Читать книгу Палеонтология антрополога. Иллюстрированный путеводитель в зверинец прошлого - Станислав Дробышевский - Страница 3

Маленькое замечание…

Разделение по главам, как легко заметить, в книге проведено не строго по рамкам геохронологической шкалы. Это сделано оттого, что главные эволюционные события в истории приматов не идеально совпадают с границами периодов и эпох. Да и насыщенность периодов находками далеко не равная. Так что использованные интервалы в немалой степени выделены для удобства изложения. Стратиграфически ранний миоцен кончился около 16 млн л. н.

Заря человеческой эволюции занималась в конце олигоцена. К сожалению, наши знания об этом времени довольно смутны. Мы знаем, что в конце олигоцена климат на некоторое время резко потеплел, но граница олигоцена и миоцена – 24 млн л. н. – ознаменовалась довольно существенным похолоданием. С чем были связаны эти колебания – вопрос. Рост Анд и возникновение Красного моря, причаливание Индии к Азии и подъём Тибетского плато, первые подвижки в районе будущего Великого Африканского рифта – все эти титанические процессы меняли течения, ветры и обмен теплом в общепланетарном масштабе. Огромные массы облаков упирались в возникшие горы, проливаясь дождями в прибрежных районах и оставляя засыхающими глубинные материковые области. Конечно, это не могло не сказаться на животном мире. Например, на границе олигоцена и миоцена произошло массовое вымирание кораллов. Менялись и приматы.

Примерно 28–29 миллионов лет назад эволюционные линии человекообразных и мартышкообразных приматов ещё не разошлись, чему свидетельством замечательный череп Saadanius hijazensis из Саудовской Аравии. Жизнь уже тогда была небезоблачна, ведь по краю лица сааданиуса сохранились глубокие отметины от чьих-то острых зубов. К сожалению, в сопровождающей фауне хищники неизвестны, но, судя по следам погрызов, они точно были.

24–27 млн л. н. человекообразные приматы или очень на них похожие существа уже бегали по ветвям лесов Восточной Африки. Мы мало что о них знаем: сохранились лишь обломки челюстей Kamoyapithecus hamiltoni (24,2–27,5 млн л. н.) и кусок нижней челюсти Rukwapithecus fleaglei (25,2 млн л. н.); один маленький клык из Лосодока (24–28 млн л. н.) мог принадлежать какому-то ньянзапитецину. Важно, что камойяпитек, хотя в целом крайне примитивный (его вообще не всегда относят к человекообразным), имеет черты, сближающие его с проконсулинами и афропитецинами, а руквапитек – с ньянзапитецинами, то есть три ключевых подсемейства примитивнейших человекообразных закладывались уже в это время, но до конца ещё не разошлись.

Челюсть Rukwapithecus fleaglei

Параллельно возникли и мартышкообразные – зубы Nsungwepithecus gunnelli найдены в одних слоях с останками руквапитека, а фрагменты челюстей Alophe (21,9–22,2 млн л. н.) заметно моложе. При этом моляры алофии по некоторым чертам даже примитивнее: на них нет двух гребешков – билофодонтии, столь характерной для мартышкообразных. Судя по всему, алофия питалась фруктами, а на листву ещё не перешла, то есть ресурсов более чем хватало. Впрочем, у нсунгвепитека билофодонтные гребешки на месте, так что мартышкообразные с низкого старта начали приспосабливаться к малопитательной растительной пище, что сильно позже позволило им выйти в саванну и переключиться на траву.

Что происходило вокруг обезьян – покрыто мраком. Мы ведаем, что температуры в это время поднялись, хотя и не вернулись к былому эоценовому счастью. Под деревьями ходили примитивные хоботные и странные рогатые Arsinoitherium, паслись даманы и антракотерии – болотные предки бегемотов, а потенциальную опасность для наших предков представляли гигантские креодонты Hyainailouros и Isohyaenodon, а также виверроподобные Mioprionodon. Интересно, что многие олигоценовые звери Африки имеют местное происхождение, а многие евразийские в Африку не попали. Видимо, дорожки в Евразию пока были достаточно труднодоступны. Что ж, тем лучше для наших предков, у них было время окрепнуть и подготовиться к будущему обмену фаунами.

Любопытное о чудищах…

Креодонты возникли в конце палеоцена в Северной Америке, очень быстро проникли в Азию, Европу и Африку, стали главными хищниками в большинстве экосистем и продержались вплоть до 9 млн л. н. Часть креодонтов (в том числе Isohyaenodon) иногда выделяется в самостоятельный отряд гиенодонтов Hyaenodonta, хотя его самостоятельность признаётся не всеми палеонтологами.

Параллельно с креодонтами развивалась альтернативная группа – мезонихии Mesonychia. Они появились даже несколько раньше, ещё в начале палеоцена в Азии и тогда же успели расселиться по Европе и Северной Америке, но в Африку не попали. Эти существа очень странные: по родству они примитивные копытные, по состоянию души – хищники, падальщики и рыболовы, а по судьбе – ближайшие родственники предков китообразных. Как и многих примитивных хищных зверей, мезонихии отличаются чрезвычайно массивным и большим черепом, вытянутыми пропорциями тела и укороченными ногами. Быстрых копытных тогда ещё не было, гоняться за добычей можно было и не торопясь, вперевалочку.

Трудно сказать, как мезонихии и креодонты делили экосистемы, но по факту вторые оказались успешнее и уже в начале олигоцена полностью победили, а мезонихии – вымерли.

Можно предположить, что появление вёртких древесных хищников стало тем толчком, который двинул эволюцию приматов. Современные виверры и циветты вполне способны ловить лемурообразных, хотя против настоящих обезьян они бессильны. Видимо, именно такой переход и происходил в олигоцене. Преследуемые новыми врагами обезьяны пошли двумя альтернативными путями. Мартышкообразные стали ускоряться, оставаясь мелкими: шустрому существу проще убежать, прыгая с ветки на ветку. Человекообразные, напротив, увеличились в размерах: на большого зверя мелкий хищник не нападёт, а крупные тогда по деревьям лазить не умели. Между прочим, побочным эффектом стало исчезновение хвоста, ведь зверь весом килограммов тридцать (а такова примерная оценка для камойяпитека) уже не может лихо скакать с ветки на ветку, руля хвостом. У всех крупных приматов хвост укорачивается; у человекообразных он и вовсе исчез (правда, про олигоценовых мы этого точно не знаем, но у чуть более поздних проконсулов и нахолапитеков хвоста уже не было).

Впрочем, известные нам африканские олигоценовые хищники не выглядят особо устрашающими для древесных обезьян. Коротконогие и не слишком быстрые, с маленькими мозгами, похожие не то на пришибленных собак, не то на циветт-микроцефалов, в современном африканском лесу они бы померли с голоду. Но и приматы тогда не были такими совершенными, как нынешние. Как уже было сказано, кто-то же откусил лицо сааданиусу, стало быть, опасность была нешуточной.

Stenoplesictis

Главная же проблема зрела в Азии и Европе. Еще в эоцене там возникли предки кошек, гиен, виверр, мангустов и их близких ископаемых родственников, иногда объединяемые в группу Feliformia. Взаимные отношения их ранних представителей пока крайне туманны, родственные связи многочисленных и разнообразных протовиверр и протокошек расцениваются разными специалистами по-разному. Некоторые из них зачастую включаются в возникшую в Монголии и Китае группу Stenoplesictidae – мелких и среднеразмерных хищников, нечто промежуточное между виверрами и кошками; в середине олигоцена их представители Stenoplesictis и Viretictis достигли Европы, а в миоцене Stenoplesictis проник и в Африку. Вероятно, именно к этой группе относился и уже помянутый кенийский Mioprionodon. Судя по всему, это были охотники, нацеленные на грызунов, птиц и, вероятно, приматов. Хуже того, во французских местонахождениях конца олигоцена появляются настоящие кошачьи Proailurus (а некоторые – Haplogale и Stenogale – могут быть и не вполне настоящими, разными учёными они относились к нескольким разным семействам). С тех пор покоя нашим предкам не было. Правда, Африка некоторое время ещё оставалась обезьяньим раем, свободным от кошек, но роковой отсчёт до апокалипсиса уже пошёл. Неспроста именно в это время обрываются почти все линии архаичных приматов – адаписовых и омомисовых полуобезьян, а также эосимиевых, парапитековых, амфипитековых и проплиопитековых обезьян.