Читать книгу Счастье еще улыбнется - Стелла Александрова - Страница 3

Катя в шесть часов вечера стояла перед калиткой родного дома. Оглядев аккуратный садик, который заложили еще ее родители, она увидела в кустах роз тетю Евгению Ивановну, родную сестру ее покойной мамы. Щелканье ножниц, которыми она подрезала розы, разносилось далеко оттого, что стояла безветренная жаркая погода. Заработавшись, тетя не услышала шума подъехавшей машины, а, скорее всего, и не обратила внимание. Подхватив чемодан и сумку, Катя направилась по дорожке к дому. Тетя упорно ее не замечала, что-то напевая себе под нос.

– Тетя Женя, – позвала ее Катя, но та все равно не обернулась. – Теть Жень, – уже громче крикнула ей Катя.

– А! – вскрикнула она и резко обернулась. – Батюшки, ты откуда здесь? Может, я перепутала числа, и наступил Новый год?

Катя счастливо рассмеялась, ее тетя всегда была любительницей пошутить. Слушая ее, она радовалась, что наконец-то добралась до пристанища, где ее примет любящий всегда человек, несмотря на успехи и неудачи.

– Оттуда, – воскликнула она, махнув в сторону рукой.

Тетушка выбралась из кустов. Подойдя, она крепко обняла ее, стараясь не задеть грязными перчатками. Потом пристально оглядела Катю с ног до головы.

– Похудела, – резюмировала она свой осмотр, – под глазами синяки, щеки ввалились. Или это имидж жены нового русского? А, может, на тебе пахали? Этот Андрей никогда не отличался сочувствием к людям. А ты, что это без предупреждения приехала, убежала, что ли от него или он тебя выгнал? – в шутливой манере общения проговорила тетушка. Но, увидев, как побледнело лицо Кати, она нахмурилась. – Неужели он смог это сделать? – возмущенно спросила она.

Катя кивнула головой, закусив губы, и ее глаза моментально наполнились слезами.

– Говорила, что он недостоин тебя, – упрекнула она в недальновидности племянницу. – Все-таки мое пророчество сбылось, – с огорчением проговорила она, и, подхватив чемодан, повела Катю, которая не могла теперь без слез произнести ни одного слова,– только не убивайся по нему детка, он не стоит этого.

Они вошли в кирпичный дом, и, почувствовав его прохладу, довольно вздохнули. Катя облегченно выдавила:

– Наконец-то я дома.

Евгения Ивановна поцеловала ее в щеку, и, улыбаясь, ответила:

– Конечно, Катерина, это твой дом. Хорошо, что ты этого не забыла. Проходи в свою комнату, переодевайся с дороги, умойся. А я пока заварю чай, и ты мне все расскажешь. Судя, по твоему состоянию, в последнее время тебе пришлось нелегко, – держа ее за руки, сказала она.

– Ты все видишь, и все знаешь, – пробормотала Катя, стараясь, проглотить сбегавшую по щеке слезу.

– Ну, будет, будет, – пожалела ее тетя. – Иди к себе.

– Хорошо, – пробормотала Катя, силы оставляли ее, и она взяв чемодан поплелась в комнату.

Поставив его в свободном углу комнаты, Катя рухнула в кресло, закрыла глаза. Она безумно устала. «Наверно, я никогда не стану больше беззаботной и веселой», – думала, прижимаясь лицом к спинке кресла, и впадая в полудрему. Несмотря на жару на улице, ее почему-то зазнобило, но она, не обращая на это внимание, подтянула к себе колени, чтобы было теплее. Приятный туман сна, окутывал ее мозг, уводя в спасительный для нее сон. «Посижу немного, потом схожу, умоюсь», – была последняя ее мысль перед тем, как она уснула.

Евгения Ивановна, не дождавшись, племянницы, решила сходить за ней сама. Обнаружив ее спящей, покачала головой. «Бедная девочка, что же ей пришлось перенести, что пришлось бежать от мужа? – подумала она, разглядывая племянницу, свернувшуюся калачиком в кресле. – Разве так можно спать? – спросила себя, наклонившись к Кате, чтобы убрать волосы, упавшие на ее лицо, и услышала негромкий стон, четко прозвучавший в тишине комнаты. Ярко-красный румянец на ее щеке, заставил ее забеспокоиться. Он был неестественной нездоровой окраски. Крепко сжатые бледные губы, нахмуренный лоб, дали ей понять, что покоя в своем сне Катя не находит. Евгения Ивановна озабоченно дотронулась до кисти руки Кати, и ей показалось, что ее тело горячее. Для верности она приложила руку ко лбу Кати, и тут же получила подтверждение мучавшим ее сомнениям. Лоб девушки был сухим и горячим.

«Температура, – воскликнула про себя, – неужели солнечный удар прихватила?»

– Катя, – затормошила она бесчувственную девушку, – ты, кажется, заболела, горишь вся. Голова не кружится? Не тошнит?

Больная приоткрыла глаза, взглянула бессмысленно на тетку и вновь закрыла их, бормоча:

– Тетя я уже не беременная. Я только сегодня вышла из больницы. Я так устала, можно я посплю немного? Я посплю, и все пройдет.

Тетушка всплеснула руками, она была в ужасе.

«У нее был еще один выкидыш? Я бы этого Андрея кастрировала. Девочка от предыдущего выкидыша не оправилась, а он опять за свое: наследника ему подавай. Ума не приложу, что мне теперь делать с ней, – пробормотала она вслух, – Корнея позвать?»

Она скорым шагом направилась звонить своему старому знакомому одинокому шестидесятипятилетнему холостяку Корнею Никандровичу, в бытность работавшему ветеринаром. Выслушав Евгению Ивановну, он тот час засобирался к ней и через двадцать минут входил в дом. Вдвоем они перенесли Катю с кресла на постель. Потом он устроился возле нее. Бывший ветеринар мог без рентгена и УЗИ сказать, чем болен человек, настолько в нем было чувствительное биополе.

Евгения Ивановна стояла рядом, ожидая результата его осмотра. Ее глаза уже были полны слез от жалости к племяннице, и она периодически вытирала их, чуть шмыгая носом.

– Женя, – заявил ее друг, – у нее надломлена психика. По моему ощущению, у нее сильные разрывы в ауре. – Ощущениям Корнея Никандровича Евгения Ивановна полностью доверяла, поэтому без возражений приняла его анамнез, и кивнула головой. Тем временем он продолжал, – не могу сказать, что привело ее к этому, в этом я уже не силен. Я не умею разгадывать прошлое и предсказывать будущее. А температура эта защитная функция организма. Как только она спадет, надо ей будет в лес сходить, чтобы восстановить биополе.

– Говорила я ей, чтобы она не связывалась с этим Андреем. Все из-за него паршивца ее страдания. Она ведь два выкидыша перенесла до этого. А сейчас в бреду сказала, что она уже не беременная, неужели еще один был? Ведь последний выкидыш у нее был полгода назад. Совсем надо стать бесчувственным без конца заставлять жену вынашивать ребенка. Походит три месяца беременной и все. Сам понимаешь, какая это боль бывает. А откуда тебе знать? – махнула она рукой, вспомнив, что Корней Никандрович мужик и ему никогда не приходилось быть беременным. От этих двуногих одно горе, добавила она про себя. Но, подумав, решила, что на своего друга ей не надо наговаривать, от него она видела только добро.

Корней Никандрович усмехнулся.

– Чего-чего, а это не приходилось чувствовать, – ответил он. – Но ты не переживай за племянницу, она молодая, организм ее выдержит эту нагрузку. Через две недели забудете, что она болела. А сейчас питье на травках и сон.

– Спасибо, тебе, Корней. Пойдем, чай попьем, поболтаем о жизни, заодно и травки заварим, – предложила она старику.

Полчаса спустя они пытались влить травяной настой в рот Кате, та упорно сжимала зубы, и полстакана пролилось ей на блузку. Евгения Ивановна отправилась снова на кухню за следующим стаканом снадобья. Второй стакан пролился меньше, потому что Катя вела себя менее агрессивно. Она явно бредила, потому что, исступленно бормотала, повторяясь: «Помогите, помогите ребенку», стуча зубами об стекло стакана. Вероятно, потеряв ориентацию во времени, она думала, что теряет ребенка. Корней Никандрович державший ее, полусидя, прошептал ей в ушко: «Выпей настой, и мы тебе поможем». Видимо, она все же слышала их, и слова дошли до ее воспаленного болезнью мозга, потому что она покорно открыла рот, разжав стиснутые зубы, и выпила оставшийся в стакане настой. После этого она расслабилась и откинулась на руки Корнею Никандровичу. Евгения Ивановна облегченно вздохнула, и, отправив своего помощника подождать в гостиной, сняла одежду с Кати. Натягивая на ее безвольное тело свою ночную рубашку, она сокрушенно покачивала головой, заметив, как сильно исхудала за эти годы ее племянница. Когда Катя выходила замуж она была приятной округлости, с розовыми щечками. «А теперь… Бедная девочка, бедная девочка, – только и могла Евгения Ивановна произносить, глядя на ее запавший живот и выделяющиеся ребра.

Катя проснулась из-за мучавшей ее жажды. Открыв глаза, она увидела лишь темноту и почувствовала панику. Она не могла вспомнить, где находится. Темнота лишь усиливала ее паническое состояние, оттого что она не видела очертаний комнаты и не могла понять, где она. Заметив на стене освещенный лунным лучом плакат с фотографией Сандры Баллок, она, наконец, поняла, что находится в родном доме. Облегченно вздохнув от мысли, что она не в больнице, ощутила что-то неприятное на теле. Прикоснувшись к нему, под укрывавшим ее под самое горло теплым одеялом, она нащупала мокрую ткань. Не понимая, с чего это, тяжело вздохнула, и, выпростав из-под одеяла руку, дотронулась до лба, и почувствовала под пальцами влагу. «Как я сильно вспотела? – изумилась она, – а с другой стороны, чему удивляться, под таким одеялом летом можно расплавиться. Она снова пощупала на себе одежду. На ней была тонкая ночная сорочка из батиста. – Когда я одела ее? Да это и не моя. А чего это я сплю до сих пор, я же хотела умыться и чай попить? – вопрос за вопросом возникал в ее голове».

Радовало ее одно, безмерная усталость, которую она почувствовала днем, под гнетом мыслей, прошла, в теле была даже какая-то легкость. Ей хотелось только сильно пить. Она бодро опустила ноги с кровати, попытавшись резко встать, но ее зашатало. Опершись об тумбочку, стоявшую возле кровати, чтобы устоять на ногах, она задела какую-то посуду. В ночной тишине раздался звон и грохот, и тут же мгновенно загорелся свет в настенном бра.

– Ты, что это вскочила, оглашенная? – сказала раздраженно тетя, стараясь воспаленными глазами, разглядеть племянницу еле стоящую на ногах.

– Пить хочется. А ты что делаешь здесь? – спросила ее в ответ Катя, увидев, что она поднимается из кресла.

– Слежу за тобой. Садись на кровать, пока не грохнулась. У тебя температура была высокая, как труп лежала, еле напоили тебя настоем из трав, – пожаловалась она на нее. – Блузку твою испортили. Пятно теперь точно не выведешь.

– Ерунда, – протянула Катя и уселась на кровать. – С кем поили? – вскинулась она, неужели ее муж за ней приезжал, возникла вдруг безумная мысль в голове.

– С Корнеем, детка, не беспокойся. Чужих здесь не было.

– А-а, – протянула она снова. – А я в темноте, ничего понять не могу. Думала в лужу шлепнулась, такое все сырое на мне, – пожаловалась Катя.

– Это хорошо, – суетясь возле нее, сказала тетка, – давай поднимай руки, поменяю сорочку на тебе, и снова баиньки.

Катя беспрекословно послушалась ее, поднимая руки, как беспомощный ребенок, и опуская их. Чувство, что ей хорошо уже прошло. Выпив с помощью тети настой, она вновь улеглась в постель, и устало закрыла глаза. Евгения Ивановна, заботливо подоткнула ей со всех сторон одеяло, и, пожелав спокойно ночи, направилась в свою комнату. Кризис миновал, можно и поспать немного.

Два дня носилась с Катей Евгения Ивановна, не разрешая ей вставать с постели. На третий день приезда Катя, несмотря на увещевание тети, полежать еще, решительно поднялась с кровати. Но слабость, вызванная долгим лежанием и плохим аппетитом, заставила ее покачнуться, как только она встала на ноги. Евгения Ивановна тут же кинулась к ней и подхватила ее под локоть. Кате было неловко, оттого что она молодая женщина нуждалась в помощи. Слабо улыбнувшись, досадуя на себя, она сказала:

– Я стала калекой.

– Не оговаривай себя, – отругала ее тетя, – после перенесенной операции надо было отлежаться, а ты, таская тяжести, перлась за сотни километров. Я бы… – начала она, но тут же замолкла, понимая, что ни к чему снова затевать разговор об Андрее.

Усадив племянницу за столом, Евгения Ивановна подала ей пышущие с жару оладьи. При виде них у Кати потекли слюни, и она жадно стала есть их, макая в сметану, и запивая чаем.

– Ой, как вкусно, тетя Женя.

– Ешь, ешь, детка, – глядя на нее с умилением, приговаривала она, радуясь, что болезнь отступила.

Позавтракав, Катя, чувствующая себя объевшимся котом, вышла на улицу и уселась на крыльцо. Она подняла голову, пытаясь полюбоваться чистым голубым небом. Но яркое солнце заставило ее прищуриться. Птичье чириканье звонко раздавалось повсюду, в воздухе стоял шум лета. Катя сидела, слушая звонкий щебет птиц, шум легкого теплого ветерка в листве деревьев, разглядывала садик тети, посаженный с любовью, и ей казалось нереальностью происшедшее с ней три дня назад.

– Корней сказал, что тебе в лес надо сходить, чтобы восстановить твое биополе, – появившись из-за угла дома, с миской полной клубники, заявила тетка.

– Успею, – меланхолично ответила Катя, чувствуя умиротворенность во всем теле, и не только. Душа ее тоже была спокойна. – В начале я хотела бы наведаться на могилу мамы и папы. Я так давно не была у них.

– Ну, что ж, вот давай и соберемся туда сегодня. Потом в лес. Попрошу Корнея, чтобы отвез нас с тобой, заодно составит нам компанию. Устроим небольшой пикничок. Картошечку поджарим на костре.

Евгения Ивановна присела рядом с племянницей и, поставив миску с клубникой рядом, замолчала. Катя взглянула на лицо тети, и заметила у нее задумчивый мечтательный взгляд.

– Теть, а что ты за Корнея Никандровича замуж не вышла, он ведь, кажется, тебе предлагал? – прищурив один глаз, из-за ярких лучей солнца, спросила ее Катя.

– Ты думаешь от этого был бы прок? – снисходительно спросила тетя. – После того, как я прожила пятьдесят лет одна и не нуждалась в мужчине, неужели появилась бы потребность в нем в этом возрасте? – с небольшим раздражением произнесла она, – а с другой стороны, тебе брак что-нибудь хорошего принес? – наступила она на ее больную мозоль.

Катя молча, сидела, обдумывая, сказанное. Заметив застывший взгляд племянницы, Евгения Ивановна чертыхнулась. Костеря мысленно свой язык, она извиняющим тоном обратилась к Кате:

– Ты прости меня старую, черт потянул меня за язык, чтобы снова напомнить о неприятном.

– Не стоит так переживать, тетя, – ответила Катя, похожая сейчас всем своим видом на большого жирного кота, которого не трогают никакие заботы. – За эти два дня лежащего состояния я передумала обо всем. Если в первый день одно слово об Андрее, заставляло меня прослезиться от жалости к себе, то теперь я не чувствую этого. Знаешь, – воскликнула она, поворачиваясь лицом к тете, которая заметила, что с него исчезли скорбные складки, – мне надо радоваться, оттого что я провела лишь три года в этом заключении. Спустя два дня, после громадного несчастья, так мне казалось тогда, я ощущаю себя живой. Знаешь, кем я была в последние два года? Бракованным инкубатором по выращиванию младенцев, – с возбуждением и блеском в глазах, заявила она.

Евгения Ивановна замерла, ее сковал страх, вдруг Катя снова сорвется, но это уже будет не депрессия, а истерия. Иногда, так бывает у людей перенесших потрясение, чтобы не думать о прошлом, они мечутся в жизни поиском всего того, что их будет сильно занимать. Она слушала ее, не зная, как поступить, заставить, прекратить ее говорить или наоборот дать выговориться. Ее мгновенное мысленное решение было в пользу последнего.

– Сейчас вспоминая об этом, я думаю, что и сама была во многом виновата. Я не имела своего голоса, – жестко сказала Катя. – Выйдя замуж за Андрея, я переложила решение всех проблем на него, как на мужчину. Но, как я была не права. Им не стоит доверять безоговорочно. Их мышление в некоторых вопросах, иногда бывает на уровне пятилетнего малыша. Он говорил, что нам нужно завести ребенка, я слушалась и старалась забеременеть. Потом выносить. Тетя Женя, – со слезами на глазах, страдальческим голосом обратилась она к ней.

Евгения Ивановна обеспокоено и внутренне проклиная себя, обняла племянницу.

– Ну, хватит, поговорила, – мягко сказала она.

– Нет, тетя Женя, – освободившись от ее объятий, твердо произнесла Катя, – дай мне договорить. – Она вытерла слезы, и продолжила спокойным голосом, сдерживающий ее эмоции, – Если бы ты знала, чем я занималась эти годы. Я обложилась книгами по беременности, по младенцам, последняя, по правде, так и не пригодилась, – горько усмехнулась она. – Я читала, блюла режим, боялась, есть что-то не такое, что может повредить мне и вызвать схватки. Я была похожа на курицу, – со злостью проговорила она.

Вот эта эмоция уже обрадовала ее тетю. Значит, ее девочка не тронулась умом. Евгения Ивановна даже оживилась и с любопытством стала смотреть на племянницу, что же хочет эта девушка в жизни. Пока она говорит, надо добраться до ее сокровенных мыслей.

– Хватит, жить для кого-то и чьим-то умом, – твердо заявила Катя. – Сейчас я могу претворить в жизнь то, о чем я когда-то мечтала.

И тут она резко замолчала.

– И о чем же? – медленно спросила Евгения Ивановна.

– Что? – спросила Катя, внезапно ушедшая мыслями в себя, и странно взглянула на тетю, как будто возвращаясь откуда-то.

– Да, так я. Ни о чем, – ответила ей тетя, тяжело вздыхая, настаивать не имело смысла, минута откровения прошла. – Ну, что посидели немного, – хлопнув легонько по колени Кати, Евгения Ивановна поднялась со ступенек, – будем собираться к маме с папой.

Пока созвонились с Корнеем Никандровичем, пока он осматривал на техническую пригодность свою старую «Волгу», на которой давно не выезжал, а тетя решила приготовить для помина и пикника еду, подошло время обеда. Только ближе к трем часам дня Катя, стояла на могиле родителей. Евгения Ивановна обняла ее, и так они застыли, умиротворенные тишиной, нарушаемой чириканьем птиц, стрекотом сверчков, и жужжаньем пчел.

Издали послышалась похоронная музыка, Катя оглянулась вокруг, боясь, что они окажутся на пути похоронной процессии.

– Кого-то хоронят? – спросила она у тети.

– Да. Виктор Сухов свою жену Эвелину. Она погибла три дня назад в автомобильной катастрофе. Счастье, что его дочь Луиза осталась цела, – скорбным тоном произнесла тетя. – Вот еще на одного молодого станет больше на кладбище.

– Девочка Луиза? – переспросила Катя, вспоминая попутчика с дочерью. Ее имя она запомнила хорошо из-за редкости. Не он ли хоронил свою жену, и девочка вела себя так нервно, потому что побывала в аварии?

– Да. Бедная девочка, остаться без матери в таком возрасте, – посочувствовала малышке тетя.

– А ты знаешь сколько ей лет? – решила уточнить свои предположения Катя.

– Да, годиков четыре. А тебе это зачем? – с удивлением посмотрела Евгения Ивановна на нее. – Ты, что знаешь Виктора и его дочь? В одной школе, что ли училась с ним? – спросила она с интересом

– «Так вот как его зовут, – думала Катя, внимательно слушая тетю, и впитывая в себя информацию о заинтересовавшем ее попутчике. – Виктор, победитель, значит».

– А где он работает? – полюбопытствовала она, не замечая изумленного взгляда тети.

– Это все на него работают, – улыбнулась Евгения Ивановна, размышляя, что депрессия больше не угрожает ее племяннице.

– Как это? Он, что управляющий завода?

– Точно, сказать не могу. Но кажется у него акции нескольких предприятий, а также что-то свое имеется.

– Так он богач и ездит на поезде за сто километров? – изумленно воскликнула Катя, припоминая импозантную внешность Виктора, хотя он и был без галстука в тот момент. Обычно состоятельные люди, даже на более дальние расстояния ездят на машине.

– Поезде? – переспросила, удивленная такой новостью, Евгения Ивановна, – ты что, вместе с ним ехала в поезде? – настойчиво спросила она.

– Да, он был вместе с дочерью. Девчонка в то время была чем-то очень расстроена.

– А! Так в тот день, когда ты приехала, Луиза попала в аварию. Теперь она боится машин. Думает, что сядет в любую из них и снова в аварию попадет. Это что, из-за нее Виктору с вокзала пешком пришлось идти, а Луизу на руках нести. А это километров пять-шесть будет до их дома, – восхищаясь молодым предпринимателем, заявила Евгения Ивановна.

Спустя некоторое время, они собрались уходить. Выйдя за ворота, она увидели на стоянке большое количество дорогих автомобилей различных марок.

«Да, не бедное общество сочувствует Сухову», – подумала Катя.

Старая «Волга» Корнея Никандровича смотрелась рядом с ними заплесневевшей древностью, антиквариатом. Усевшись в скрипевший всеми своими частями автомобиль, как в несмазанную телегу, пассажиры сильно хлопнули дверями. Медленно тронувшись с места, «Волга» покатила, издавая странные звуки. Посмеиваясь над ней, Катя не успела заметить, как они добрались до березовой чащи. Выйдя из машины, вдохнув прохладный свежий воздух в тени деревьев, Катя забыла обо всем, что было, и радостно закружилась. Завершила она круг у ствола березы, и, обняв ее, долго стояла с закрытыми глазами, ни о чем не думая.