Читать книгу Записки ведущего. Часть 2 - Станислав Евгеньевич Архипов - Страница 4

В июне 1976 года умерла жена моего папы тётя Нина и мы с братом Лёвой Крыловым вылетели в Казань.

С похоронами там возникли трудности. На Арском кладбище, где у нас есть семейный участок и было место для захоронения, могильщики отказались копать могилу, мотивируя это тем, что кладбище закрыто для захоронения. Я попытался «надавить» на них, но они отослали меня к своему бригадиру Коле. Когда я нашёл этого бригадира, вдруг оказалось, что я его хорошо знаю. Это был Николай Шипков, мой бывший противник из команды «Спартак», а я в юности был в команде борцов общества «Динамо». На первенствах города по вольной борьбе среди юношей, часто судьба первого места решалась, между нами. При встрече мы обнялись и, конечно, все вопросы с могилой мгновенно были решены. Он меня расспрашивал о том, где я теперь, я рассказал, что работаю в лесу на Среднем Урале. Во время разговора, я заметил, что он как-то стесняется своей работы, на что я ему заметил, что стесняться нечего: «Ты же работаешь, а не воруешь. Работа есть работа, тем более что она совсем не лёгкая». Таким образом с одним похоронным вопросом стало меньше.

Второй вопрос оказался сложнее. В Казани в это время были большие проблемы с мясными продуктами и купить их просто не представлялось возможным. А для поминок нужно было купить хотя-бы колбасы. Когда я пришёл вечером к своей маме, она подсказала как можно попытаться решить и эту проблему. Она рассказала, что в центре города, на «Кольце» есть мясной магазин, в котором часто до обеда торгуют мясными продуктами, в том числе и колбасой, но попасть туда в это время практически нереально. А заведует этим магазином Вульф.

Для нашей семьи это была про́клятая фамилия. Дело в том, что в 1947 году, по письму некоего Вульфа был арестован наш дед и приговорён по 58 статье сначала к расстрелу, а потом, в связи с мораторием на расстрел в СССР, этот приговор был заменён на 10 лет строгого режима. Не было дня, чтоб моя бабушка не слала проклятия в адрес этого человека, который и на суде – то не был. Говорили о том, что он «скрылся». В 1954 году нашего деда полностью реабилитировали, засчитали тюремный стаж «год за три», дед получил приличную пенсию с правом работать, будучи на пенсии. Это право давалось реабилитированным, тем, кто остался жив. Обычным пенсионерам по возрасту в то время работать не разрешалось. Где -то, примерно в 1965 году, дед торговал на «Чеховском» рынке клубникой как вдруг увидел того самого Вульфа. Дед бросил свои ягоды, схватил его за грудки и оттащил в какой – то двор. Только подоспевшие прохожие спасли этого провокатора. Нужно добавить, что в тюрьме, дед работал кузнецом и до глубокой старости обладал недюжинной силой. А отбывал свой срок он в печально знаменитой «пятёрке», в тюрьме города Свияжск, сначала в самом городе, а позже, в связи с угрозой затопления после запуска ГЭС на Волге, тюрьму перенесли в район железнодорожной станции «Свияжск».

Мама уточнила, что это сын того самого Вульфа был на тех заседаниях суда, куда допускались родственники подсудимых, поскольку его отец «скрылся», и он был полностью в курсе этого процесса. Она предложила, чтоб я, после того как толпа у магазина разойдется, зашёл к нему и поговорил. Посоветовала сказать, что я Архипов от Митрофана Ивановича, так звали нашего деда, хотя нашего деда мы уже похоронили несколько лет тому назад.

На встречу пошёл я не один, а вместе с братом Лёвой. Таким образом, два внука нашего деда вошли в магазин и спросили Вульфа. Нам показали вход в подсобку, без стука мы вошли в небольшую комнату и встали у стены. У одного из нас в руках был портфель. В комнате был только стол, за которым сидел человек. Возникла небольшая пауза. Человек поднял на нас глаза и спросил: «Вы кто?». Опять пауза, после которой говорю: «Я, Архипов». Голос у меня стал каким – то сиплым. Человек полностью переменился в лице. Слегка заикаясь, он спросил: «Что вам надо?». Не берусь судить о том, что было у него в голове. Может быть, он вспомнил последнюю встречу своего отца с нашим дедом. После его вопроса опять повисла пауза. Затем, медленно, отделяя каждое слово паузой, я произнёс: «Пять килограмм колбасы». Вероятно, он нажал какую-то кнопку, потому что я услышал где-то в магазине звонок. Вошла женщина в синем халате. Он ей повторил мои слова, она вышла, и мы за нею тоже. Зайдя за прилавок, она нагнулась, что -то отодвинула, достала кольца полукопчёной колбасы, взвесила пять килограмм, завернула и протянула мне. Я взял, положил в портфель и спросил: «Сколько?». Было видно, что она сильно удивилась и назвала сумму. Я протянул деньги, и мы вышли на крыльцо. По всем правилам детективного жанра, теперь уже несколько успокоившись, мы огляделись по сторонам и спустились на тротуар. Затем, перейдя улицу Баумана, так тогда называлась эта улица, мы спустились по одной из лестниц хозяйственного магазинчика вниз и быстро поднялись по другой, наблюдая за обстановкой (у магазинчика было два входа). Всё было спокойно. На всякий случай, мы прошли дальше по улице Баумана до переулка, свернули в него, вышли к банному комплексу и свернули налево к трамвайной остановке, где останавливались трамваи номеров 3 и 5. Дождались пятёрки, всё время наблюдая за лестницей того магазина, откуда недавно вышли, сели в трамвай и поехали почти до конца, до улицы «8 марта», где жил мой отец со своей ныне покойной женой – тётей Ниной. Когда мы принесли колбасу, все были удивлены и спрашивали о том, как нам это удалось достать. Мы отделались какой-то незначащей фразой, что случайно.

Мой брат, наверное, помнит немного из тех послевоенных лет, а я помню хорошо время, когда мы с папой ездили на свидание к деду. Это было единственное свидание, которое нам разрешили, потому что даже переписку с дедом разрешили не сразу. Я и сейчас могу пересказать некоторые письма деда. Другие могли бы сказать, что они все были по одному трафарету, но я-то знал, что дед их писал от души. Во время первой мировой войны, когда дед был на германском фронте, он считался «шибко грамотным». У него за плечами было два года учёбы ЦПШ (это не центральная партийная школа, что была в советское время, а церковно-приходская школа царского времени). Поэтому он писал на родину письма многим своим солдатам – однополчанам и у него выработался своеобразный стиль для писем родным. Каждое письмо начиналось словами: «Здравствуйте мои дорогие» и далее перечислялись те родные, кому передавались приветы и поклоны. Письма все были оптимистичные, в которых обязательно были слова: «Живу я хорошо и вам того же желаю…». Несмотря на оптимистичность тех редких открыток, которые мы получали от него из тюрьмы, наша бабушка Александра Павловна умела читать между строк и понимала, что из тех посылок, что изредка разрешалось ему посылать, до адресата доходили не все. Доходили те, в которых были только сухари из ржаного хлеба. Тогда мудрая женщина, придумала следующий выход. После того как она напекла для посылки печенюшки или пирожки, например с луком и картошкой, она давала своим внукам, т.е. мне с Лёвой, каждый надкусить так, чтоб было видно, что их начинали есть. Остатки пирожков она дополнительно просушивала в печи, чтоб они не испортились в дороге. Дед, получив такую посылку, которой побрезговали «проверяльщики» посылок, даже написал, чтоб внуки откусывали побольше. Он сразу догадался в чём дело.

Во время единственного свидания мы сидели за очень широким столом из досок, напротив нашего деда. Он выглядел очень непривычно для нас с красивой кудрявой седой бородой. Таким мы с отцом его ещё не видели. В какой – то момент он быстро что-то положил на стол и щелчком отправил в мою сторону. Я еле успел поймать это. Через некоторое время он повторил этот трюк, но я уже был начеку, поймал такую же вещицу и сразу опустил в свой карман. Вероятно, с охранником всё было заранее договорено, потому что тот никак не прореагировал. Когда встреча закончилась, мы вышли за высокий шестиметровый забор и двинулись в сторону станции, я рассмотрел эти вещицы. Это были два перочинных ножичка в виде туфельки на высоком каблучке. На одном было написано «Стасику от дедушки», а на втором «Лёвочке от дедушки». У нашего деда в то время было только два внука, которым он и изготовил по подарку. Внучке, нашей двоюродной сестре, Галинке, которая жила в Москве, вероятно в его кузнице какой-то женский подарок изготовить было невозможно. И вот спустя много лет, повзрослевшие внуки Стасик и Лёвочка, использовали память своего деда для того, чтоб поминки жены дедушкиного сына не оказались только постными, без мясных блюд. Ну а мы с братом вскоре вылетели обратно в Салду.