Мало ли кто и где заснул. Нет, нет. Всё так. Все правильно. Если б не сегодня, то – завтра.

Иногда не приходил день, два, три, неделю. Оставалось только гадать: в командировке? Заболел? Впрочем, разве она ждала, покупая свечу вместо перегоревшей лампочки.

Когда хронически не хватало денег и ужина, натягивала единственное платье и ехала в центр, шла по проспекту. Никогда не надо было идти слишком долго: всегда кто-то подходил. Представлялась первой частью своего имени, так её называли учителя, и то недолго, а больше никто. Едва подняв глаза, она уже знала, что будет, и честно платила по счету, если его предъявляли.

С самого первого раза она придумала себе историю, которую повторяла потом при необходимости, не запинаясь. Номер телефона не давала: домашнего не было, а мобильный с собой не брала. Жила якобы у родственников, якобы не работала. Как-то попала в эпицентр пьяной разборки, и то: замахиваясь на потаскушку, крутой вдруг оробел, увидев спокойное бледное лицо, и опустил руку. Видно, оттого, что не просила, в сумочку по утрам совали купюры, крупные и не очень. Она не отказывалась, а в чем же иначе была суть? Не огорчалась, когда купюр не было. Не встречалась больше со своими случайными любовниками, не привязывалась к ним после проведенной вместе ночи. Ехала домой, переодевалась и никогда не опаздывала на работу. Думала: приходил он накануне? Пропущенные вызовы на телефоне: от него никогда.

Он приходил на следующий день, с вином и апельсинами, курицей гриль и пакетом овощей. Иногда с цветами: роза на длинном стебле, сиреневые ромашки – именно ромашки, не герберы, мелкий букетик первых фиалок, строгие, плотно завернувшиеся в себя малиновые тюльпаны. Сначала она ставила их в литровую банку. Потом Профессор принес ей узкую серебристую вазу. Она чувствовала в нём родственную душу по отношению к красивым вещам, не имеющим большого практического смысла, будь то плюшевые медведи, вазы или роскошно изданные альбомы фотографий.

Они никогда не говорили о том, приходил ли он, когда её не было дома. Приходил. Звонил в дверь, стучал – звонок был тихий, в ванной она могла ведь его не услышать. Выходил на улицу, смотрел в тёмные окна. Сидел на площадке между этажами и жалел, что не курит. Чувствовал боль оттого, что не может спросить, просто спросить, где была она вчера. Возможно, на то была сотня благовидных причин. Где-то в пригороде живут родственники, ездила в гости, заболела племянница – мало ли? Не спрашивал. И она молчала.

Однажды он остался у неё на целую неделю. Она удивилась еще, когда он не поднялся по первой пронзительной трели будильника, обычно он вставал раньше. Попыталась поднять его завтракать, он лишь махнул рукой: «М-м-м». Прислушалась к памяти вечера накануне: да нет, все как обычно. Оставила на кухонном столе второй ключ.

На улице было по-прежнему серо и размыто, одно и то же что утром, что вечером. И жизнь похожа на сон.

Когда она вернулась, он читал одну из её книг. Быстренько сообразили ужин. Хорошо было вдвоём поужинать, и помолчать, и лечь спать так, как будто бы давным-давно они живут вместе, и он моет посуду, а она стелет постель.

Спустя пару дней она заметила, что он постоянно прислушивается. Он вздрагивал, когда у соседей вскрикивал ребенок или резко сигналила машина на улице. Она поняла: ждёт звонка. Его телефон звонил иногда, это был Профессор или Принц, или с работы. После этих звонков она видела у него на лице лёгкое чувство стыда, и разочарования, и облегчения – целый коктейль. Опускала глаза, молчала, давая время опомниться. А потом как обычно: тихий вечер.

Однажды пришел Профессор. Едва заметные паузы в разговоре подсказали, что нужно делать. Она уронила на пол солонку и пошла к соседке за солью. Попила там кофе, мучительно поболтала ни о чем, выкурила чужую невкусную сигарету. Проскальзывая в дверь, услышала насмешливый голос Профессора: – Ты думаешь, она не понимает? И скрип кухонного шкафа. Она точно знала, на самом видном месте там стоит пачка соли. Просто потому, что больше ничего нет: основной запас продуктов в холодильнике, посуда – вся на столе.

Звякнула брелками и все стихло.

Еще через два дня она нашла второй ключ от своей квартиры в почтовом ящике. Подумала: наконец-то позвонил тот, а скорее та, которая давно должна была позвонить.

Ключ этот он увидел в первый же день, когда проснулся ближе к обеду. Жизнь катилась непонятно куда; на работе предложили взять больничный или в счет отпуска; и только здесь – такой хрупкий мирок. Оазис. Пережить, переждать… Вставил ключ в замок, повернул – подходит. Хмыкнул и включил чайник. Выходил иногда в магазин, чтобы купить то, что она любила. Она не благодарила, разве что поначалу, и глаза не светились щенячьи восторгом: принимала как должное. А если б и не покупал, верно, не попрекала бы. Это задевало немножко – что же нужно, чтоб засияла и на шею кинулась?

Целый день он потратил на то, чтоб выбрать подарок. Ходил по бутикам и ювелирным салонам, косметическим магазинам и книжным лавкам. Трогал серебряные фигурки кошек, толстые переплёты книг, вертел в руках хрупкие безделушки, особенно присматривался к кольцам – знал, что она любила кольца, но отходил от витрин снова и снова: в кольце – как будто намек, что-то невысказанное вслух и похожее на сожаление. Звонил сначала Виктору (Принцу), а потом Михаилу Эммануиловичу (Профессору), но они не могли подсказать дельного, говорили только новые адреса. Он ехал, а там было то же – серебряные кошки, кольца, вазы… Браслет? Цепочку? Хороший кулон, если судить по цене – но два бриллианта, что за пошлый намек. Никуда не годится. Магазины были полны вещей, одинаково прекрасных и бесполезных, и всё это было не то. Устав выбирать, в парфюмерной лавке он купил самый дорогой флакон.

– Прекрасный подарок, – защебетала продавщица.

Что может быть эфемернее запаха.

Однажды он не приходил долго, очень долго. Он был в Париже, а может быть в Махачкале, или в Мельбурне. Когда пришел – окна были темны. И на следующий вечер, и три дня спустя. А потом дверь ему открыл мускулистый парень в тренировочных штанах. В районе солнечного сплетения явственно почувствовалась дырка, которая не успела преобразоваться в черную воронку: парень прямо заявил, что вселился только сегодня и понятия не имеет, кто здесь жил раньше и куда съехал…

Телефон звенел долго, противно. Не хотелось отвлекаться от работы. На экране светился совершенно незнакомый номер.

– Я слушаю вас, – с интонацией «девушки-в-офисе», которая постоянно отвечает на звонки.

– Я здесь, на вокзале.

Это его голос.

Приехал.

Нашел.

До вокзала по прямой – пятьсот метров.

– Иди мне навстречу… Заметалась – шубка, перчатки, сумочка…

Куда – навстречу? Он пошел вперед, все ускоряя шаги.