Читать книгу Сквозь объектив - Соня Фрейм - Страница 7

Время слилось в одну черную полосу. Шли минуты, и абстрактное завтра вскоре превратилось в сегодня, а я все продолжала спать… Не чувствуя ничего, даже саму себя. Воцарилась тишина, остановившая поток мыслей и переживаний. В этом я так нуждалась.

У меня было хитрое, эскапистское желание: провалиться в сон, а там, может, мир сменит свои декорации. Вдруг это сон. Просыпаешься в истерике, а за окном тот же мир: знакомая и скучная Рига, ноющий Макс в телефоне…

Я не хотела снова просыпаться в этой квартире. Еще больше я боялась проснуться вновь связанной и в полном одиночестве. Я вообще не знала, что увижу после пробуждения.

Но, к сожалению, если сон плавно не переходит в смерть, он просто заканчивается. Во тьму проскользнули крошечные искры, которые постепенно слились в тонкую светлую линию. Это утренний свет прыгал по моим ресницам.

Я слегка приоткрыла глаза, чувствуя во рту режущую сухость. Тело болело, словно меня пинали тяжелыми ботинками. Кожу на запястьях жгло, из ссадин сочилась сукровица.

Некоторое время я тупо смотрела на потолок сквозь полуприкрытые глаза, а потом решительно их протерла и взглянула немного трезвее. Кровать была удобней кухонного стула, и я могла бы лежать так вечно, но мысли начали свой тревожный бег, остановить который уже было невозможно.

События проносились в голове обрывками.

Я вспомнила крыльцо, все дальше и дальше уходящее от меня, и чьи-то руки, до боли сжимающие мое тело. Потом веревку, багажник и собственные крики в пустоту… Как меч, повисло имя Кай, которым нарекли человека со взглядом рептилии…

Последнее, что я помнила, – это кухня и то, как он спокойно произнес «завтра». Или пообещал. Скрючившись, я странным образом уснула прямо на стуле. Определенно, кровать была намного удобнее. Медленно приподнявшись на локтях, я прислонилась спиной к стене и уставилась перед собой. Тусклый утренний свет расползался от окна широкими полосами. Вся комната была в этот утренний час серой, абсолютно выцветшей.

С трудом повернув затекшую шею к окну, я замерла. На подоконнике, небрежно закинув на него ноги, сидел Кай. Опять в черном. С ремня свисала знакомая серебряная цепь. Ветер, проникавший сквозь приоткрытую створку, шевелил его взлохмаченную челку.

«Маленький Дэмиен из “Омена”[8] вырос, стал эмо и закурил», – пронеслось в голове. Я еще способна была иронизировать…

Он смотрел на меня в полном молчании, которое до поры до времени скрывало его присутствие.

Я окончательно вспомнила, где я. И с кем.

Поежившись, спросила хриплым, сорванным вчера голосом:

– Уже завтра?

– Нет, послезавтра, – поправил меня он.

– Даже так.

Я отвернулась и почувствовала, как что-то обжигающе бежит по венам вместе с кровью. Это был стыд. Впервые в жизни я испытывала невероятный, необоснованный стыд, который был везде. Он поднимался откуда-то из глубины живота и с каждой секундой заливал глаза. Никогда мне не было так неприятно, так унизительно…

Так стыдно.

Кажется, я начинала догадываться, почему… Судорожно пришлось закусить губу, чтобы физической болью привести себя в чувство. Вчера я показала свою слабость, да еще как!

«Бросил! Бросил! Бросил!»

Кровавый ком в горле. Пальцы на моем лице, пальцы сжимаются вокруг сердца.

«Бросил! Бросил! Бросил!»

Все, что я о себе думала – что я уверенная, сильная и равнодушная, – оказалась неправдой: вчера по полу ползала истеричная девочка, которая давилась соплями и слезами и не знала, куда себя деть от трусости. От страха она нашла прибежище в руках своего похитителя, забыв, что он – враг. В глазах защипало, когда я вспомнила, как ревела у него на коленях и цеплялась за него изо всех сил. И Кай все это бесцеремонно наблюдал.

– Что с тобой? – вопросил он. – Эй…

– Н-ничего… Что со мной может быть? – прошипела я, не глядя на него и нервно комкая край одеяла.

– Повернись, пожалуйста, – попросил он, и в его голосе проскользнула уже знакомая повелительная нотка.

– Да пошел ты… – воскликнула я.

Я почувствовала сзади движение: он слез с подоконника и присел на кровать возле меня. Что он сейчас сделает? Ударит? Изнасилует? Сразу убьет?

Я пыталась унять дрожь, но ничего не получалось. А Кай всего лишь приблизился к моему уху и коварно прошептал:

– Ты просила о другом позавчера. Ты плакала у меня на коленях и умоляла больше никогда тебя не оставлять.

Послышался ехидный смешок. Кай знал, как уколоть. Как раз этого я и не хотела слышать. Я чувствовала размеренное дыхание и близость его лица. Щеки пылали, или так казалось, и я раз за разом вспоминала, как вся в слезах корчилась у него на руках. От этого становилось еще хуже.

– Оставь меня, – прошептала я, чувствуя, что сейчас опять расплачусь.

Я не понимала, как он это делал. Я думала, я такая уравновешенная… Владею собой, владею миром.

Ужасно хотелось домой.

– Тебе стыдно, – понимающе произнес он.

– Какое тебе дело?

Он промолчал. Слезы побежали по моему лицу.

– Могу понять. Сначала я для тебя – страшный говнюк, потом ты рвешь на мне майку и закатываешь сцену, какой мне не устраивала ни одна бывшая. – Он хмыкнул, и мне захотелось ему врезать, да так, чтобы он плевался кровью. – Видишь ли… Никогда не знаешь, на каком этапе начнешь доверять, – почти что дружелюбно добавил он.

У меня не было желания комментировать или спорить, хотя ужасно раздражал этот менторский тон. Спустя несколько минут молчания я спросила с нескрываемым напряжением:

– Сейчас, когда ты видишь меня утром, при свете дня, когда ты видишь все, что ты со мной сделал… ты принял решение?

Кай отвернулся, и теперь мы сидели фактически спина к спине. Минут пять он молчал, затем произнес:

– Да, я решил, что с тобой сделаю.

Я медленно повернулась к нему, и он, тоже слегка обернувшись, сказал:

– Я оставлю тебя себе.

– Зачем? – глухо спросила я.

– Зачем? Глупый вопрос. Зачем парню нужна девушка?

– Тебе нужно, чтобы я занималась с тобой сексом? Или чтобы я тебя даже любила? А может, убирала в квартире и была твоей рабыней?

– Это грубо и примитивно.

– Ах, мы же возвышенные и утонченные…

– Ну, что-то вроде того. У меня пока нет для тебя определенного назначения, так что… можешь делать что захочешь. А там посмотрим.

– Урод.

– Меня зовут Кай.

– Ты урод, Кай.

– Это пройдет, Марина, – по его губам скользнула какая-то грустная, даже сочувствующая улыбка. – Ты не можешь ненавидеть меня вечно… Думаю, в глубине души ты уже перестала.

Я бросила на него злой взгляд исподлобья и спросила:

– Значит, ты считаешь, что я изменю свое отношение к тебе?

– Мне все равно, как ты ко мне относишься. Результат все равно будет один.

– И ты правда думаешь, что я буду спокойно к этому относиться? – с ненавистью прошептала я.

Кай нагло ухмыльнулся и сказал:

– Да, я так и думаю. Тебе ведь это нравится на самом деле. Уже начало нравиться со вчерашнего дня.

– Ты ошибаешься, – так же чуть слышно ответила я.

– Значит, скоро понравится.

Он коротко улыбнулся и встал с кровати, направляясь в коридор.

– Ты можешь делать здесь все что захочешь, – бросил он через плечо.

– Тогда можно я уйду?

– Ты остаешься тут. Все. Ты больше не живешь своей старой жизнью. Теперь у тебя есть только эта квартира и я. Чем раньше ты примиришься с этой мыслью, тем лучше для тебя.

И он скрылся где-то в глубине квартиры. Я ошеломленно переваривала услышанное. Этим утром я ожидала услышать что угодно, но не это. Зачем ему я?

Flunk пели, что королева преисподней ушла с откатом прибоя, теперь она в другом мире. И в нем она – никто.

* * *

Некоторое время я сидела на кровати среди скомканного одеяла и раскиданных подушек и покачивалась, пребывая в странном трансе. Передо мной все еще стояло его лицо с неприятной усмешкой, а в ушах звучали обрывки фраз.

«Ты не можешь ненавидеть меня вечно…»

Я постараюсь. Я постараюсь ненавидеть тебя всегда, Кай. Это, по крайней мере, будет естественно.

Медленно я сползла с кровати и попыталась найти зеркало, чтобы оценить свой внешний вид. Судя по заляпанным неизвестно чем джинсам и спутанным в клубок волосам, я выглядела просто ужасно. Я прошлась по комнате, разминая тело и прислушиваясь к происходящему в квартире. Где-то в глубине ее слышались приглушенные звуки, свидетельствующие о присутствии этого урода.

Рука болела меньше. Все шевелилось. Хоть это радовало.

Подойдя к окну, я обнаружила, что оно выходит на безлюдную часть какого-то канала, залитого утренним туманом. Густая дымка вязко расползалась между однотипными зданиями. Пейзаж был абсолютно безлюдным.

Окно свободно открывалось, и вместе со свежим воздухом туман будто вполз в комнату. Или его часть уже впиталась в эти стены. Мир вокруг напоминал размытую акварель.

Я свесилась через подоконник, оценивая расстояние до земли. Слишком высоко, чтобы прыгать. Даже если, как в голливудских фильмах, связать из простыней веревку, земли все равно удастся достигнуть только в свободном полете.

Кай наверняка прекрасно знал, что я не рискну прыгать с такой высоты. Вот откуда его уверенность. Вот откуда такая свобода.

«Заори!» – услужливо подсказал внутренний голос.

Чуть помедлив, я завопила изо всех сил на английском:

– На помощь! Пожалуйста! Эй!

Мой крик разнесся во все стороны и заглох. Здания вдали выглядели заброшенными. Да жил ли кто-то вообще в этом доме?

Кай даже не отреагировал. Это говорило только об одном – он знал, что здесь нет никого, кроме нас.

Меня охватило отчаяние, от которого снова захотелось разреветься, но это вряд ли помогло бы. С грохотом я закрыла окно, чувствуя себя глупо. Было бы неплохо вообще разломать ему все к чертовой матери, чтобы он знал: пленники – это дорогое удовольствие.

Я вышла из комнаты в коридор. Там царил полумрак, но на стене висел маленький светильник, и я дернула свисающую из-под пыльного абажура цепочку. Раздался щелчок, однако свет не зажегся. Ублюдку явно лень менять лампочки.

В уже знакомой кухне царила чистота и пустота. Я быстро выдвинула пару ящиков в надежде найти нож или что-нибудь острое. И вилка сошла бы. Но в ящиках для приборов осталось только ситечко для чая. Он убрал даже ложки! Все, что осеняло меня сейчас, было уже продумано им вчера. На сколько шагов он опережает меня?

Коридор упирался в уже знакомую входную дверь, от которой несло холодком. Я осмотрела замок и снова почувствовала разочарование. Он действительно закрывался на ключ, а его мой похититель унес с собой.

Но я не могла не отметить, что дверь довольно нетипичная для европейских домов – тяжелая, металлическая. Часто двери и заборы в Амстердаме выглядели чисто символическим элементом интерьера и были сделаны из материала чуть плотнее папье-маше.

«Нормальный у тебя бункер», – подумала я про Кая.

С сожалением оставив прихожую, я вернулась в уже знакомую кухню. Дом казался старым, и иногда в таких жилищах бывают запасные двери… Правда, и тут моим надеждам не суждено было оправдаться – выхода не было. Во всех смыслах.

Но кое-что я все-таки нашла. В конце коридора имелся еще один выход. Замок казался хлипким, и что-то подсказывало – эта дверь ведет наружу. Тянуло свежим воздухом, и в щель возле косяка сочился свет. Но выяснить, что за ней, пока так и не удалось. Тогда я направилась к последней комнате. Ручка мягко опустилась. В красноватом освещении виднелась спина Кая у какого-то стола. Он молниеносно повернулся, и я невольно отпрянула, врезавшись в стену.

Сам похититель вылетел буквально через секунду. Прикрыв дверь и опершись на нее, он сухо спросил:

– Что ты здесь делаешь?

Лучший вопрос, который можно задать своему заложнику! Гуляю и нюхаю цветы, блин!

– Осваиваюсь, как видишь, – буркнула я. – А что ты так вылетел? Чем ты там занимаешься? Внутренности маринуешь?

– Запомни, Марина, – своим спокойным подавляющим тоном начал Кай, проигнорировав мое ехидство, – тебе туда нельзя. Представь, что это сказка о Синей Бороде и можно входить куда угодно, кроме одной-единственной комнаты.

– Хорошая аналогия. Борода-то всех своих девушек мочил.

– Ну, если тебе надо как-то себя мотивировать…

– Я вообще-то ванную искала, – пробормотала я, пятясь назад.

– Прямо позади тебя, – произнес он.

Я обернулась и увидела, что там не просто стена, а отодвигающаяся ширма, отделанная панелями. Недолго думая, я скрылась за ней, чувствуя, как Кай наблюдает за тем, чтобы я попала по назначению.

Выражение его лица меня немного напугало. Вчера я думала, что научилась бояться его чуть меньше, узнав какую-то его скрытую сторону тогда… когда я плакала, а он вдруг утешил меня на свой странный лад…

Я присела на край большой белой ванны и задумалась. Что там такого, за что он мог меня убить? Черт побери, да кто он вообще такой?

Красный свет мне ни о чем не говорил. Какие-нибудь инфракрасные лампы. Для чего?

Я пустила воду и стянула с себя грязную пропахшую потом одежду. Весь мой страх впитался в нее. В дальнем углу стояла стиральная машина, и можно было запихнуть вещи туда, но что-то останавливало. Я просто не могла представить, что снова надену одежду, в которой думала… умереть.

Не зная, что делать с этой грязной одеждой, вызывавшей у меня отвращение, я забралась в теплую воду.

Почему-то в этот момент вспомнилось, как я в детстве плакала. Ванная была особенным местом: только там я могла лить слезы. С шумом текла вода, ревел магнитофон, а я вторила ему своим тихим воем, растворяясь в детских горестях…

И вот я снова плакала позавчера и сегодня утром. Давно такого не было. Однажды усваиваешь, что слезы – избыточная эмоциональная реакция и от них ничего не меняется.

Но вчера мой мир перевернулся с ног на голову и плакать хотелось постоянно.

Я брызнула себе в лицо водой.

Что происходит в этом доме? Все похоже на какое-то дежавю, но я не узнаю ни одного предмета. Даже себя не узнаю.

Постепенно ванна остывала. Я выдавила на ладонь немного геля для душа, продолжая обдумывать свое положение. Какие причины побудили его похитить незнакомую девушку? Теперь уже ясно, что выкуп его не интересует и о моем пресловутом отце он как раз-таки не знает. И он не маньяк. Так что же это? Развлечение? Любовь с первого взгляда?

Я хорошо помнила его взгляд. И тогда на кухне, и позже в комнате. Никаких эмоций. Любопытство и интерес. В голову не к месту пришел дешевый мерзкий ужастик «Человеческая многоножка». Теперь все бредовые киношные идеи вдруг стали казаться реальными. Вдруг он хочет использовать части моего тела для аналогичного эксперимента?

Вымывшись, я все не решалась выйти. Атмосфера ванной комнаты всегда действовала на меня успокаивающе, и казалось, стоит покинуть ее пределы, как все снова спутается. Я продолжала сидеть, глядя, как в слив уходит мыльная вода. Вот бы самой так же слиться…

Пришлось взять большое белое полотенце, но я уловила исходящий от него знакомый сладко-горький запах. От этого стало неуютно, и я огляделась в поисках чего-нибудь еще.

На сушилке для белья обнаружилась мятая, но чистая рубашка. Куда этот гопник в ней ходит? И все же это лучше, чем мое. Я зачем-то прилежно привела ванную в порядок и вышла в коридор. Из таинственной комнаты по-прежнему доносились еле слышные звуки, но в остальном мало что изменилось.

Я вернулась в спальню с намерением узнать о нем побольше. В платяном шкафу была только одежда. Все сложено аккуратными стопками и развешано по вешалкам. Рубашки-поло мрачных цветов, футболки с логотипами неизвестных мне групп… Я так ровно вещи не складывала, и мой шкаф иногда было страшно открыть.

Около небольшого магнитофона на полу валялась гора дисков. Он слушал малоизвестную тяжелую музыку. Впрочем, об этом можно было сказать уже по его внешнему виду.

Ничего более в комнате его характеризовать не могло. Поставив наугад какой-то диск, я уставилась в окно. Туман постепенно рассеивался, обнажая пустынный берег. Мне показалось, что это вырезанный кусок реальности. Из нее не выбраться единожды, в нее не войти дважды.

* * *

«Когда становишься взрослым?» – задумалась я. Еще несколько дней назад я могла с уверенностью сказать, что я взрослая, потому что была достаточно самостоятельной и успела многое повидать. Родители никогда меня особо не контролировали, и эта свобода доставляла мне наслаждение и тяготила одновременно. Я думала, что могу все сама. Но я вообще, оказывается, много о себе думала.

Еще я была уверена, что повидала много разных людей и имею солидный опыт понимания чужой сути. Молчунов и одиночек часто держат за недоумков, но мы много наблюдаем и делаем выводы.

Однако о Кае сделать вывод не получалось, так как я не могла понять, что именно меня в нем пугает. Несмотря на страх, мне хотелось всматриваться в его неживые глаза и искать в них ответ.

Я что-то смутно понимала о нем, но не могла облечь эти ощущения в слова. Не зная кто он, я не могла с ним бороться. А я хотела в конечном итоге оставить в прошлом эту пустую серую квартиру и его самого.

Мы жили бок о бок, но практически не виделись. Наш последний разговор в то первое утро так и был пока что единственным. Кай весь день провел в своей комнатке, потом снова ушел почти на сутки, даже не заглянув ко мне. Через день бесцельного хождения по его квартире мой разум принял ситуацию: теперь я живу здесь. Это он и пытался вложить мне в голову. От того что ему это удалось, было не очень-то радостно.

История о похищении девушки превратилась в нечто среднее между фарсом и арт-хаусным фильмом ужасов. Спецэффектов нет, местами глуповато, но все равно страшно.

Пытаясь предугадать будущее, я бесконечно анализировала все, что произошло. Непроизвольно вспоминалась та жуткая ночь, когда он нашел меня на полу. Его длинные пальцы бережно касались моего лица, и кожа все еще хранила их прикосновение. Я вспоминала и интонации, сквозящие в голосе… Сочувствие, доля понимания, отличного от обычной эмпатии… Странное преломление смысла и ролей. Наверное, он все-таки не сделает со мной чего-то плохого. Он не будет меня мучить или насиловать. Этого в нем нет.

Но есть много других, более тонких способов надругаться над человеком. Ужасно было то, что он сделал с моим внутренним миром за какой-то смехотворно краткий промежуток времени.

Когда-то давно Макс, который обожал рассуждать на всякие темы, близкие к психологии, долго и нудно рассказывал мне о шоковой терапии, уже не помню почему. Теперь его слова вдруг начали всплывать в памяти, как пузырьки в газировке.

«Шоковое состояние – совершенно особенная грань, понимаешь?! – возбужденно говорил он. – Это момент полной трансформации на уровне подсознания. Люди, прошедшие через сильные потрясения, становились потом другими, и сами не понимая почему. И так они избавлялись от страхов и эмоциональных проблем».