Читать книгу Пора вить гнёзда - Стасия Полецкая - Страница 3

Тишина. Сиреневые майские сумерки сгущаются постепенно, бледные, как свежезаваренный чай. Узловатая стрелка на старых часах ползёт неторопливо; каждое движение утомительно для её износившегося механизма; время, как песчинки в часах, капает медленно; нескоро ещё сумерки заварятся до нужной крепости и наступит тьма.

Маленькая комнатка, тесная, как коробка для обуви. Пошлые обои в широкую зелёную полоску придают ей что-то общее с подвыпившим моряком. Окно выглядывает во двор, утопающий в вошедшей в полную силу зелени. Если бы не протянутая через двор бельевая верёвка, можно было бы подумать, что дом затерялся в лесу, но застиранная рубашка колышется на ветру и портит всю картину. В кресле, спиной к окну, сидит Воробухов – седой человек лет сорока пяти, похожий на юношу, которого заколдовала бездарная колдунья, так что он не сумел ни остаться вечно молодым, ни с честью постареть. В руке Воробухова пульт, и он отрешённо листает программы одну за другой. Дверь бесшумно открывается, и в комнату входит Катя – высокая, статная девушка, пожалуй, излишне широкоплечая и немного неловкая, как многие крепко сложенные люди, не вполне осознающие свои силу и рост. Льняные кудри, похожие на маленькие пружинки, выбились из причёски и высыпались на плечи. В узком чёрном платье Катя кажется родной сестрой скрипки в чехле, которую девушка держит в руках. Видно, что она привыкла к вещам более просторным и светлым и чувствует себя неуютно, как клочок неба, втиснутый в концертный наряд. Помедлив немного, Катя проходит в комнату и, подойдя со спины к погружённому в свои мысли Воробухову, обнимает его за плечи. Тот словно просыпается и с нежностью, похожей на тлеющие угли, в ответ обнимает дочь. Катя садится рядом, и они сидят обнявшись, не говоря ни слова.

Катя (отстраняется от Воробухова и смотрит на него выжидающе и настойчиво). Как я была?

Воробухов (с затверженной готовностью) Прекрасно!

Катя (бросила взгляд на зажатый в руке отца пульт, с укором) Ты даже не смотрел!

Воробухов (сбрасывает маску) Хватило пяти минут – дальше не смог.

Катя (заранее зная ответ) Почему?

Воробухов (вздыхает и вновь притягивает к себе дочь) Потому что ты бездарность, моя милая, совершенная бездарность… Такая же, как и я.

Катя (прильнув головой к плечу Воробухова, отчего Вавилонская башня её причёски повторяет судьбу оригинала (с надеждой): Может быть, скажем об этом маме? Пока не поздно?

Воробухов (обречённо) Уже поздно. Тебе надо было действовать раньше, Катерина.

Катя (поникнув). Но что я могла сделать? Есть такие вещи, которые никак не могут найти себе достойного применения, например, советская энциклопедия или чехол для тюля. Вот и я, как видно, одна из таких вещей…

Воробухов (убеждённо). Нет, ты должна была что-нибудь придумать. Сказала бы, что хочешь стать врачом или моряком или, наконец, пойти в армию… А теперь рви смычком души слушателей до смой смерти. Всё, что в нашем доме не находит применения в хозяйстве, приносится в жертву музыке. В том числе и мы с тобой.

Катя (смущённая, хочет переменить тему) Давно ушли?

Воробухов. Полчаса есть… Главнокомандующая захотела гулять, и большое ей за это спасибо. Временами мне кажется, что в жилах этого ребёнка течёт кровь свирепых завоевателей, а не моя – холодная и жидкая. (С внезапной нежностью, отбрасывая рукой мокрый локон, упавший Кате на лоб). Весь день шёл дождь. Опять ты забыла зонт?

Катя (снимая сырые туфли и растирая руками озябшие ноги). Забудешь тут. Как познакомить Андрея с мамой, что подарить Соне на день рождения… Я ведь давно забыла, о чём мечтала, когда мне было шесть лет.

Воробухов (ворчливо). Подари ей шашку и коня – самое дело. Ещё неделя, успеешь. Подумала бы лучше о своём празднике, он намного ближе. Что, кстати, с твоими гостями?

Катя (уклончиво). Да уж, сложилось, что у нас с сестрой дни рождения следуют один за другим…

Воробухов (настойчиво). Так что с твоими гостями?

Катя (наигранно бодро). Я позвала всех четверых, но Никита не придёт, у него экзамены.

Воробухов (про себя). В мае? (вслух) А другие?

Катя (уклончиво) Жду ответа.

Воробухов. А твой Горин?

Катя. Придёт, конечно. Хотя, порой мне кажется, что приводить его – всё равно, что зажигать спичку над бензиновым баком.

Воробухов (заботливо) Ну так иди выпей чаю, пока не прогремел взрыв. Ты вся холодная и мокрая, как рыба. Сегодня нам тоже ждать его?

Катя. Сегодня…

Воробухов. Сегодня…. (поднимает глаза на Катю). Иди-иди. Любой человек – это кот в мешке. Быть может, ты ещё плохо знаешь своего Горина. Быть может, он и сам поигрывает по ночам на скрипке и в тайне без ума от лошадей. Мать с сестрой будут обожать его, а ты сойдёшь с ума от скуки.

Катя (про себя). Уж лучше бы так.

Катя уходит. Воробухов остаётся один, и на колени ему прыгает Герцогиня. Воробухов машинально гладит её по спине.

Воробухов (Герцогине). Горин, Горин… Кто он такой, этот Горин? Помню, пару лет назад он был женат на какой-то девице, а теперь уже взял и осознал свои ошибки… Выйдет ли из этого что-нибудь хорошее, как ты думаешь, Гера?

Герцогиня (про себя). Герцогиня, а не Гера! И нечего так волноваться: из любого знакомства всегда хоть что-нибудь да выходит… Хотя бы анекдот.

Дверь с шумом распахивается, и в комнату, как отголосок дневной непогоды, входит Литовцева. Это высокая женщина, бледная и тонкая, как свечка; её светлые волосы собраны в греческий узел, почти как у дочери. Он ещё красива, хотя от уголков её глаз тонкими лучами расходятся призраки морщин. Широким шагом, как солдат на плацу, она подходит к мужу и молча выключает телевизор. Тот не сопротивляется, но, стоило только Литовцевой отвернуться, Воробухов снова включает телевизор, чуть убавляя громкость. Во всех движениях Литовцевой чувствуется скрытая энергия; в то же время лицо её дышит глубокой усталостью, которой, быть может, не замечает она сама. Что-то заботит её; привыкшая скрывать свои чувства, Литовцева не подаёт вида, но если бы художник взялся писать портрет истерзанного узника, приговорённого к казни, то не смог бы найти лучшего образца. Вслед за Литовцевой в комнату врывается Соня, одетая в короткие штанишки, лёгкую курточку со слонами (с зелеными слонами, например, а то непонятно, куртка со слонами или кроссовки, сливается), и кроссовки, измазанные грязью. Утомлённая Литовцева берёт Соню на руки и передаёт мужу – по-прежнему безмолвно. Соня беспокойно ёрзает у отца на коленях, затем, осенённая внезапной мыслью, забирается Воробухову на спину и восторженно молотит грязными ботинками по спинке кресла. Катя предпринимает героические усилия, чтобы разуть сестру. Осёдланный Воробухов почти не подаёт признаков жизни. Звонит телефон. Катя вздрагивает, но затем поспешно принимает безразличный вид. Трубку снимает Литовцева; Катя напряжённо прислушивается к разговору, снимает с сестры кроссовки и машинально надевает их вновь, только задом наперёд.

Литовцева (величественно, с убийственным хладнокровием). Нет, девушка, мы не смотрим телевизор. (положив трубку, вполголоса). В нашем доме практикуются занятия похуже.

Катя сразу вникает, нахохливается, как замёрзший воробей. Соня перебирается ей на спину, решив, должно быть, переменить коней.

Соня (устраиваясь поудобнее) Когда я вырасту, у меня будет большой дом и много коней, а ты будешь моим коневодом.

Катя (рассеянно) Конюхом.

Телефон звонит снова. Катя бросается к нему, но Литовцева вновь берёт трубку, с видом печальным и покорным, но гордым, как у утомлённого часового на посту.

Литовцева (устало) Да, Евгений Васильевич. Благодарю вас, я обязательно передам ей. (губы Литовцевой скалывдаются в сухую усмешку). Что, вы говорите, вам понравилось? Платье? Платье хорошо, не спорю. Причёска? И причёска ничего, мы выбросили на неё уйму денег. Нет, нет, конечно, я передам Кате всё. Она будет тронута. (Положив трубку) Твой учитель восхищён тобой, Катя.

Катя (с волнением) А ты?

Литовцева (подозрительно посмотрев на трубку, с нажимом вдавливает её в телефон). Лучше бы мне было не дожить до этого.

Катя (с затаённой радостью) Так плохо?

Литовцева (сухо). На «плохо» надо ещё постараться, Катерина. Ужасно, просто ужасно. Ничего, теперь я возьму тебя в свои руки. Каждый день, начиная с завтрашнего, с шести часов…

Воробухов (заметив отчаяние в Катиных глазах, мужественно приходит ей на помощь). Не торопись, Женя. Завтра у неё день рождения…

Соня (перебивает его, восторге хлопая в ладоши). День рождения, день рождения! Я позову Свету, потому что она всегда дарит конфеты; Лизу, потому что она приходит с братом…

Катя (будто заразившись от матери вековой, неисцелимой усталостью). Если ты позовёшь всех твоих друзей, Соня, то нам придётся уходить из дома.

Соня (требовательно, глядя сестре в глаза и цепко ухватив пальцами подол её платья) А ты что мне подаришь?

Катя. Фломастеры или жвачку… Или что там нравится нынешним детям.

Литовцева (настойчиво). Лучше будет, если Соня сама напишет, что ей нужно, а вы купите. Вы всё равно не угадываете с подарками вот уже шесть лет подряд.

Воробухов (шёпотом). Коня и шашку – и дело с концом.

Герцогиня (про себя, пытаясь освободить хвост из цепких Сониных ручек) Кому-то и в самом деле придётся уходить из дома.

Литовцева (вспомнив). А что твои гости, Катя?

Катя (наигранно весело). Будут все наши.

Литовецва (задумчиво). Если наши, уйти из дома – не самый плохой выход.

Звонит телефон. Катя срывается с места, и через пять минут её голос доносится из соседней комнаты.

Катя (по телефону). Ты могла бы попросить брата подвезти тебя… А если он не будет пить? Ты слишком хорошо его знаешь?

Воробухов и Литовцева переглядываются. Происходит безмолвный разговор, понятный им обоим.

Литовцева (садится на место Кати и так же, как она, потирает озябшие ноги). Подумай только, Воробухов: сегодня на концерте одна женщина приняла меня за Сонину бабушку.

Воробухов (мечтательно). А что? Самое время подумать о внуках.

Литовцева (хмурится). Меня всё же тревожит мысль о том, что через день Катя выходит замуж за человека, которого мы впервые увидим только перед самой свадьбой.

Воробухов (смеётся). Наверное, он суеверен. Видеть будущую тёщу перед свадьбой – плохая примета. Тёща сама по себе плохая примета.

Литовцева поднимает на него строгий взгляд, и Воробухов чувствует, что шутка была не к месту. Из соседней двери незаметно выглядывает Катя. Теперь она одета в светлую рубашку и шорты с карманами, что ей намного больше к лицу.

Литовцева (сама с собой). Я – бабушка! Подумать только! Она сама была с внуком, я же не делаю из этого никаких выводов! (Обращается к мужу, невольно сжимая руки от волнения). Ты помнишь, на первом курсе он женился на какой-то девице, а на четвёртом решил с ней расстаться. Ты можешь быть уверен, что такой человек станет хорошим…

Катя с любопытством выглядывает из-за двери, уже не думая о том, что её могут заметить.

Литовцева. … зятем для моей дочери?

Катя с шумом хлопает дверью. Спустя минуту её голос вновь доносится из соседней комнаты.

Катя (прижав трубку к груди и теребя воротничок рубашки). В пять часов? Я могла бы перенести день рождения на пять! Как в девять? Только в девять? Неужели вы не можете приехать пораньше?

Литовцева. К тому же, у него есть сын. Готова ли Катя с ним нянчиться?

Воробухов (весело). Я думаю, у неё есть опыт. После Сони она справится с дюжиной диких жеребят – не то, что с детьми…

Соня (наставительно). Лошадят, папа.

Воробухов (твёрдо). Жеребят.

Соня (строго). Лошадят, потому что они дети лошади! Вы всегда всё говорите неправильно!

Литовцева (мужу). Я попрошу тебя повнимательнее присмотреться к этому человеку…

Воробухов кивает и, как только Литовцева отворачивается, снова включает телевизор. Зрелища кровавых сражений среди песков отчего-то успокаивают его душу. Соня, подкравшись к отцу с игрушечным набором «Я доктор», принимается слушать его через стетоскоп с видом серьёзным и озабоченным. По всему видно, что родительское здоровье внушает ей серьёзные опасения. Отрешённый Воробухов безропотно позволяет мерить себе давление и пульс, делать уколы тупыми розовыми шприцами и ставить банки.

Катя (из соседней комнаты, с натянутым равнодушием). Да, я прекрасно всё понимаю… Переведёшь подарок деньгами на карту? Нет, конечно, я буду рада…

Звонок в дверь. Катя бежит открывать, едва не запутавшись в телефонном проводе. Воробухов неторопливо встаёт, опираясь на ручки кресла, решив, должно быть, что приход будущего зятя – зрелище, которое стоит увидеть. Воробухов подходит к двери последним; впереди него летит Соня и величественно вышагивает Литовцева, зажав в руке концертную программку. У неё вид последнего защитника осаждённого города. Воробухов улыбается – печально и чуть насмешливо. Происходящее кажется ему забавным фарсом, в котором он принимает участие лишь ради смеха. Вжившись в роль престарелого отца, Воробухов сутулится и опирается на Катину руку. Та, замерев в волнении, стоит у самой двери, но Соня отталкивает её и открывает гостю с видом умудрённой годами домашней хозяйки. В комнату входит Горин – от природы красивый молодой человек, но всеми силами старающийся не оставить от своей красоты камня на камне. Он румян и коротко, по-армейски пострижен, отчего его лицо напоминает молодой картофельный клубень. Горин широкоплеч и, отмерь ему природа побольше роста, многие девушки охотно разглядели бы в нём Аполлона. Одет молодой человек с обычной безвкусностью предоставленного самому себе мужчины.

Соня (важно, уперев руки в бока). Явился наконец! Где тебя носит, скажи на милость? Ради того я тебя, что ли, вытащила из овощного магазина?

Горин (мучительно соображая, не подменили ли ему невесту; невзирая на замешательство, силится быть находчивым). Э-э… М-м-м… Хе-хе!

В течение нескольких секунд Литовцева, бледное лицо которой залил густой румянец, оттаскивает Соню в сторону. Воробухов усмехается, будто Соня не могла доставить ему большего удовольствия. Катя, трепещущая от волнения, подходит к Горину, а тот, сообразив наконец, что возврата и обмена невесты не будет, размышляет, следует ли ему немедленно поцеловать Катю, или при родителях с ней стоит здороваться несколько иным образом.

Соня (из-за спины матери). Проходи уже, чего встал, горе ты моё луковое!

Горин (ухмыляется; подобострастно смотрит в строгие глаза Литовцевой). Как поживаете, Лидьпетровна?

Литовцева (мертвенно). Евгения Алексеевна.

Горин (нимало не смущённый). Ах, точно… Это же её мать звали Лидьпетровной!

Литовцева (замогильным голосом). Прошу.

Соня (сетует). Голова твоя садовая, лучше уж тебе было торговать гнилыми овощами!

Воробухов (жене, шёпотом). Я же говорил тебе, что при детях опасно сказать лишнее слово.

Литовцева (ещё тише). Почему он вспомнил свою бывшую жену, Воробухов?

Воробухов (весело). Думает, не поторопился ли.

Литовцева (с горечью). Воробухов, Воробухов! Я и на самом деле зря вытащила тебя тогда из магазина!

Воробухов (продолжает веселиться). Ничего, если с Катей у них не заладится, наш женишок перейдёт по наследству к Соньке. (Задумчиво). А о магазине ты зря так, Женя. В кабачках я понимал всё же больше, чем в музыке.

Литовцева (горько). Потому я и не хожу больше на твои концерты. Слушая тебя, я порой думаю, что и самой мне место среди кабачков!

Горин (оживляется, разом теряя интерес к Кате). Кабачков, говорите? От кабачков я не отказался бы! Семь часов, самое время пож… кушать.

Литовцева (потусторонним голосом). Пойду накрою на стол.

Из кухни доносятся звон тарелок и шум открываемых шкафчиков.

Воробухов (веселится). Бьюсь об заклад, что она ищет цианистый калий!

Горин (с досадой хлопает себя ладонью по лбу). Ах, ты ж!… Чтоб вам!… (Силится подобрать приличное слово). Опять потерял!

На пороге появляется мальчик лет четырёх с тяжёлым свёртком в руках. Во рту у него большая соска, а в глазах – раннее осознание тяжести жизни.

Воробухов (осторожно). Ребёнка?

Горин (безмятежно). Нет, что вы, свёрток. Ну, и ребёнка тоже. (Отбирает у ребёнка свёрток и разворачивает бумагу с таинственной важностью; продолжает говорить, придерживая свёрток подбородком). Вот, кстати, мой сын, Вадик.

В глазах Сони загорается хищный огонёк. До сих пор ей не дарили живых игрушек, и ей не терпится попробовать Вадика на зуб.

Соня (Вадику, заговорщицки). Давай играть в охотника и зайца!

Вадик поднимает на неё печальный, умудрённый опытом взгляд.

Соня (подкрадывается всё ближе). Сначала я тебя поймаю, а потом зажарю и съем! У меня есть настоящая охотничья собака. Хочешь, покажу?

Соня убегает в комнату и тут же возвращается с огромным игрушечным псом в ошейнике. Вадик, переводя завороженный взгляд широко распахнутых глаз с Сони на пса, переходит к отступлению и начинает пятиться. Недовольная Соня награждает будущего племянника чувствительным щипком. Вадик разражается горьким плачем.

Горин. Кончай реветь, ты же мужчина. (Достаёт из свёртка четыре кружки топорной работы и раздаёт их присутствующим).

Все берут кружки, Воробухов – две: для себя и для жены. Читают надписи вполголоса.

Воробухов (разглядывая свою кружку). Было бы желание, а за что выпить найдётся. (с ухмылкой). Мои года – моё богатство. (Про себя). Женя будет в восторге…