Читать книгу Энтропия - Соня Кляйн - Страница 1

– Ну как, готов?

– Да тише ты! Все готово. Давай запись.

Шуршание в полумраке перед светящимся монитором прервалось покашливанием.

– Ой, успокойся. Все нормально будет, – беспечно бросил Кевин, высокий худощавый парень в очках.

– Давай быстрее!

– Нас все равно засекут, главное – успеть пустить в эфир…

– Да с чего ты взяла, что засекут? – Кевин усмехнулся с предвкушением и наконец нажал на кнопку. – А, и пускай… Вот будет скандал!

Чернота за гигантским окном вспыхнула ядовито-голубым светом. На огромном экране напротив здания – здесь, на главной улице – появилась запись. И точно так же вспыхнули тысячи других экранов по всей столице и по другим городам. Централизованное телевидение – воскресший пережиток прошлого. Они не скрывали своих лиц, уверенно глядя с экрана. Теперь это сообщение увидят все. ВСЕ. И теперь их уже никто не остановит.

***

«Сначала было слово. Идея. Благородная идея о всемогущих сверхточных механизмах и совершенных компьютерах. О машинах, превосходящих по своим возможностям человека, но полностью контролируемых. О совершенной медицине, продлении жизни для старых и излечении безнадежных больных. Идея, которую нельзя не поддержать. Идея жизни в чистом ее воплощении. У нас были возможности развиваться – и мы развивались, как предусмотрено эволюцией. Но люди слабы, и развитие может повернуть не в ту сторону. Эволюция бывает жестока, но это становится заметно не сразу. Мы двигались вперед, и, вдохновленные успехами, однажды решили, что можем двигаться еще быстрее. Какую цену придется заплатить за это, мы не хотели знать. И нам не сообщали.

Задумайтесь. Совершенный медицинский аппарат, который лечит почти все болезни, на пять процентов состоит из человеческого мозга, заключенного в гигантский стальной процессор. Космический аппарат, который прямо сейчас исследует Венеру, управляется человеческим мозгом, из которого состоит на семь процентов. А сверхточные компьютеры государства, состоящие из мозговых клеток в сочетании с нейросетью, в мельчайших деталях отслеживают экономические показатели 24/7, давая прогноз на месяцы вперед.

Мы получили не совсем то, к чему стремились, но на тот момент это уже никого не волновало. Сейчас мы смотрим вокруг и видим то, чего не могли вообразить еще пять лет назад. Но хотя бы на миг вспомните: с чего все началось? Что мы сказали бы тогда, если бы нам сообщили, что станет с нашим обществом через несколько лет? Окно Овертона. Давайте посмотрим на себя и хотя бы на миг – о большем не прошу – задумаемся, что с нами стало? Мы продали идеал гуманизма за удовлетворение своих потребностей, за возможность безграничного познания, за экономическое благополучие. Мы отдали бесценное за материальный комфорт. И в последний раз попрошу: задумайтесь. Разделить человека на нужные и ненужные элементы, вытащить его мозг для того, чтобы поместить его в гигантскую груду металла и микросхем для усовершенствования – миллионы лет эволюции прошли для того, чтобы такое оправдывалось чьим-то удобством? Чтобы чьи-то жизни приносились в жертву экономическим потребностям?

Впервые за всю историю человечества мы не стыдимся глубины своего падения. Знаете, какой самый страшный грех? Молчание. Мы все знаем, что происходит. И мы не обсуждаем это. Но окно Овертона не может расширяться бесконечно. Прошу, задумайтесь лишь на миг – куда мы идем? Не в светлое будущее фантастических технологий, нет. Дегуманизация не может идти под руку с прогрессом. Кто мы такие и куда мы идем? Задумайтесь: не страшно ли вам, что ждет нас в конце этого пути? Нам – страшно».

***

Офицер прищурился и посветил фонарем в темноту главного офиса телевещания. Яркий луч выхватил быстро убегающие фигуры, которые тут же скрылись за раздвижными стеклянными панелями, ведущими к эскалатору.

– Включить свет, – махнул рукой офицер. – И обесточить лифт.

Можно было бы еще и заблокировать все двери, но Максимиллиан не стал этого делать – ему хотелось посмотреть, как эти непуганые оленята будут метаться по зданию, пока сами не прибегут к нему в руки. Ведь они даже не додумались обойти помещение со звуковыми датчиками – что за легкомысленный подход…

Сержант ввел пароль на щитке, и вспыхнули лампы под высоким потолком. Четыре полисмена повернули к проходу, ведущему в сторону запасного выхода.

– Я просто поверить не могу, – покачал головой второй офицер, – Это же бессмысленно. Как они сами не понимают?

Максимиллиан усмехнулся:

– Пройдет несколько лет, и эти ребята займут высокие посты в тех компаниях, против которых они сейчас пытаются поднять бунт. Те, кого они пытаются защитить, будут ненавидеть их еще больше, чем нас.

– Если бы это были мои дети, я бы с этим разобрался – нахмурился второй офицер. – Если не поставить на место этих неуемных подростков, бардак никогда не закончится. Конечно, молодежи всегда нужно против чего-то бунтовать…

Максимиллиан проигнорировал эти слова. Он прищурился и удовлетворенно кивнул, когда в глубине коридора показались полисмены, ведущие закованных в наручники виновников беспорядка.

– Знаешь, это закончится даже быстрее, чем ты думаешь, – улыбнулся он. – К делу ведь нужно подходить с холодной головой, а не с горячим сердцем. Но для них холодная голова – это слишком скучно.

Его напарник пожал плечами и утомленно посмотрел вглубь коридора, где уже маячили фигуры виновников происшествия, которых вели полицейские. Вскоре они предстали перед Максимиллианом – закованные в наручники, взлохмаченные и слишком надменные для своего положения. Максимиллиан скептически покачал головой. Так сказать, декабристы своего времени – детки богатых и влиятельных «хозяев жизни», которым с чего-то вдруг захотелось пойти против системы, взбрыкнуть и показать зубы своим родителям. Детки своего гуманного времени – они знают, что им ничего не будет за все их шалости, и поэтому на их лицах такое вопиющее самодовольство.

– В фургон, – коротко скомандовал Максимиллиан и быстро направился к машине.

Оказавшись на улице, Нела невольно зажмурилась. Яркий свет прожекторов слепил глаза. Холодный осенний ветер трепал волосы и одежду. Дурацкая мода на шуршащую ткань у Лилли – именно она подвела. Как можно было не учесть звуковые датчики? Смешно, какая мелочь. Хотя и слегка досадно за свою глупость. Нела спокойно подставила запястья и позволила надеть на себя наручники. Бояться ей было нечего. Только не ей. План был хорош и удался на девяносто девять процентов, за исключением завершающего этапа. Пусть их сейчас запрут в камеру, дело уже сделано, и Корпорации придется хорошо потрудиться, чтобы скрыть это происшествие. И все равно, это первый значительный шаг в их программе. Весь предыдущий год они избегали решительных действий, ограничиваясь "просветительской деятельностью" в интернете. Интернет вообще хитрая штука: иногда какая-то мелочь разлетается, как вирус, по всем новостям и социальным сетям, а иногда ты просто кричишь в пустоту, а пустота равнодушна и безмолвна. Особенно когда твоя правда непопулярна. И это несмотря на все потраченные средства и усилия.

Кевин, чья мать заправляла поставками всех электронных систем корпорации, дерзко улыбался, пока офицер пытался надеть на него наручники. Нела встретила его взгляд – торжествующий и уверенный. Он несколько раз сделал попытку заехать офицеру в челюсть, пока тот аккуратно не скрутил его. Ключевое слово – аккуратно. Каждый из них осознавал свою неприкосновенность, а офицеры осознавали ее еще лучше. Эпатажная Лилли – дочь руководителя по работе с корпоративными клиентами – что-то прокричала Кевину и громко расхохоталась, запрокинув голову. Ее оранжевые волосы разметались огненным цветком на фоне черной бездонной ночи.

Максимиллиан презрительно покосился на эту безумную парочку. Они вызывали у него даже не раздражение, а скорее отвращение. Еще один парень в стороне посмеивался, глядя на суровые лица офицеров.

– Вы бы поосторожней себя вели со мной, – заметил один из них, кривовато улыбаясь Максимиллиану. – А то, знаете, вы много чем рискуете…

– А чем рискуешь ты? – прищурившись, спросил Максимиллиан.

Он остановился напротив этого парня. Кажется, его звали Джош – сын топ-менеджера по связям с общественностью одной из дочерних компаний. Парень пожал плечами, и его улыбка стала шире.

– В том-то и дело, что ничем. А вот вы…

– Тогда сотри с лица эту улыбку, тебе и гордиться-то нечем, – оборвал его Максимиллиан. – Повернись. Вот так.

Он проверил наручники и отошел, еще раз поглядев на эту разношерстную компанию. Пластиковые мальчики и девочки – жертвы скуки, моды и собственного эго. Нела стояла немного поодаль от остальных, рядом с ней был еще один – лохматый невысокий парень, Энтони, сын топ-менеджера отдела рекламы в корпорации. Именно он смог обойти мощную систему защиты. Победитель государственной олимпиады по информатике, которого уже заранее готовы были принять все ведущие университеты страны. Вероятно, после этого случая, они пересмотрят свое решение. Но он не боится этого – с такими мозгами и деньгами его родителей ему не нужно волноваться насчет своего будущего.

Нела стояла молча. Максимиллиан поймал на себе взгляд этой девчонки – полный ненависти, пронзительный. Ему вдруг захотелось подойти к ней и задать тот же самый вопрос – а чем рискуешь ты? Возможно, она даст более оригинальный ответ. Но он только подал знак подчиненным, и задержанных усадили в машину. Сейчас нет времени на эти спектакли. Он зайдет к ней позже.

***

Охранник мягко втолкнул Нелу в камеру и закрыл дверь на ключ. Нела подняла брови и покосилась на него – тот быстро, не оглядываясь, ушел. За прозрачной дверью камеры была только темно-серая неровная стена, на которой мигал блик лампы. Нела осмотрелась. Маленькое помещение, три шага в длину и в ширину. Окна нет, только крошечная тускло-желтая лампочка под высоким потолком, стены такие же пыльно-серые, как в коридоре, с желтоватым оттенком. Металлический стол и табуретка, в углу – санузел за тонкой перегородкой. Узкая жесткая кушетка у стены. Нела забралась на нее с ногами и уставилась на вьющуюся вокруг лампочки муху.

Остаток ночи придется провести здесь. Но это не страшно, главное, что их послание увидела вся страна. Нела счастливо улыбнулась. Теперь, наконец, их дело сдвинется с мертвой точки! Людям придется услышать правду, Корпорация больше не сможет это замалчивать. Нела прикрыла глаза, хотя знала, что не заснет. Ее наполняло чувство удовлетворенности собой и своими действиями. И все, что было вокруг нее, теперь имело свой смысл.

Лязг открывающейся двери вырвал ее из своих мыслей. Нела быстро вскочила, увидев в дверях широкоплечую фигуру в военной форме. Лицо офицера было скрыто в тени, но Нела узнала его. Насмешка судьбы (или же насмешка отца?), что этот человек собственной персоной отправился, чтобы доставить сюда Нелу и ее друзей.

Максимиллиан. Тот, кого она знала с детства и с некоторых пор ненавидела всеми фибрами души. Нела встала боком и покосилась на него, сложив руки на груди, пока тот открывал замок.

– Что тебе нужно? – не выдержала она, когда дверь открылась.

Ответа не последовало. Максимиллиан медленно вошел в камеру и так же молча прикрыл за собой дверь. Его шаги гулко отдавались в тишине камеры. В свете лампочки на потолке появилось его лицо – холодное и надменное. Она никогда не могла понять, о чем он думает. Раньше это просто удивляло ее, сейчас это пугало.

– Я догадывался, что когда-нибудь встречу тебя в таком месте, – наконец проговорил он, остановившись в двух шагах от нее.

Нела взглянула на него исподлобья.

– А я бы предпочла встретить кого угодно, кроме тебя.

Максимиллиан чуть улыбнулся одними губами и наклонился к ней, проговорив почти шепотом:

– Лучше бы ты предпочла подумать головой. Вот ты считаешь себя гуманисткой и революционеркой – на самом же деле ты всего лишь скучающая богатенькая девочка, которой захотелось взбунтоваться против отца и мимоходом покритиковать власть. Какая наивность, – он усмехнулся. – Ты совсем не повзрослела с тех пор, когда тебе было четырнадцать. Просто обзавелась серьезными тараканами в голове.

Нела, прищурившись, посмотрела ему в глаза:

– А с каких пор ты стал хранителем власти? Я помню твой разговор с моим отцом пару лет назад. Ты, как и отец, не очень-то жаловал правительство. Напомни, ты тогда занимал не такую высокую должность… Два года назад. А как только вам дали добро на эксперименты, едва ли не частную армию создали?

Максимиллиан, сложил руки за спиной и заинтересованно наклонил голову:

– Ну если говорить об этом, то и ты два года назад не считала своего отца врагом, – в его голосе была бесцеремонная ирония. – Все меняется, да?

Нела сжала зубы. Ей хотелось сказать ему, что есть вещи, о которых иронизировать нельзя. И одной из таких вещей были ее отношения с отцом. Болезненная попытка сохранить то, что ты сам ежедневно разрушаешь – и болезненное отрицание этого факта. Нела моргнула и отвела взгляд, в какой-то момент ей стало не просто неприятно, а невыносимо находиться здесь, стоять под немигающим змеиным взглядом Максимиллиана. Он слишком хорошо ее знал. Она сделала шаг назад и ощутила спиной холодную бетонную стену. Эта попытка бегства не укрылась от глаз Максимиллиана и он снова чуть улыбнулся. Нела упрямо посмотрела ему в глаза – холодные, темно-карие, прищуренные. В неярком свете лампы они казались почти черными. Но Нела помнила, что когда-то взгляд этих глаз был теплым, бархатным. Точнее, казался ей таким. В четырнадцать лет многое кажется.

– Тебя не касаются мои отношения с отцом, – бросила она. – И я не обязана оправдываться перед тобой.

Макисмиллиан снова задумчиво посмотрел не нее. Худое лицо, прямой нос с горбинкой, острые скулы, особенно выступающие в полумраке камеры. Кажется, черты лица еще больше заострились за те пару лет, что Нела не видела его. Взгляд у него был спокойным и каким-то заинтересованно-разочарованным. Взгляд человека, который не слишком доволен тем, что он видит, но с интересом наблюдает, ожидает чего-то. Он все еще стоял, заложив руки за спину, и Нела упрямо смотрела на него.

– Ну конечно, не обязана, – сказал наконец он. – Честно сказать, мне… жаль. Жаль твоего отца. Жаль, что ты занимаешься бессмысленной ерундой. Я не ожидал, что ты останешься такой наивной.

– Вот ведь жаль, что не оправдала твои ожидания, – Нела вскинула голову. – И ты бы лучше не моего отца жалел, а тех людей, о которых даже не принято говорить – что, стыдно? Вы же просто… пускаете их на мясо. Нет? – она прищурилась, заглядывая ему в глаза, будто не теряя надежды что-то в них разглядеть, – Скажи мне честно, за твоими нравоучениями есть стыд? Или просто лицемерие? Мы же такие прогрессивные, такие успешные, что нам до каких-то беспризорников и маргиналов, да? Это же просто расходный материал для ваших экспериментов с искусственным интеллектом?

Она мотнула головой, когда ее голос предательски сорвался.

Максимиллиан успокаивающе поднял ладонь и уже серьезно сказал:

– Не кричи. А теперь успокойся и послушай меня. То, что происходит в стране – результат эволюции, которая не имеет никакого отношения ни к лицемерию, ни к гуманизму. Теория Дарвина. Когда ты ешь стейк или бекон, ты плачешь от жалости к корове? Ты просто не задумываешься об этом. А если и задумаешься, то сразу отбросишь эти мысли и будешь наслаждаться вкусом сочного мяса. Твое счастье, что ты не страдаешь неизлечимой болезнью, от которой могут спасти только наши нейроисследования. А я знаю тех, кто жив только благодаря им.И они готовы на что угодно ради нашей помощи.

Нела с неприязнью покачала головой:

– Какое жалкое оправдание. Я знаю тебя, знаю, что ты готов оправдать все, что угодно, если это приносит лично тебе выгоду. Как и все остальные твари, которые называют свою жестокость прогрессом.

Максимиллиан ухмыльнулся:

– Своего отца ты тоже считаешь тварью? Вот же не повезло ему иметь такую неблагодарную дочурку…

В камере повисла тишина. Нела снова посмотрела в глаза Максимиллиану, тот выжидающе смотрел на нее, наклонив голову набок и слегка улыбаясь. Нела выдохнула и постаралась успокоиться. Он не спровоцирует ее, пусть даже не надеется.

– Мой отец просто… слишком любит традиции. Скажем так. И свое положение в обществе.

– Точно, – хмыкнул Максимиллиан. – Кто же откажется от поста генерального директора Корпорации?

– Никто. Так же, как и ты не отказался от поста директора по безопасности, – Нела отвернулась. – И никто не откажется от благ цивилизации по своей воле. И правда, зачем?

Она горько усмехнулась. Максимиллиан, едва улыбнувшись, слегка наклонился к ней и повторил:

– И правда. Так что же, ты расскажешь им правду? Откроешь… страшную тайну?

Его улыбка была откровенно насмешливой. Борясь с подступающим к горлу гневом, Нела с горечью отметила, что раньше она вообще не задумывалась над тем, чем же занимается Максимиллиан. А он ведь уже тогда защищал не только безопасность самой Корпорации, но и безопасность той информации, которую полагалось скрывать… Для Нелы это стало очевидно позднее. Теперь перед ней стоял тот человек, который на втором месте после ее отца отвечал за все, что происходило в Корпорации. Ведь кто знает, как отреагировали бы люди, узнай они правду сразу… Именно Максимиллиан заботливо оберегал тайну от возможных возмущений общественности. Эта правда росла, как младенец, питаясь соками полученной выгоды, и постепенно обрастала оправданиями. И теперь она, просочившись по крупицам слухами, уже не выглядит такой ужасной.

Нелу почти трясло от подступающего гнева. Он, самодовольный и уверенный – даже не в своей правоте, а в своих силах – стоял перед ней, словно хотел знать, что же она сможет противопоставить. Но Нела, закусив губу, сделала глубокий вдох и покачала головой:

– Можешь говорить, что хочешь. Ты сам все увидишь. Знаешь, это… отвратительно. Говорить с тобой, – она медленно подняла голову и с вызовом посмотрела ему в глаза. – Это отвратительно. Ты отвратителен.

Ни один мускул на лице Максимиллиана не дрогнул. Нела почти физически слышала нарастающий гул в ушах, казалось, напряжение дошло до предела. Она с вызовом смотрела на офицера. Но ничего не произошло. Он, не отводя взгляда, только покачал головой. Еле заметная улыбка скривила его губы.

– Ну что ж, покажи мне, что будет. Я с удовольствием посмотрю на это.

Он еще пару секунд смотрел ей в глаза, затем повернулся и спокойно вышел, так же заперев камеру на ключ. Нела на ватных ногах подошла к двери и наблюдала, как его фигура удаляется в глубине коридора. Неприятное чувство от разговора в душе обрастало все новыми пластами, и Нела постаралась успокоить громко стучащее сердце.

***

Максимиллиан задумчиво смотрел на протокол сегодняшнего дела. Он еще раз пролистал его, хотя и так знал все детали, и медленно отодвинул на край стола. Ему часто приходилось задерживаться на ночь по долгу службы, но именно сегодняшней ночью дел было больше, чем когда-либо. Однако, он отлично знал, какие из них подождут утра. Стояло затишье перед бурей, которая должна была разразиться утром – поэтому сейчас можно было ненадолго насладиться им и отложить все дела. Кроме одного. Закурив, он выжидающе посмотрел на часы. Они висели на стене с тех пор, как он занял этот кабинет – почти два года. Лаконичный белый круг без циферблата. Бесцельно блуждающая стрелка – дань моде. Скоро на часах, наверное, не будет и стрелок, останется просто белый круг. Чистая символика. Он перевел взгляд на монитор компьютера, где время отображалось уже в привычном для него формате. Четвертый час ночи, лучшее время для душеспасительных бесед и визита к тем, кто не может спокойно смотреть на тебя. В другое время Максимиллиан предпочел бы теплую постель и десятый сон, но сегодня выдалась горячая ночка не только у него. И дело даже не в том, что эти наивные детки устроили какую-то пакость, а в том, что за эту пакость придется краснеть нескольким весьма высокопоставленным людям. И Максимиллиан входил в их число.

Максимиллиан нажал на кнопку внутренней связи, и охрана внизу сообщила, что Корнелий ожидает его в своем кабинете. Максимиллиан медленно выкурил еще одну сигарету и не спеша подошел к окну. Тридцать четвертый этаж. Вашинтон виден, как на ладони. Такой огромный, раскинувшийся на сотню километров за последние годы, поглотивший несколько ближайших городков. Он светится и пульсирует, как живой организм. Такой живой, сытый, вскормленный и управляемый Корпорацией. Той самой корпорацией, генеральный директор которой сейчас сидит в приемной и ждет его, Максимиллиана, чтобы поговорить о своей непутевой доченьке. Чтобы сказать, что директор по безопасности несет даже больше ответственности за произошедшее, чем отец Нелы. Это на первый взгляд. И именно сегодня Корнелию придется подождать еще пару минут.

Максимиллиан не спеша докурил сигарету, затем вышел из комнаты и в предвкушении направился в кабинет генерального директора. Этот разговор обещал быть интересным. Конечно же ему, директору по безопасности и старшему офицеру, придется убедительно оправдываться – но эта формальность будет лишь для деликатного прикрытия истинных чувств самого Корнелия. Ибо кто же еще, если не грешить против правды, отвечает за действия своей несовершеннолетней дочурки? Но Максимиллиан, конечно, подыграет – принесет извинения за халатность охраны и все тому подобное. Это не трудно и даже забавно, когда понимаешь, насколько бессмысленно-необходим этот формальный рабочий этикет.

Корнелий сидел в своем кресле, задумчиво перебирая документы на столе. Увидев Максимиллиана, он кивнул ему на соседнее кресло – глубокое и мягкое. Максимиллиан сел и какое-то время наблюдал, как Корнелий убирает со стола документы, словно не замечая его. Его лицо не выражало ничего. Наконец он убрал на полку последнюю папку и повернулся к Максимиллиану, как бы между делом спросив:

– Итак, напомните мне, сколько лет вы уже занимаете эту должность?

– Почти два года, сэр, – ответил Максимиллиан, встретившись взглядом с Корнелием. – Вскоре после того, как вы заняли свой пост.

Корнелий медленно кивнул и обвел взглядом кабинет.

– Как вы думаете, почему я доверил вам такое важное дело, как охрану всей Корпорации? Именно вам.

Максимиллиан внимательно посмотрел на Корнелия, пытаясь понять, какой ответ тот желает получить. Ну и странный же вопрос. Корнелий выжидающе смотрел на него, спокойно и словно уже зная ответ. Максимиллиан вслед за Корнелием тоже обвел кабинет взглядом. Почти пустое пространство, светло-серые стены, антикварная мебель из черного дерева – симбиоз традиций и новых технологий.

У пустой стены стоял большой аквариум на минималистичной подставке. Белая арована размеренно плавала в нем с тех самых пор, как Корнелий стал генеральным директором Корпорации. Безупречный платиновый окрас, не характерный для арован, сделал эту рыбку редчайшей. «Какая ирония, – как-то сказал Корнелий Максимиллиану, – Самая дорогая рыба в мире – жертва случайной генетической мутации».

– Полагаю, потому что вы посчитали, что я лучше других справлюсь с этой должностью, – спокойно произнес Максимиллиан, наблюдая, как ослепительно белый продолговатый силуэт пронизывает водную гладь.

Он нехотя перевел взгляд на Корнелия. Тот задумчиво кивнул, и поднял брови, как всегда внезапно перейдя на "ты":

– Я знаю, о чем ты сейчас думаешь. Ответственность – вещь субъективная. Я делаю то, что должен. И ты – тоже. Но иногда этого бывает недостаточно.

Корнелий замолчал. Он всегда выглядел таким уверенным и спокойным, что эта маска, казалось, уже приросла к его лицу. Максимиллиан внимательно посмотрел на него, пытаясь понять, злится ли он или просто… расстроен. Он знал Корнелия с тех самых пор, как пришел сюда юнцом из военной академии. Сначала Корнелий относился к нему как-то отечески, что не могло не раздражать Максимиллиана, но вместе с тем дало ему хороший старт. Максимиллиан оказался достаточно умен, чтобы закрепиться в Корпорации. Особым образом Корнелий отметил случай, когда однажды после утечки данных Максимиллиан за один вечер сумел предотвратить последствия, найти виновных и тех, кто мог пустить ненужные толки – даже руководитель отдела по связям с общественностью отзывалась о нем с восхищением. Корнелий тогда спросил у Максимиллиана, стоит ли ему знать обо всех подробностях проделанной работы, на что Максимиллиан широко улыбнулся и заверил его, что он позаботится об этом, чтобы сам Корнелий мог не тратить свое время на столь незначительные инциденты. Тогда Корнелий утвердился в своем решении доверить Максимиллиану руководящую должность, несмотря на то, что ему тогда было только двадцать шесть. И что-то подсказывало Максимиллиану, что карты легли удачно для него – лучший момент, чтобы проявить себя, и представить было сложно. Корнелию тогда неплохо удавалось скрывать свое подавленное состояние ото всех остальных, но Максимиллиан сразу понял, что это лучший момент, чтобы укрепиться самому, оказав поддержку Корнелию.

Максимиллиан помнил, что до смерти жены Корнелий был не таким. Причем, загадочные обстоятельства смерти его жены так старательно замалчивались, что даже самые приближенные Корнелия едва ли знали всю правду. Несчастный случай, после которого Корнелий остался вдовцом, произошел вскоре после вступления Корнелия на новую должность. И изменения в характере Корнелия все связывали скорее с его новым служебным положением, нежели с кончиной жены. Генеральный директор Корпорации – положение обязывает быть невозмутимым, где уж тут найти место человеческим слабостям. Но Максимиллиан знал правду. Знал то же, что и Корнелий, хоть они и никогда не говорили об этом.

– На самом деле, – вдруг сказал Корнелий, – я выбрал вас на эту должность по той причине, что у вас есть одна замечательная черта. Вы знаете, кто вы такой, – он усмехнулся. – Многие об этом забывают.

Максимиллиан отвел взгляд и кивнул. Молча. Подняв брови, он пожал плечами. Он собирался что-то сказать, но в итоге не нашелся. Полминуты тишины прерывались только тиканьем часов. Корнелий наконец сказал:

– Моя дочь… Похожа на меня, когда я был в ее возрасте. Скоро она повзрослеет и научится признавать ошибки, – он помассировал виски, задумчиво глядя на аквариум. – Хотя я и не жду ее извинений.

Максимиллиан задумчиво посмотрел на него. Как бы то ни было, Корнелий имел право на это надеяться, ведь Неле было только шестнадцать. Он ведь не просто так назвал дочь в честь себя. В конце концов, можно ли считать подростковый инфантилизм и наивность синонимами глупости? Она была забавной. Иногда Максимиллиана раздражало это, иногда просто забавляло. И хотя он не мог назвать ее глупой, Максимиллиан все же надеялся, что когда-нибудь Нела поумнеет. А ведь каких-то два года назад она была совсем другой – типичная избалованная девчонка, задиристый подросток, подчеркнуто безразличный и якобы пресыщенный – ну еще бы, с положением ее папочки это не удивительно. Максимиллиан помнил, что раньше она часто приходила к отцу. Точнее, она приходила просто «к папе на работу». И почему-то она каждый раз случайно оказывалась возле кабинета Максимиллиана – стояла, прислонившись к стене, что-то печатая в телефоне, или же сидела на подоконнике, болтая ногами – а когда Максимиллиан выходил из своего кабинета, быстро переводила взгляд в окно, делая скучающий вид. Когда Максимиллиан встречал ее, что было довольно часто, она порой пыталась по-детски неумело кокетничать и задирать его, что порой перерастало в шуточную перепалку. Максимиллиану казалось это забавным, в определенном смысле он относился к ней как к младшей сестре. Ему тогда было двадцать пять, а ей – четырнадцать. Девочки-подростки часто влюбляются в тех, кто кажется им взрослым и уверенным.

Тогда Нела даже не пыталась оценивать деятельность отца с моральной точки зрения. Конечно, это можно было бы списать на возраст… Но как же резко все переменилось. Теперь Нела ненавидит и дорогого папочку, и самого Максимиллиана, и отчаянно протестует вместе со своими скучающими дружками. Наивное создание.

– Я прослежу за тем, чтобы на телевещании доработали охранную систему, – наконец сказал Максимиллиан, прерывая долгую неловкую паузу. – Может быть, стоит сделать опровержение?

Корнелий поморщился и поднял руку:

– Вот уж не стоит. Пусть центральное телевидение этим займется. Пустим в СМИ анонс новых продуктов. Планировалось позднее, но… Людям будет что обсудить. Эту неловкость мы забудем. И они забудут. Им выгодно забыть, – Корнелий вяло усмехнулся.

Максимиллиан взглянул на него:

– Но разумно ли будет оставить это без ответа? Это что, право на так называемую свободу слова?

– Свобода слова изжила себя в то время, когда ее стало слишком много, – Корнелий пожал плечами. – Люди устают от хаоса. На самом деле, им нужна одна единственная точка зрения, которая будет устраивать большинство.

Максимиллиан кивнул и задумчиво проговорил:

– Если свобода слова нужна лишь тем, кто не в состоянии ее отстоять, то нам беспокоиться не о чем.

Корнелий внимательно посмотрел на него и отвернулся к окну.

За этим окном никогда не было темно, свет окон, ночных фонарей и неоновых небоскребов делал ночи какими-то дымчато-розоватыми, а под этим прозрачным небом стоял несмолкающий гул и сверкали яркие вывески. Рассвет еще не скоро. А когда он придет, все станет еще сложнее.

Максимиллиан в очередной раз сделал вид, что ничего не заметил, переведя взгляд на аровану. Прекрасное создание. Безупречное в своей неестественности, безупречное по праву рождения. Он, Максимиллиан, любил все безупречное. Цельное. Настоящее. Лжи хватало и во всем, что его окружало.

– Совет директоров завтра в двенадцать, – наконец сказал Корнелий. – До этого времени вы должны представить отчет о принятых мерах.

Максимиллиан кивнул:

– Конечно, сэр. Сегодня ночью не только нам не придется спать.

Корнелий медленно повернулся к нему и, посмотрев ему в глаза, тихо проговорил:

– Учитывая деликатность ситуации, вы же понимаете, что отчет должен содержать… , – он замялся.

Максимиллиан мягко прервал его и с готовностью кивнул:

– Я знаю, что нужно делать, сэр. Не беспокойтесь.

Корнелий кивнул, отпуская его, затем сел за стол и с какой-то нечеловеческой усталостью прикрыл веки, левой рукой массируя дергающийся уголок глаза. Максимиллиан, конечно же, не мог не заметить этого, но он уже направлялся к двери и вдруг подумал о том, что так и не спросил у Нелы, чем же она рискует. Он вздохнул и вышел за дверь. Как бы ему самому рисковать не пришлось…

***

До утра Нела просидела, напряженно буравя взглядом стену. Очнулась она от лязга открываемой металлической двери. Нела подняла голову и увидела отца. Он стоял в коридоре, немного поодаль, глядя в сторону. Будто он одновременно испытывал неловкость и за свою дочь, и перед ней.

Почти всю дорогу до дома Корнелий молчал. За окнами стремительно покидающей город машины сжималась темнота этой бесконечно длинной ночи. Вдалеке сияли золотые огни ночного Вашингтона, небо над которым казалось фиолетовым то ли от приближающегося рассвета, то ли от красноватой луны в свете неоновых окон ресторанов, расположенных в пентхаусах высоток.

Нела с трудом отвела взгляд от окна, мысленно желая оказаться где угодно, только не здесь – рядом с отцом, в вакууме гнетущей тишины. Она давно привыкла к молчанию отца, хотя иногда и испытывала искреннее желание подойти к нему и поговорить – как говорят дети со своими родителями, особенно, когда родитель остался только один… Но о чем полагалось говорить в таких случаях? Просто спросить у него, как прошел день? Рассказать о своих делах и планах? Несомненно, разговор тут же коснулся бы его работы, которую Нела ненавидела, и ее поведения, которое уже стояло у Корнелия поперек горла. Так что Нела каждый раз приходила к выводу, что лучше бы им говорить как можно реже.

Она думала, что и в этот раз все ограничится напряженным, звенящим молчанием. Но неожиданно Корнелий заговорил – глухо и как-то тихо, глядя на дорогу перед собой.

– Знаешь, когда-нибудь у тебя тоже будут дети. И тогда ты испытаешь то же, что сейчас испытываю я, глядя на тебя.

Нела посмотрела на него – он всегда был так тверд и уверен в себе, как и полагается главе крупнейшей в стране корпорации. Его лицо всегда было спокойным и немного надменным, и ни одна жилка не выдавала в нем обычного человека со своими слабостями (были ли они, эти слабости? – Нела не была уверена). Но сейчас ей почему-то стало жалко его. Он казался раньше времени постаревшим и каким-то усталым. Унизительное чувство стыда зародилось где-то в глубине сознания, и Нела отчаянно старалась его погасить, сжав руку в кулак и впиваясь ногтями в собственную ладонь.

– У меня такого не будет просто потому, что я – не ты, – сухо сказала она, пытаясь сделать голос увереннее. – Моим детям не будет стыдно.

Эти слова прозвучали слишком резко – она даже не узнала собственный голос. Неле захотелось сжаться в комочек, уменьшиться до размеров горошины. А лучше – манного зернышка. Это была просто жалкая попытка сохранить лицо.

– Пусть так, – пожал плечами Корнелий. – Не важно, какие у тебя убеждения. Но и ты однажды поймешь, каково это – когда твой ребенок идет против тебя. Дети не должны предавать родителей.

Нела отвернулась к окну, чтобы отец не увидел в ее глазах того, чего не должен был увидеть. Ей вдруг стало невыносимо холодно, хотя в машине отопление работало даже слишком хорошо. Наконец она проговорила:

– Я не предавала тебя. Я просто не согласна с тобой, и это мой выбор.

Она тщательно выбирала слова, чтобы отец не заподозрил ее в слабости. Корнелий, кажется, хотел что-то сказать, но только бессильно покачал головой.

– Осторожно! – вскрикнула Нела, когда на дороге мелькнула тень и исчезла под колесами.

Корнелий наконец поднял голову. Нела бросилась к окну и увидела резкий, размазанный по дороге темно-красный след и серые клочки, исчезнувшие под колесами следующей машины.

Корнелий молча смотрел вперед, на дорогу, не мигая. Затем он, не поворачивая головы, задумчиво спросил, словно бы ни к кому не обращаясь:

– Скажи, я действительно заслужил этот позор?

Нела застыла. Потом снова медленно, словно ощущая скрип, повернула голову назад, но в заднем окне, конечно, был только слепящий свет фар едущей следом машины. А вокруг – темнота.

– Пап. Кажется, ты сбил кошку. Или голубя…

Нела вжалась в холодное бежевое сиденье и так же, не мигая, смотрела на отца. Корнелий не отреагировал на ее слова. Несколько секунд звенящая тишина скребла коготками по ушным перепонкам. Фонарей впереди стало меньше. Машина выехала с центральных улиц Сиэтла, начались сонные изнеженные особняки и таун-хаусы Медины, спрятавшиеся в ночном тумане озера Вашингтон между многолетними вечнозелеными деревьями.

– Скоро ты пойдешь в Лабораторию.

Нела вздрогнула от голоса отца.

– Что?

– Ты будешь ассистентом медицинского аналитика, миссис Робертсон. Ты же знаешь ее?

Нела замотала головой:

– Что за хрень?! Это что, такое извращенное наказание? Что мне там делать?

Отец опустил стекло окна и сухо проговорил:

– Воспринимай это как хочешь. Иначе отправишься в закрытую школу в Луизиане. Или в Джорджии. Где все молятся и с утра идут подметать школьный двор. Я предпочту вообще тебя не видеть, чем смотреть на то, что ты творишь.

– Но…

– Ты что-то еще хотела сказать? – перебил ее отец.

Нела с тоской посмотрела в окно. Стыд, как ни странно, исчез без следа, оставив привычное чувство обиды на отца. И несмотря на то, что новость совершенно выбила ее из колеи, Нела немного даже успокоилась: ей действительно не за что стыдиться. Отец сделал все, чтобы она его ненавидела. Облегчение было каким-то неестественным.

– Ты сбил кошку, пап. Только это.

Они приехали домой, Нела молча вышла из машины, захлопнув дверцу, и не оборачиваясь прошла к дому. Двухэтажный классический особняк с видом на озеро утопал в зелени столетних кедров и Орегонских сосен, склонившихся над крышей и мощенной дорожкой, застилая ветвями холодный свет плоских грунтовых фонарей, спрятавшихся в траве газона.

Войдя в свою комнату, Нела остановилась, устало глядя в черноту окна, затем обернулась, чтобы проверить, закрыта ли дверь. Дверь была заперта, и Нела медленно села на кровать. Не включая свет, она набрала номер Кевина. Его мать должна была его забрать еще раньше, так что он уже наверняка был дома. После долгих гудков Нела с сожалением нажала «отбой» и с ненавистью покосилась на дверь, за которой были слышны тяжелые шаги отца.

Наверное, сейчас он готовит себе крепкий кофе с долей коньяка, как делает всегда, когда поступки дочери его не радуют. Проще говоря – часто. Или же пьет чистый крепкий кофе, ведь сегодня наверняка шума будет больше, чем покажут в сми. Кому же выгодно выставлять напоказ собственную несостоятельность… Именно поэтому Корнелий так обеспокоен. Страшно потерять такую должность – с высоты всегда падать больно. Корнелий взволнован, хоть и умеет скрывать это. Нела снова ощутила жжение в груди – предательское чувство вины. Она не хотела причинить вред отцу, никогда не хотела, как бы сильна не была ее ненависть к Корпорации. Ей вдруг стало страшно, что же будет, если ее отец лишится своей должности. Он не переживет этого…

Нела помнила, как много сил ее отец отдавал развитию Компании еще до того, как его возвели в ранг генерального директора. Он практически не ночевал дома, он жил на кофеине и не знал, когда день рождения у его дочери. Но Нелу это не обижало, как ни странно, она прекрасно понимала его упорство и уважала честолюбие. Она по-детски наивно гордилась отцом и его успехами, пока не произошло страшное… После того дня Нела лишилась иллюзий насчет достижений отца. Неоновый мир, наполненный яркими картинками и фантастическими благами цивилизации, съежился бумажной оберткой. В в тот день она лишилась матери.

В окнах брезжило утро, несвоевременное и сонно-бесцеремонное. Нела задернула шторы, моргнула и снова прислушалась к шагам за дверью. Шаги стихли, но Нела слышала, как отец на кухне с кем-то тихо говорит по телефону. Она поспешно отошла от двери, не желая слышать разговор. Скоро начнется то, ради чего все затевалось. А пока можно попытаться хоть на миг забыть о том, какими последствиями это может обернуться – и думать о том, что это может принести.