Читать книгу Впереди Авангарда - Станислав Малозёмов - Страница 4

Не буди лиха…

Прочёл, стало быть, Ванькину автобиографию литературный консультант вслух и затих. Да нет! Всё онемело вроде бы. В близкой и дальней окружающей действительности. Только один шелестящий звук уловило правое ухо Ивана-дурака. Оно было ближе к Воробьёву. Поднял Ваня правый же глаз, который рядом с ухом, на бледное лицо пережевавшего горы макулатуры специалиста, мастера художественного слова. Вгляделся и охладел внутренне всеми органами. На голове литконсультанта при полном отсутствии малейшего дуновения ветерка шевелились пушистыми каштановыми червячками почти все волосинки. Они же и шуршали как ёжик, бегущий по осенним листьям. Валерий Петрович с пятой попытки закрыл тетрадку, поскольку пальцы тоже шевелились в разнообразных направлениях, и с горем пополам вытолкал из нутра сдавленное потрясением слово.

– Забожись!

– Зуб даю, – Ваня хотел перекреститься для усиления, но газета была коммунистической и он рисковать не стал. – А чё? Не так чё-то? Так у меня с запятыми конфуз вечный. В школу-то не ходил. Гувернантка учила. Англичанка. Так в ихнем языке запятые лепят там, где рука писать устанет.

– То есть ты хочешь сказать, что это ты про себя писал? Может, ты ещё и не сбрехал вот это всё? Елизавета вторая, эсквайр, член почетный, Папа римский на свадьбу прилетал?

– А чё там лететь? Да на своём самолёте. Лизавета ему про свадьбу мою звякнула, а он как раз там на какого-то гадкого президента какой-то хорошей страны епитимию за грехи накладывал. Плюнул середь процесса, сказал: «Греши, хрен с тобой, дальше, могила тебя исправит точно. А мне некогда. Свадьба у Ванятки в Лондоне. Полетел я».

– Ы! – кивнул головой Воробьёв. Понял, мол.

– Ну, я пойду? – Ваня поднялся, взял тетрадку. – Приносить произведения для печати типографией в виде книжки? Ай не люб я творческому объединению?

А то мне на пару дней надо к Микояну Анастасу Иванычу смотаться. В Кремль, блин. Посоветоваться про чегой-то желает. Звонил вчера. Вернусь – в воскресенье роман напишу. «Люди, сидящие в проруби». Ну? Чего делать дальше?

– Ты, Ванюща, действительно не переделал для меня свою биографию в бред кобылы? Или сивой, или гнедой? Хочешь дурака из меня сделать? Герцог Эдинбургский – корефан , тесть у него Черчилль!

– Это автобиография, – сказал Иван строго. – Вы в автобиографии для редакции врали? Ну, хоть одно слово прибрехнули? Нет! Поскольку это единый и нерушимый докУмент! Как на корове клеймо «К». А на лошади – «Л». Чтоб их не путали зоотехники – кто есть кто. Вот и моя автобиография – кристалл чистой воды. Я даже не думал, что пишу. Кто-то рукой моей водил по бумаге. Ручку дал золотую. И все факты из башки моей тоже кто-то вынимал и на бумагу переносил через золотую ручку. Наверное, высшая сила. А кто ещё? Папка спал. Мамка тоже. Брательники не знают, что такое ручка вообще. Так что, чистую правду про меня только Верховный разум знает. А значит, всё, как написал, то оно и есть.

– Ну, ты тогда иди, – почему-то шепотом сказал Воробьёв. – Домой сразу иди.

С народом по пути не веди бесед. С милицией вообще не разговаривай. Стороной обходи. Адрес твой я из тетрадки переписал. Жди. Завтра часов в девять за тобой придёт наша машина. И мы здесь с тобой начнем творить шедевры за двумя подписями. Не против?

– А то! – попрощался Ваня, нацепил кепку, сделал ручкой и ушел, обрадованный перспективой. По дороге домой он видел в синем небе образы почётных дипломов за первые литературные премии, золотую звезду Героя труда и, как все крупные люди, бюст свой на въезде в Зарайск.

Спал он плохо. Или вообще не спал. Снилась ему эта вся небывальщина или явственно присутствовала в натуре – не вдумывался он. Разные люди и какие-то ещё «не пойми кто» всю ночь приходили по очереди, а баба одна как-то в окно влетела открытое. И все Ивану разные советы выдавали и наказы наказывали.

– Ты, Ванёк, дуй из дома немедля прямо в подштанниках и без обувки. Поспешай. Не трать время. Его почти нет у тебя, – говорил, наклонившись, мужик, в белую простынь завернутый. Босой, но с розовым, свежим, как роса утренняя, лицом. Не пил, видать, даже квас, не то чтоб пиво. И крылья за спиной у него топорщились. То ли от бабочки, то ли от стрекозы. – Утром увезут тебя в «дурку», в психиатрический, по науке, диспансер. На старой скорой помощи с решетками. А я твой ангел хранитель Самоедов Дмитрий. Жил правильно, потом в рай попал. Господь твоим ангелом хранителем назначил. Жалование так себе. Сто послереформенных. Но мы, ангелы, не за мзду ратуем, а за сохранность от напастей наших клиентов. Так что, беги. В «дурке» тебя заставят таблетки жрать. А от них можно стать полным дураком.

– А я кто? – удивился Иван и подкинул ангела под потолок, где он завис, трепеща крылышками. – Ангел мой, а не знаешь ни фига про подопечного. Я-то и есть Иван-дурак. Без таблеток ихних. Мне без разницы куда ехать – в диспансер или в литературное объединение. Меня сэр Джон Александр Синклер,  генерал британской армии, который возглавляет Секретную разведывательную службу. SIS – по-нашему, убедительно умолял за год коммунизм построить. Они его развалить жутко хотят. А вот я назло лично ему сам так светлое будущее отстрою и укреплю, что атомной бомбой не взорвешь. Тут не думать надо, а делать. И сделаем! Надёжных мужиков, думаю, в диспансере с лихвой. Слышал я, что лучших людей сюда свозят. Так что коммунизм построим. Так и передай Богу при встрече, хотя ему поровну. Что коммунизм, что капитализм.

Ну, а у меня и без коммунизма дел полно. Вот литконсультант Воробьёв из газеты книжку от меня ждёт. Роман «Люди, сидящие в проруби»! Могу я их обоих подвести? No! Never! – как говорят у нас в Лондоне. Лети давай. Мне в «дурдоме» и коммунизм построить полегче будет, и роман написать с натуры. Здесь народ свой. Дураки. Толку, говорят, с них никакого. Это умники так считают. А с дурнями то как раз полегче светлое будущее клепать. Потому, что оно – неизвестно что такое есть, это светлое. Значит умным надо без пользы соображать, что требуется шибко умное совершить. Чтобы каждому по потребностям перепадало, а каждого поработать можно было только вежливо попросить. Мол, есть ли у тебя, гражданин, желание бесплатно вкалывать, когда у тебя уже всё дармовое есть по твоим потребностям? Не… Я народ знаю. Дай ему где жить бесплатно, жратвы – какую организм принимает, водку неразбодяженную, одёжку хорошую и ковры с хрусталём – так раскудрявится народ, влёжку повалится на кроватки. Ну а если ещё да по паре телевизоров на семью по потребности, так хрен он вообще пальцем после этого шевельнёт. А когда всё сожрётся, побьётся и порвется – буза поднимется. Обещали рай земной вечный? Коммунистическое слово держите, бляха! Давайте нам рай ещё много, много раз!!!! Не отлынивайте от заботы о родном народе!

А где, блин, брать всё? От хлеба вплоть до свечек и спичек. Ботинки кожаные и ватные штаны для зимы. А? Кто их делать будет? Ты, ангел, когда человеком был, сильно рвался пахать в три смены за троих бесплатно и с неукротимым желанием? Нет.

–Я тоже в коммунизме сомневаюсь.– Задумался ангел Дмитрий Самоедов.– Вон у нас в натуральном раю кто нектар собирает, кто за клиентами носится, оберегает, Кто райские кущи поливает. Засохнут же! Так Боженька приплачивает всем. Символически, но правильно. Потрудился- заработал. Хотя на фига ангелам деньги?

–А мы, дураки, уже и так знаем, как что сделать.– Лениво завершил краткую речь Иван. – Надо всё-всё забрать у буржуев. Сперва по хорошему попросить. Потому, что на фига им столько, что они лишнее, слышал я, в ямы закапывают? Нам того, что они выбрасывают – на десяток лет хватит. Потом снова попросить. А добром второй раз не дадут – то разгромить их всех. До последнего! Армия – то у нас ого – го! Всех в лепёшку раскатает. И после этой победы честно забрать себе для цветения коммунизма всё нажитое проклятой буржуйской эксплуатацией человека человеком. Во! На триста лет для начала хватит! Понял? Так я в диспансере сразу коммунизм начну проектировать и попервой в больничке его строить, да в колхозе самом забубённом. А попутно книжку свою легко напишу. В промежутках. Когда будут снимать смирительную рубашку. А снимать-то обязательно будут. Как в сортир ходить? А завтрак, обед, полдник, ужин! А анализы сдавать в смирительной тоже не положено. Вот в это время я и буду писать в блокнотике на коленке. И имя моё скоро в мире будут гордо называть! Иван Лысой!!! Заслуженный писатель Мира! Да! Ладно, лети! Кто там следующий с нравоучением?

– Черти все вот эти нехай, Ванька, к тебе в «дурбольницу» шлындят. Давайте, пацаны, шевелите копытами отсель. Мне с Ваньком важнее поболтать сейчас про коммунизм, а вы с ним потом в аду трепитесь хоть до самого армагеддона. Времени у него в смоле кипеть будет – вечность с хвостиком. Успеете ишшо, – выгнала влетевшая в окно тётка ребят с рожками, вульгарно одетых во что-то волосатое, имевшее короткий хвостик.

– А ты откуда сама? – официально поинтересовался Иван. – И кто такая есть? Да прилетела по какому вопросу?

– Из тридевятого я царства. Из тридесятого государства. То есть из Англии, – тётка плюхнулась на край кровати. – Я, Ванёк-Джон, Баба-Яга международного статуса. Решаю все гадские вопросы, которыми забиты большие головы королевы и членов правительства, включая сюда ребят из палат лордов и общин. Дел, короче – начать да кончить. Это хорошо, что я как и Кощей, бессмертная. А то бы не успела все пакости правительственные исполнить.

– Так коммунизм – тоже пакость? – Озверел Ваня.

– Упаси тебя этот, как его… Да пошел он! Не помню, – засмущалась Баба-Яга. – Коммунизм – это удивительно, поразительно и восхитительно. Ты построй его хоть в одной деревне. А я тебе помогу его по всему белу свету раскинуть. А эти сэры, пэры, герцоги и президенты нехай пробуют его развалить. На меня рассчитывай. Я так помогу, что ни фига у них не получится.

Вот только молвила Яга слова эти роковые, так сразу и петух заорал так истерично, будто от него ушли к другому сразу все двадцать куриц. Жен, вроде, верных поначалу. Хотя, Ваня точно знал, что петухов вверху города сроду не было. Водились они в домишках нижних, притобольских, где вдоль речки жили «колёсники» – мастера обустройства гужевого транспорта да гончары и дубильщики шкур для тулупов.

Утро выбросилось из-за края степи брызгами солнца и розово-голубой тёплой небесной мозаикой. И снова тихо да безлюдно стало в комнате. Ни чертей, ни бабы в ступе, ни ангелочков, нектаром райским откормленных, с пухленькими щёчками да ручками и стрекозиными крыльями.

– Приблызится же! – протёр Иван глаза. – Не бывает же, блин, никакой нечисти и этих придурков с крыльями. Тогда кто тут торчал у меня всю ночь? К стенам прилепленные, к потолку? И на кровати откуда тётка взялась? Ко мне тётки ближе двух метров сроду не подходят. Такой я лицом страшный и умом круглый дурак. А эта за руку меня держала и в комнате покуда ещё шерстью немытой пахнет да цветочным нектаром. Причём запахи не смешиваются. А самое странное, что каждое слово этой тётки в голову запало и закрепилось. А до неё в башке было пусто. Как в свежем дупле, где и сам дятел покудова не ночевал. Как же её фамилия, бляха? Не молдавская, не грузинская …А! Она ж с Берега Слоновой Кости. Кот-д'Ивуар по ихнему. – Яа -гу- а!!! Яга по-нашему. Ну вот откуда мне, дурню, такие слова знать? Книжки только издали видел, радио не слушаю. Да… Значит, есть нечистая сила и Высший разум.

В других комнатах уже шумели. Братовья дрались в кровь и лоскуты за право сегодня изготовлять Meinen, колбасу с вином внутри. По швейцарскому рецепту. Самую дорогую колбасу на свете и самую идиотскую по замыслу. Ибо даже извращённый обкомовский «олимп» потреблял два этих компонента всё равно отдельно по генетическому приказу. Папка с мамкой тоже бились насмерть, так как наступил выходной и папане уже следовало бы отбыть на два дня в пивную, чтобы очистить себя изнутри от железобетонной вредной пыли. А маманя эффективными попаданиями сковородой по папиному натруженному горбу и добрыми нецензурными уговорами пыталась заставить его переодеться из белого парусинового костюма в старые штаны и фланелевую бордовую рубаху, с которых она умела смывать пятна от пива и рыбьего жира. В общем, хорошее, уютное утро пришло. Обычное, дружелюбное, родное. И уже начал насвистывать Ванёк любимую мелодию фокстрота «У негритянки волоса кудрявы всюду», как из-за угла вывалилась древняя колымага «ГаЗ-51» грязно-желтого цвета с будкой и красным крестом на борту. Под крестом белой эмалью аккуратно написали «Скорая помощь для сумасшедших»

– Эй! – закричал Иван в окно. – Я тут! Стойте возле калитки. Сейчас поедем!!

– Это ты псих? – крикнул из кабины щуплый мужичок в белом халате и почти белом колпаке. – У тебя своей смирительной рубашки нет? А то у нас на свободной смирительной Дмитрич, врач наш, бывший подводник, морским узлом рукава завязал и теперь даже сам обратно раскрутить не может. Так что в ней ни пообедать теперь, ни медсестру ущипнуть.

– Да мне не надо смиряться. Я смирный. Потому, что ещё не псих. Просто дурак. Иван-дурак из волшебной сказки. – Ваня подошел к машине и со всеми обнялся. Даже с носилками в будке. – Вот полежу у вас манехо и стану психом, как все. Вам же надо сперва из дурака сделать психа. Чтобы было кого лечить. А простые дураки не лечатся. Потому, что у нас дураков, не то, чтобы ума нет. Просто такой ум. Своеобразный.

– Ну, скажи своим, что лежать будешь в психиатрическом диспансере, в храме Василия блаженного, купца Садчикова. – Санитар чего-то вдруг затрясся, телом задёргал всем и пену изо рта выплюнул. – Ты сильно не выпяливайся. Я в санитары из психов переведён. Нехватка кадров, мать её! Так бы лежал как раньше весь год. Книжки бы читал и воробьёв кормил на подоконнике.

– Я им секретов не открываю, – Иван забрался в будку и лёг на носилки. – Братовья, скажем, не колятся, из чего клепают «брауншвейгскую» колбасу.

Папанька с маманей скрывают, как вышло, что Вовка с Мишкой умными родились, а меня произвели дураком. Жить-то мне в дураках получше, да поинтересней. Тем более, нас куда больше, чем умников. Потому в основном и живём мы радостно всем народом. Правительству благодарны даже умные. За то счастье, что перестало оно всех подряд сажать по пятьдесят восьмой статье без права переписки. Нам, народу советскому это и есть рай без коммунизма.

И не надо больше ничего, кроме, конечно, ещё светлее имеющегося настоящего, особо светлого будущего. Хрущёв обещал. Сейчас середина шестьдесят четвёртого, а он прикинул, придурок, что мы, народ, всем гуртом советским, энтузиазмом раненым в сердца свои, раньше не управимся. Так вот я докажу, что в конце шестьдесят пятого коммунизм будет мной лично и парой добровольных помощников сооружен и запущен в эксплуатацию благодарным мне народом. И бюсты мои будут стоять не только на въезде в Зарайск, а возле каждого дома и посреди танцплощадки в парке.

– Ну, корявая, трогай! – заорал шофер на машину, и она из последних своих сил железных, медленно раскачиваясь на вечных как вселенная зарайских ухабах, поплыла к храму. Ванька глядел вперёд через верхнее окошко будки и в тех местах на куполах, где давно не было крестов, ясно и отчетливо видел эти кресты. От них радужно струился воздух. Он был яснее и прозрачнее уличного. И чувствовалось Ивану, что таким его удерживает вокруг крестов непостижимая, но бесконечно сильная власть духа неведомого, но всемогущего. Подъехали. Уперлись капотом в ворота кованые, с крестами. Они распахнулись кем-то изнутри и через десять минут Ваня сидел в приёмном покое недалеко от клироса для певчих и ждал, куда его заберут санитары, чтобы там метать горстями таблетки, понимающими людьми сделанные для подвинутых рассудком, подставлять задницу под уколы, добавляющие духа просветлённого, спокойного и бесстрашного, какой имеет только лысый барсук «ратель», который никого и ничего не боится. Потому, что в жизни у него есть всё, но зато вообще нет врагов.