Читать книгу Черный снег. Операция «Тайфун». Удар по оси - Станислав Богданов - Страница 3

…Октябрьский день 1941 года. Непогода. Льет дождь. Опавшая листва бесконечным ковром устилает проселочную дорогу. Жирно чавкают в темно-коричневой грязи сапоги наступающей германской пехоты. Нередко солдаты вермахта с трудом отдирают свою кожаную обувь – избавляются от плена проклятого русского бездорожья. Вязнут по ступицу тяжелые пароконные (запряженные бельгийскими першеронами) повозки с высокими бортами, крытыми иной раз железным листом, с обрезиненными колесами. Они, помимо прочей техники, также обозначены соответствующими тавро, наступающих на Московском направлении частей группы армий «Центр». Тяжело приходится всей технике, и гусеничной, и колесной. Транспортеры-вездеходы Sd. Kfz. с наслаивающимися друг на друга «тарелками» стальных катков, вязнут в злой русской грязи и зарываются в нее направляющими колесами. Под бело-красной русской же луной она блестит угрюмо, все равно, что антрацит. Узкие гусеничные траки Pz. I, Pz. II, Pz. III, Pz. IV, чешских (ts) 35 и 38 приходится очищать на стоянках от комьев слипшейся пудовой, жирной грязи. Грузовики-вездеходы «Маультир» с задней ходовой частью, целиком поставленной на гусеницы, также неплохо справляются с русской противотанковой грязью. Неплохо работают и дизельные «Бюссинги». Но их не так много, как хотелось бы… Санитарные «Магирусы», штабные «Мерседесы» и «Бенцы», грузовые «Опель-Блитц» барахтаются в жидкой грязи, садятся «на брюхо» либо бессильно показывают заляпанные днища. Весь остальной транспорт (вермахт обслуживали 400 000 машин, собранных со всей Европы) находился в плачевном состоянии. К эксплуатации в русской компании годились разве что французские «Пежо». Остальные автобусы, грузовики и легковушки «Рено», «Ситроен», «Шкода» зачастую лежали с запрокинутыми колесами на обочинах, а то и в кюветах, дабы не мешать продвижению маршеровых частей.

Такой уж была эта Россия – страна с варварскими дорогами, и варварским, враждебным «европейской культуре» населением. Оно не желало расставаться с «еврейской плутократией» и «еврейскими комиссарами», капитулируя перед мощью германского вермахта и всего рейха…

* * *

…Уже дважды генерал-полковник панцирных войск вермахта Гейнц Гудериан тайно встречался с представителями ставки Верховного Главнокомандующего. Как правило, это были хорошо знакомые ему советские генералы. После ноябрьских боев 41-ого на московском направлении, где танковый батальон под командованием генерала Катукова основательно потрепал его передовые части, Гудериан вышел на оперативный контакт с «советскими знакомыми». Еще, будучи в Казани, будущий панцирный генерал вермахта ощутил пристальное внимание со стороны РУ и НКВД. Он решительно, но учтиво отверг все притязания. Однако ему стало известно от полковника графа Клауса фон Штауффенберга (это он осуществит неудачное покушение на фюрера в 1944 году), что всемогущий шеф Abwehr адмирал Канарис, несмотря на свою явную английскую ориентацию, анализирует вопрос о возобновлении военно-политического союза со Сталиным. Во время первой мировой войны Канарис имел доступ к личным делам пленных русских офицеров. Соответствующий отдел военно-морской разведки при Obercommando кайзеровской Германии завербовал их как агентов. Наиболее перспективным адмирал Канарис считал плененного поручика Тухачевского. Хоть и бегал строптивый русский пленный отовсюду, но внутренне был ему симпатичен. Последний побег из Ингельштадского замка (он сидел там вместе с де Голлем и будущим офицером французской военной контрразведки Ферваком) был устроен так, чтобы юный поручик убежал в Россию окончательно. Вскоре героически (несмотря на позорный разгром под Варшавой) проявил себя на полях гражданской войны. Красный командарм, а затем маршал РККА стал играть не последнюю скрипку в оркестре разведки Канариса. («Поручик» так и остался оперативным псевдонимом этого агента. Впоследствии Канарис присвоил своему любимцу дополнительные псевдонимы: «генерал Тургуев», а также «Турдеев».

Это было сделано после Операции ОГПУ «Трест», где Тухачевский сыграл не последнюю роль в уничтожении белоэмигрантского подполья.) Все складывалось благополучно. Пока не всплыли в мировой прессе (с подачи белоэмигрантских кругов России) факты зверств, учиненных красным командармом на Тамбовщине и в Крондшате. Произошла странная утечка информации о готовящемся заговоре… При том, что по-истинне европейский Тухачевский был представлен династии Винзоров. Был нередким гостем в Англии и Франции. Курировал подготовку германских офицеров в Советской России. Особенно на полигонах, связанных с применением химического оружия. К удивлению своих сторонников и противников Сталин попросту пустил пулю в затылок красному маршалу. …Таким образом, он скомпрометировал РУ РККА и Abwehr Германии, что были связаны между собой кровными узами. В то же время был репрессирован всесильный нарком НКВД Н. Ежов. Он, с легкой руки Сталина, курировал и политическую, и военную разведку. Канарис, продвинувший на самый красный верх «красного Бонапарта», оказался дважды в дураках. Вся его агентурная цепочка, которая обслуживала (через него самого) Secret Intelligence Service (SIS), оказалась под ударом. Прежде в Советской России имели место «кровавые процессы» 37-ого года. Почти все оперативные источники двух разведок прекратили свое существование. План военного переворота, на самом деле, существовал лишь в теории. Канарис пытался влиять через «поручика» на Сталина с тем, чтобы тот вздумал провести блицкриг на Европу. Повесить-таки красное знамя на Эльфелевой башне. Но Сталин идею товарища Троцкого о «перманентной революции» не разделял. Подобных теоретиков и практиков обозвал троцкистско-зиновьевским блоком. И беспощадно уничтожал…

Адмирал попытался компенсировать свое поражение искусной фальшивкой, которая на профессиональном языке разведчиков называлась «уткой», «подкидным дураком» или просто дезой. Сталину через послушного Abwehr президента Чехословатской республики была подброшена информация, компрометирующая RSHA. Будто не ведомство Канариса, но политическая разведка SS Вальтера Шелленберга потеряла своего лучшего оперативного агента в России. Оставалось непонятным, зачем было SD «сливать» информацию о предстоящем заговоре, который готовил красный маршал. Используя при этом служебные папки «Abwehr I», где все данные об агентах, включая агентурные псевдонимы и разработки, а также личные характеристики, печались открытым текстом без намека на присущую Канарису и его сухопутным «флотоводцам» конспирацию. Зачем «сливать» совершенно секретную информацию через тот же оперативный канал, который использовали большевики: правительство Чехословатской республики? (Доподлинно было известно о сотрудничестве его высших чиновников с РУ и НКВД.) В тех же временных отрезках, что и Канарис – «пронюхал» о зреющем военном заговоре против Сталина. И неприминул доложить о нем фюреру, пользуясь фривольной обстановкой: во время просмотра учебного фильма РККА «Битва за Киев» в штаб-квартире своего ведомства. Завороженный явной мощью красных танковых и конно-механизированных соединений, а также массовыми парашютными десантами Адольф Гитлер не знал, что и думать. Ведомым кайзеровской военной разведкой с 1916 года, «богемский ефрейтор» стремился подчинить ее своим интересам. Поэтому, благоволя к Герингу, создал «Институт Германа Геринга», занимающийся подслушиванием телефонных разговоров всего рейха. (Продолжалось это «невинное развлечение» вплоть до 1944 года. Только разуверившись в наци №2, фюрер потребовал передать техническую базу и «коричневые листы», содержащие компроматериалы, Генриху Гиммлеру.) Затем последовало дутое дело генерал-фельдмаршала Бломберга, обвиненного в 1934 году в гомосексуальном влечении. Это был удар по рейхсверу. Полетели многие головы (в прямом и переносном смысле) в высоковерхих фуражках…

…Впрочем, у дела Бломберга была и другая сторона. В 1937 году пятидесятилетний военный министр и фельдмаршала рейхсвера влюбился в «даму с прошлым», моложе его на тридцать с лишним лет. Она с удовольствием приняла его предложение о браке. Бломберг сначала посоветовался с Герингом. «Какое же это имеет значение? – заметил тот. – Все мы – люди одного мира!». 10 января 1938 года свадьба состоялась. Гитлер (то него было получено официальное разрешение) и Геринг выступали в качестве свидетелей. Но через три дня разразился скандал. Группа высокопоставленных офицеров рейхсвера обратила внимание фюрера на некоторые пикантные детали прошлого супруги их военного министра. С помощью прусской полиции, которую он возглавлял, Геринг провел самостоятельное расследование.

Из гестапо он получил досье, содержавшее тяжелые обвинения против этой дамы: «…Жена фельдмаршала Бломберга была и раньше убежденной проституткой, зарегистрированной в документах семи крупных городов Германии. Числилась она и в английских криминальных досье… Она также была осуждена берлинским судом за распространение неприличных картинок…» Геринг вручил досье Гитлеру, которое означало одно – ближайшую «чистку» генералитета. Открывался путь для реорганизации армии, против которой выступал фон Бломберг и генерал фон Фрич, главнокомандующий сухопутными войсками. Они были противниками аншлюса Австрии, принимали сторону австрийского канцлера доктор Курта фон Сушника. «Армия будет делать то, что я скажу! – разошелся Гитлер, попросив Геринга взять дело в свои руки. По поводу «австрийской проблемы» он сказал следующее: «При необходимости вопрос должен быть урегулирован силой». Хотя большая часть австрийского народа, включая многих членов правительства и министра иностранных дел Гвидо Шмидта, были согласны на присоединение к рейху. Муссолини, посетивший Германию вместе с дочерью Эддой и ее мужем графом Чиано, министром иностранных дел Италии, сказал Герингу, что снимает свои возражения против объединения Австрии с Германией. Боевые действия в Абиссинии и гражданская война в Испании обострили отношения Италии с Великобританией и Францией. Германия, таким образом, осталась единственной союзницей Италии. Кроме этого «генерал Тургуев» проинформировал Канариса: чекисты и испанская республиканская разведка имеют свое «окно» в рейхе. Ими были получены сведения о 7-ом армейском корпусе вермахта в Мюнхене, при котором существовала специальная офицерская школа для франкистов, о вербовке и отправке в Испанию частей морских штурмовых отрядов СА и 1200 саперов из пяти саперных батальонов германской армии, о двух женщинах – агентах Абвер: Ади Эйнберг в Марселе и… Лидии Марии Атцель де Борозон, в Барселоне, племяннице военного министра рейха фон Бломберга…

Впрочем, сам адмирал Канарис тоже был, что называется, не без греха. Были серьезные основания полагать, что шеф Abwehr, будучи агентом кайзеровской военной разведки, в 1915 году в Нью-Йорке, побывал в руках у американских спецслужб. Руководитель германской резидентуры в США (он же военный атташе посольства Германии) Франц фон Папен был пойман ими с поличным. В ходе обыска FBI обнаружило документы, изобличающие дипломата в подготовке диверсионной деятельности. Однако Папену было позволено отбыть в фатерлянд. Это выглядело весьма странным и противоречило существующим американским законам. По пути, в Марселе, у него исчез портфель с данными о составе нелегальной резидентуры, что осталась на территории США. Считалось, что прогоревший шпион попросту сдал своих подопечных американским коллегам.

Путь к реорганизации германской армии был свободен. Рейхсмаршал люфтваффе, министр внутренних дел и шеф гестапо Пруссии, уполномоченный за исполнение 4- летнего плана (аналог советских пятилеток), главный лесничий рейха Герман Геринг изъявил желание стать верховным главнокомандующим. «Я сломаю сопротивление, – заявил он ранее, в ходе дела Бломберга, – и, если потребуется, возьму на себя командование Рейхсвером». Но у фюрера были свои соображения. «У Геринга уже слишком много постов», – сказал он. Во главе сухопутных войск он поставил генерала Вальтера фон Браухича, опытного офицера генерального штаба из «русской партии». Своим главным советникам по армейским делам Гитлер определил генерала Вильгельма фон Кейтеля, который также закончил академию РККА им. Фрунзе. Немного погодя «группа преданных офицеров» признала, что материалы, якобы доказывающие вину фон Фрича (вовлечение в гомосексуальную связь фон Бломберга), имели пятилетнюю давность и… относились к младшему офицеру рейхсвера фон Фричу. Но это уже не имело никакого значения. Бломберг и Фрич, «эти грязные содомиты» (по выражению фюрера), были изгнаны из армии. Другим строптивым генеральштеблерам было, говоря по-русски (а почему бы и нет?), «поставлено на вид». Они были, в лучших традициях политики Кремля, «подтянуты к линии» фюрера и НСДАП.

…Одним словом, намеренно «подставили» своего агента люди из SS. Потому что не могут работать, как Abwehr. Месть, да и только, со стороны всесильного адмирала. Он стремился сохранить свои позиции на «Олимпе» третьего рейха. Но всюду уже прочно сидели ставленники имперской канцелярии и имперской безопасности. Рейнгард Гейдрих, шеф SD, сослуживец по флоту и «почетный агент» кайзеровской военной разведки, помогал, как мог своему шефу. Зарубежные агенты VI-ого управления RSHA «состряпали» фальшивку, которая угробила созданную самим Канарисом агентурную сеть во главе с «генералом Тургуевым», коим являлся сам Тухачевский. Кроме этого, «красный Бонапарт» неосторожно мелькнул в Операции «Трест», которую Канарис пытался использовать, как прикрытие, для осуществления военного переворота в Советской России. Беда Канариса состояла в том, что шеф политической разведки «ведомства Гиммлера» Вальтер Шелленберга, к которому благоволил сам фюрер, не был подконтролен Гейдриху. Следовательно, сотрудничал с «третьей стороной». Что это была за сторона? После серьезного, кропотливого анализа оперативных данных и личных впечатлений, Канарис пришел к выводу: юный бригаденфюрер SS, бакалавр искусств и почетный член общества «Туле» (институт по изучению наследия предков) – одно из звеньев личной разведки секретариата ЦК Иосифа Сталина. Это был удар посильнее – по престижу самого адмирала…

Деза доблестного адмирала носила более изощренный смысл. Если уж сталкивать врагов в Советской России, то делать это наверняка, продуманно и на долгие годы. Мало того, что РУ и НКВД сцепились точно бешеные собаки. Выясняя, кто в ответе за пригревшихся в «первом круге» (подле вождя) врагов народа и агентов империалистических разведок. (Имелись в виду представители троцкистско-зиновьевского блока, у которых был оперативный контакт с американскими и английскими «миссионерами». ) Основной удар обоих советских разведок приходился на RSHA. Следовательно, Сталин разрушал свои связи с NSDAP. Терял Германию как стратегического союзника. Сбывалась мечта «сухопутного адмирала», носившего флотский китель с золотым шитьем и кортик. Даже в кулуарах своего ведомства. Германия и Британия… Герцог Гамильтон (его Канарис «свел» с красавцем Тухачевским) был готов осуществить нажим на главу дома Винзоров. Тем более, что до 1914 года это была Саксен-Кобург -Готская династия из Гессена. Слал своему «сердечному другу», «аристократу по крови и духу» секретные (исключительно личной почтой) письма. Украшал их символикой древнего ордена свободных каменщиков. Не беда, что за масонскими клятвами виделся контроль дядюшки Сэма. По мнению Канариса, янки было необходимо сталкивать в великую депрессию руками Советов. Вновь и вновь… Экономический кризис для этих болванов – вот, что сделает из США послушную овечку. Послушную для Германии и Британии.

Примечательно, что теорию «белокурой бестии», расового превосходства англосаксов и германцев, создал британский профессор Чемберлен. Агент германского Obercommando не подвел своего хозяина…

Мой Бог, подумал Гейнц Гудериан, запахиваясь в кожаное пальто свитыми погонами генерал-полковника. Когда же этот надутый индюк Канарис скажет, наконец, свое окончательное «да» военно-политическому союзу с Советской Россией. Против своего излюбленного Туманного Альбиона на Британских островах. Повесит эту шайку в черных френчах с молниями в петлицах, с серебряными листиками и кубиками… Фюрера можно оставить в живых. Адольфу Гитлеру можно изменить внешность, сделать добротные документы и заслать куда-нибудь подальше. В Латинскую Америку или Африку. Подальше от просвещенной Европы. Так в свое время поступили с Наполеоном-Бонапартом. Когда тот окончательно свихнулся от своих побед. Этот корсиканец, поддержанный Российской империей, одолел якобинскую диктатуру. Реставрировал монархию во Франции. Поколебал английское владычество в Европе. Пришлось русским положить «для отвлекающего маневра» тысячи своих солдат под Аустерлицем и Прейш-Эйлау. Ожидали, что Бонапарт высадится на Британских островах, а он 21 июня 1812 года перешел Неман. Вторгся в пределы Российской империи. Бр-р-р, как холодно и мерзко…

Ему действительно было холодно и мерзко в этом величественном сосновом бору. С мшистыми полянами, устланными рыжими иглами опавшей хвои. На черных, влажных от сырости деревьях дрожали, как жемчужные ожерелья, капли дождя. Он прошел, но готов был припустить вновь. Эта поляна приглянулась Гудериану еще с прошлого контакта. Не колеблясь, он выбрал ее и на этот раз. Давая позывные русскому «пианисту» на волне КО-71/М, он непременно отметил в шифрованном сообщении знакомый Катукову квадрат…

…Где же он потерялся, с досадой и нетерпением говорил сам с собой Гудериан. Он чувствовал, как отдает свою жизненную силу не туда, куда нужно. Спешно провел пальцем по лбу. Заметно успокоился. Из чащи донесся шорох. Встряхнув жемчужно-капельную зелень куста, стремительно взлетел затаившийся воробей. Укрытый мшисто-серым стволом, «теоретик танковых сражений» видел, как ни кого не таясь, к нему движется Катуков. В защитном ватнике и черном танкистском шлеме. В черных полевых петлицах были генеральские звезды и крошечные танки.

– Гейнц, сунь свой «Вальтер» в кобуру, – спокойно сказал приближающийся «знакомый». – Ты не узнаешь меня? – советский танковый генерал провел щепотью сложенных пальцев по подбородку. – Или мы задали вам жару вчера, на рассвете? Выходи из-за дерева и ничего не бойся. Давай говорить.

Советские танки (в количестве десяти) действительно задали жару группе 2-ой панцерной армии, которой командовал Гудериан. Было уничтожено сорок единиц германской бронетехники. Не считая попросту раздавленных мощными, широкими гусеницами Т-34 транспортных средств: грузовых машин, вездеходов, тягачей и мотоциклов. Противотанковые 35-мм (Pak.-35/36) и 50-мм (Pak-38) пушки фирмы «Бофорс» были бессильны против толстой советской брони. В лучшем случае они приводили к заклиниванию танковых башен, выводили из строя оптику, корежили гусеничные катки. Орудия 50-мм на Pz. III были редкостью. 50-мм пушки Pak 38 с длинными стволами могли поразить 62-тонный Кристи. Но их конструкция была ненадёжной. При выстреле сошники станин утапливались в грунт. Металлические колёса (в рейхе не хватало резины) точно также зарывались в землю. Часто первый выстрел становился последним, так как при атаках, где играли роль считанные минуты, не хватало времени для разворота. Короткоствольные 75-мм пушки на Pz. IV с трудом находили уязвимые места в большевистской броне. (37-мм пушки Pz. III могли поразить Т-34 лишь в вентиляционные отверстия, что были расположены в бортах.) Советские бронированные чудовища жгли и расстреливали их с любой дистанции. Для борьбы с ними приходилось применять тяжелые самоходно-штурмовые орудия и гаубицы. Также швейцарские зенитные «монстры» Flak.– 18 («Бофорс») калибра 88-мм, прозванные позднее «убийцами танков». (Используя оперативные каналы Abwehr и свои личные связи, Гудериан еще раньше наладил поставки противотанковых ружей из Швеции и Швейцарии для вермахта. Для борьбы с советскими «панцерами» они оказались бесполезны.) Это были единственные огневые средства, пригодные для эффективной и скоротечной борьбы со средними танками Т-34. Только с ними… Правда, поразить Т-34 швейцарская чудо-зенитка могла. Её снаряды легко пробивали 48-мм лобовую броню. Но, используя свой низкий силуэт и чрезвычайную подвижность, советские танки нередко ускользали от германских снарядов. Появлялись в тылу. Сокрушали целые батареи. С тяжелыми танками КВ-1 и КВ-2 не мог сравниться ни один панцирный парк третьего рейха. Равно как и всего мира.

– Ваш укол принят, герр коммунист, – язвительно пошутил «товарищ» Гудериан. Он старался быть как можно доброжелательным со старым другом. – Что ж, ваши чудо-панцеры всегда наводили меня на мысль, что наши великие державы должны быть в союзе. Вместо того, чтобы сталкиваться… как это есть по-русски, на поле брани, – парировал он, проводя рукой в синей лайковой перчатке по щеточке ровных, аккуратно подстриженных усиков. – Что поделаешь, мой друг. Политики и генералы не уживаются вместе. Как близнецы и братья. Вы мой кровный брат, Владимир. Я, смею надеяться, Владимир, ваш кровный брат и друг. Одним словом, я, как и ты – танкист. Мы оба являемся представителями единого кровного братства. Что я, Гейнц Гудериан, усвоил еще там. В Казани, где мы… Как это есть по-русски: есть ни один пуд соль, пить не один ящик водка. Sehr gut! Моя память еще держит в себе такие подробности, Владимир. Ты, как я вижу, чем-то озабочен…

– Да, это ты, верно подметил, – сухо молвил Катуков. – Я вижу тебя, Гейнц. Но я не рад этому. Ты… Гейнц, мне тяжело осознавать, что это ты… действительно ты сейчас стоишь передо мной. Как ты мог, сволочь? Как вы могли это сделать? Вы предали все, что нас связывало! Гады… – его глаза зло сверкнули в полумраке лесной чащи. Гудериан обратил внимание, что тяжелая кобура ТТ была расстегнута. Он инстинктивно подумал о своей, куда поторопился вложить маленький, удобный «Вальтер» (Р-6). – Что молчишь, Гейнц? Нечего ответить старому другу-танкисту? Ты верно заметил, старый пес, про ящики… Сначала в Казани, потом в Москве нами был выпит не один ящик водки. Ты, сука фашистская, пил и не думал пьянеть. Клялся в вечной дружбе. Клялся жизнь отдать за нашу великую дружбу. Танкиста третьего рейха и танкиста отца народов! Вождя! Товарища Сталина! Помнишь, как я пил за твой гребаный-перегребаный фатерлянд? Чем ты отплатил мне за мою дружбу? Пристрелил бы прямо здесь, да жалко. Все-таки друг ты мне, Гейнц. Давай обнимемся, дружище.

Подойдя вплотную, Катуков нерешительно (затем смело) заключил в свои объятия опешившего генерал-полковника Гудериана. У того хрустнули шейные и спинные позвонки. Заскрипело щегольское офицерское пальто. Гудериан, улыбнувшись, попытался одарить своего русского друга тем же. Это удалось с трудом. Слишком явно просматривалось неравенство в силах… Катуков был настроен почти дружелюбно. Это его радовало. Видимо, кобуру он расстегнул на случай иных неожиданностей, подумал Гудериан.

– …Думаю, что эту бойню надо повернуть, как оглоблю, против тех, кто нас столкнул, – говорил, будто сам с собой Катуков. Он прогуливался с Гудерианом в тени вековых сосен. Сквозь редкие прорехи в зеленовато-коричневых, густых игольчатых кронах проглядывалось серое, унылое небо. Оттуда временами струился дождь. Гудел в этой свинцово-тяжкой вышине самолет-разведчик: что-то в голове преломляло шум его моторов до неузнаваемости. – Слишком умело нас столкнули между собой, Гейнц. Какая-то сволочь из наших и ваших. Нужно выявить этих гадов и как следует их наказать. Что б неповадно было гадить больше… По-моему, это дело рук ваших SS-манов. Этих гиммлеров, гейдрихов, кальтенбруннеров… Как и наши, из НКВД, они причастны к массовым репрессиям. Вермахт пострадал от RSHA. Насколько мне известно, фюрер отправил в Англию этого муда…

– Нет, Владимир, – мягко осадил его Гудериан. Обнял его руку за локоть. – Не стоит во всех смертных грехах винить свою и нашу политическую полицию. Вермахту тоже досталось от SD и geheime Staatspolizei. Как это есть снова и снова по-русски… Дружище, свой сор метла не метет! Если мы будем искать соринку в глазу ближнего своего, а свой глаз забудем… Гиммлер и Гейдрих, как ваши Берия и Деканозов не вызывают у меня больших симпатий. Не допускаем ли мы ошибку, когда обожествляем военную разведку? Ваш шеф РУ генерал Голиков и шеф Abwehr «сухопутный адмирал» Канарис? Неужели Всемилостивый Господь, сотворив обоих, причислил их к лику святых? Я не верю этому, Владимир. Прости своего старого друга за некую фривольность. Долг солдата и честь товарища не позволяют мне… Как это есть по-русски: пускать пыль в глаза.

– Гейнц, дружище, не хватай меня под руку, – улыбнувшись, Катуков хлопнул Гудериана по плечу. – Я не красна девка. Не надо меня уговаривать пойти на свиданку, как в Казани. Знаю я тебя, герра-хера… Надюшку Светлову помнишь? Так вот, до сих пор в тебя влюблена. Сына от тебя выносила и родила. Тебе, понятное дело, не могла написать. Ну, да это дела сердечные… Ну их к лешему! Все наши ребята тебя помнят. Мне давеча один говорит: мне совестно, что наши танки с танками Гейнца схватились. Другое дело, морду друг-другу набить. Получается, что товарищи по бронебратству… Вообщем, бить тебя некому в твоем рейхе, Гейнц. Давай эту войну как-нибудь кончим. И побыстрее. Надеюсь, что Москву ты брать, не намерен? Смотри у меня, поверю на слово. Пожалеешь, если что не так…

– Я не национал-социалист, Владимир, – произнес Гудериан, продолжая поддерживать руку старого товарища. – И никогда им не был. Ты, и… как ты сказал, все наши ребята знают об этом. Но я солдат, Владимир. Солдат, присягнувший на верность Великой Германии. И только потом, бывшему ефрейтору от инфантерии, ставшему фюрером. Адольф Гитлер по-своему гениальный человек. Но в военном отношении… Владимир, наш фюрер гораздо лучше понимает в политическом устройстве Европы, чем в организации танковых частей вермахта. Он вникает во все детали, как-то снабжение бензином и постановка танков на техосмотр. Правда, ему невдомек, что внезапный, пусть и гениально задуманный удар окончится крахом. Он не учел, что вы, Владимир, сосредоточили в глубине России такой колоссальный военно-промышленный потенциал… Бедной Германии не снилась такая мощь! Что до заводов и сырья всей Европы… Рабочим Франции, Чехословакии и Польши не объяснить мудрость «величайшего из гениев» Адольфа Гитлера. Они продолжают на нас смотреть как на врагов. Идеи Великой Европы без англосакского владычества им не доступны. Во всяком случае, под пятой германского рейха. Тем более что фюрер не думает отказываться от первичной расовой теории. Из нее следует, что германцы и только они – потомки Великих Ариев. Потом уже все народы Европы, не содержащие в себе «иудейской примеси» и отвергнувшие «иудейскую плутократию». Чистота германской арийской крови… За миллионы лет, – Гейнц Гудериан усмехнулся, – моя «чистая» германская кровь соединилась с армянской. С кровью шведских конунгов и варягов… Какая у меня кровь, Владимир? И кто ты, друг мой? Все мы составляем единое братство по духу и крови. Но я солдат своего Отчества. Поэтому и только поэтому я нахожусь здесь. И наши танки противостоят друг-другу. Но не наши сердца, Владимир.

– Только поэтому я иду с тобой под руку, – Катуков пихнул носком сапога шишку, изгрызенную беличьими зубами. – Ох, и чешутся у меня кулаки поучить тебя по-русски… Ладно, Гейнц. Приказ есть приказ. Так у вас, у фашистов, заведено? Молчишь, зараза… Что ж, наступай дальше. Ты еще не знаешь, что вас ожидает впереди. На подступах к столице. Противотанковые рвы. Бетонные надолбы. Минные поля. И тысячи людей на улицах. За баррикадами. Каждый дом превратиться в неприступную крепость. Вы истечете здесь кровью. Москвы вам не взять, Гейнц. Так и передай своему фюреру. А тебя, сволочугу, мне просто жаль. Ведь пулю себе пустишь в лоб. Не простишь себе такого позора – предательства дружбы…

– Легко судить старого друга, – Гудериан выдернул свою руку. – Ты не смотрел в неистовые глаза нашего фюрера… Он положил мне на плечо ладонь: «Генерал! На ваши плечи возлагается великая задача – вступить в Москву до первых заморозков. Будет лучше, если это произойдет в канун главного большевистского праздника на 7 ноября 1941 года. Ваша панцерная армия на параде вермахта в Москве – в канун большевистского переворота в России – явится знаком Великого провидения! Наши славные потомки…»

– Пошел трепаться! – плюнул в грязь Катуков. – Осиновый кол в ж… твоему фюреру, а не парад в Москве! Сами его проведем, без вашей помощи. Хотя в Брест-Литовске славный был смотр, ничего не скажешь. Помнишь, как я приезжал на бронемашине? Вы первые в него вступили, черти… Веревка по вашему бесноватому фюреру плачет! Не дадим в обиду нашу Великую Родину и товарища Сталина. Он, отец наш родной! На том стояла и стоять будет Земля Русская.

– Кому из ваших классиков принадлежат эти слова? – изумился Гудериан, полагавший себя знатоком русской литературы. Тут же холодная капля, скользнувшая за воротник пальто под тесный генеральский френч с золотыми пальмовыми ветвями на красных петлицах, заставила его съежиться. – Не помню ничего подобного у Толстого, Достоевского и Чехова.

– Так, в голову ненароком пришло, – поскромничал Катуков. – Ни один ты такой умный…

– Наденька Светлова, – улыбнулся Гудериан. – Она действительно… Ты не шутишь, мой друг, родила от меня мальчика? Или это хитрая уловка вашего ведомства? Nein! O» Mein God! Я не знал об этом, Владимир. Как мне стыдно, мой друг. Впору взять свой «Вальтер» и застрелиться. Отец пришел на землю сына… Меня надо судить как преступника. Ты говоришь со мной, Владимир, как друг. Я польщен… Будто мы еще там. В казанской танковой школе. Эти чудесные субботние вечера: танцы под патефон до рассвета, девушки. Их поцелуи… Надя не писала из-за того, что огэпэу позволило ей переписку со мной? Мне всегда казалось, что она работает на ваше ведомство, Владимир.

– Во-первых, ни огэпэу, а НКВД, – поправил его Катуков. – Спрягаете на разные лады старое название… Как дети малые, ей Богу! Во-вторых, чекисты тут ни при чем. Они как раз отговаривали ее от этих писем. Боялись, что переписка только повредит твоей карьере. Будь она неладна… Это мы, то есть Разведупр, хотели внедрить… прости, конечно, Надю к вам… Прости еще раз, через тебя, Гейнц. Ну, ты понял наш юмор? Хотели свести ее с тобой… Поступил другой приказ, – Катуков поднял глаза. Обалдело засмеялся. – Все агентурные разработки подмяли под себя чекисты. Помогали вашему фюреру – так его-растак! – прейти к власти. Ты их на тот момент, как агент, не интересовал. Коминтерн разработал расовую теорию «чистоты арийской крови» под Адольфа Гитлера. С учетом классовых интересов… Внедрили через агента которого в NSDAP называют не то Хромым, не то Колченогим. Ораторствует с ваших трибун, что Троцкий…

– Я этого не слышал, мой друг, – кровь отлила от лица Гудериана. Он, потрясенный откровенностью Катукова, шарахнулся к ближайшему дереву. В то же мгновение столб света сошел на обоих. Они вышли на единую волну оперативного контакта. – В рейхе не приветствуют физические пороки. Особенно, когда речь идет о врожденном… Впрочем, это было сказано к слову, Владимир. Рад слышать, что Надя все это время работала на вас. Целую ее крепко, как это есть по-русски. Так и передай этой прекрасной женщине. На словах…

Они прошли сосновый бор. Вышли к обрывистому берегу. Какой-то неприметной речушки, что текла далеко внизу. За серой, несколько посветлевшей осенней пеленой темными черточками угадывались леса. Белела заброшенная колокольня. С проржавевшим, без креста, куполом. С поросшими травой и молодыми деревцами черными, пустыми окнами на звоннице. Скрытно (что б никто не заметил отблеск окуляров), Гудериан осматривал местность с помощью мощного цейсовского бинокля. В этих местах при отступлении «великой армии» Наполеона-Бонапарта действовал партизанский отряд русского гусарского полковника Дениса Давыдова.

– Изучаешь места будущих боев? – Родимцев протянул обшитую солдатским сукном фляжку. – Глотни! Не боись, Гейнц. Там чифирь. Ты его пил в Казани. Когда к выпускным готовился. Прошибает капитально – будто заново рождаешься…

Помедлив, Гудериан осторожно глотнул мутную коричневую жидкость, состоящую из чая удивительной крепости. В ушах зазвенели крохотные колокольчики. В глазах зарябило от каких-то неведомых излучений. Русская осень во всем своем унылом великолепии («…в багрец и золото, одетые леса…») предстала перед Гудерианом. Из-за лилово-черной, снежной тучи блеснул лучик оранжевого солнца. Блеснул и тут же потерялся. Затаился в ожидании новых свершений.

– Предлагаешь мне работать на Разведупр РККА? – сухо подтвердил свою гипотезу Гудериан. – Как же мой долг? Честь солдата? Я не изменял и не изменю своему Отечеству. Еще в Казани я ответил отказом вашему ведомству. И огэпэу…

– Предлагаешь мне сотрудничать с Abwehr? – Катуков улыбнулся. Однако его глаза оставались серьезными. – Выслуживаешься перед парадом, которого не было и не будет? Зима на носу, Гейнц. Все оконечности себе отморозишь, к чертям собачьим…

…Если я выйду на «огэпэу», то Канарис придет в бешенство. Без его санкции (пусть даже устной и самой потаенной) это самоубийственный шаг. Даже расстреливать не будут. Погибну от «шальной» пули… Изменников великой Германии и фюрера убирают свои, неоднократно проверенные солдаты и офицеры. Или… Нет, это случается только на страницах дешевых, вульгарных журналов. Два старых солдата и старых друга оказались вовлечены политическим руководством своих стран в кровавую бойню. Испив из фляги чудодейственный нектар, они пустили пулю в лоб. Одновременно. Точно по приказу. Вздор, да и только…

– Я не буду стреляться, дружище, – он взглянул в синие, замутненные бессонницей, но светлые глаза друга. – Я не буду работать ни на РУ, ни на НКВД. Работа на разведку иной страны попахивает дурно, Владимир. И для тебя и для меня, мой друг, – он неожиданно положил руки на плечи Катукова. – Мне страшно тяжело. Но я остался тем же парнем, каким был. Я остаюсь с вами. Я люблю вас всех. И… Передай своим начальникам: Гейнц Гудериан сделает все, чтобы танки его дивизий не появились на улицах Москвы. Думаю, скоро вы сами в этом убедитесь, мой друг…

Генералы-танкисты прибыли в условленное место на лошадях. Гудериан, набросив на кожаное пальто пятнистую, зеленовато-коричневую плащ-палатку, отбыл в расположение своей штаб-квартиры. Катуков, подстегивая Сивку, лесными, глухими тропами двинулся к секрету танковой разведки. Два Т-34 заняли боевую позицию у балки, что находилась за белой колокольней с заросшей звонницей. С утра прошлого дня немцы, остановившиеся в шести километрах отсюда, прощупывали подходы к нашему берегу. Катуков использовал с умом кратковременное затишье. («…Ишь фрицы чагой-то встали как вкопанные! Не иначе как пакость, какую, новую замышляют, поганцы…») То, что нас шибанули под Смоленском, не беда, думал он. Успокаивающе посапывал при этом в янтарный мундштук. На ошибках научимся воевать. Не через такое Матушка-Русь, ТЫ, проходила. Выстояли раньше – выстоим и теперь, чудо-богатыри. Танковые и пехотные дивизии остаются нетронутыми на Дальнем Востоке. Это всего лишь временный фактор. Япошки-самураи, битые нами (правда, с большими потерями) под озером Хасан и долиной Халхин-Гол, подумают проверить нас на прочность? Дадим так, что будут кашлять до самого своего, что ни на есть Токио – мокио… Нет, не сунутся. Побоятся. Как убедится Хозяин в Кремле, что из Токио нечего ждать «сюрпризов», так и пригонит весь стратегический резерв ставки под Москву. Этого и боятся агенты империализма, британского и американского, что обступили «отца народов» и «лучшего друга советских физкультурников» со всех сторон. Слили информацию в OKV и OKX на 22 июня. Где, что и как у нас в приграничных округах «плохо лежит». Почему и посыпались все бомбы люфтваффе с предельной точностью на наши полевые аэродромы. (Странно, что все три находились «по особому распоряжению» под контролем НКВД, а не Генштаба РККА, которому напрямую подчинялись до сих пор.) Почему большинство МИГов, ЛА-5, ЯКов даже не успели набрать высоту. Кто-то же отправил «в отпуск» все зенитные расчеты накануне? Якобы в связи с заявлением ТАСС о ненападении СССР на Германский рейх. Были расстреляны Рычагов, Штерн и Павлов, крупные советские военноначальники. Неужто зазря? Не может быть, подумал Катуков. В который уже раз он вступал с собой в этот «смертельный монолог». Хотя чувствовал порой, что говорит с самим Хозяином Советской России, Иосифом Сталиным.

Ему необходимо было переговорить с начальником особого отдела при штабе своей дивизии. Мужик был грамотный, с пониманием. Он нравился Катукову. Его необходимо было убедить в том, что в ближайшее время действия немцев не будут столь стремительны и непредсказуемы, какими они были вначале этой страшной войны…

* * *

4-я панцерная дивизия выдвинулась длиннющей колонной к Мценску. Над старинным русским городом поднималось мутно-красное зарево. Это горело зернохранилище, которое, надо думать, подожгли «пархатые большевистские комиссары», со сладкой злобой взвесил Дитер. Находясь в командирской башенке своего Pz. Kpfw. III Ausf A, задрапированного полотнищем со свастикой, он ехал первым по этой глинистой, подернутой изморозью дороге, что уходила в черную щетку близкого леса. Позади, барахтаясь в грязи, лязгали гусеницами панцеры его батальона: 4 машины Pz. II Ausf. L, 20 Pz. III Ausf. H (один был оснащена устройством для дымовой завесы), а также 10 чешских панцеров 38 (t). Подразделение его танков первым должно было вступить в горящий город. С утра в штаб дивизии поступило радиосообщение от разведывательного моноплана «Физелер-Шторх». В нем говорилось, что на окраинах горят продолговатые здания, с виду напоминающие склады, в центре города, у церкви, наблюдается сутолока, а на главной площади, где на постаменте высится памятник какому-то большевику с вытянутой рукой, разносят магазин: жители выбегают с тюками и мешками.

Позади танков растянулись огромные трёхосные грузовики «Хейншель». Они перевозили военные грузы. Их охранили бронеавтомобили Sd. Kfz. 231 M. Считавшиеся лучшими в начале 30-х, они безнадежно устарели. Их 20-мм пушки на башенках от Pz. II годились разве что против пехоты и легко бронированных целей. Их отличала низкая проходимость по русскому бездорожью. Несмотря на шесть колёс, закреплённых тремя осями, и полный привод эти машины считались в вермахте «дорожными» ещё со времён польской компании.

Кроме того дивизия почти не имела тяжелого вооружения. Кроме двух 105-мм пушек К —18, а также 88-мм швейцарской зенитки от фирм «Рейнметалл-Борзинг – Бофорс» противотанковый парк располагал 48 штатными Pak —35/36. Они легко пробивали 13-мм броню русских 26-тонных «Кристи» (БТ). С 300—400 метров эти короткостволые пушки могли поразить в борт и Т-34. Именно, могли…

Первое, что увидел Дитер у двух возвышенностей, были две вспышки. Запоздалые хлопки донес ветер. Раздался металлический щелчок – его командирский Pz. III, оснащенный макетом орудия, закрутился волчком. Было видно, как разматывается узкая полоса гусеницы с искалеченными траками. Она напоминала шкуру от птеродактиля или аллигатора. Не дожидаясь команды, башенный стрелок застрочил из курсового пулемета. Но краем глаза Дитер заметил на обочине нехорошее оживление. Ломая редкие сосновые деревца, вдоль обочин (справа и слева) вынырнули с десяток «Кристи». Они имели странный вид. Их удлиненные корпуса, обтекаемые и продолговатые башни со звездами поразили воображение германского майора. Где-то он их видел. Но где…

– Макс! – заорал он стрелку. – Радируйте командирам взводов – пусть перестраиваются в боевой. Никакой «собачьей свары»!

– Командир – в свою очередь завопил Макс. – Это 62-тонные! Они раскатают нас!

Его голос потонул в череде разрывов. Сначала густо загорелся, источая черно-оранжевые клубы, идущий за ним Pz. II. Чешские панцеры вспыхивали как спички. Их клёпаная броня не выдерживала даже ударов по касательной. С болтов слетали шляпки – они ранили и калечили экипажи. Проносящиеся вдоль колонны «Кристи» расстреливали из поворачивающихся башен сыплющуюся из грузовиков и транспортеров пехоту. Их скорость на бездорожье составляла 80—100 миль в час. Такое германским панцерам и не снилось! Они вязли своими узкими гусеницами во влажном грунте. Садились стальными днищами в грязь. Такова была печальная картина блицкрига. Расположившиеся у лесистых возвышенностей русские бронебойщики и противотанковые орудия довершали дело.

Через час над полем битвы, которое хотелось назвать побоищем, источали клубы 133 панцера. (Уцелел лишь штаб с командиром дивизии, который к удивлению многих панцер-офицеров так и не выдвинулся к городу.) Попытки принять организованный бой и перестроиться из походного порядка в боевой, ни к чему не привели. Русские не дали им этого сделать. Успехом не увенчалось применение 37-мм Pak., а также 88-мм Flak. —18 («Бофорс»). Последнее все-таки удалось снять с передка и привести в боевое состояние. Но юркий «Кристи» обошел тяжеловесную зенитку и расстрелял ее с тыла. Это был сущий ад…

Первое, что увидел пришедший в себя (легко контузило близким разрывом 45-мм снаряда) Дитер, был догорающий «Хейншель». Остров грузовика извергал струи дымного пламени. Из него с шипением и свистом вылетали пиропатроны от сигнальных ракет. Разлетаясь в разные стороны, они грозили навлечь на жалкие остатки 4-й панцерной дивизии огонь своей же артиллерии, налет своих же штурмовиков или бомбардировщиков. Посреди двух сгоревших, с отброшенными башнями германских танков выпускало снаряд за снарядом Pak. 35\36. В прогнутом шитке зияли пробоины от осколков. Приглядевшись повнимательнее, Дитер заметил цель. Это был обездвиженный русский «Кристи». Он стоял с повернутой башней и источал густые клубы черного дыма. 37-мм снаряды легко пробивали его броню.

– Мы подбили Ивана! – радостно завопил офицер, измазанный до ушей липкой русской грязью. На голове у него топорщилась марлевая повязка с пятнами проступающей вишневой крови. Яркая струйка стекала по левой щеке. – Но надо… надо добить эту свинью! – офицер истерично захохотал. – Йорген! Я приказываю тебе, солдат: снаряд… забей ещё один снаряд…

В следующий момент он виновато заморгал. Кулак гауптмана в черной шинели с розово-серыми петлицами врезался ему в подбородок. Затем Диггер ладонью в перчатке отхлестал его по лицу. Он автоматически понял: он видел этот «Кристи» в учебном фильме. Это был… БТ-7 М, но никак не 62-тонный. Его бы не взял штатный снаряд 37-мм «армейской колотушки» или 35-мм «штуммель» панцера.

* * *

Из воспоминаний Гейнца Гудериана:

«Подчиненная мне 2-я танковая группа, так же как и действовавшая севернее 3-я танковая группа генерал-полковника Гота, входила в состав группы армий «Центр».

Организация 2-й танковой группы была следующая:

– командующий – генерал-полковник Гудериан;

– начальник штаба – подполковник барон фон Либенштейн;

– 24-й танковый корпус – генерал танковых войск барон Гейер фон Швеппенбург;

– 3-я танковая дивизия – генерал-лейтенант Модель;

– 4-я танковая дивизия – генерал-майор фон Лангерман унд Эрленкамп;

– 10-я мотодивизия – генерал-майор фон Лепер;

– 1-я кавалерийская дивизия – генерал-лейтенант Фельдт;

– 46-й танковый корпус – генерал танковых войск барон фон Фитинггоф (Шеель);

– 10-я танковая дивизия – генерал-лейтенант Шааль;

– мотодивизия СС «Рейх» – генерал-лейтенант Гауссер;

– пехотный полк «Великая Германия» – генерал-майор фон Штокгаузен;

– 47-й танковый корпус – генерал танковых войск Лемельзен;

– 17-я танковая дивизия – генерал-майор фон Арним;

– 18-я танковая дивизия – генерал-майор Неринг;

– 29-я мотодивизия – генерал-майор фон Больтенштерн.

Кроме того, в танковую группу входили армейские части: авиагруппа бомбардировщиков ближнего действия генерала Фибига, зенитный артиллерийский полк «Герман Геринг» генерала фон Акстгельма.

Артиллерию возглавлял генерал Гейнеман, инженерные войска – генерал Бахер, войска связи – полковник Праун, разведывательную авиацию – подполковник фон Барзевиш (заменивший полковника фон Герлаха, который был сбит на третий день войны). Район наступления танковой группы в первые недели боевых действий прикрывали истребители полковника Мельдера.»

«24-й танковый корпус выступил из Глухова на Севск, Орел, имея впереди 3-ю и 4-ю танковые дивизии, за которыми следовала 10-я мотодивизия. На 6 октября воздушный флот обещал нам усилить прикрытие истребителями, и поэтому можно было рассчитывать на улучшение положения. С этого дня наша 2-я танковая группа стала называться 2-й танковой армией. Южнее Мценска 4-я танковая дивизия была атакована русскими танками, и ей пришлось пережить тяжелый момент. Впервые проявилось в резкой форме превосходство русских танков Т-34. Дивизия понесла значительные потери. Намеченное быстрое наступление на Тулу пришлось пока отложить.»

«Серьезность этого сообщения заставляла задумываться. Поэтому я решил немедленно отправиться в 4-ю танковую дивизию и лично ознакомиться с положением дел. На поле боя командир дивизии показал мне результаты боев 6 и 7 октября, в которых его боевая группа выполняла ответственные задачи. Подбитые с обеих сторон танки еще оставались на своих местах. Потери русских были значительно меньше наших потерь.

Возвратившись в Орел, я встретил там полковника Эбербаха, который также доложил мне о ходе последних боев; затем я снова встретился с генералом фон Гейером и командиром 4-й танковой дивизии бароном фон Лангерманом. Впервые со времени начала этой напряженной кампании у Эбербаха был усталый вид, причем чувствовалось, что это не физическая усталость, а душевное потрясение. Приводил в смущение тот факт, что последние бои подействовали на наших лучших офицеров.»

«4-й танковой дивизии на 9 октября была поставлена задача занять Мценск. Особенно неутешительными были полученные нами донесения о действиях русских танков, а главное, об их новой тактике. Наши противотанковые средства того времени могли успешно действовать против танков Т-34 только при особо благоприятных условиях. Например, наш танк Т-IV со своей короткоствольной 75-мм пушкой имел возможность уничтожить танк Т-34 только с тыльной стороны, поражая его мотор через жалюзи. Для этого требовалось большое искусство. Русская пехота наступала с фронта, а танки наносили массированные удары по нашим флангам. Они кое-чему уже научились. Тяжесть боев постепенно оказывала свое влияние на наших офицеров и солдат.»

«11 октября. Одновременно в районе действий 24-го танкового корпуса у Мценска северо-восточное Орла развернулись ожесточенные бои местного значения, в которые втянулась 4-я танковая дивизия, однако из-за распутицы она не могла получить достаточной поддержки. В бой было брошено большое количество русских танков Т-34, причинивших большие потери нашим танкам. Превосходство материальной части наших танковых сил, имевшее место до сих пор, было отныне потеряно и теперь перешло к противнику. Тем самым исчезли перспективы на быстрый и непрерывный успех. Об этой новой для нас обстановке я написал в своем докладе командованию группы армий, в котором я подробно обрисовал преимущество танка Т-34 по сравнению с нашим танком Т-IV, указав на необходимость изменения конструкции наших танков в будущем. Я также потребовал ускорить производство более крупных противотанковых пушек, способных пробивать броню танка Т-34.»

* * *

Первый бой полковника Катукова произошёл под Клеванью. Командуя в составе 8-го мехкорпуса генерала Рокоссовского танковым батальоном, он попытался остановить натиск 2-й панцерной группы. Вывел все свои 33 танка в лобовую атаку. По сравнению с германской бронетехникой БТ-5 с 13 мм и БТ-7 с 22 мм бронёй, вооружённые 45-мм пушками (командирские машины имели 76-мм) были верхом технической мысли! Но не тут-то было…

К тому времени мехкорпус уже понёс значительные потери в людях и технике. Он бомб в первые же дни войны серьёзно пострадала матчасть. Корпус практически лишился служб снабжения, ремонтных мастерских, потерял значительное количество машин-бензовозов. У оставшихся оставался ограниченный лимит горючего – на одну-две заправки. Этого было явно недостаточно для скоростной, мобильной войны.

Корпусной и дивизионный комиссары неистовствовали – требовали выполнить директиву Ставки №1. А в ней значилось – «обрушиться всеми средствами на врага», «границу не переходить». Ура, ура, ура!

В полку, где служил Катуков, события разворачивались совсем драматично. Комиссар Добрышев подкатил на ГАЗ-61, раскрашенной по такому случаю в неровные, серо-зелёные разводы. Выйдя наружу, мрачно осмотрелся. Подозвал замазанного в горючем полковника, что в промокшем комбинезоне был похож на чёрта:

– Вы ещё здесь?

Полковник оставался в положении «фрунт». Его глаза были скошены на почерневшие от гари щёки. Ресницы хлопали, как у лошади, отгоняющей от себя жирных слепней. Он и впрямь не знал, что сказать комиссару. Их институт, упраздненный Сталиным за ненадобностью (приглядывали с гражданской войны за военспецами из бывших старорежимных офицеров), «реанимировали» после боёв на Карельском перешейке, когда ряд командиров, отдавая противоречивые, вредительские приказы, довели Красную армию до «белого каления» бессмысленными потерями.

– Не слышу, полковник? – рука Добрышев скользнула к клапану кобуры. – Или в молчанку будем играть?

– Товарищ полковой комиссар… – засопел себе под нос полковник. – У нас некомплект в матчасти. Заправка только на один бой! Двигатели сильно изношены при переходе. Предлагаю занять оборону – скрыто рассредоточиться и огнём из засады их…

– Что я слышу?!? – страшно округлил глаза Добрышев. – Командир доблестной Красной армии, коммунист сомневается в силе наступательного порыва! В решениях партии! В директиве за подписью товарища Сталина! Так?

– Так, разъэдак… – горько хмыкнул полковник. – Ты меня не стращай, Добрышев. И твою машинку я не боюсь. Ребят жаль, – он осмотрел мальчишек-танкистов, копошащихся у вытянутых, с «клювами», корпусов «бэтух». – Угробим все танки. У нас ни разведки, ни прикрытия с воздуха. Надо переходить к обороне – товарищ Сталин всё поймёт, всё простит…

Кобура раскрылась. Из неё в руке Добрышева выпорхнул иссиня-воронённый пистолет ТТ.

– Иуда! По чём продался врагу?!? Застрелю, если хоть минуту помедлишь! Ты слышал? Вперёд – до подхода главных сил захватить город. Удержать…

Полковой комиссар был неумолим. Он выполнял приказ другой «жертвы сталинских репрессий» – комиссара 1-го ранга, начальника политуправления КВО Вашугина. Именно этот субъект своими приказами дезорганизовал боевые действия 8-го и 22-го мехкорпусов, заставив их командование, под угрозой расстрела, идти в бой без должной разведки и по частям. Вскоре, «не вынеся груза ответственности», Вашугин застрелится…

В этом бою Катуков потерял все свои 33 танка. Столкнувшись в лобовой атаке с германскими панцерами, он тут же отметил всю слабость блицкрига. Скоростные БТ имели свободу манёвра. Они успешно поразили в борт даже Pz. IV, который считался в панцерваффе средним танком. Хотя обладал фактической бронёй в 17 мм (с башенной «бронеюбкой» она была 30 мм). Но тут же столкнулись с «ежом». Так в вермахте называли противотанковую оборону. Панцеры, выяснив, что противник сильнее, оставили на поле боя горевшие машины. Они немедленно рассыпались и ушли. Катуковцы столкнулись с 37-мм пушками. Исход такого поединка был предрешён. Снаряды «Бофорсов» дырявили тонкую броню «руссише панцерс». Залёгшая инфантерия расстреливала боевые машины из противотанковых ружей, ружейных гранат, забрасывала противотанковыми гранатами на длинных рукоятках. С флангов возобновили свой «дранг» маломощные танкетки с 20-мм пушками, со спаренными или курсовыми пулемётами.

Под прикрытием огня уцелевших бронемашин, катуковцы перебежками, скачками, а то и по-пластунски покидали проклятое место. Полковнику опало брови и ресницы – он вытаскивал сквозь нижний эвакуационный люк механика-водителя. А в небе уже повисли чёрные точки пикировщиков. Они принялись утюжить боевые порядки нашей пехоты, что спешивалась с полуторок. Положительно – войну надо было начинать не так…

Вечером, когда с полей сражений несло гарь подбитых машин с распущенными гусеницами и сорванными башнями, Катукову доложили, что взятый в плен панцер-офицер просит позвать «руссиш командир». Он сильно обожжён и умирает. Напоследок хочет сказать что-то важное.

Хмыкнув, полковник отправился к нему. На брезентовом чехле, рядом с трупами наших ребят в опалённых синих комбинезонах, с обгоревшими, как головешки лицами с красно-белым «фаршем», лежал германский офицер. Чёрный короткий мундир был распахнут на груди, что спеклась от крови. Руки и левая часть лица покрылась зловонной, желтовато-чёрной коркой.

«…Ви есть старший здесь, в этот часть? – неожиданно обратился он по русски. – Сядьте здесь. Не бойтесь, командир. Я есть немного говорить по русски… Учиться в ваш танковый школ в Казань. 1920-й год. Как плёхо, что мы есть воевать с вами! Воевать друг с другом! Отшень плёхо…»

«Вот именно, – не моргнув опаленными ресницами, вымолвил Катуков. – Такого же мнения, герр-хер хороший. Какого ж рожна надо было лезть? Вы о себе подумали? О своей Германии? О детях…»

«Не надо ругаться, – сморщенные, треснувшие губы панцер-офицера изобразили подобие улыбки. – Я не есть нацист. О, нихт! Я есть дружить с ваш командир с Казань. Знать комбриг Кривошеин. Знать Жуков. Он есть приезжать в Казань. Знать в Москва один русски монах. Он жить до сих пор в лавра… Сергиев посад… Передать ему от меня привет. Сказать: „мальчик“ не забывайт этот встречь. Он хотеть ещё по линий 401. Ви запомнить? Это важно для России…»

Катуков почувствовал, что перестаёт дышать. Он произвольно коснулся чудных серебристого басона петлиц на розовой подкладке этого гитлеровца:

«Ладно, не бойся. Передам… Я тоже в 20-м проходил в Казани стажировку. Ты в какой группе обретался?»

«Я быть в закрытый курс. Нас расположить в „Интурист“. Возить на занятий по ночам. Только ночь. Kaine shanse! Geheime…»

Я те дам, «гехайм-нехайм», чуть не сказал Катуков. Но вовремя спохватился: это слово по-немецки означало не только гестапо или тайную государственную полицию, но – «секретно». Уж что, что, а секретностью нас не удивишь. Кого хошь сами ею сразим.

«… Я совсем умирайт! Очень скоро, – продолжал уже как заведённый немец. Камрад! Руссише! Возми в мой карман внутри. Там мой документ. Мой письма жена и сын. Передать всё в ваш разведка генштаб. Staatspolizei nixt! Verstehen? Я давно работать на вас. Я верить тебе. Ты есть друг. Но у вас есть враг. Он есть у Хозяин. Совсем—совсем… Ты понимайт? – чёрные, обгорелые руки немца потянулись ко рту Катукова. Пальцы с белыми, с сочащейся сукровицей ногтями коснулись небритого подбородка.

Тот кивнул. Сердце сжалось. Как будто хоронил своего парня-танкиста в зыбучих песках на Халхин-Гол. Как будто это был он сам… А вокруг, правда на почтительной дистанции скапливались младшие командиры и бойцы. Возле уцелевших «бэтух» и «тешек» 9-го мехкорпуса. С помятой бронёй. С отверстиями от вражеских снарядов и дульных гранат.

«…Я видеть сороковой год во Франций – разве это война? – шептали губы немца. – Я быть в Польша – получить из рук Хайнц Гудериан Рыцарский крест! Это быть не война – короткий прогулка… Русски танкист давить мой горящий панцер. Как скорлупу орех! Я видеть русский пехот под Сокаль! Они идти на нас со штыком! Это – война! Это – гибель рейх! Это есть… конец…»

Раньше надо было кумекать мозгами, гнида фашистская. Эта мысль чуть было не вырвалась наружу, но Катуков вовремя прикусил язык. Вскоре на БА-20, покачивающимся на рессорах, с круглой пулемётной башенкой, прибыл делегат связи от 20-го мехкорпуса. Они спешили на выручку. Тоже не знали, что творится кругом. Питание у раций на исходе. До войны, сколько было запросов в штаб фронта – пополнить аккумуляторы. Без толку! Подошло 400 танков с пехотой и артиллерией, что тащились во вторых эшелонах. Половину личного состава и матчасти потеряли в двухдневном марше – не давали покоя вражеские пикировщики. Наши «ишаки» летают нерегулярно и плохо. Да и сражаются не лучше. На один немецкий самолёт приходится два, а то и три наших! А всё «не будем фигурять», лозунг товарища наркома ВВС, 30-летнего генерала Пашки Рычагова! Мать его за ногу… Доучились на парадах петли да скобы делать, а боевую подготовку свели до минимума. И самолёты крылом к крылу на аэродромах поставили. Вот теперь и пожимаем… Лишь АДД, ТБ-3, ТБ-7 да ДБ-3ф, грузно вращающие лопастями четырёх двигателей, вместо положенных пяти (!?!) барражируют часто за линию фронта. Бомбят переправы, дороги да скопления противника. Бомбовая нагрузка у них высокая – по сто осколочных «игрушек». Но без пятого двигателя им не набрать недосягаемой для «мессеров» и зениток высоты! Их же спаренные блиссеры под винтовочный патрон бессильны против металлической оболочки Bf. 109.

На рассвете тяжёлые, средние и лёгкие «руссише панцерс» волнами обрушились на позиции врага. Воздух снова наполнился воем сирен: пикировали Ju. 87 D. С хищно расставленных крыльев срывались бомбы. Расположенные возле кабин пушки обстреливали очередями БТ и Т-26. Сверху сыпались частым дождём латунные продолговатые гильзы. На излёте они пробивали голову танкистов, что высунулись из люков. КВ-1 с линкорными башнями старались огнём из своих 152-мм гаубиц подавлять противотанковые батареи в капонирах. Катуков, возглавивший остатки 2-го танкового батальона своей мехбригады, усиленного трёхбашенным Т-35 и двумя «тридцатьчетвёрками», пересел в пушечный бронеавтомобиль – только в нём было приёмо-передающее устройство ТПУ-7. Они сумели прорваться сквозь гибельный огонь с фронта и флангов. Потеряв почти все «бэтухи», расстреляли грузовики снабжения вражеских батарей.

Но в Раззивиловском их ждал неприятный сюрприз. Вдоль мощёной улочки, где особенно не развернёшься, «коллеги» установили длинноствольную зенитку. Та одним выстрелом пробивала 48-мм броню Т-34. С окон готических домов под черепицей с мансардными стёклами летели длиннорукие гранаты и бутылки с «молотовским коктейлем». В башенку БА-10, что, ломая заборчики и подминая клумбы, пытался объехать и поразить злосчастное орудие, угодил небольшой стальной цилиндрик. Группа немецких солдат, укрывшись за фонтаном, выпустили ещё одну ружейную гранату. Из винтовочного ствола, оставляя за собой кометный хвост, с шипеньем вылетела новая «петардочка». Шаровой механизм башни тут же заклинило, орудие и спаренный с ним ДП были искорежены. Отстреливаясь их ППД и пистолетов, экипаж машины боевой оставил броневичок. Вновь, передвигаясь ползком и перебежками, они стали пробиваться к своим. На перекрёстке Катуков увидел – стоящий гигант Т-35. Он отстреливался из 67-мм орудия головной башни. Башня с 45-мм пушкой была сплющена и провалена. Из корпуса дымило… На противоположном конце улицы, лязгая по булыжнику траками, катила немецкая «крестовая» самоходка. Длинноствольная пушка за широким стальным щитом выбросила треугольник пламени. Снаряд ударил в гусеницу гиганта. А из подъезда выбегали кое-какие недобитые местные. Недовысланные тоже. С топорами, дробовиками и бутылками, заполненными до краёв мутной жидкостью. Запаливали просмоленные «язычки»…

Отступая с границы, Катуков впервые задумался о тактике боя из засады. Во многом, благодаря кровавому уроку. Немцы сами подсказывали ему тактику. Сперва – «артисты» (так он называл отвлекающую группу) имитируют лобовую атаку. Подобно немецким «коллегам», в случае опасности, уходят назад, где сосредоточились танки и ПТС, скрытые в засаде. Причём, перед наступающим врагом, если позволяет время, отрываются «декорации»: ложные артиллерийские и пулемётные ячейки. Изготавливаются по ситуации макеты пушек и пулемётов. Увлёкшись погоней, панцеры, оторвавшись от инфантерии и противотанковых орудий, ввязываются в бой с чучелами. Затем… У Катукова, измотанного в боях, потерявшего многих товарищей и боевую машину даже спёрло в ушах! Можно применить систему «артиллерийских мешков». Создать систему перекрёстного огня из батарей, одиночных орудий, вкопанных и подвижных танков, что укрыты в засадах. Так, располагая меньшими силами, действуя по-суворовски «побеждай не числом, а уменьем!», можно уничтожить целое танковое соединение врага при минимальных потерях.

Пробираясь по лесам, болотам и долам до Смоленска, Катуков материл то, что накануне войны преподавалось в военной академии и на командных курсах. Упреждающим ударом, уничтожить, сокрушить… Это походило на тактику «перманентной революции» в исполнении «товарищей» Троцкого и Тухачевского, коих Катуков действительно считал врагами трудового народа. Это надо же, додуматься – вести войну за освобождение рабочего класса «на чужой территории и малой кровью»!?! В финскую, тамошние пролетарии к этому отнеслись крайне негативно – освобождению и присоединению к СССР. Не получилось воевать ни малой кровью, ни на чужой территории, хоть и была захвачена Карелия. (Ликвидирован опасный плацдарм для возможного вторжения в ленинградскую область, по причине которого «колыбель революции» долгое время оставался приграничным городом.) Упреждающим ударом авиации и артиллерии сокрушить врага в развёртывании… Хорошо! Если не получилось – как дальше? Вот он нас и сокрушил, а мы? Только наступлению научены, а он в обороне себя сносно чувствует. Нас же обороне учили лишь в тактическом смысле. Считалось, что глубокая, эшелонированная оборона и тем более отступление – пережиток буржуазной стратегии. За такие мысли можно было загреметь в «отдалённый курорт», что на севере.

РККА накануне войны располагала 14 200 танков. В первые месяцы боёв потери составили до 12, 2 тысяч. Причём большинство танков было не уничтожено в боях, но брошено из-за нехватки горючего и ремсредств. Склады развёрнутых близ границ соединений проутюжила в первые часы вражеская авиация и артиллерия. Но у действующей армии оставалось еще 2 тыс. Кроме это 8 000 боевых машин расположились во внутренних округах. Немцы тоже понесли серьезные потери. Так в наступательной операции «Тайфун» приняло участие лишь 1700 с небольшим «роликов» из 3 350. Для перевеса в силах пришлось оставить попытки взять штурмом город-крепость Ленинград. Часть «панцерс» из группы армий «Север» были в срочном порядке переброшены на центральное направление. Ими были усилены части 2-й, 3-й, 4-й панцерных групп. Вследствие этого они получили горделивое, но насквозь дутое название «танковые армии». Так был достигнут перевес – 1700 единиц бронетехники… Учитывая, что половину из них по прежнему составляли танкетки Pz. I с 7,62 мм «противотанковыми» пулемётами, а другая половина была представлена сотнями Pz II с 20-мм и 50-мм пушками, такое преимущество могло выйти боком. При умелом противодействии! Но его как враз-таки не было.

Кроме того, советская промышленность выпускала несколько сот танков в месяц. Поэтому даже после ужасающих потерь Красная Армия сохраняла превосходство в танках перед противником. Правда, на итогах боев это все равно не отразилось.

Против 9-го и 22-го мехкорпуса, выдвинутого в бой по частям, действовала 1-ая панцерная группа в составе группы армий «Юг». Против 800 советских танков – до 600 германских с более слабым вооружением, бронированием и запасом хода. Более того – колонны снабжения и обслуживания Гудериана и Клейста безнадёжно отставали. Частью машины низкой проходимости завязли в белорусской песчаной низменности. К тому же давали о себе знать отдельные очаги сопротивления, которые остались в тылах. На линии Луцк, Ровно и Каменец-Подольск произошло знаменитое, но малоизвестное танковое сражение. Оно на целых три недели сковало «дранг нах остен».

Впервые за историю блицкрига панцерваффе столкнулось с достойным противником. После того, как к русским подошло подкрепление (22-й мехкорпус), сражения завязалось с новой силой. На одну подбитую германскую единицу бронетехники приходилось до десяти советских танков. Всё потому, что части РККА вводились в бой по частям, без должной наземной и авиаразведки. Отсутствовала поддержка с воздуха. Советские танки, атаковавшие с ходу панцерваффе, попадали под убийственный огонь из засад. По ним работала противотанковая и самоходная артиллерия. С воздуха сыпали дождь из бомб и скорострельных пушек эскадрильи «штукас». Отсюда – столь ужасающие потери. Но отнюдь не из-за бесталанности или трусости (тем более, тупости!) советских младших и средних командиров, старшин, сержантов и рядовых. Они сражались как львы. Снискали себе славу в века. Как у товарищей, так и у врагов.

Как воевали танкисты на соседнем Юго-Западном фронте? Начальник автобронетанкового управления этого фронта генерал армии Вольский, направленный с инспекцией Ставкой верховного командования, провёл анализ боёв. Много критических замечаний досталось в адрес общевойсковых командиров. Учитывалась шаблонность в принятии решений на поле боя, когда всё решают «спасённые минуты». Эту болезнь командиры Красной армии подхватили во время финской компании. Командиров дивизий, наступавших на ладожском направлении, маршал РККА Шапошников в своём докладе назвал «толстовцами» – они двигались тесными боевыми порядками, не выставив бокового охранения, не наладив войсковой разведки. Уничтожив финскую 4-ую дивизию в открытом бою, четыре советских дивизии стали жертвой артиллерийских засад и диверсионных групп. Танки попадали на минные поля. Всё это поразительно напоминало тактику германских войск в ходе блицкрига, а также будущие операции Катукова против 2-ой панцерной группы. Но много было недочетов, допущенных непосредственно и командирами механизированных частей и соединений.

К ним прежде всего относились:

1. Штабы МК, ТД и ТП еще не овладели должным оперативно-тактическим кругозором. Они не смогли делать правильные выводы и полностью не понимали замысла командования армии и фронта.

2. Не было маневренности – была вялость, медлительность в решении задач.

3. Действия, как правило, носили характер лобовых ударов, что приводило к ненужной потере материальной части и личного состава…

4. Неумение организовать боевые порядки корпуса по направлениям, прикрывать пути движения противника, а последний главным образом двигался по дорогам.

5. Не было стремления лишить противника возможности подвоза горючего, боеприпасов. Засады на главных направлениях его действий не практиковались.

6. Не использовались крупные населенные пункты для уничтожения противника и неумение действовать в них.

7. Управление, начиная от командира взвода до больших командиров было плохое, радио использовалось плохо, скрытое управление войсками поставлено плохо…

8. Исключительно плохо поставлена подготовка экипажей в вопросах сохранения материальной части. Имели место случаи, когда экипажи оставляли машины, имеющие боеприпасы, были отдельные случаи, когда экипажи оставляли машины и сами уходили.

9. Во всех частях и соединениях отсутствовали эвакуационные средства, а имеющиеся в наличии могли бы обеспечить МК и ТД только в наступательных операциях.

10. Личный состав новой техники не освоил, особенно КВ и Т-34, и совершенно не научен производству ремонта в полевых условиях. Ремонтные средства танковых дивизий оказались неспособными обеспечить ремонт в таком виде боя, как отход.

11. …Отсутствие штатной организации эвакосредств приводило к тому, что эвакуация боевой материальной части… отсутствовала.

12. Штабы оказались малоподготовленными, укомплектованы, как правило, общевойсковыми командирами, не имеющими опыта работы в танковых частях.

13. В высших учебных заведениях (академии) таких видов боя, с которыми пришлось встретиться, никогда не прорабатывалось, а это явилось большим недостатком в оперативно-тактическом кругозоре большинства командного начсостава». (Этот материал опубликовал в 2000 году Игорь Дроговоз.)

В отчёте Вольского, что был представлен как генштабу, так и политбюро ЦК РКП (б), а значит лично Сталину, указывалось и другое. Немецкая тактика, с которой столкнулись советские танковые и механизированные соединения, была намного эффективнее. Во многом – по причине заимствований, которые были сделаны генералами панцерваффе, стажировавшимися в 20-х годах на советских танковых полигонах. Немецкая панцерная группа напоминала собой «ежа». Следуя принципам единого комплектования, что были разработаны советскими военными теоретиками Свечиным и Триандафиловым при участии бывшего офицера царского генштаба Шапошникова, советника Сталина, германские панцерные группы сочетали в себе все рода войск. Подчинялись единому управлению. При попытках атаковать их, группы немедленно ощетинивалась многочисленной артиллерией. В воздух подымались армады «штукос», мотопехота спешивалась с грузовиков и бронетранспортёров, открывала бешеный огонь, защищая драгоценные танки. Так выглядело полное взаимодействие всех родов войск, которого не хватало во французской, британской, а также польской армиях. Таким был инструмент блицкрига.

Вот такие кричащие факты… Цимес, как говорят и пишут евреи, был в том, что генерал армии Вольский являлся талантливым учеником и преемником создателей теории механизированных и танковых соединений. Триандафилов погиб в авиационной катастрофе, которую по имеющимся данным подстроил маршал РККА Тухачевский, «подметённый» во времена «великой чистки». Свечина арестовали первый раз в 1931 году. Он был уличён как активный участник ложи «Великого орла», состоявшей из бывших царских и белогвардейских офицеров, перешедших на сторону советской власти. Ложа имела целью реставрацию монархии в России. Но в 31-м году Свечина не тронули. Отпустили, восстановив в должности. До 37-го года он оставался в немалых «красных чинах» и преподавал в военной академии им. Фрунзе. Но «ежовые рукавицы» прибрали его окончательно. Но обратим внимание! Генерал Вольский – один из уцелевших в сталинской «чистке» толковых танковых командиров. В дальнейшем он командовал танковыми корпусами и армиями. Никто его не тронул. Судя по его докладу, что был написан в исчерпывающем, почти гудериановском стиле, он имел какое-то отношения к советско-германскому сотрудничеству.

Пройдя сквозь фильтрацию особого отдела, вновь приданному НКВД, Катуков получил новое назначение – командовать танковым полком при 1-ом гвардейском стрелковом корпусе. Хмыкнув, он почесал свой упрямый затылок. Слово гвардия… Чем-то старорежимно-торжественным дунуло от него! Ранее «гвардия» считалась пережитком царизма и белогвардейщины. Но нынче товарищ Сталин возродил его, как возродил другие явления: Отечество, казачество, генеральские звания.

А на фронтах бушевало. 2-я танковая группа после разгрома войск Западного фронта была повёрнута в тыл Юго-Западного фронта. Начался разгром киевской группы РККА, которая имела в своём составе до 800 танков, тысячи орудий и миномётов и многочисленные запасы. По началу Гудериан вёл себя странно: отчего-то повернул свои «ролики» в Крым. Там увяз в затяжных, кровопролитных боях за Керчь. Жуков, отстранённый Сталиным с поста начальника генштаба и разобидевшийся на того всерьёз, организовал мощный таранный удар под Ельней. Под предлогом ликвидации опасного, с его точки зрения, ельнинского выступа, могущего послужить трамплином для наступления вермахта на Москву. Потеряв до 80 000 человек убитыми и ранеными, половину танков сожженными, он сумел отбить город. Германские потери, понесённые наполовину от огня советской артиллерии, составили до 70 000 человек по советским данным и 45 000 по германским. Пикантности ради, следует уточнить, что назавершающей стадии Ельнинской операции кроме нескольких самоходных штурмовых установок настильного огня Stug 39, оборонявшие выступ пехотные дивизии вермахта не имели ни одного танка. Хотя, по воспоминаниям Гудериана, там некоторое время сражалась 10-я панцердивизия. Потеряв треть своих танков, она была отведена в тыл.

…Итак, видя бездействие русских на центральном направлении, войска Клейста и Гудериана, уничтожили киевскую группу войск. После этого, в «котельную битву» угодили пять советских армий брянского фронта. Началось наступление на московском направлении. Чего рьяно, но тщетно добивался на словах Гудериан после победы в Белоруссии. Хотел массированным ударом продвинуться в центре. «…Наша главная цель это – Москва! – считал он. – Если мы затеяли эту войну, то до первых холодов обязаны захватить русскую столицу». Тем более, что все сроки исполнения Директивы №1 имени Фридриха Барбаросса давно прошли. По этому поводу у «быстроходного Гейнца» случился нешуточный конфликт с командиром 4-й армией при группе армий «А» генерал —фельдмаршалом фон Клюге. Тот родился 30 октября 1882 в Позене (Познань) Его, как и Гудериана, связывала Польша. (Участник 1-й мировой войны. В 1935-м, в звании генерал-майора, был назначен командующим 6-м военным округом. В 1938, за поддержку генерала Вернера фон Фрича, уволен в отставку. В 1939-м фон Клюге вновь был призван на службу. Командовал 6-й армейской группой во время захвата Польского коридора. В 1940 переведен на Западный фронт.) Клюге, стараясь оправдать значение своей фамилии (Klug – умный), отослал в главное командование сухопутных сил (Oberkommando der Vermaht) свои соображения. Они полностью противоречили наступательному порыву «великого сына германского народа». Штабист фон Кейтель недвусмысленно намекнул «умному», что надо бы заткнуться. Тот продолжал гнуть свою линию. По мнению этого военного аристократа, вермахт понёс большие потери. Кроме того танковые группы не смогут форсировать успех. Даже, если осенью удастся захватить Москву и Петербург, впереди – необъятные территории. У русских – огромные людские и материальные резервы. Большая часть населения… После этого над полуседой головой фельдмаршала снова нависла тень Вернера фон Фрича.

Положение кое-как спас генерал-полковник Гудериан. Он… вызвал фон Клюге на дуэль. Без всякого серьезного повода, командующий 4-й армией был подвергнут упрёку. В вину фон Клюге ставились неверие в успех на востоке, а также медлительность действий на юге России, из-за чего полуостров Крым продолжал оставаться в руках большевиков. Их бомбардировочная стратегическая авиация наносила удары по базам снабжения и коммуникациям вермахта в Запорожье. Бомбы также сыпались на нефтепромыслы Плоешти в Румынии. Какой-то невиданный самолёт с подвешенными под крыльями истребителями, под крыльями которых были 600 грамовые бомбы, в считанные секунды разбомбил нефтепровод Констанца. Это снизило темп «роликов» и сопутствующей им техники.

Словом, в образцовой германской армии такое случалось редко. Вернее, не случалось вовсе. Генерал-полковник и генерал-фельдмаршал (оба родом из Польши) «собачились» в течение недели. Их язвительные разговоры по каналам ВЧ были недопустимы. Дошло до формально вызова. Перчатку первым бросил Гудериан. Всё дело было в выборе оружия. Как два «фенриха» они собирались либо обнажить палаши, либо стреляться из личных пистолетов системы «Вальтер». Но дальше планов дело не дошло. Вмешался фюрер, который расставил все точки над «i». Гудериан и Клюге остались в живых. Даже не покалечили друг друга. Кто знает – состоялся бы поединок, как бы сказался его исход в боях под Вязьмой и под Москвой!

24-й моторизованый корпус без существенных потерь захватил Орёл. Был готов двигаться на Тулу и далее – на Москву. Но тут произошло НЕЧТО! Фюрер, всегда мнивший себя великим (на пару с рейхсмаршалом Герингом) стратегом, замахнулся на Северную Пальмиру большевистской России. А именно – бывший Петербург. Специально для этих целей из Прибалтики была переброшена 4-ая панцерная группа генерал-полковника Гота, которую планировалось задействовать в дальнейшем «дранг». Но без её танков и бронемашин «дранг» явно откладывался. Тем более, явным идиотизмом было изматывать военную технику, двигатели которой были порядком изношены! Моторесурс «роликов» вермахта без русского бездорожья не превышал 150 км/час. Особенно быстро изнашивались пулемётные танкетки, чехословацкие танки и прочая сопутствующая им автомобильная мелочь. Русское бездорожье только ускоряло коррозию двигателей. Так, Pz IV имел запас хода по шоссе 200 км/ч, а по бездорожью, каковым в России никого не удивишь, всего 130 км/ч. Скорость его по шоссе составляла 40 км/ч, тогда как по колдобинам и ухабинам России этот панцер «пёр» за один час едва на все двадцать. Прочая техника имела ещё меньший запас хода и скоростные данные. После разгрома киевской группировки, по настоянию генерала Йоделя часть «роликов» (20% от числа потерь!) пришлось ставить на полевой ремонт. Выручили бы трофейные русские панцеры. Однако трудность состояла в том, что не хватало как механиков и водителей, освоивших эту технику, так и эвакуационных средств. В составе 2-й панцерной группы насчитывалось всего десять «руссише панцерс», в числе которых были КВ-1, КВ-2, БТ-5, БТ-7, Т-26. Триста танков Т-34, захваченных в цехах танкового завода в Харькове необходимо было не просто освоить, устранив конструктивные недоделки. К ним полагались запчасти и дизельное топливо, которого в рейхе попросту не было. Большая часть германского транспорта и танков работало на карбюраторных двигателях и не было знакомо с изобретением Рудольфа Дизеля.

* * *

Приступив к комплектованию танковой бригады 1-го гвардейского стрелкового корпуса, Катуков схватился за голову. Даже заматерился. Так, что у бывалых танкистов уши запылали. Войска были собраны, что называется, с бору по сосёнке. В составе корпуса числились следующие подразделения: мотоциклетный полк со 150 мотоциклами – майор Танасчишин, Тульское артиллерийское училище (152-мм гаубицы, 76- и 45-мм пушки), 34-й пограничный полк НКВД – подполковник Пияшев, 6-я гвардейская стрелковая дивизия – генерал-майор К. И. Петров, 4-я и 11-я танковые бригады, 201-я воздушно-десантная бригада – подполковник С. М. Ковалев. Сколачивать и обучать войска не было времени. Надо было сразу воевать. Первым существенным соединением, прибывшим на позиции 4 октября 1941 года, была 4-я танковая бригада. В своём составе она имела: танковый полк из 49 БТ-7 М, БТ-5 и БТ-2 – майор Еремин, 3 танка Т-34 из резерва бригады, мотострелковый батальон, зенитно-артиллерийский дивизион (16 орудий), транспортную и ремонтную роты, а также другие специальные подразделения.

Полковник обошёл строй вверенного ему воинства. Осмотрел не первой свежести танки, над которыми потрудились мастера-механики. Вглядывался в лица танкистов. Молодые, безусые мальчишки. Лет 18—20… Ему вспомнился умирающий германский танкист под Клеванью. Тому было не меньше. Если пойду с ними на лобовую – панцеры Гудериана нас сомнут и опрокинут. Но если сделаю то, о чём говорил с Вольским из автобронетанкового… У немцев, коих мы фрицами стали обзывать, таких, как тот панцер-гауптман, что работал на нашу военную разведку, похоже хватает.

– Да, навоюешь тут с вами, – в сердцах молвил полковник. После смотра он вызвал командиров батальонов в штаб. – С нами, я хотел сказать. Ваши предложения, мужички-славяне? Как будем гадов бить? – видя, как молодые, ершистые парни-лейтенанты переглядываются, продолжил: – А что вы пялитесь друг на друга, как девки на выселках? Перед нами – целая танковая армия герра Гудериана, из которого нам партия и правительство поручили сделать хера. Что б ни хера у него не вышло, значит, – все заулыбались. – Неужто не понятно? А у нас пока – полный или частичный некомплект. По всем статьям, – он посмотрел на портрет товарища Сталина, что был вырезан из передовицы «Правда», вклеен в рамочку и водружен на стену. – Предложения, мысли? Всё готов выслушать. Молчания не потерплю.

– А ты особо не печалься, командир, – выступил вперёд рослый лейтенант Лелюшков. Командир 1-го танкового батальона, которому предстояло стать «истребительным». – Во-первых нам скоро подкрепление обещали. Во-вторых, – он провёл карандашом по расстеленной по столу карте, где кудряво зеленели леса, – у нас явное перед ними преимущество. Не в численности, конечно. Пока…

– Ну, не тяни, – оборвал его философствования полковник.

– Товарищ командир! Местность на нашем участке фронта очень лесистая. Много оврагов. Все дороги проходят через лесные массивы. Враг не сможет придерживаться традиционной тактики: совершать массированные броски в развёрнутом состоянии. Здесь можно двигаться только в походном строю с боевым охранением. Они так и поступят, если не дураки. А мы вот что сделаем, – карандаш Лелюшкова вычертил на танкоопасных направлениях вокруг Мценска «решётки» танковых позиций. —Рассредоточим наши коробочки на пути движения ганцев. Оборудуем с десяток замаскированных полевых позиций. Благо, что сверху их авиаразведка нас не заметит. Как только покажутся их колонны, огня не открывать. Пусть окажутся в перекрестье наших секретов. Как только это произойдёт – огонь на поражение. Причём от смены позиций в ходе боя зависит – сохраним мы наши танки или нет…

– Делить силы? – возмущённо протянул кто-то. – По-моему, это не разумно. Атаковать надо сплочённо, создать мощный танковый кулак…

– Ну да, – хмыкнул Катуков. – Чтобы противник грамотно выстроил противотанковую оборону и расщелкал нас как семечки. Проходили уже! – он стиснул зубы. Воспоминания заволокли его душу. – Как мыслишь вести огонь по вражеским машинам? – обратился он к юному комбату.

– Да очень просто, – улыбнулся Лелюшкова. – Их надо парализовать в движении. Что б колонна забуксовала на месте. Миной этого не сделаешь. Вызовут сапёров, разминируют путь. Повреждённый танк или транспортёр отбуксуют в тыл. А главное – мы их предупредим! Огонь мыслю таким образом: первая группа при заходе врага в систему наших засад отвлекает всё на себя. Обстреливает головные машины фрицев. Тут же вступает в бой арьергард. Уничтожает тылы. Те, что по флангам расстреливают скученные на дороге танки, автомашины с пехотой и тягачи с артиллерией. Они и развернутся не успеют на нашем бездорожье! Не то, что атаковать! Так мы их и побъём.

– Их боевое охранение мои ребята примут на себя, – выступил вперёд начразведки в чёрном ватнике, перекрещенном ремнями. – Дадим проследовать вперёд. Сыграем в «театр». Ребята якобы сдаются в плен. Фрицы с этого дела сомлеют. Передадут по радио, что мы, то есть противник, деморализован. «Пленные» отвлекут их внимание, а основная группа уничтожит боевое охранение.

– А не подорвёт ли такой сценарий веру бойцов и командиров… – начал было комиссар, но Катуков показал ему кулак.

Особист, взиравший на происходящее из своего угла, только усмехнулся. Был он человеком не глупым и полагал, что в дела стратегии и тактики лучше не лезть. Можно поскользнуться, упасть и больно расшибиться…

Первый бой превзошёл все ожидания. Молодые танкисты удивлялись: отчего-то немцы даже не выслали ни дозора, ни боевого охранения! Отчего-то, почему-то… Катуков только весело улыбался и загадочно теребил пальцем мочку уха под шлемом. В своей командирской «тридцатьчетвёрке» он получал с мест засад непрерывные радиосообщения. Немецкая колонна численностью в сто единиц средних и лёгких танков, а также транспортёров с пехотой, грузовиков снабжения, противотанковой и зенитной артиллерией выдвинулась по прямой к Мценску. Как только передовые панцеры прошли авангард засады и вся колонна оказалась в перекрестье наших прицелов, началось побоище. Командир 2-го батальона майор Рафаилов вывел свои «бэтухи» из лесу. К тому времени, головные панцеры уже были подожжены меткими выстрелами танкистов Лелюшкова. Позади работали танки, скрытые в своих капонирах. Из окопчиков, что отрыли по периметру всей дороги, технику с белыми мальтийскими крестами разила полевая и противотанковая артиллерия, бронебойщики из ПТР. Снайперы уничтожали германских офицеров, артиллеристов, что пытались развернуть короткостволые Pak 35\36. БТ-7 М, вооружённые 45-мм пушками, со скоростью 80—100 км\час не давали скученным панцерам никакого шанса. Пытаясь развернуться в грязи на узкой колее, те лишь сталкивались друг с другом, калеча оптику. Командирские Pz III, как правило, были снабжены макетами орудий. Кроме этого по трансмиссии и заднику башни их покрывал алый стяг с паучьей свастикой в белом круге. Это было как мишень! Их уничтожали в первую очередь. Pz I с пулемётными башенками поражали бронебойно-зажигательными «желтоносиками», что были в подсумке каждого бойца, а также из тяжёлых пулемётов ДШК. Немногочисленные Pz IV Ausf A-D с 75-мм короткостволыми пушками (75мм KwK 37 L/24) не могли составить серьезную конкуренцию «руссише панцерс». У них был медленный поворотный механизм в башнях. К тому же короткостволые пушки, напоминающие окурки, были изначально приспособлены для стрельбы на короткие дистанции: имели низкую полётную дальность и высокую траекторию выстрела. Вёрткие БТ-7 им были явно не по зубам. Орудия тех давали в среднем 15 выстрелов в минуту. Стреляя на виражах, «бэтухи» поражали скучившиеся панцеры в корму и борта, рвали снарядами гусеницы. Благо, что броня гитлеровских «коробочек» не превышала 10—30 мм. Состоящие на вооружении панцерваффе уникальные боеприпасы (Pzgr.39 – подкалиберный бронебойный снаряд, Pzgr.40 – бронебойный снаряд с вольфрамовым сердечником) с проникновением в броню 90—100 мм не сыграли никакой существенной роли.

Несколько дней танки и мотопехота Гудериана предпринимали тщетные попытки пробиться сквозь узкое, поросшее лесом дефиле у Мценска. Но танкисты, пехотинцы и артиллеристы 1-й гвардейского корпуса воспрепятствовали этому удовольствию. Катуков таким образом навязал противнику свою тактику. Он уже мог тренировать из танковых засад молодое необстрелянное пополнение. Так в разгар страшных боёв октября 1941 года, после уничтожения киевской группы войск и пяти советских армий под Вязьмой и Брянском, силами одной танковой бригады и приданных ей немногочисленных подразделений была остановлена целая танковая группа. Исходя из численности 2-й панцерной армии, что вступила в операцию «Тайфун» в составе 600 танков, подвиг танкистов-истребителей и танковых снайперов бригады Катукова отдавал чем-то запредельным. В отчётах командира уничтоженной 4-й панцердивизии, оставшейся почти без «роликов», появились строки о «летающих по воздуху русских танках», что «скачут по холмам, перепрыгивая на широких гусеницах каналы и ямы». Снаряды «отскакивали от покатой брони». Причём, во всех документах, оправдывающих трагедию под Мценском, фигурировали лишь «62-тонные Кристи», то бишь исключительно Т-34. Хотя все стенания фон Лангерманна побивались одним: он не выставил, подобно русским «толстовцам» на Ладожском направлении, в феврале 1940-го, боевое охранение на флангах и авангарде. Не провёл должным образом войсковую разведку. Почему-то…

В ходе скоротечного боя 4-я панцерная дивизия генерала фон Лангерманна фактически перестала существовать. А 4-я танковая бригада полковника Катукова из 1-го гвардейского корпуса потеряла 33 танка БТ. Безвозвратно сгорели лишь семь. Остальные 26 машин были восстановлены. Серьёзные потери понес мотопехотный батальон. Его пришлось срочно пополнять новобранцами. Наградами были отмечены все командиры и наводчики. Особенно обласкан был Лелюшков – одним из первых был удостоен звания «танковый снайпер»…

* * *

Из воспоминаний полковника М. Катукова:

«Всё, чем я располагал, – это два батальона – 46 танков, включая батальон танков БТ-7 со слабой броней и вооружением.»

«По штату нам полагались танки последнего выпуска Т-34 и КВ. Их обещали поставить в июле сорок первого. А пока весь наш парк состоял из 33 учебных подержанных и побитых БТ-2, БТ-5. Другие части дивизии тоже были недоукомплектованы. В артиллерийском полку имелись только гаубицы. Мотострелковый полк вообще еще не получил артиллерию, а понтонный батальон – понтонный парк. Батальон связи располагал лишь учебной аппаратурой. Словом, дивизия еще была далеко не укомплектована людьми и техникой.»

«Бригада формировалась из экипажей 15-й танковой дивизии. Незадолго до меня в лагерь прибыла специальная комиссия из Москвы, в задачу которой входило отобрать наиболее опытных и проверенных механиков-водителей, башенных стрелков, радистов, командиров и политработников. Вскоре бригада стала получать материальную часть со Сталинградского Тракторного завода. Первый батальон получил тридцатьчетверки.»

«…Продолжавший сопровождать меня полковник Богданов жаловался, что дивизия оснащена только устаревшими и сильно изношенными танками. Половина из них может быть использована лишь в качестве учебных. Большинство имеет на вооружении 45 миллиметровые пушки, но у некоторых остались 38-миллиметровые пушки «Гочкиса» или только пулеметы.

– Бронебойных снарядов очень мало, – продолжал он. – В экипажах по одному – два бойца из запасных. Опытных танкистов при формировании дивизии поставили на должности среднего комсостава, командиры танков стали командирами взводов, механики-водители – помощниками командиров рот по технической части. Штабы полков еще два месяца назад были штабами батальонов.

– По вашему докладу можно сделать вывод, что танковая дивизия стала слабее танковой бригады, из которой она развернулась, – заметил я. – Между нами говоря, так оно и есть, – доверительно сказал Богданов. – Ведь если бутылку вина разбавить тремя бутылками воды, это будет уже не вино…»

Из докладной помкомандующего ЮЗФ генерал-майора Вольского о причинах поражения танковых войск ЮЗФ от 05.08.1941 г.:

«1. С первого же дня войны мехкорпуса были неправильно использованы, ибо все были приданы армиям…

2. Все боевые действия мехкорпусов происходили без тщательной разведки, некоторые части совершенно не знали, что происходит в непосредственной близости. Авиационной разведки в интересах МК совершенно не велось. Управление мехкорпусами со стороны общевойсковых командиров было поставлено плохо, соединения были разбросаны (8 МК) и к моменту наступления были оторваны друг от друга. Штабы армий совершенно не были подготовлены к управлению такими крупными механизированными соединениями, как мехкорпус…

3. Штабы армий совершенно забыли, что материальная часть имеет определенные моточасы, что она требует просмотра, мелкого ремонта, дополнительного пополнения горючим и боеприпасами, а технический состав и начальники АБТО армий не подсказали им этого, и вместо того, чтобы после выполнения задачи отвести мехкорпуса, предоставив им время, необходимое для этой цели, общевойсковые командиры требовали только давай и больше ничего. Не было совершенно взаимодействия с воздушными силами. Мехкорпуса совершенно не имели прикрытия как на марше, так и на поле боя, особенно плохо обстоял вопрос об одновременной обработке переднего края артиллерией и авиацией.

4. Информация сверху вниз, а также с соседями была поставлена из рук вон плохо. Война с первого дня приняла маневренный характер, противник оказался подвижнее… Крупнейшим недостатком было то, что приказы очень часто наслаивались, в них подчас конкретные задачи не ставились, а частая смена обстановки подчас приводила к тому, что штабы армий совершенно теряли управление МК».

Из мемуаров Д. И. Рябышева, командира 8-го мехкорпуса:

«Примерно за десять дней до начала войны у нас побывал начальник этого управления (автобронетанкового —Авторы) генерал-лейтенант танковых войск Я. Н. Федоренко. Я просил у него разрешения провести учения на новых боевых машинах, чтобы механики-водители попрактиковались в вождении своих танков, но он не разрешил и намекнул, что в ближайшем будущем могут возникнуть условия, когда практики у всех будет с избытком. Для этого и надо приберечь моторесурс.»

* * *

…На рассвете, Гудериан, подчиняясь директиве штаба группы армий «Центр», отдал приказ о переходе в наступление. Его 2-ой панцирной армии надлежало захватить Тулу. Выйти на Коломну и Каширу, охватив Москву в кольцо. С левого фланга подобную задачу выполняла 3-ая панцирная армия генерал-полковника Эриха Гепнера, наступавшая на Волоколамск. Получив приказ от командования «группы «А», он был невероятно раздасован. Даже зол. Во всяком случае, ни кого ни таясь, он связался с Гейнцем Гудерианом по полевой связи высокой частоты:

– Гейнц, дружище! Ты веришь мне, старому солдату, что Москва – слишком крепкий орешек, чтобы разгрызть его? Если мы сломаем все наши стальные зубы?

– Думаю, что ты прав, – тактично подтвердил версию друга Гудериан. – Ты прав в одном: русские друзья будут сражаться стойко. Так, как они ни сражаются на танковых полигонах…

Операции «Тайфун», которую «быстроходный Гейнц» возненавидел всем сердцем и душой, предшествовала (как нельзя кстати) ещё одна досадная неудача. Используя незнание германских солдат и офицеров, а также специальные оперативно-технические приемы, «русские друзья» уничтожили две реактивные установки, которые называли «катюшами», что были брошены при отступлении.

Дело было так… Вступившие в Мценск Panzer Grenadiers (после злосчастного побоища) играли на губных гармошках. Фотографировали друг друга на фоне русских церквей. (Возможно, в объектив попал тот дом, где по преданию, злобная купчиха извела мужа, удушила свое дитя, чтобы быть брошенной любовником на этапе в Сибирь. Во всяком случае, читавший «Леди Макбет Мценского уезда», Гейнц Гудериан допускал такую возможность.) Развлекались тем, что город пал к их ногам безо всякого сопротивления. Несколько русских Т-34 атаковали зазевавшихся героев. Как и прежде, прямые (то есть лобовые) попадания германских противотанковых пушек, прозванных в вермахте «армейскими колотушками», не причинили им никакого вреда. Тем временем «тридцатьчетверки» преспокойно распластав своими широкими гусеницами машины ЗИС-5 с «рельсами» (именно на них крепились реактивные снаряды), убрались восвояси. Будто их и не было в помине… Шести и девяти ствольные реактивные минометы Вернера фон Брауна еще не были запущены в серийное производство. А русские применили свои БМ-13 уже 6 июля 1941 года под Оршой (Смоленском). Тогда, от залпового огня, покрывшего все небо струями огня, черно-красным дымным пламенем, понесла серьезные потери танковая часть 2-ой панцирной группы.

Хотя на вооружении частей химических миномётов вермахта состояли 158-мм шестиствольные пусковые установки 15 cm Nobelwerfel 41, запустившие реактивные снаряды ещё 22 июня 1941 года, их применение оставляло желать лучшего. Радиус действия этих «машинок» был крайне низок. Установки приходилось выдвигать к передовой, где они были уязвимы для огня вражеской авиации и артиллерии. Русские вскоре окрестили шестиствольные миномёты «ишаками», а позднее «ванюшами», выразив тем самым своё отношение к детищу талантливого германского инженера, что, начитавшись трудов Циалковского и романов Жуль Верна, мыслил создать болид для полётов в космос. Однако, будучи штурбаннфюрером SS, фон Браун вскоре создаст на секретной базе Пенемюнге иное детище – ракетные снаряды V – I и V – II.

Гудериан сам прибыл в Мценск. Критически осмотрев пробоины на Pz-III и Pz-IV, он сделал жестокий, но правдивый вывод. Если у «русских коллег» будет хотя бы тысячу Т-34 на каждом участке (пусть и Сибирского) фронта, дела вермахта будут портиться на глазах. Не говоря уже о БМ-13, танках КВ…

Даже если ему удастся, пользуясь временным превосходством, соединиться с панцирными клиньями генерал-полковника Гепнера. О капитуляции большевистской столицы нечего было думать. Гудериан как никто другой знал характер русских. Коммунистический дух крепко укоренился в местном населении. Большинство жителей воспринимали германцев как оккупантов. Они слышать не хотели ни о каком «освобождении» от комиссаров и евреев, а также об установлении германского Ordnung. Скорее всего, доктора Геббельса ввели в заблуждение его русские друзья при имперском министерстве пропаганды, с подачи англичашек и их американских покровителей…

При этом его память оживила некоторые картинки. Под Слонимо (Западная Белоруссия) летом 1941 года штабная колонна 2-ой панцирной группы двигалась под усиленной охраной мотоциклистов и бронетранспортеров. С обоих сторон горел лес, подожженный бомбами люфтваффе. Воронки разной величины, брошенное русскими оружие и снаряжение, тяжелая техника… Его внимание привлекли одиноко бредущие по обочине женщина в берете с двумя малышами. Мальчики в шортах с подтяжками, на голое тело. У одного на головке была тряпка, пропитанная кровью. Они брели по этой обугленной, горящей земле босыми, сбитыми в кровь ногами. Сердце Гейнца Гудериана сжалось. Он толкнул плечо водителя своего «Мерседес – Бенц» – вездехода на усиленном ходу. Вся колонна замерла, как вкопанная. Солдаты-жандармы с начищенными бляхами поверх мышисто-синих прорезиненных накидок рассыпались вдоль шоссе. Хлопнула стальная, окрашенная в извилистую линию дверка… Гудериан до конца своей жизни (так ему казалось) будет помнить этот разговор. Присев на корточки перед двумя испуганными детьми, он протянул им плитку шоколада. Они еще плотнее прижались к матери. Обняли ее за ноги, что были скрыты обгоревшим шелковым платьем. «Простите, фрау… Вы говорите по-германски?» – обратился он к женщине. «Говорю, – сказала она с ужасным произношением, не глядя. – Я жена батальонного комиссара. Вихров Николай Ильич, мой муж, погиб 22 июня под бомбами, – прошептала она сквозь запекшиеся губы. – Вам нужна моя жизнь? Возьмите ее… – она пронзила Гудериана взглядом своих постаревших, но прекрасных, голубых глаз, обведенных сеточкой морщин. – Пожалейте детей…» Ему потребовалось многих усилий, чтобы успокоить эту несчастную вдову. (По всей 2-ой панцирной группе он отменил приказ фюрера, который предписывал уничтожать комиссаров-политработников. К русским пленным его солдаты и офицеры относились гуманно.) Она наотрез отказалась занять место в штабном автобусе. Мальчик нерешительно, склонив забинтованную головку, взял из руки генерал-полковника вермахта плитку шоколада. В его маленькой руке Гудериан рассмотрел смятую синюю листовку с германским текстом. «Русские жители! Германские войска пришли к вам с великой миссией – освобождение от кровавой сталинской тирании…» В конце значилось: «…Помните, что лес может быть заминирован большевиками по указанию еврейских комиссаров. Не заходите в него. Дождитесь германских саперов…»

В конце того же дня у самого города два «красных Кристи» (так в вермахте называли танки БТ) атаковали его штабную колонну. Объятая пламенем и дымом, взлетела на воздух бронемашина с радиостанцией, украшенная по стальному радиатору белым мальтийскими крестом. Он был в двух метрах от взрыва. Прижавшись вместе с другими офицерами к земле, Гудериан едва остался жив. Два маленьких, юрких танка с красными звездами на круглых обрешетчатых башенках, поливая огнем из 45-мм пушек все живое, стремительно двигались по шоссе к городу. Таранили и опрокидывали автомашины и мотоциклы, сминая их своими широкими гусеницами. Их удалось уничтожить лишь в самом Слонимо…

Уже, будучи в Ясной Поляне (имении покойного графа Льва Толстого), просматривая оперативные документы, Гудериан наткнулся на приказ по 1-ой панцерной группе, подписанный генерал-полковником Эвальд фон Клейстом. Тем самым, что по-человечески обошелся с пленным майором Гавриловым, «последним» защитником крепости в старинном польско-белорусском городе Брест-Литовске. По его приказу, «героя Красной армии» (со слов самого Клейста) положили в германский военный госпиталь. Позднее в «Volkicher Beobaxter» появилась статья Ганса Фриче, помощника рейхсминистра пропаганды доктора Геббельса. На первой полосе был опубликован снимок изможденного советского офицера и стоящего рядом с ним Эвальд фон Клейста. Подвиг «красного героя» был описан во всех подробностях… Подобно Гудериану, командир 1-ой панцерной группы запретил начальникам охранных и полицейских частей SS, состоящих при его штабе, уничтожать советских политработников, коммунистов, а также евреев. Приказ, который «быстроходный Гейнц» держал в руках, свидетельствовал о поражении третьего рейха в начале «русского блицкрига». Сарказм и неприкрытый смысл, повествующий из этих строчек, были суровым предостережением для вермахта и всей Германии. Гудериан перечитывал этот документ вновь и вновь: