Читать книгу Империум Человека. Настольная Книга Героев - Степан Андреевич Зотов - Страница 43

Здравствуйте, дорогая принцесса Селестия. Меня иногда удивляет, как только одно слово способно влиять на мышление человечия, но такие феномены есть. Таких слов очень и очень немного, а самым значимым таким словом последних веков без сомнения можно назвать слово «свобода». Много ли споров вокруг него? Достаточно. Как и пространства для манипуляции, как правило, деструктивной. Но больше всего мне не нравится то, что использование этого слова делает методику мышления человека гораздо более примитивной, чем следовало бы.

Для начала следует понимать, что свобода без контекстных уточнений «от чего?» и «для чего?» практически не имеет никакого смысла. Действительно, разве есть смысл говорить о свободе, если не ясно, что именно ограничивает свободу и какое целеполагание попадает под ограничение? Без любого из этих уточнений смысл свободы просто провисает в пустоте, пропадает сам предмет суждения. Свободы без контекста цели и препятствий, таким образом, просто не существует, она исчезает так же, как исчезает и любой смысл в ней. Но такие размышления и такое понимание доступны далеко не всем. Такой уровень понимания доступен только людям, умеющим видеть сущности вещей, знающим, что есть субъект и объект, что есть явление и процесс, что есть причины и следствия и еще многого чего другого есть. Да, людям с таким уровнем понимания не страшно использовать в своем мышлении слово «свобода», ибо они знают ее значение и ее цену. Гораздо хуже дело обстоит со всеми остальными.

«Свобода одного человека кончается там, где начинается свобода другого»

Да, именно в такой плоскости большинство человечия и рассуждает о свободе, своей свободе или свободе других. Но вряд ли оно понимает, как тонко и незаметно, одним только словом сразу же упрощается с уровня рассудочного на уровень инстинктов методика его мышления, и оттого становится примитивной. Почему? Потому что в понимании большинства людей напрочь теряется это самое «от чего?» и «для чего?», а остается только «что позволено?». Свобода в контексте целеполагания и препятствий является функцией этого целеполагания, и размышление о ней в таком случае является продуктом рассудочной деятельности – анализа, синтеза, сравнения и интерпретации, т.е. того самого размышления по сути, которое до предела затрудняет любую манипуляцию, и свобода в таком случае интересует нас прежде всего для дела, которое мы собираемся вершить, и в деле этом свобода – лишь одно из средств. А вот свобода в контексте «что позволено?» незамедлительно загоняет мышление человека в колею стадно-иерархических отношений, ведь в этом контексте свобода касается прежде всего рамок дозволенного конкретному индивиду или их группе, а значит доминантности, социального статуса и соответствующих им того самого «дозволено». Что позволено Юпитеру, то не позволено быку. Что позволено попу, то не позволено дьяку. Да-да, это все именно из этой оперы – из области стадной иерархии и доминантности, то есть из области инстинктивной рефлексии, а не рассудочной деятельности. Вот почему свобода в умах большинства человечия всегда сводится к банальным разборкам бабуинов на тему кто тут бабуин поглавнее, а значит, ему позволено больше и оттого у него больше прав и свобод. А в понимании бабуина вопрос свободы предельно примитивен: свобода влезть на ветку повыше, свобода орать погромче, свобода отнять банан у кого захочется и свобода кидать какашки в кого захочется, то есть самоутверждаться в стаде как угодно без опаски огрести. Вопрос свободы в этом случае превращается в вопрос доминантности, а так как для социально-половых инстинктов доминантность является главной целью, то и свобода сама по себе в массовом сознании становится самоцелью, а не средством, ведь свобода в этом случае по смыслу аналогична собственно доминированию. Таким образом рассудочная деятельность ловким движением рук опускается до примитивной рефлексии на уровне инстинктов, а уж тут поле для манипуляции просто не пахано, и противостоять такой манипуляции могут далеко не только лишь все, мало кто может это делать.

И абсолютное большинство таких манипуляций, к сожалению, носят деструктивный характер. Примеры сконструированных на теме свободы в контексте «что позволено?» социальных катаклизмов можно перечислять очень долго и нудно. Особенно уязвимой для таких манипуляций является молодежь в силу обилия гормонов, требующих повышения своей доминантности, и лозунги со словом «свобода» приходятся тут как нельзя кстати. Да, конечно, если понимать что свобода не имеет смысла без вопросов «от чего?» и «для чего?», то деструктивная манипуляция будет неэффективной, но чтобы понимать это, нужно понимать еще очень и очень многое, нужно выработать мудрость, а это является весьма непростой задачей для молодежи. Достижение такого состояния разума к тридцати годам является редкостью, к сорока годам – очень неплохим результатом, а многие люди не обретают комплексного понимания даже когда седина тронет их волосы.

Вот почему нам нужно пресечь примитивизацию мышления людей, и повлиять на ее методологию мы можем успешно, если грамотно подберем смысловую замену непригодного слова. Сохраняя верность Императору, нашему бессмертному повелителю, милостью Золотого Трона я утверждаю необходимость замены в юридической, общественной и медийной практике слова «свободы» на слово «возможности».

Да, понятие возможности несколько отличается от свободы тем, что дополнительно к отсутствию ограничений включает в себя и необходимость ресурсного обеспечения для конкретного целеполагания. Но зато понятие возможности напрочь отсекает процесс скатывания из рассудочного мышления в инстинктивную рефлексию, ведь оно в массовом сознании в отличии от свободы уже по умолчанию предполагает и целеполагание, и ограничения, и ответственность. Процесс обсуждения возможностей для массового обывателя будет разительно отличаться от обсуждения свободы: если разборки по правам и свободам всегда будут сводится к разборкам бабуинов кому на какой ветке сидеть и кому перед кем два раза «ку» делать, то обсуждение прав и возможностей выводит размышления на уровень рассудка, когда взвешивается целесообразность, ресурсы и оптимальные способы их использования. Не бабуинская иерархия, а человеческое мышление. И это заложено не пропагандой, убеждениями или надзором, а обеспечено методологией мышления, когда мыслить по сути и по человечески никто никого не заставляет, но так происходит благодаря внутренней логике понятийного аппарата.

Пример? Вот представьте ход мыслей, когда обсуждаются вопросы свобод украинского, татарского, чеченского или любого другого народа или вопросы свобод любой другой группы людей… Чуете, куда сама по себе клонит логика понятий? Сразу же внутренняя логика понятий ищет как одним бабуинам самоутвердиться перед другими бабуинами и пытается как-то обосновать это инстинктивное желание независимо от изначальных намерений обсуждающих. Просто так работает мышление человечия, такова его природа. А теперь представьте ход мыслей, когда мы обсуждаем возможности для украинского, татарского, чеченского или любого другого народа или группы людей… Улавливаете, как теперь течет ход мыслей, причем сам по себе? Теперь внутренняя логика понятий сама по себе ищет, как бы сделать получше, как бы учитывать интересы заинтересованных сторон, как бы грамотнее распорядится ресурсами, как бы достичь первоочередных целей. Даже если изначально обсуждающие и хотели выпендриться и самоутвердиться, логика понятий вынуждает их переходить в своем мышлении из примитивного уровня инстинктов на уровень рассудочной деятельности, что нам, в сущности, и надобно.

Также совершенно другой уровень взаимной ответственности между государством и гражданином, между системой и элементом предполагается, если элементу нужны не просто свободы, а именно возможности. Предоставленные свободы в массовом сознании не предполагают взаимной ответственности: я тебя не трогаю и делаю что хочу, и ты меня не трогай и делай что хочешь. А если отношения между системой и элементом выводятся на уровень возможностей, то это накладывает на них взаимные обязательства ради общих целей. Таким образом, концепция общественного устройства уже не может сводить общество к простой сумме индивидов – «мужчинам и женщинам», как любила огрызаться М. Тетчер. При замене свобод на возможности общество в массовом сознании уже в принципе нельзя свести к атомизированному набору единиц, но обязательно общество воспринимается как упорядоченная система, имеющая свои собственные свойства, не сводимые к простой сумме свойств элементов. В этом случае разглагольствования либертарианцев о государстве как о ночном стороже и наемной обслуге разбиваются вдребезги, ибо система имеет свойства и ценность сама по себе. И хоть сие и так понятно тем, кто имеет мудрость, но человеку тяжело добыть ее раньше, чем он успеет наворотить гору ошибок, а до тех пор одной-единственной уловкой со словом «свобода» его мышление можно опустить до уровня обезьяны и вертеть им как цыган солнцем.

Управление смыслами на основе понимания природы человека позволяет управляемо переводить разум людей от примитивных способов мышления к рассудочным за счет внутренней логики понятий. Замена всего одного слова способна значительно оптимизировать мышление массового человечия, позволяя нашей цивилизации повысить уровень взаимной ответственности, адекватности, рассудительности за счет улучшения методологии мышления. Путь улучшений и эволюции, индивидуальный и групповой, – это добрый путь, это путь гармонии, дорогая принцесса. Всегда верный, чешу вас за ушком.