Читать книгу Адвертайзинг - Стас Канин - Страница 5

Как и любая замужняя женщина, Алина ненавидела свекровь, которая в свою очередь не испытывала нежных чувств к своей невестке. Ситуацию облегчал тот факт, что Сара Исаковна давно жила в Израиле, и поводов видится у них было не так уж и много. И вот теперь такой повод появился.

– Я прилетаю завтра, – услышала Алина в трубке хрипловатый женский голос. – Надеюсь, что встретишь.

– Какой рейс, Сара Исакована?

– Откуда я знаю, – проворчала та в ответ, – меня привезут и посадят в самолёт. Твоё дело встретить.

– Исчерпывающий ответ. Но всё же…

Алина хотела продолжить расспросы, но в трубке уже звучали гудки, свекровь и так превысила лимит бесконфликтного общения, которое когда-то тоже началось с конфликта. Казалось бы, мама должна радоваться, что сын после развода не остался один, а был согрет и обласкан женщиной, которая утверждала, что любит её Виталика. Хотя слово «женщина» с трудом ассоциировалось с тогдашней внешностью Алины, настолько несерьёзно она выглядела, а уж в глазах жены бывшего ювелира, знающей толк не только в камнях, и того хуже.

– Виталик, что ты нашёл в этой пигалице, – строго спросила Сара Исаковна, не опасаясь, что Алина, оставшаяся за столом в гостиной, услышит её. – Ты привёл её в наш дом. Для чего? Чтобы наш дом стал её домом?

– Мама…, – попытался возразить сын.

– Что «мама»? Знаю я таких. Пришла на всё готовое. Пальцем о палец не ударила, чтобы стать хоть кем-то, а уже возомнила из себя столичную штучку и крутит романы с теми, кого она не достойна. Не удивлюсь, если у тебя начнут пропадать вещи.

– Ма, это бред какой-то. Мне стыдно за тебя.

– Будешь стыдиться, когда начнёшь таскаться по судам и снова делить нажитое. Мало тебе того развода? Не жалко было лишиться квартиры и не стыдно было ползти к матери на коленях? Помнишь, я и тогда тебя предупреждала – не спеши, не любит она тебя, она деньги наши любит.

– Сейчас всё не так, мама, и я уже давно не мальчик, которого можно обвести вокруг пальца.

Алина слышала почти весь разговор, несмотря на то, что мама с сыном были на кухне, и ей нестерпимо хотелось встать из-за стола и громко хлопнув дверью, уйти, вычеркнув навсегда этих людей из своей жизни, такими обидными и злыми были слова старой еврейской матери, у которой в очередной раз пытались отобрать любимое дитя. Но ведь она тоже любила это «дитя», и любила без всяких задних мыслей, в наличии которых Сара Исаковна была уверена. Убеждать маму было бесполезно, поэтому Алина пошла иным путём, она ненавязчиво, но очень настойчиво подтолкнула Виталия к принятию решения, которое обсуждалось в его семейном кругу ещё с момента развала Советского Союза.

– Тебе нравится заниматься со мной сексом? – спросила она, сделав только что такое, чего никогда раньше не делала.

– Меня до сих пор колотит, – тяжело дыша ответил Виталий. – Что это было?

– Это называется минет, – утерев губы, уточнила Алина. – Тебе разве никто до этого не сосали?

– Издеваешься?

– Нет. Просто спрашиваю.

– Мне даже стыдно было думать об этом, не то чтобы просить.

– Я сама тоже в первый раз попробовала, – не моргнув соврала она.

– Не похоже, что в первый раз, – почти по лезвию прошёл Виталий, но Алина сделала вид, что не поняла сарказм, и приподнявшись на локте, отбросила в сторону одеяло.

– А хочешь, чтобы это случалось чаще?

Он посмотрел ей в глаза, пытаясь понять скрытый смысл соблазнительного предложения.

– Ты хочешь, что-то взамен? – как-то неуверенно спросил Виталий. – Боюсь я не смогу тебе отказать. Говори.

– Сделай так, чтобы твоя мама стала счастливой.

– Ты хочешь, чтобы я тебя бросил?

– Нет, дурачок. Я хочу, чтобы она уехала туда, где ей будет хорошо. Туда, где не будет меня. Ты ведь можешь это.

Виталий всё понял… Израиль манил Сару Исаковну, туда уже давно перебрались все её друзья и подружки, там мечтал жить её Давидик, но так и не дождавшись, унёс свои мечты в могилу. И когда сын положил перед ней на стол пачку иммиграционных документов и билет в один конец, она не стала сопротивляться, а лишь поцеловала сына в затылок и потребовала не женится пока она жива. Виталий утвердительно кивнул, зная, что впервые в жизни обманет маму.

В неведении Сара Исаковна прожила несколько лет, и когда увидела на пороге своей маленькой тельавивской квартирки сына, которого держала под руку та самая пигалица, с ней чуть не случился удар.

– Я знала, что ты обманешь меня, – едва ворочая языком произнесла она, придерживаясь за стену, и делая вид, что произносит последние в своей жизни осознанные слова.

– Это вам, – улыбнулась Алина, и протянула свекрови огромный букет цветов.

– Ты не сказал ей, что у меня аллергия на эту вонючую гадость? – поморщив нос обратилась к сыну Сара Исаковна, словно рядом никого не было. – Ты точно хочешь моей смерти.

– Да прекратите вы, наконец! – не выдержала Алина. – Никто не хочет вашей смерти. Живите сколько вам вздумается, но только дайте и нам жить. Я люблю вашего сына. Он любит меня. И я очень хочу полюбить вас. Сделайте хоть один шаг для этого. Пожалуйста.

Они долго стояли посреди коридора и смотрели друг другу в глаза.

– Хорошо, – не выдержав эту дуэль произнесла Сара Исаковна, – я попробую.

Признаться честно, у неё ничего не получилось, и недавний телефонный звонок от невезучей соседки, не сумевшей обрести новую родину, только усилил тревожные чувства, бушевавшие в душе у пожилой матери на протяжении всех девяти лет, которые Алина прожила в браке с её сыном.

– Сарачка, тебе обязательно нужно приехать, – услышала она в трубке знакомый голос, – и как можно скорее, Сарачка.

– Что-то с Виталиком?

– Думаю, что да…

– Всё-таки не уберегла, сука, – в сердцах выругалась Сара Исаковна, и бросила трубку.

Подробности её не интересовали, достаточно было того, что сын в беде. Она собрала всё, что у неё было припасено на смерть, объявила израильской родне, что улетает спасать Виталика, и те ещё скинулись ей на билет.

– Сара Исаковна, вы в своём репертуаре – сказала Алина, попытавшись обнять свекровь, вышедшую из зоны прилёта

– Не я это начала, – ответила та, отстранившись. – Что с Виталиком?

– Вы всё скоро узнаете.

– Что за тайны мадридского двора? Я ненавижу тайны и ненавижу сюрпризы. Повторяю, что ты сделала с моим сыном?

– Вы считаете, что я способна на что-то такое, о чём вы думаете? – спросила Алина, открывая пассажирскую дверь машины.

– Да. Способна, – кряхтя ответила Сара Исаковна, усаживаясь на переднее сиденье. – Ты только одно неспособна сделать – родить мне внука. Сколько лет уже вместе. Вы что спите в разных комнатах? Как можно десять лет увиливать. Хочешь, чтобы я умерла так и не став бабушкой?

– Хорошо, Сара Исаковна, я работаю над решением этой проблемы. Ну а пока от шуток перейдём к делам серьёзным. Виталий действительно болен, – Алина повернула голову, чтобы посмотреть на реакцию свекрови.

– Всё-таки материнское сердце не обманешь, – вздохнула та. – На дорогу смотри, а то ещё и меня угробишь. Что с ним?

– Рак.

– Вот дерьмо! Виталик сейчас в больнице?

– Нет, он дома. Его выгнали месяц назад, сказали, что нельзя портить показатели.

– Не поняла. Какие показатели? Они что там с ума все посходили?

– По смертности, Сара Исаковна, по смертности. Он должен был умереть ещё тогда, на следующий день после выписки. Но он жив, – Алина незаметно смахнула слезу. – Понимаете, жив. Это чудо. Никто из докторов не верил, что такое может случиться, а я верила. Я знала…

Она, в ту первую ночь, которая могла стать последней для её мужа, так и не смогла уснуть, и неотрывно следила за тем как спит Виталий; как слегка шевелятся его ноздри, как подёргиваются прикрытые веки, как белеют костяшки на крепко сжатых кулаках. Он словно вцепился обеими руками во что-то невидимое и неосязаемое и не отпускал от себя. Алина каждой клеточкой тела ощущала эту борьбу и её сознание дорисовывало злобный образ аморфного существа, пытавшегося унести с собой остатки знакомой ей человеческой души, оставив на кровати лишь истерзанную болью плоть. Всё это время Алина держала в руке ампулу с морфием, готовая в любую минуту, принести с её помощью облегчение любимому человеку. Что делать потом, она не знала и думать об этом не хотела.

За окном только начинало светать, когда она увидела как Виталий приоткрыл глаза, но только чуть-чуть, осматриваясь и прислушиваясь к себе. Он пошевелил пальцами, ощупав измятую простынь, слегка повернул голову и тихо спросил:

– Ты почему не спишь?

– Не хочется. А как ты себя чувствуешь?

– Не могу понять, – тихо произнёс Виталий, боясь спугнуть давно забытое ощущение безмятежности. – Ты сделала мне укол?

– Нет. Вот ампула, – Алина разжала кулак.

– Странно. Может быть ещё действует вчерашняя доза? – он снова прислушался к себе, улавливая любые отголоски недавней боли. – Нет. Не похоже. Но всё не так…

– Чего-нибудь хочешь? Может воды или…

– Я хочу яичницу, – улыбнувшись ответил Виталий, – из трёх яиц, и так чтобы желток был не зажаренным, чтобы его можно было хлебом вымокать. И томатный сок.

Алина просияв, вскочила с места.

– Я сейчас. Только ничего не делай. Лежи. Я быстро.

Она выбежала из комнаты, схватила сумку и не заперев дверь помчалась к ближайшему магазину. Уж чего чего, а яиц в доме точно не было.

– Господи, какой аромат, – прошептал Виталий, когда Алина вошла с подносом, на котором стояла тарелка с ещё дымящейся яичницей, стакан томатного сока и два кусочка чёрного хлеба. – Я сам. Не надо мне помогать.

Никогда она не испытывала такого удовольствия от созерцания того как ест её муж. Обычно Алина одёргивала его – не чавкай, не жуй громко, не спеши, а сейчас она наслаждалась тем как стучит вилка о тарелку, как он вымакивает хлебом растёкшийся желток, не обращала внимание на крошки, прилипшие к его нижней губе и даже на капельки сока, которые капнули на простынь. Алина едва сдерживала восторг, опасаясь, что это всего лишь последний всплеск жизненных сил, что вот сейчас Виталий сделает ещё один глоток, замрёт и стакан выскользнет из руки, грохнется об пол, залив всё вокруг кроваво-красным соком. Но ничего этого не произошло, тарелка опустела, её даже не нужно было мыть, так она сверкала, сок допит, хлеб съеден и глаза мужа светились как у мальчишки, которому наконец купили желанное мороженое.

– Это была самая вкусная яичница в мире, – блаженно произнёс Виталий, погрузившись в мягкие подушки. – Как мне хорошо.

– Ты не преувеличиваешь? Тебе действительно хорошо? – с опаской переспросила Алина. – Укол не нужен?

– Нет. Мне хорошо…

Сара Исаковна уже несколько минут стояла под дверью, не решаясь войти в комнату к сыну, боялась увидеть его беспомощным и жалким. Она просто не умела жалеть, привыкла, что всегда жалеют её.

– Мама, да заходи уже, – донеслось изнутри, – ты так громко сопишь, что я аж проснулся.

Сара Исаковна всё равно сначала заглянула в приоткрытую дверь, и только потом, зачем-то согнувшись почти пополам и сделав скорбное выражение лица, вошла в комнату, ступая осторожно и бесшумно, словно боясь нарушить своими шагами покой сына.

– Что с тобой, ма? – с трудом сдерживая улыбку произнёс Виталий.

– Прости, сынок, я так переживала за тебя.

– А зачем же тогда делать такое лицо. Ты не на похороны пришла. Я живой, мама. Живой. Ещё чуть-чуть, и смогу с кровати вставать.

Сара Исаковна опустилась на колени, и обхватив руки сына принялась их целовать.

– Прости меня, сынок. Прости, умоляю, – не сдерживая слёз запричитала она.

– За что я должен тебя прощать, ма? Это ты меня прости, что заставил волноваться и думать о всяком.

– Я же ехала тебя хоронить, Виталик. Мне такого твоя наговорила… Рак… Выгнали из больницы… Один день остался… А ты живой… Милый мой, ты живой… Как же я счастлива.

– Вот даже здесь ты не смогла сдержаться, – перебил её сын, – опять у тебя Алина во всём виновата.

– А кто?

– Да я жив до сих пор только потому что она рядом. Если бы не Алина, тебе бы точно пришлось реветь на похоронах.

– И где же она сейчас? Высадила меня и куда-то умчалась ничего не сказав.

– Ты скоро всё узнаешь. Потерпи.

Гель приятно холодил живот, форма которого ещё ничем не напоминала, что внутри него растёт новая жизнь. Это было первое УЗИ, отсюда волнение и даже страх, а есть ли там вообще хоть что-то или всё это лишь ложные симптомы. Что предъявить Виталию, чем подтвердить, что он не зря остался на этом свете.

– Смотрите, Алина Фёдоровна, вот ваш ребёнок, – радостно произнесла доктор, проведя устройством по низу живота.

– Куда смотреть? – торопливо спросила та, шаря глазами по экрану монитора.

– Вот, справа вверху чёрная точка пульсирует. Видите? Это сердечко бьётся.

– Ух ты!

– Ритм пульсации нормальный, что говорит о положительной динамике в развитии плода. Для девяти недель очень даже хорошо. Крепыш будет.

– Я в кино видела, что это изображение можно распечатать на принтере.

– Конечно можно. Вам сколько копий сделать?

– Две, – не задумываясь ответила Алина.

Она мчалась домой, нарушая все правила дорожного движения, то и дело прикасаясь рукой к большому белому конверту, лежащему на пассажирском сидении, то ли проверяя, на месте ли он, то ли заряжаясь энергией, которая исходила от него. Именно её Алина и хотела сохранить, именно её и везла, чтобы передать Виталию.

Целый месяц прошёл с того дня как он увидел две полоски на тесте. Они сработали лучше любого лекарства, лучше всякой химиотерапии. И с каким удовольствием она звонила Геннадию Ивановичу, чтобы пригласить его в гости, и доказать, что он был не прав, подписав смертный приговор её мужу. Как ей хотелось послушать его оправдания и комментарии обо всём увиденном, что явно не укладывалось в рамки медицинских законов, вдолбленных в его голову в течение всех лет обучения и практики. И Алина испытала это наслаждение, и с нескрываемым злорадством приняла извинения Геннадия Ивановича, который тут же вызвался курировать Виталия, проводить еженедельные консилиумы со светилами отечественной онкологии, чтобы вырабатывать методики лечения и восстановления необычного пациента, на что получил отрицательный ответ. Он упустил свой шанс и утратил всякое доверие и уважение, выгнав тогда на улицу умирающего человека.

– Как вы тут без меня? – спросила Алина, входя в комнату.

– Мама, как всегда, во всех бедах обвинила тебя, – ответил Виталий, явно смутив этим Сару Исаковну.

– Не говори глупости, сынок. Ты всё не так понял. Никого я не обвиняла, я просто сказала, что жена должна следить за мужем. У хорошей жены муж не болеет.

– Только не начинайте, а то я припомню вам от чего умер Давид Аркадьевич, – парировала Алина, понимая, что этим поставила точку в нападках, ведь она знала, что стало причиной того фатального инфаркта; и даже не что, а кто. – Лучше посмотрите, что я вам привезла.

Он положила на журнальный столик тот самый белый пакет и уселась в кресло.

– Что здесь? – с опаской спросила Сара Исаковна.

– А вы откройте, – предложила Алина, – не бойтесь, там нет никаких компрометирующих вас документов.

Свекровь осторожно взяла конверт, повертела его в руках и передала сыну.

– Не понимаю как его открыть. Помоги.

Виталий оторвал липкую ленту и извлёк изнутри две одинаковые фотографии, испещрённые какими-то цифрами и надписями. Одну оставил себе, прижав к груди, а другую протянул матери.

– Что это? – спросила она, доставая из сумочки очки.

– Сара Исаковна, вы никогда не видели снимки УЗИ? – удивилась Алина.

– Нет. А зачем это? Что здесь изображено?

– Не думал я, что моя мать такая тёмная, – разочарованно произнёс Виталий, – мне казалось, что ты как только увидишь эти снимки, сразу запрыгаешь от радости. Кинешься целовать не только меня, но и свою, как ты говоришь, непутёвую невестку.

– С чего бы это?

– Подожди, Виталя, дай я сама объясню, – перебила мужа Алина. – Сара Исаковна, вы что мне сегодня говорили в машине, в чём упрекали?

– Что ты не умеешь заботиться о муже…

– Нет.

– Что ты плохая жена…

– Нет.

– Что ты не можешь родить ребёнка…

– Вот оно! Горячо! – радостно воскликнула Алина. – Я способна, Сара Исаковна! На фотографии ваш внук!

– Как это… Я не понимаю… Ты шутишь…

– Нет, я не шучу. Смотрите, вот он, – Алина ткнула пальцем в чёрную точечку. – Ему уже девять недель. Вы скоро его увидите. Вы скоро станете бабушкой. Присмотритесь. Похож ведь на вас, правда.

Сара Исаковна долго смотрела на фотографию, поглаживая её рукой, потом прижала к груди, и повернувшись к Алине тихо произнесла:

– Прости меня за всё, дочка.