Читать книгу Золенька и её друзья из 21 века - Стефка Модар - Страница 3

Сказка казалась сном. Первой они увидели, Золеньку. Хрупкая девочка 10 лет шла по улице, собирая в корзину, старую грязную обувь, выставленную на порогах домов.

Из двери одного из домов вышел балетмейстер Лазар, 30–35 лет, юркий мужчина с пикантными усиками.

Тот, раскланиваясь, глядя в дверной проём, тараторя, заискивающим слащавым голосом, заверял:

– На балу!.. Ваша дочь, Милейший, будет самая лучшая! Лазар знает своё дело! Просто так не берёт денег с людей.

Тут же пересчитав деньги, засунув их в карман, во всеуслышание выкрикивая, бросил:

– Он лучший преподаватель танцев! Экстра-класс! Жду на балу!

Дверь закрылась буквально перед его носом, но это не омрачило. У него было сияющее лицо. Деньги радовали и грели ему душу. Он по инерции сделал учтивое «па».

Было слышно отдалённое ворчание хозяина дома:

– Дорогое удовольствие!.. Танцы скоро меня разорят!..

Чертыхаясь, тот зашёлся в ярости:

– Напои, накорми, ещё и «па» оплати!

Зло:

– Я не банкир!

Его слова оборвались в смачном плевке.

Почесав затылок, Лазар, пятясь задом, поспешил отойти. Он был в хорошем настроении, потирая руками, самодовольно усмехнулся.

Ощутив неописуемый восторг, сознавая, что за свои услуги дерёт втридорога, тот стал выписывать поистине парящие «па»; в конце концов, сбил с ног Золеньку. Та, кажется, совсем не вовремя оказалась в метре от порога столь негостеприимного дома.

Девочка с корзиной в руках упала в лужу. Секунда и обувь вразброс валялась на земле.

Однако она не расстроилась. Ей было смешно видеть почтенного человека в таком виде. Тот, радуясь, как мальчишка выписывал заправские кренделя, что было явно не по статусу.

Девочка, прыснув от смеха, тут же прикрыла рот ладошкой.

Лазар глядя в ее сторону, сделав брезгливую гримасу, кривляясь, констатировал:

– Фи! Замарашка!.. – стряхивая с пол сюртука невидимую пыль, сторонясь ее, исчез.

Девочка, встав с лужи, перестала улыбаться. Оторопев, поджимая губы от обиды, та, тыльной стороной ладони, стала вытирать набежавшую слезу, но тут же ей опять стало смешно.

Выйдя из оцепенения, она стала собирать обувь. Ей было так весело, что, не сдержавшись, пританцовывая на ходу, поспешила повторить «па» Лазара. Выходило неуклюже. Та, не обращая на это внимания, напевая весёлую песенку, удалялась всё дальше и дальше.

* * *

Друзья из 21 века появились словно ниоткуда. Провожая взглядом удаляющуюся Золеньку, те, осторожно осмотрелись по сторонам. Спустя минуту они направились вглубь городка. Друзья брели по одной из улиц, не имея возможности определиться в каком же направлении идти.

Неожиданно для всех прогремел гром. Друзья поспешили укрыться под навесами соседних домов, рассредоточившись, кто куда.

На бегу из рук Матрёшки выпала книга сказка «ЗОЛЕНЬКА». Поднявшийся ветер неистово ее трепал, с громким шелестом перелистывая страницы.

Друзья из 21 века, найдя убежище, кое-как устроившись, дрожа от холода, прижавшись, друг к другу, заснули.

В окнах одного из приютившего дома горел свет. Видно там ещё не спали.

И это было так. Местный сапожник делал очередной заказ, и ему было не до сна.

В небольшой каморке при чадящей керосиновой лампе, мужчина, на вид 35–40 лет, сосредоточенно работая, чинил обувь, монотонно постукивая молоточком. Это был отец Золеньки.

Но кажется, его постукивания кому-то не понравились; раздался сильный стук по потолку, за ним последовал женский окрик:

– Не стучи! Спать мешаешь!

Женщина явно была раздражена, так как вновь проорала:

– Не жги керосин, не миллионер!..

С испугу тот стукнул молотком себя по пальцу, от боли прикрывая рот, тут же приглушил свет керосиновой лампы.

Этажом выше жила Аманда, женщина бальзаковского возраста, 32–35 лет, жена сапожника.

Та, нежась, ворочалась в постели, периодически искоса, с заботой, поглядывая на сопящих и храпящих дочерей, маясь душой. Сердце матери было начеку. Те спали вдвоём на одной постели.

И тут, она резко, казалось бы, без каких-либо причин, впала в истерику, стуча кулаками в подушку, с содроганием думая о своём, плача, прошептала:

– За что мне все это? Разве я мечтала о таком женском счастье?… – шмыгая носом, размазывая по щекам слёзы, – об этом?

Поднимаясь на локтях, Аманда принюхалась, брезгливо передёрнула плечами.

Ей стало жутко, кривясь лицом, зло пробормотала:

– Вакса, макса, гуталин!

Подняв подушку, разорвала наперник; пребывая в состоянии неистовства, разбрасывая пух; глядя вдаль, с кривой усмешкой прошептала:

– Уйду! Надоело! Хочу быть королевой! Я задыхаюсь здесь.

Хватаясь за горло, закашляла, выдавливая:

– Аллергия!.. Я терпеть не могу моего противного муженька и его «гуталиновое дитя». Эту Зольку!.. – упав плашмя на постель, тупо глядя вверх, стала вспоминать.

* * *

Память перенесла в прошлое, туда, где жила ее бабка. Аманда воочию увидела ту, сидящую на бревне возле неказистой хижины. Бабка курила трубку, гоняя рукой кота. Тот, орал, как ненормальный, и путался в ногах.

И как раз в это время появилась она, Аманда, миловидная молодая женщина с чемоданом в руке. Рядом с ней две девочки, близнецы. Совсем крохи, около 4-х лет.

Бабка, недружелюбно встречая, зашлась сарказмом, крича:

– Явилась, не запылилась! Неужто вспомнила?! Что надо?

Она, стояла перед той, виновато потупив взгляд. Бабка, не обращая на неё внимания, бегло посмотрела на девочек. Трогая то одну, то другую за щёку, тяжело вздохнув, недовольно бросила:

– Худышки! Не в тебя! Ты была кровь с молоком!

Посмотрев исподлобья, испепеляя внучку суровым взглядом, с неподдельным интересом, не скрывая язвительной ухмылки, поинтересовалась:

– Отец-то, кто?

Аманда, не поднимая глаз, пробормотала:

– Американский матрос.

Бабка, раскуривая трубку, затягиваясь дымом, с сарказмом процедила:

– Поматросил и бросил.

Аманда, кивнув, уронила скупую слезу.

Бабка безразлично выдавила:

– Ну, а я, на кой ляд тебе сдалась?!

Аманда, вскинув глаза на бабку, осмелилась признаться:

– Скоро здесь будет танцевальный турнир!.. – глядя на бабку с надеждой, тихо пробормотала, – можно я у тебя поживу?

Бабка отрицательно покачала головой:

– Я слишком старая! Не до гостей!

Аманда, упав на колени, стала умолять:

– Бабуль, разреши остаться! Нам некуда идти! Устали с дороги.

Незаметно дёргая девочек за косы, пуская слезу, продолжала умолять.

Девочки, реагируя на боль, тут же заплакали, одна громче другой.

Бабка, выбитая из колеи, выбивая трубку, вскользь бросила:

– Ладно, посмотрим. Идите в дом! Утро вечера мудренее! Помогу чем смогу! Не чужая!

Та, тут же встав, искоса посмотрев на гостей, зло, сплюнув, качая головой, пробормотала:

– Незваный гость хуже татарина!..

Все молча вошли в дом.

Летели дни. Кажется, обитатели хижины как-то обвыклись. Бабка терпимо относилась к гостям. Всё шло чередой. Сегодня, как и вчера.

* * *

Аманда, напрягая память, возвращала себя в недавнее прошлое, как вчера, вспоминалось: кадр за кадром мелькал перед глазами. Один заставил всмотреться.

Две девочки, Мэри и Кэти, сидя с бабкой за столом, перебирают гречку. Бабка делает зелье, запаривая в кружке какую-то траву.

Аманда включает патефон, играет любимая мелодия. Она поёт, танцует. Устав, подходит к столу.

Берёт кружку, пьёт, тараторя, говорит:

– Всё равно! Я лучшая! Выиграю турнир! И тогда на мне женится любой!

Бабка, ёрничая, вставляет:

– Как же разбежался… – чертыхаясь, – любой?! Это нелюбый!.. Тебе это надо?

Аманда срывается с места, бежит к двери, оборачивается, кричит:

– И мне и им надо!.. – тычет пальцем в сторону девочек.