Читать книгу Ржищи. Женщина с оптимизмом на грани безумия - Стелла Марченкова - Страница 3

Кто, скажите, пустил эту звезду, по-другому не скажешь, в Италию? Роб и не так бы мягко ее назвал, просто имя у нее было, в переводе почти со всех языков, означающее – звезда.

Он, в который раз за сегодняшний день, дернулся от сигнала смс. Не посмотреть нельзя, вдруг, кто по делу? Или мама с просьбой купить хлеб. Не купишь, придется, уже припарковавшись, заново тащиться в центр, в единственный ночной супермаркет. Эту звезду, кстати, тоже все время возмущал распорядок работы их магазинов. Как это так, закрываться в семь вечера, когда все нормальные люди только с работы возвращаются. Мало того, что с часу дня до четырех отдыхают, так еще и закрываются, едва стемнеет. Смс он все же прочитает. Ну вот, опять, очередное «Как себя чувствуешь?». Да никак он себя уже не чувствует. Свободным – не чувствует. Как будто шелкопряд по нему прошелся, и он из этого кокона выпутаться не может. Вот приклеилась.

Он был хотельером. Уже три года. До этого, в каком качестве только себя не пробовал, благо с полученным им образованием, он мог себе позволить, и управлять известным рестораном в центре Москвы, и открыть галерею в Милане, и яхт-клуб в Сан Ремо. Хватало года на три. Потом интерес пропадал и он срывался в путешествия. На велосипеде или на яхте. Отрывался, как сказала бы эта звезда. Но ему так было легче, видимо, рамки, в которые загоняет бизнес, становились тесными.

Надышавшись ощущением принадлежности только себе, полной независимостью от контрактов, договоров и другой, неотъемлемой от его деятельности, ерунды, он возвращался. Успев за это время придумать, и почти полностью создать, новый проект. Из Азии он вернулся уже зная, что на самом краю Бордигеры, вдали от шумной в летний период, набережной, он построит отель. Резиденцию цветов, которые так вдохновили его своими красками. Аренда земли, согласование проекта, строительство, внутреннее оформление, заняло около года. И вот, пожалуйста, его цветы уже заработали свои 9 баллов в рейтинге.

Сезон был не очень удачным. По вполне объяснимым причинам. Беженцы, террористы и почти полное отсутствие русских туристов, которые и составляли основную часть его клиентов.

После новогодних праздников, которые никогда не бывают скучными или провальными, наступил мертвый сезон и он решился на рекламную акцию. Снизил цену на проживание в отеле, свыше 5 дней, чуть ли не вдвое. И почти одновременно все номера забронировали. Как он хвалил себя за удачный ход. Если бы он только знал, чем это закончится. Увидев в заявке «Россия», даже обрадовался, что хорошие времена возвращаются. Кто-кто, а они отдыхать умеют. Или умеют зарабатывать? Еще со дня открытия отеля он решил для себя, что гостей будет встречать лично. Поэтому и ее встречал сам. В 7 утра. Идиотизм. Только русский поезд может привозить туристов в это время. Все отели только в 16 начинают регистрировать заезжающих, все, но не его. Он сделал исключение. На свою голову. И встретил. Русскую. Сначала подумал, что спортсменка. Здесь на побережье многие тренируются в этот период. Сказалось прошлое галерейщика, оценивать по одежде. Спортивная куртка, кроссовки, шапка. Не по-женски как-то. Но спортсменки все такие, даже если фигура хорошая, все равно что-то бесполое проглядывает. Да какая разница, это его гость. Встретил, проводил, показал, объяснил. Хотя это только так называется – объяснил. Смешно. Он знал на русском несколько фраз из разряда: добро пожаловать, как я рад и удачного дня. В общем, как смог, так и объяснил. Она тоже, ни на английском, ни итальянском не разговаривала. Как можно, ехать в чужую страну, не зная языка? Без гида? Без того же разговорника. Да она еще настойчиво что-то спрашивала, не давая ему уйти из номера, чего ему очень хотелось сделать, потому что не выспался и планировал, встретив утренний поезд, еще отдохнуть. Что ей было надо? Пришлось звонить знакомой украинке, у которой в Бордигере был бизнес. Дал трубку русской, и они быстро друг друга поняли. Потом ему Галина объяснила, что русской нужен еще один день, что у нее нет обратного билета и, что ей не нужно отопление. Странно. Как можно быть такой неорганизованной. И билета у нее нет, и брони нет. С отоплением тоже, хотел как лучше. У них вообще не принято его включать. Перестарался. В общем, она его немного взбесила. Ладно. Отопление отключил. Проживание продлил. По поводу билетов вопрос решит. Потом были два дня, в течение которых, успел подумать, что ошибся. Нормальная. Абсолютно. Выходит в 9 из отеля, шапка, куртка, рюкзак, спортивные ботинки. Приходит, секьюрити говорят, не раньше 9 вечера, и до 9 утра ее не видно. Не шумит, не приглашает никого, телевизор не включает, музыка не орет. Тихая. Ошибался, бывает.

Как там, в русской поговорке, про затишье перед штормом.

Вечером у него была назначена важная встреча. Он торопился, и трубку в офисе взял по инерции, уже на бегу. Роберто, Роберто, верещал кто-то истерически, на непонятном языке. Из знакомых слов только имя. Боже, ну почему все так не вовремя. Сосредоточившись, понял, русская. Забралась в Себоргу, на вершину. И выбраться не может. Еще бы смогла. Без автомобиля. Без гида. Конечно, там нет, ни такси, ни общественного транспорта. Это же деревня, высокогорная. Ноу бас. Ноу такси. Ноу пипл. Кричит в трубку. Пытался продиктовать ей номер такси, цифры, кстати, на русском говорил. Что-то проверещала, и в трубке пошли частые гудки. Он опаздывает на встречу, а здесь эта сумасшедшая русская. С другой стороны, он же за нее отвечает, случись что. «Страховая компания за нее отвечает», – подумал он зло, и пошел к машине. Уже на ходу отменил встречу. Ведя машину в вечернем тумане по серпантину, заметил двигающуюся фигуру. Что это, подумал он? Ходить здесь категорически запрещено, две машины и то не разъедутся, может, случилось что? Затормозил. Вышел. Мама миа! Русская! Чешет и орет во весь голос. Оказалась, это она поет. Вернее, она так думает, что поет. Воткнулась прямо в него, и хорошо, что в него, а не в машину. Он хотел выругаться, но вовремя сообразил, что бесполезно, все равно ничего не поймет. Трудности перевода. Банально. Но сдерживаемая злость еще хуже. Взяв ее за ворот куртки, встряхнул, вложив в это все, что хотел, но не мог сказать. Она, как гуттаперчевая кукла, повисла в его руках. Поставил. Что толку пытаться объяснять? А вообще это ее проблемы и он, впервые лет за пять, повысив голос, начал выговаривать ей, этой русской дуре, которая в чужой стране, не зная языка, залезла на высоту 2 км, к ледникам. Он орал, жестикулировал, выплескивал все эмоции. И злость на нее, и досаду от сорвавшейся встречи, и бешенство от того, что стоит на горном серпантине, в тумане. Покричал и стало легче. И русская молчит. Конечно, знает, что виновата. Сверху вниз скользнул по ее лицу, которое оказалось абсолютно мокрым. Эта спортсменка плакала. Причем, слезы просто стекали как по стеклу, из открытых глаз, которые почему-то смотрели на него. Как? Как на спасителя, с благодарностью. Это поставило его в тупик. Только тогда он заметил, что ее просто треплет, как флажок на яхте в сильный шторм. Она замерзла, дошло до него. В каких-то колготках, легкой тунике, выглядывающей сантиметров на десять, на снежной вершине! Конечно, она замерзла. А он стоит перед ней, в теплой парке, и ему даже в голову не придет, что первое, что ей надо, это согреться. Ему давно не было стыдно. Он снял куртку, надел на нее. Сам. У русской руки в рукава не попадали. Вспомнил, что за ними стоит машина, с теплым салоном. Открыл ей дверь, помог сесть. Быстрее в отель. Там согреется. Он вспомнил, что она «велела» отключить отопление. Минут 40 уйдет на то, чтобы в помещении стало тепло. Правда, есть одеяла, пледы, горячая вода. Когда доехали, включив отопление, настроил его на максимум, закрыл окна и балкон. Надо быть такой ненормальной, чтобы в январе держать их открытыми, когда море под окнами. Поставил варить кофе. И повернулся к ней. Она стояла там, где стояла до того, как он начал заниматься всем вышеперечисленным. «Шок что ли», – подумал он и стал снимать, сначала свою, потом ее, куртки. Туника из легкого батиста и… ничего. Голая грудь от холода обозначилась так, что обойти ее взглядом было сложно. Он пытался. Не получалось. Надо же, вот тебе и бесполая. В конце концов, главное, согреть, вертелось у него в голове. Никак не мог вспомнить, как по-русски вода, чтобы отправить ее в теплую ванну. Ничего лучшего, как просто помочь раздеться, ему в голову не пришло. Начал с колгот, неожиданно быстро она схватила его за руки, пытаясь оттолкнуть. Сил не хватило и он, зная, что поступает так, как надо в экстренных ситуациях, продолжал. Но, видимо, теория это далеко не практика. Потому что русская, вместо того, чтобы помочь ему снять с нее тунику, начала вдруг снимать рубашку с него. Как ни пытался, он не мог вспомнить, как это случилось. Почему его глаза останавливались, то ее на груди, то на ее, вдруг согревшихся, глазах. Почему его руки бережно гладили ее тело, когда удалось справиться с батистом. Он был сильнее и боялся причинить боль. Как она стала частью его? Как это могло произойти, чтобы русская в военных высоких ботинках, штампующая по утрам плитку в холле отеля, вдруг оказалась такой легкой и нежной. Как у нее, такой сосредоточенной и строгой, вдруг появилась кошачья грациозность и… даже развязность. Он не понимал. И не помнил ничего, кроме… впрочем, это не важно, что он помнил. Его удивило, что после произошедшего, он, как это обычно с ним бывало, не «протрезвел», не попрощался и не ушел. Он все-таки налил ей ванну, проследил, чтобы она туда села, и даже помог вымыться, почти горячей водой. Затем отвез в его любимый ресторан на берегу, совершенно безлюдный в это время года. Они молчали. А что им оставалось. С ее знанием итальянского, и его – русского. Шум моря. Ее робкие и какие-то виноватые взгляды. И его, не спешащее уходить, желание.

Утром она привычно проштамповала плитку своими ботинками. Шапка. Рюкзак. Все на месте. Прибавились только шерстяные гетры. И термос в руках. Она подошла к нему и, сказав это русское бесцеремонное «привет», сунула под нос дисплей телефона, на котором он прочитал: «Где мне наполнить горячей водой термос? Немного ошалев, он с самого утра мучился, как бы так сделать, сказать то он не мог, чтобы дать понять, что это было хорошо, но этого больше не будет, а она про термос. Подошел к кулеру, налил кипяток. Она поблагодарила и ушла. И вернулась, не изменяя привычке, в 9 вечера. Он видел из своего офиса, пришлось задержаться. Через два дня она уезжала. Проводить лично, что было в его правилах, он не смог, так как попал в аварию и даже умудрился сломать нос. Поэтому на вокзал отправил помощника, а сам просто пожелал заученное «Счастливого пути».

И вздохнул. С облегчением.

Часа через три вернулся помощник, продрогший, рассказал, что поезд задержался на два часа, и хорошо, что они не отправили русскую одну.

Джанни замерз, а русская? Ему вспомнилось Себорга. Он нашел в базе ее номер и отправил сообщение, в котором просто спросил, все ли в порядке и пожелал спокойной ночи. Предварительно переведя все на русский, с помощью гугла. Утром еще написал «Доброе утро». Это было обычной вежливостью хотельера. Не более.

Она, доехав до Москвы, в ответ отправила ему фотографию заснеженного города и «скучаю».

В тот момент он тоже скучал и даже очень. Два дня их настроения были, что называется, в унисон.

Потом он закрутился с новым проектом, и вся эта история стала уходить из его памяти. Быстро. А что? У мужчин всегда так. Как это у русских, с глаз долой…

Она продолжала методично, как по расписанию: доброе утро, как здоровье, скучаю, ты самый лучший, хочу в Бордигеру, спокойной ночи и т. д. Он вздрагивал от звука каждой смс. Не заметил даже, как выучил порядка ста новых русских слов. С этим надо было что-то делать. Мало ли что. Все-таки, русские, они не только сумасшедшие, но и непредсказуемые. Он до сих пор не мог понять, как его помощь превратилась в совсем другое, что до этого даже на секунду в голову не приходило. Что-то делать, для него это означало – поставить цель и выполнить задуманное. Он перестал отвечать на смс. На ночь ставил телефон на бесшумный режим.

Потом смс прекратились. Два дня он ходил почти счастливым. Потом вдруг подумал, не случилось ли чего. Перечитал 121 смс, присланную за месяц и не прочитанное им. Нет ничего экстраординарного. Разве что, итальянский становился лучше, а смс пространнее, уже почти письма. В последнем она написала, что надеется, что он уже выздоровел, и пожелала ему радости.

Ничего себе, подумал он. Так она все это писала, жалея? Жалость? К нему? К 45-летнему мужчине, у которого было все, что он хотел? Точно сумасшедшая.

Еще через месяц позвонил приятель и пригласил на 15-летие ресторана, когда-то открытого им в Москве. Роби подумал, почему бы нет. Они остановились в Савойе. Торжество было намечено на вечер, а до этого экскурсия по изменившейся, заснеженной, Москве. Затем интервью для известного журнала. Он ждал журналиста в одном из залов, когда-то его, ресторана. Услышал каблучки, их звук был ритмичным. «Бон джорно, синьор Роберто! Как Ваши дела? У нас 40 минут. Пожалуй, начнем». Итальянка, – подумал Роб и повернулся.

Перед ним, с блокнотом в одной руке и диктофоном, в другой, стояла русская. Та, сумасшедшая.