Читать книгу Ничего святого - Степан Алексеевич Суздальцев - Страница 5

Место, в которое меня отвезли, находилось на задворках известной мне цивилизации. В районе Южное Тушино и по сей день существует Светлогорский проезд, на котором уверенно расположился на горе дом № 7. Там мне было уготовано провести следующие несколько лет.

Местечко, должен признаться, не самое шоколадное. Публика, проживающая в Тушино, по большей части состоит из неотёсанных представителей столь почётного во времена Советского Союза пролетарского сословия. Люди такого склада в ту пору были мне чужды.

Разумеется, говоря о пролетарском сословии, я имею в виду не столько рабочих и крестьян, сколько адептов советского мировоззрения.

Люди подобного склада не загружают свой примитивно устроенный мозг серьёзными мыслями, не стремятся к великому и не мечтают о вечном. Их желания сводятся к обладанию наибольшим количеством материальных благ и получению наслаждений. Недельные циклы жителей Тушино мало чем отличаются друг от друга.

Сейчас я приведу график недельного цикла пролетария:

Понедельник-четверг:

7:00 – подъём

7:00–8:00 – утренний туалет, завтрак

8:00–9:00 – дорога на работу

9:00–18:00 – работа

18:00–19:00 – дорога домой

19:00–21:00 – просмотр телевизионной программы, ужин

21:00–23:00 – просмотр фильма

23:00–0:00 – секс (если повезёт), приготовления ко сну

0:00–7:00 – сон.

В пятницу всё повторяется, однако вечером они идут в бар, клуб или в гости. А в субботу у них похмелье, шопинг или дача.

1 сентября я пошёл в школу. Я всегда быстро сходился с новой компанией и вливался в новый коллектив, а зачастую становился его предводителем. Но в этой новой школе что-то пошло не так. Я сразу познакомился с несколькими ребятами. Первым моим знакомым был Семён Золотов – такой долговязый мальчик, которого отличала особенность ходить, выпятив грудь едва ли не на полкорпуса перед собой. Сейчас я понимаю, что эта и многие другие особенности поведения Семёна, благодаря которым он прослыл в классе придурком, берут своё начало от сильнейшей неуверенности в себе.

Но я никогда не спешил заметить в людях их недостатки и потому не обратил на причуды Семёна никакого внимания. Мы с ним сидели за одной партой, и потому у нас завязалось общение.

Оглядываясь назад, я думаю: почему именно с ним я начал общаться, а не с другими ребятами? И только сейчас понимаю: у всех уже был сложившийся коллектив, все друг с другом дружили, и им не было никакой нужды искать моего общества. Семён же, напротив, был изгоем, и я для него был шансом найти хоть кого-то, кто не стал бы его унижать либо подтрунивать над ним. А я, поскольку был мальчиком воспитанным, общался с соседом по парте вежливо и незлобно.

К сожалению, Семён учился в школе, где дети с раннего детства исповедовали законы волчьей стаи, а потому он, как это часто бывает в подобных случаях, принял обыкновенную вежливость за симпатию.

Мне хотелось с кем-нибудь познакомиться, подружиться, однако я, не знаю уж почему, не сделал этого сразу. Помню, во время первой перемены ребята побежали в коридор играть в футбол. В качестве мяча они использовали несколько скомканных листов бумаги, замотанных скотчем.

У нас во дворе – в смысле, на Ленинском, – никто не играл в футбол, поэтому играл я плохо. Мне не хотелось в первый же день показать собственную неспособность делать что-то хуже других, и потому я просто стоял и наблюдал, как играют другие.

С моей стороны это было стратегической ошибкой: одноклассники восприняли меня как ещё одного изгоя, который не слишком-то стремится общаться с ними. Однако они не стали сразу нападать на меня. Думаю, произойди это сразу, я быстро бы проявил лёгкую демонстрацию силы, и мои одноклассники стали бы мне друзьями. Но всё произошло по-другому.

Сначала я более-менее познакомился с классом. Ребята присмотрелись ко мне. Поскольку никто активно не нападал на меня, я вёл себя очень спокойно. А моим одноклассникам отсутствие исходящей агрессии казалось признаком слабости.

Я не помню, чтобы кто-то пытался со мной поссориться, не помню, чтобы я с кем-то ругался. Просто в какой-то момент я понял, что мои одноклассники не являются моими друзьями.

С кем-то я хорошо общался, с кем-то общался нейтрально, но у меня не было явных врагов. Первым мальчиком, с которым мы поссорились, был Нафан. Не смогу сейчас точно воспроизвести его фамилии, – это был самый обычный армянский мальчик. Кажется, фамилия звучала Талмаян, но могу ошибаться.