Читать книгу Матушкин день, или В поисках утраченного прошлого - Станислав Ефимович Кушарский - Страница 4

Глава первая. Дедушка.

А вот кто, по-вашему, самый известный в мире военный? Не считая полководцев, конечно. То есть из тех, кто на самом деле воевал с оружием в руках.

Василий Теркин, ответите вы. Ну, это понятно. Вы же из России!

Солдат Швейк… Понятно, вы тоже из России. Только читали немного другие книги. Не только школьную хрестоматию.

Больше никого не припоминаете?

Хорошо, надо уточнить вопрос. Речь ведь не только про солдат, но ещё и про офицеров младшего звена, до майора включительно. Только давайте не будем вспоминать поручика Ржевского. Про него тоже знают только русские.

Что? Капитан Америка? Ну, это уже перебор…

Хорошо, хватит вам напрягаться.

Самый известный в мире офицер − это капитан Эдвард Мёрфи. Автор знаменитого закона Мёрфи, который в оригинале звучит так:

"Всё, что может пойти не так, пойдет не так!"

Да, Мёрфи придумал только один этот закон. Все прочие законы, похожие на него, а также многочисленные следствия, сформулировали уже другие люди. Их имена, конечно, остались в истории, но как-то неотчетливо. Сбоку, что ли. Всё, что они придумали, во всём мире знают, как законы Мёрфи.

Вот, например, такой закон Мёрфи (а на самом деле первое следствие второго закона Чизхолма):

"Когда дела идут хуже некуда, в самом ближайшем будущем они пойдут ещё хуже".

Вы с этим согласны? А, у вас как раз так и было? Конечно же! Это же всё-таки закон!

Только не бывает законов без исключений…

Казалось бы, в жизни Сереги Плахина всё пошло хуже некуда. Только ему почему-то стало легче.

Ну, во-первых, Максим стал гораздо спокойнее. Истерик дома почти не было. Он реже просыпался по ночам, не отказывался от еды, которую готовил ему отец.

И взгляд его стал каким-то осмысленным.

…Аутисты, даже совсем маленькие, могут сидеть и подолгу смотреть в одну точку. Причем почти неподвижно. Если ребенка в это время чем-то побеспокоят, истерика неизбежна…

Так было и с Максимом. Но только в той, просторной красивой квартире, откуда открывался прекрасный вид на почти уже построенный стадион. А здесь, в старой, но очень уютной двушке, чьи окна выходили на крохотный, известный всему Питеру сквер с Пушкиным, мальчик изменился. Мог, конечно, заплакать надолго. Но именно что заплакать, а не закричать изо всех сил.

Причины этого удивительного изменения для Сереги были непонятны. Да он, сказать честно, особо над этим и не задумывался. Просто радовался тому, что Максиму стало полегче.

Конечно, гулять с таким ребенком в центре города, прямо скажем, негде. Из зелени рядом − только этот самый маленький сквер с Пушкиным, да ещё сквер перед Московским вокзалом. Но и там, и там всегда полно людей. А людей Максим по-прежнему не переносил…

Сереге было очень неудобно перед прохожими. Вот, остановится пожилая женщина, скажет что-то вроде: "Какой хороший мальчик!", а Максим начинает кричать, зажмуривается, отворачивается! Женщина пугается, бурчит что-то, уходит. Бывало, ругались… Раньше Серега, конечно, не стерпел бы такого. А сейчас извинится, да и пойдет с Максимом куда-нибудь в сторону. Где людей нет…

Особенно они Таврический сад любили. Там и припарковаться было проще, со стороны музея Суворова. И места много, можно постоять так, чтобы тебя не беспокоили. Деревья, вода, зелень, ребенок спит в колясочке… Что ещё нужно для счастья?

Там вот, в Таврическом, они встретились с дедушкой. Юлиным отцом, тем самым худющим очкариком. Семеном Дмитриевичем…

Не случайно, конечно. Тот позвонил Сергею, попросил встретиться, на внука взглянуть хоть глазком. Сергей отказал, Максим деда не переносил, как и всех прочих. После долгих уговоров решили всё же поговорить, но только когда мальчик уснёт; тогда Сергей позвонит деду, тот будет ждать где-нибудь неподалеку, подойдет к ним.

Говорили шепотом, чтобы ненароком не разбудить Максима.

− Виноват я перед тобой, Сергей, ой как виноват, − сказал Семен. − Промолчал потому что…

− Тише, тише, − Сергей покачал коляску. − Да в чем же ты виноват?

Они давно уже перешли на ты. Всё-таки тесть был его на три года младше…

− Видишь какое дело… Я ведь знал, что она тебя не любит.

− Да откуда же ты мог знать? Мы ведь только три дня с ней знакомы были! Никому ничего не говорили, сразу к вам пришли!

− Эх… Хороший ты человек, Сергей! Жаль мне тебя… Ты послушай, как всё тогда было… В тот день, когда у неё выпускной был, она ведь нам запретила в школу приходить. Говорит, не позорьте меня!

− То есть как? Родителям такое сказать?

− Вот так и сказала! Мы ей вообще старались не перечить… Знаешь, мы ведь её сперва как-то пытались воспитывать, а потом сдались. Не знаю, чем она мать припугнула, так и не решился жену спросить. Теперь уже и не спрошу…

Юлиной мамы не стало два года назад, через три месяца после рождения Максима. У неё был диабет, очередного обострения она не пережила. Сергею тогда было не до чего, как говорится, похоронами и всем прочим занималась Юля. Какой-то особой скорби на её лице Сергей не заметил. Впрочем, он и не вглядывался…

− У меня-то была… − Семен Дмитриевич снял очки, протер стекла. − Женщина была, в общем. − Он вздохнул, надевая очки. − Встречались… Юля как-то узнала, уж и не знаю, как именно. Сказала мне − воспитывать меня больше не надо. За собой следи! Или все узнают…

− И что, ты это мне тогда хотел рассказать? − брезгливо спросил Сергей.

− Нет, что ты… В общем, ты когда её с выпускного привез, она мне вот что выдала:

"Я, похоже, богатого папика подцепила! Старого, правда, старше тебя, но ещё крепкого! И я его не отпущу, понял? Придет свататься ко мне, не дай бог, соскочит! В окно выброшусь, понял?"

− Так что же, − с ужасом спросил Сергей, − меня, как рыбу поймали?

− Выходит, что так, − грустно согласился Семен. − Я тебе пытался тогда сказать, но ты же не слушал ничего…

− Да, поймали, выпотрошили и съели… − Сергей покачал головой. − Вот и вся любовь…

− Ты простишь меня? − спросил дед.

− Тебя? − грустно усмехнулся Сергей. − А в чем ты виноват? Что дочь плохо воспитал? Или что женщину завел? Так это ж не передо мной вина. А я… Я и её простил, понял? Вот за него! − он показал на мальчика, который всё так же спал в коляске. − Потому что есть теперь у меня для чего жить!

− Спасибо! − дед заплакал. − Спасибо, Сережа! Ты держись только!

Он ещё что-то хотел сказать, но Максим зашевелился. Дед встал так, чтобы мальчик его не увидел, если проснется.

− Спит ещё, − с улыбкой сказал Сергей. − Устал, долго ехали. Пробка была…

− Я вот ещё хотел что, − прошептал Семен, протягивая Сергею яркий пакет. − Я ему тут краски купил, карандаши, бумагу. Юля, когда маленькая была, больше всего рисовать любила. Замки, принцесс, лошадей… Может и Максим у тебя рисовать начнет?

− Рисовать… Не знаю. Может, и будет. Ему сейчас полегче стало. Спасибо!

На том и расстались.

Глава вторая. Доктор.

Рисовать Максиму понравилось. Краски только разливал без конца. Так что пока ограничились карандашами.

У Сергея хоть свободное время появилось. Небольшое, по полчасика в день. Пока сын рисовал, можно было от него отвлечься.

Рисунки, конечно, странные у него получались. Вот смотрит он, казалось бы, в окно, там солнышко, облака, небо голубое. А рисует только чёрным и серым. Вот так − на сером небе чёрные облака. Только Солнце у него яркое − то синее, то зеленое, то красное.

Впрочем, каким же цветом можно нарисовать зимнее питерское небо? Только серым и чёрным. Но Солнце-то должно быть желтым!

Вот он и озадачился − может, ребенок ещё и цвета не различает? Вызвал доктора на дом.

Максим на доктора как обычно отреагировал − раскричался, расплакался. А когда доктор стала ему в глаз заглядывать, вырвался и убежал. Спрятался под кровать…

− Я сейчас, − крикнул Сергей, − я достану!

− Да не надо уже, − с досадой сказала врач. − Не выйдет с таким ничего. Вы бы ему педагога нашли, что ли. Как он у вас жить будет, если он от врача бегает?

− Ну, я думал, может, попозже, − смутился Сергей.

− Да куда вам ждать-то, − покачала головой та. − Три с половиной ребенку, а он ни слова не говорит! Логопед вам нужен! Знаете, нам тут студентов прислали в поликлинику, на практику. Так что для вас это даже бесплатно будет. И девочка пусть посмотрит, чем ей потом заниматься придется. Может, передумает ещё…

Последнюю фразу она сказала уже в дверях. Серега её не расслышал. Может, и к лучшему.

…Девочка-практикантка пришла через день. Собственно, её трудно было назвать девочкой, хотя, как потом выяснилось, ей на самом деле было всего двадцать лет. Полная, если не сказать толстая, невысокая, с прической-хвостом. Никакой косметики, даже помады. Такие с юности уже кажутся тетками. Не повезло девчонке…

С замиранием сердца Сергей смотрел на сына, ожидая привычной реакции на незнакомого человека. Но Максим молчал, пристально глядя на неё.

− Гаврилюк, Оксана, − сказала она тихо. − Петровна. Детский психолог-логопед… Практикант…

− Только прошу вас, не кричите на него, − тихо сказал отец. − А то он расплачется…

Девчонка растерялась. Но случилось удивительное!

Максим сам к ней подошел, взял за руку и повел в свою комнату. Оксана послушно пошла следом.

Войдя к себе, Максим отпустил ее. Она так и осталась в дверях. В учебниках, наверное, не писали, что надо делать в таком случае.

Максим сел за свой столик, на котором Сергей уже приготовил для него бумагу с карандашами. И начал рисовать…

Сергей потом много раз смотрел на этот рисунок. Ярко-желтое пятно на сером фоне. Первый раз, когда Максим рисовал желтым…

Вообще, это был поразительный день. Максим не кричал, не плакал, не убегал, как бывало до этого. Сидел и рисовал, пока Оксана пыталась рассказать ему сказку про трех медведей, раскладывала игрушки, включала на телефоне тихую музыку.

Играть в игрушки Максиму было неинтересно. На музыку он вообще не обратил внимания. Всё то время, пока девушка была у них, он рисовал. Причем при этом постоянно смотрел даже не на бумагу, а на неё. Словно художник, который пишет с натуры.

Закончив рисунок, он отложил его в сторону. И нарисовал точно такой же. Желтое пятно на сером фоне.

Его Оксана забрала с собой. Максим сам отдал его ей.

− Я, конечно, ещё не доктор, − смущенно сказала она на прощание Сергею. − Но это не аутизм! Они так себя никогда не ведут. Они могут сложить игрушки в линию или башенку. Не могут ни на чем сосредоточиться. Да, и ходят они совсем плохо! И свои рисунки первому встречному не дарят. Вам надо доктора получше…

Тот весенний денек 2015 года Сергей запомнил навсегда. Максим как-то сразу очень изменился. Можно сказать, вылечился. Не совсем полностью, конечно, но…

Он уже не кричал, не бился в истерике, когда с ним пытались говорить незнакомые люди. Только закрывал руками глаза. Наконец обратил внимание на книжки, которые прежде с негодованием сбрасывал со стола. И даже стал играть со сверстником!

Правда, только с одним. Мальчика звали Даня, его приводила в Таврический сад бабушка. Она была совсем ненамного старше Сергея, поэтому считала, что Максим − его внук.

Играл, вообще-то, только Даня. Максим сидел на краю песочницы, глядя на него. Просто смотрел, как тот ловко лепит куличики маленьким ведром, как насыпает пирамидку… Сам Максим ничего из песка не делал. Но и это уже было замечательно! Теперь можно было надеяться, что со временем он станет, как все…

Скажите, а как найти равновесие между желанием проявить свою индивидуальность и, в то же время, быть как все?

В нашей стране придумали универсальную формулу − надо быть не хуже других.

То есть ты вроде бы как все, но в чем-то всё-таки лучше их!

А вот зачем надо быть как все?

Да потому, что так проще! Тебе не надо искать ответы на сложные вопросы − их уже дали другие. Бери и пользуйся! Не надо думать, что делать − посмотри на соседа, и делай то же самое. Как рыбы в стае. Каждая рыба плывет туда же, куда и её сосед. А нам со стороны кажется, что это вся стая синхронно повернула направо.

Кого-то из них точно съедят хищники. Но в стае у рыбки есть шанс уцелеть. В одиночку это невозможно.

Перенести нормы поведения рыб в человеческое общество − голубая мечта любой власти. Власти хочется, чтобы люди мыслили и действовали одинаково; тогда править ими легко и удобно. Поэтому тот человек, который пошёл в другую сторону, власти неприятен. Есть его, конечно, никто не станет, уж во всяком случае, сразу, но относиться будут с подозрением. Постараются к стае не подпускать, от греха подальше.

И так поступает любая власть. Государственная, научная, церковная. И самая суровая власть − педагогическая…

Почему же она самая суровая, спросите вы? Да хотя бы потому, что во всех прочих властители суть такие же люди, как и те, что им подчинены. А педагог… Педагог властвует над маленьким человеком, который ничего не может ему возразить. Может только слушаться…

Недаром Бисмарк говорил, что империю создает школьный учитель15. Если будет правильно учить, конечно.

А правильно учить можно только правильных детей. Которые как все. Тогда и империю, глядишь, создадим. Может, она будет даже лучше, чем та, которую когда-то создал прусский школьный учитель.