Читать книгу Девушка, которая взрывала воздушные замки. Том 1. Ликвидация - Стиг Ларссон - Страница 4

Пятница, 8 апреля – суббота, 9 апреля

К семи часам вечера, когда Соня Мудиг и Маркус Эрландер посетили Александра Залаченко, тот уже восемь часов как очнулся. Он перенес длительную операцию, во время которой ему привели в порядок скулу и зафиксировали ее титановыми винтами. Его голова была так основательно забинтована, что виднелся только левый глаз. Врач объяснил ему, что удар топора раздробил скулу, повредил лобную кость, а также отсек большую часть мяса с правой стороны лица и сместил глазницу. Раны причиняли Залаченко сильную боль. Несмотря на значительные дозы обезболивающего, он все-таки сохранял относительно ясную голову и мог разговаривать. Однако полицейским велели его не переутомлять.

– Добрый вечер, господин Залаченко, – поздоровалась Соня Мудиг. Она представилась и представила коллегу Эрландера.

– Меня зовут Карл Аксель Бодин, – с трудом процедил сквозь сжатые зубы Залаченко. Голос у него был спокойный.

– Я точно знаю, кто вы. Я прочла ваш послужной список в СЭПО.

Это было не совсем правдой, поскольку они пока не получили от СЭПО ни единой бумаги о Залаченко.

– То было давно, – сказал Залаченко. – Теперь я Карл Аксель Бодин.

– Как вы себя чувствуете? – продолжила Мудиг. – Вы в состоянии разговаривать?

– Я хочу заявить о совершении преступления. Моя дочь пыталась меня убить.

– Нам это известно. Со временем будет проведено расследование, – заверил Эрландер. – А сейчас нам надо поговорить о более важных вещах.

– Что может быть важнее покушения на убийство?

– Мы хотим получить от вас сведения о трех убийствах в Стокгольме и минимум трех убийствах в Нюкварне, а также об одном похищении.

– Мне об этом ничего не известно. Кого там убили?

– Господин Бодин, у нас есть веские основания полагать, что в этих деяниях виновен ваш компаньон – тридцатисемилетний Рональд Нидерман, – сказал Эрландер. – Этой ночью Нидерман еще убил полицейского из Тролльхеттана.

Соню Мудиг несколько удивило, что Эрландер пошел навстречу Залаченко и обратился к нему по фамилии Бодин. Залаченко чуть-чуть повернул голову, чтобы видеть Эрландера. Его голос немного смягчился.

– Какое… печальное известие. Мне ничего не известно о делах Нидермана. Я никаких полицейских не убивал. Меня самого этой ночью пытались убить.

– Рональд Нидерман в настоящее время находится в розыске. Имеете ли вы представление о том, где он может скрываться?

– Я не знаю, в каких кругах он вращается. Я… – Залаченко несколько секунд поколебался, и его голос стал доверительным. – Должен признаться… между нами говоря… что Нидерман меня временами беспокоил.

Эрландер наклонился поближе.

– Что вы имеете в виду?

– Я обнаружил, что он способен на жестокость. По правде говоря, я его боюсь.

– Вы хотите сказать, что ощущали угрозу со стороны Нидермана? – спросил Эрландер.

– Именно. Я – старик и не могу себя защитить.

– Вы можете объяснить, в каких отношениях состояли с Нидерманом?

– Я инвалид. – Залаченко показал на ногу. – Моя дочь пытается меня убить уже во второй раз. Я нанял Нидермана в качестве помощника много лет назад. Думал, что он сможет меня защитить… а он, по сути дела, стал распоряжаться моей жизнью. Он делает, что ему заблагорассудится, а я ему и слова сказать не могу.

– В чем же он вам помогает? – вмешалась в разговор Соня Мудиг. – Делает то, с чем вам не справиться самому?

Единственным свободным от повязок глазом Залаченко окинул Соню Мудиг долгим взглядом.

– Насколько я поняла, десять лет назад она бросила в вашу машину зажигательную бомбу, – сказала Соня Мудиг. – Вы можете объяснить, что ее на это толкнуло?

– Спросите об этом у моей дочери. Она сумасшедшая.

Его голос вновь зазвучал враждебно.

– Вы хотите сказать, что не представляете, по какой причине Лисбет Саландер напала на вас в тысяча девятьсот девяносто первом году?

– Моя дочь сумасшедшая. На этот счет имеются документы.

Соня Мудиг наклонила голову набок. Она отметила, что на ее вопросы Залаченко отвечал значительно более агрессивно и враждебно. Эрландер это явно тоже заметил. О'кей… Good cop, bad cop[5]. Соня Мудиг повысила голос.

– Как по-вашему, ее действия могли быть как-то связаны с тем, что вы избили ее мать настолько серьезно, что у той образовались неизлечимые повреждения головного мозга?

Залаченко посмотрел на Соню Мудиг с абсолютным спокойствием.

– Это пустая болтовня. Ее мать была шлюхой. Вероятно, ее поколотил кто-нибудь из клиентов. Я просто случайно к ним заглянул.

Соня Мудиг подняла брови.

– Значит, вы ни в чем не виноваты?

– Разумеется.

– Залаченко… я хочу убедиться, правильно ли я вас поняла. Вы отрицаете, что избивали свою тогдашнюю подругу Агнету Софию Саландер, мать Лисбет Саландер, несмотря на то что этот случай послужил предметом обстоятельного и засекреченного расследования, проведенного Гуннаром Бьёрком – вашим тогдашним куратором из СЭПО.

– Я никогда не был ни за что осужден. Мне даже не предъявлялось никаких обвинений. Я не могу отвечать за то, что нафантазировал в своих отчетах какой-то болван из Службы безопасности. Если бы меня в чем-то подозревали, то, по крайней мере, вызывали бы для допроса.

Соня Мудиг просто лишилась дара речи. На скрытом повязкой лице Залаченко, похоже, появилась улыбка.

– Итак, я хочу подать заявление на свою дочь. Она пыталась меня убить.

Соня Мудиг вздохнула.

– Я, кажется, начинаю понимать, почему Лисбет Саландер ощущает потребность всадить вам топор в голову.

Эрландер кашлянул.

– Простите, господин Бодин… может быть, мы вернемся к тому, что вам известно о Рональде Нидермане?

Инспектору Яну Бублански Соня Мудиг позвонила из коридора, в котором находилась палата Залаченко.

– Ничего, – сказала она.

– Ничего? – переспросил Бублански.

– Он подал в полицию заявление на Лисбет Саландер, обвинив ее в жестоком избиении и попытке убийства. Он утверждает, что не имеет никакого отношения к убийствам в Стокгольме.

– А как он объясняет то, что Лисбет Саландер была закопана на его участке в Госсеберге?

– Говорит, что был простужен и почти весь день проспал. Если в Саландер стреляли в Госсеберге, то это, должно быть, дело рук Рональда Нидермана.

– Ладно. Что мы имеем?

– В нее стреляли из браунинга двадцать второго калибра, поэтому ей удалось выжить. Пистолет мы нашли. Залаченко признает, что оружие принадлежит ему.

– Ага. Иными словами, он знает, что мы обнаружим на пистолете его отпечатки пальцев.

– Именно. Но говорит, что в последний раз видел пистолет, когда тот лежал в ящике письменного стола.

– Значит, вероятно, распрекрасный Рональд Нидерман взял оружие, пока Залаченко спал, и выстрелил в Саландер. Можем ли мы доказать обратное?

Прежде чем ответить, Соня Мудиг несколько секунд подумала.

– Он прекрасно разбирается в шведском законодательстве и методах полиции. Абсолютно ни в чем не признается и жертвует Нидерманом как пешкой. Даже не знаю, что мы сможем доказать. Я попросила Эрландера отправить его одежду экспертам и проверить на наличие следов пороха, но он, вероятно, станет утверждать, что два дня назад тренировался в стрельбе.

Лисбет Саландер ощутила запах миндаля и этанола. Казалось, будто у нее во рту спирт, и она попробовала сглотнуть, но язык не подчинялся – похоже, он полностью утратил чувствительность. Лисбет попыталась открыть глаза, но не смогла. Откуда-то издалека до нее доносился голос, вроде бы обращавшийся к ней, но разобрать слова ей не удавалось. Потом она услышала этот голос совершенно отчетливо.

– Мне кажется, она просыпается.

Лисбет почувствовала, что кто-то касается ее лба, и попыталась отмахнуться от этой нахальной руки. Левое плечо тут же пронзила острая боль, и Лисбет расслабила мышцы.

– Вы меня слышите?

Пошел вон.

– Вы можете открыть глаза?

Что это за идиот ко мне пристает?

Под конец Лисбет приподняла веки. Сперва она увидела только странные световые точки, а потом в поле зрения стала проступать некая фигура. Она попыталась сфокусировать взгляд, но фигура все время ускользала. У Лисбет было такое ощущение, будто у нее сильное похмелье и кровать непрерывно кренится.

– Стрлнь, – произнесла она.

– Что вы сказали?

– Диот, – сказала она.

– Отлично. Не могли бы вы снова открыть глаза.

Она чуть приподняла ресницы и сквозь узкие щелочки увидела незнакомое лицо. Каждая деталь была ей ясно видна: над ней склонился светловолосый мужчина с ярко-голубыми глазами и странно угловатыми чертами.

– Здравствуйте. Меня зовут Андерс Юнассон. Я врач. Вы находитесь в больнице. У вас серьезные травмы, и сейчас вы восстанавливаетесь после операции. Вы знаете, как вас зовут?

– Пшаландр, – сказала Лисбет Саландер.

– Хорошо. Окажите мне услугу. Посчитайте до десяти.

– Раз, два, четыре… нет… три, четыре, пять, шесть…

Тут она снова отключилась.

Однако доктор Андерс Юнассон остался доволен полученными ответами. Она назвала свою фамилию и начала считать. Это признак того, что рассудок у нее по-прежнему в относительном порядке и что она не проснется овощем. Он записал время пробуждения – 21.06, примерно через шестнадцать часов после окончания операции. Андерс Юнассон проспал большую часть дня и приехал обратно в Сальгренскую больницу около семи вечера. Вообще-то у него был выходной, но накопилось много срочной бумажной работы.

Он не удержался и зашел в реанимацию, чтобы взглянуть на пациентку, в мозгу которой копался ранним утром.

– Дайте ей еще немного поспать, но внимательно следите за ее ЭКГ. Я опасаюсь того, что в мозгу может образоваться отек или кровоизлияние. Похоже, у нее возникла острая боль в плече, когда она попыталась пошевелить рукой. Если она проснется, можете давать ей по два миллиграмма морфина в час.

Покидая больницу через главный вход, он пребывал в удивительно приподнятом настроении.

Когда Лисбет Саландер вновь проснулась, стрелки часов приближались к двум часам ночи. Она медленно открыла глаза и увидела конус света на потолке. Через несколько минут она повернула голову и поняла, что на шею ее надет фиксирующий воротник. Голова тупо болела, а при попытке переменить положение Лисбет ощутила резкую боль в плече и снова закрыла глаза.

«Больница, – подумала она. – Что я тут делаю?»

Лисбет чувствовала страшную слабость.

Поначалу ей было трудно собраться с мыслями, но затем стали всплывать отрывочные воспоминания.

Когда она припомнила, как выбиралась из могилы, ее на несколько секунд охватил ужас. Потом она сжала зубы и стала сосредоточенно дышать.

Лисбет Саландер констатировала, что жива. Правда, не была уверена, хорошо это или плохо.

Что произошло, она толком не помнила, мелькали лишь смутные, отрывочные видения – сарай и то, как она яростно замахнулась топором и вдарила по лбу своему отцу, Залаченко. Жив он или мертв, она не знала.

Лисбет никак не могла припомнить, что именно приключилось с Нидерманом. Вроде бы ее поразило то, как он со всех ног бросился бежать, а почему – так и осталось непонятным.

Вдруг она вспомнила, что видела чертова Калле Блумквиста. Лисбет засомневалась, не приснилось ли ей все это, но она помнила кухню – вероятно, то была кухня в Госсеберге – и вроде бы видела, как он к ней подходит. «Должно быть, у меня были галлюцинации», – подумалось ей.

Казалось, события в Госсеберге происходили давным-давно или вообще приснились ей в нелепом сне. Лисбет сосредоточилась на настоящем моменте.

Она ранена, это ясно и без посторонней помощи. Она подняла руку и пощупала голову – та была основательно забинтована. Внезапно Лисбет вспомнила. Нидерман. Залаченко. У старого подлеца тоже оказался пистолет – браунинг 22-го калибра. По сравнению с любыми другими видами огнестрельного оружия он относительно безобиден, поэтому-то она и жива.

«Мне прострелили голову, – вспомнила она. – Я могла засунуть во входное отверстие палец и пощупать мозг».

Теперь Лисбет удивилась тому, что жива, но это ее волновало на удивление мало: по сути дела, ей было все равно. Если смерть и есть та черная пустота, из которой она только что выплыла, то ничего страшного в ней нет. Особой разницы не чувствуется.

Сделав это эзотерическое наблюдение, Лисбет закрыла глаза и снова заснула.

Продремав всего несколько минут, она услышала движение и приоткрыла глаза. Над ней склонилась сестра в белом халате, и Лисбет снова опустила веки, притворяясь спящей.

– Мне кажется, вы не спите, – сказала сестра.

– Ммм, – произнесла Лисбет Саландер.

– Здравствуйте, меня зовут Марианн. Вы понимаете, что я говорю?

Лисбет попыталась кивнуть, но обнаружила, что ее голова зафиксирована воротником и неподвижна.

– Нет, не пытайтесь шевелиться. Бояться не надо. Вас ранили, но уже прооперировали.

– Можно мне воды?

Марианн дала ей попить воды через трубочку. Пока Лисбет пила, она заметила, что с правой стороны от нее возник еще один человек.

– Здравствуйте, Лисбет. Вы меня слышите?

– Ммм, – ответила Лисбет.

– Я доктор Хелена Эндрин. Вы знаете, где находитесь?

– Больница.

– Вы в Сальгренской больнице Гётеборга. Вас прооперировали, и сейчас вы находитесь в реанимационном отделении.

– Мм.

– Вам нечего бояться.

– Мне прострелили голову.

Доктор Эндрин секунду поколебалась.

– Правильно. Вы помните, что произошло?

– У старого подлеца был пистолет.

– Э… да, именно так.

– Двадцать второго калибра.

– Вот как? Я этого не знала.

– Насколько серьезно я пострадала?

– У вас хороший прогноз. Вы поступили в тяжелом состоянии, но мы считаем, что у вас хорошие шансы полностью поправиться.

Лисбет взвесила полученную информацию. Устремив взгляд на доктора Эндрин, она отметила, что видит нечетко.

– Что произошло с Залаченко?

– С кем?

– С подлецом. Он жив?

– Вы имеете в виду Карла Акселя Бодина?

– Нет. Я имею в виду Александра Залаченко. Это его настоящее имя.

– Мне об этом ничего не известно. Но пожилой мужчина, поступивший одновременно с вами, тяжело травмирован, однако его жизнь вне опасности.

Сердце Лисбет дрогнуло от разочарования. Она обдумала слова врача.

– Где он находится?

– Он в соседней палате. Но вам сейчас незачем о нем думать. Надо сконцентрироваться на том, чтобы поправиться.

Лисбет закрыла глаза. На мгновение она подумала о том, чтобы встать с кровати, найти подходящее орудие и завершить начатое, но затем отбросила эти мысли. Она едва в силах поднять веки. Значит, попытка убить Залаченко не удалась. Он опять увернется.

– Я хочу вас быстренько осмотреть. Потом можете спать, – сказала доктор Эндрин.

Микаэль Блумквист проснулся внезапно и без всякой причины. В течение нескольких секунд он не понимал, где находится, пока не вспомнил, что снял номер в «Сити-отеле». В комнате была кромешная тьма. Он зажег прикроватную лампочку и посмотрел на часы: три часа ночи. Он проспал пятнадцать часов подряд.

Микаэль вылез из постели и сходил в туалет, потом ненадолго задумался. Понимая, что больше не уснет, он решил принять душ, затем надел джинсы и темно-красную водолазку, которой явно требовалось побывать в стиральной машине. Ему страшно хотелось есть, и он позвонил в рецепцию, узнать, нельзя ли, несмотря на такой поздний час, заказать кофе с бутербродами. Оказалось, можно.

Надев мокасины и пиджак, Микаэль спустился в рецепцию, купил кофе и завернутую в полиэтиленовую пленку ржаную лепешку с сыром и печеночным паштетом и вернулся обратно в номер. Продолжая есть, он запустил свой ноутбук, подключился к Интернету и зашел на страницу газеты «Афтонбладет». Главной новостью вполне ожидаемо оказалась поимка Лисбет Саландер. Новость подавалась по-прежнему довольно сбивчиво, однако, по крайней мере, в правильном освещении. Тридцатисемилетний Рональд Нидерман разыскивался за убийство полицейского, и полиция хотела также допросить его в связи с убийствами в Стокгольме. О статусе Лисбет Саландер полиция пока никак не высказалась, имя Залаченко вообще не упоминалось. Его называли исключительно шестидесятишестилетним землевладельцем, проживающим в Госсеберге, и было очевидно, что СМИ все еще не исключают возможности того, что он – жертва.

Закончив читать, Микаэль включил мобильный телефон и констатировал, что у него имеется двадцать новых сообщений. Три из них призывали позвонить Эрике Бергер. Два оказались от Анники Джаннини. Четырнадцать поступило от репортеров различных газет, и одно пришло от Кристера Мальма, который выразительно написал: «Будет лучше, если ты вернешься на первом же поезде».

Микаэль нахмурил брови – для Кристера Мальма это было очень необычное сообщение. Послал он его в семь часов вечера. Микаэлю захотелось позвонить кому-нибудь, но он вспомнил, что сейчас три часа ночи, и сдержался. Вместо этого он посмотрел в Интернете расписание поездов – первый поезд в Стокгольм отправлялся в 05.20.

Он открыл новый вордовский документ, закурил и минуты три просидел, уставившись в пустой экран компьютера. В конце концов он приподнял руки и начал писать:

Ее зовут Лисбет Саландер, и Швеция узнала о ней из пресс-конференций полиции и заголовков вечерних газет. Ей 27 лет, ее рост 150 сантиметров. Ее описывали как психопатку, убийцу и лесбиянку-сатанистку. Распространявшиеся о ней измышления не знали границ. В этом номере «Миллениум» рассказывает историю о том, как государственные служащие организовали заговор против Лисбет Саландер ради того, чтобы защитить патологического убийцу.

Писал Микаэль медленно, почти не внося в первый вариант исправлений. Сосредоточенно проработав пятьдесят минут, он создал за это время чуть более двух страниц, на которых в основном излагались события той ночи, когда он обнаружил тела Дага Свенссона и Миа Бергман, и объяснялось, почему полиция сосредоточилась на Лисбет Саландер как на предполагаемом убийце. Он процитировал заголовки вечерних газет о лесбийских сатанистках, полные намеков на то, что убийства связаны со щекотливыми подробностями нетрадиционного секса.

Тут он бросил взгляд на часы и поспешно закрыл ноутбук. Собрал сумку, спустился в рецепцию и попросил счет за номер. Расплатившись кредитной карточкой, он взял такси и поехал на Гётеборгский центральный вокзал.

В поезде Микаэль Блумквист незамедлительно прошел в вагон-ресторан и заказал кофе с бутербродом, затем снова открыл ноутбук и прочитал текст, который успел написать в гостинице. Он настолько погрузился в изложение истории Залаченко, что не заметил инспектора уголовной полиции Соню Мудиг, пока та не кашлянула и не спросила, можно ли ей составить ему компанию. Микаэль поднял взгляд и закрыл компьютер.

– Домой? – спросила Мудиг.

Он кивнул.

– Вероятно, вы тоже.

Она кивнула.

– Мой коллега остался еще на сутки.

– Вы что-нибудь слышали о состоянии Лисбет Саландер? Я все это время проспал.

– Она очнулась только вчера вечером, и врачи полагают, что она выкарабкается и полностью поправится. Ей невероятно повезло.

Микаэль кивнул. Он вдруг осознал, что не беспокоился за нее – просто исходил из того, что она выживет, иначе и быть не могло.

– Что-нибудь еще интересное произошло? – спросил он.

Соня Мудиг посмотрела на него с сомнением, прикидывая, какую информацию можно доверить журналисту, который вообще-то знает об этой истории больше ее. С другой стороны, она сама села к нему за стол, да и, вероятно, более сотни репортеров уже успели разведать, чем занимается полиция.

– Мне бы не хотелось, чтобы меня цитировали, – сказала она.

– Я спрашиваю исключительно из личного интереса.

Она кивнула и рассказала, что полиция усиленно разыскивает Рональда Нидермана по всей стране и особенно в районе Мальмё.

– А Залаченко? Вы его допросили?

– Да, допросили.

– И?

– Об этом я не могу рассказывать.

– Бросьте, Соня. Мне станет известно все, о чем вы с ним разговаривали, примерно через час после того, как я доберусь до редакции в Стокгольме. Кроме того, я не напишу ни слова из того, что вы мне расскажете.

Она немного поколебалась, а потом посмотрела ему в глаза.

– Он подал в полицию заявление на Лисбет Саландер за то, что она якобы пыталась его убить. Возможно, ее арестуют за умышленное причинение тяжкого вреда здоровью или за попытку убийства.

– А она, скорее всего, сошлется на право на необходимую оборону.

– Надеюсь, – произнесла Соня Мудиг.

Микаэль посмотрел на нее пристальным взглядом.

– Несколько странно слышать это от полицейского, – выжидающе сказал он.

– Бодин… Залаченко скользкий, как угорь, и на все вопросы у него находится ответ. Я совершенно убеждена в том, что дело обстоит более или менее так, как вы нам вчера говорили. Это означает, что Саландер многократно становилась жертвой противоправных действий с тех пор, как ей исполнилось двенадцать лет.

Микаэль кивнул.

– Эту историю я и собираюсь опубликовать, – сказал он.

– В некоторых кругах она популярностью пользоваться не будет.

Соня еще немного поколебалась. Микаэль ждал.

– Полчаса назад я говорила с Бублански. Он мало что сказал, но, похоже, предварительное следствие по обвинению Саландер в убийстве ваших друзей закрыто. Фокус переместился на Нидермана.

– И это означает, что…

Он не договорил, оставив вопрос висеть в воздухе. Соня Мудиг пожала плечами.

– Кто будет заниматься расследованием дела Саландер?

– Я не знаю. Происшедшее в Госсеберге находится, в первую очередь, в компетенции Гётеборга. Однако я предполагаю, что перед выдвижением обвинения кому-нибудь в Стокгольме поручат объединить весь материал.

– Понимаю. Спорим, что СЭПО возьмет расследование на себя?

Она помотала головой.

Поезд приближался к Алингсосу. Микаэль склонился к собеседнице.

– Соня… я думаю, вы понимаете, к чему все идет. Если история Залаченко получит огласку, разразится грандиозный скандал. Группа сотрудников СЭПО вступила в сговор с психиатром, чтобы засадить Саландер в психушку. Им остается только упорно настаивать на том, что Лисбет Саландер действительно сумасшедшая и что принудительное помещение ее в лечебницу в девяносто первом году было обоснованным.

Соня Мудиг кивнула.

– Я сделаю все, что в моих силах, чтобы помешать этому плану, – продолжал Микаэль. – Лисбет Саландер так же нормальна, как и мы с вами. Своеобразна, да, безусловно, однако ее умственные способности не вызывают никаких сомнений.

Соня Мудиг снова кивнула. Микаэль сделал паузу, чтобы дать ей время усвоить сказанное.

– Мне потребуется помощь кого-нибудь с той стороны баррикад, на кого я смогу полагаться, – сказал он.

Она посмотрела ему в глаза и покачала головой:

– Я не компетентна определять, страдает ли Лисбет Саландер психическим заболеванием.

– Да, но вы компетентны решать, подвергалась она противоправным действиям или нет.

– Что вы предлагаете?

– Я не прошу, чтобы вы стучали на коллег, но хочу, чтобы вы снабжали меня информацией, если обнаружите, что Лисбет грозит опасность снова стать жертвой противоправных действий.

Соня Мудиг молчала.

– Я не прошу, чтобы вы раскрывали технические детали следствия или что-то подобное. Оценивайте ситуацию сами. Но мне необходимо знать, как будет развиваться история с судебным преследованием Лисбет Саландер.

– Это похоже на верный способ заработать увольнение.

– Вы – источник. Я ни при каких обстоятельствах не назову вашего имени и не поставлю вас в затруднительное положение.

Он достал блокнот и написал адрес электронной почты.

– Это анонимный интернетовский адрес. Если захотите что-нибудь сообщить, можете им воспользоваться. Только не пишите со своего обычного официального адреса. Создайте собственный временный адрес в Интернете.

Соня Мудиг взяла листок и положила во внутренний карман пиджака. Обещать она ничего не обещала.

В субботу в семь часов утра инспектора уголовной полиции Маркуса Эрландера разбудил телефонный звонок. Слышались голоса из телевизора, с кухни долетал запах кофе – жена уже погрузилась в утренние хлопоты. До своей квартиры в городке Мёльндаль под Гётеборгом он добрался к часу ночи и проспал только часов пять, а перед тем провел на ногах почти двадцать два часа. В результате, протягивая руку к телефону, он чувствовал себя далеко не выспавшимся.

– Мортенссон, патрульная служба, ночное дежурство. Ты успел проснуться?

– Нет, – ответил Эрландер. – Я едва успел заснуть. Что случилось?

– Новости. Нашли Аниту Касперссон.

– Где?

– На подъезде к селению Сеглора, к югу от Буроса.

Эрландер мысленно представил себе карту.

– На юг, – сказал он. – Он выбирает мелкие дороги. Должно быть, проехал по шоссе сто восемьдесят над Буросом и свернул на юг. Мы предупредили Мальмё?

– И Хельсингборг, Ландскруну и Треллеборг. И Карлскруну. Я имею в виду паром на восток.

Эрландер встал и потер шею.

– У него теперь почти сутки преимущества. Он мог уже покинуть страну. Как нашли Касперссон?

– Она постучалась в дверь виллы на въезде в Сеглору.

– Что?

– Она постучалась…

– Я слышал. Ты хочешь сказать, что она жива?

– Извини. Я устал и выражаюсь не совсем четко. Анита Касперссон доковыляла до Сеглоры сегодня в три десять ночи и заколотила ногами в дверь дома, перепугав спавшую там семью. Она была босиком, сильно промерзшая, со связанными за спиной руками. В данный момент она находится в больнице в Буросе, и к ней уже приехал муж.

– Черт побери! Думаю, мы все исходили из того, что ее уже нет в живых.

– Иногда случаются сюрпризы.

– Приятные сюрпризы.

– Значит, самое время для неприятных новостей. Здесь уже с пяти утра находится заместитель начальника областного управления Спонгберг. Она распорядилась, чтобы ты быстро просыпался и ехал в Бурос допрашивать Касперссон.

Поскольку было утро субботы, Микаэль решил, что в редакции «Миллениума» никого нет. Когда поезд уже въезжал в Стокгольм, он позвонил Кристеру Мальму и спросил, что послужило поводом к его сообщению.

– Ты позавтракал? – поинтересовался Кристер Мальм.

– В поезде.

– О'кей. Приезжай ко мне домой, и я организую что-нибудь поосновательнее.

– В чем дело?

– Расскажу, когда приедешь.

Микаэль доехал на метро до станции «Медборгарплатсен» и прошел до улицы Алльхельгонгатан. Ему открыл бойфренд Кристера Арнольд Магнуссон. Как Микаэль ни пытался, при виде его никак не удавалось отделаться от ощущения, что он смотрит на какой-то рекламный плакат. Арнольд Магнуссон начинал в Королевском драматическом театре и был одним из самых востребованных актеров Швеции. Встреча с ним в реальной жизни каждый раз обескураживала. Обычно знаменитости особого впечатления на Микаэля не производили, но Арнольд Магнуссон обладал настолько характерной внешностью и настолько ассоциировался с некоторыми ролями из фильмов и телевизионных сериалов – особенно с ролью холерического, но справедливого комиссара уголовной полиции Гуннара Фриска из невероятно популярного сериала, – что Микаэль вечно ожидал от него именно такого поведения, как у Гуннара Фриска.

– Привет, Микке, – сказал Арнольд.

– Привет.

– На кухню. – Арнольд впустил его в квартиру.

Кристер Мальм поставил на стол свежеиспеченные вафли с вареньем из морошки и свежезаваренный кофе. Не успел Микаэль сесть, как у него уже потекли слюнки, и он сразу набросился на блюдо с вафлями. Кристер Мальм стал расспрашивать о событиях в Госсеберге, Микаэль кратко пересказал детали. Только поедая третью вафлю, он собрался с духом спросить, что же произошло.

– Пока ты был в Гётеборге, у нас в «Миллениуме» возникла небольшая проблема, – сказал Кристер.

Микаэль поднял брови.

– Какая?

– Ничего серьезного. Эрика Бергер стала главным редактором «Свенска моргонпостен». Вчера она отработала в «Миллениуме» последний день.

Микаэль застыл, не донеся вафлю до рта. Прошло несколько секунд, прежде чем до него дошел масштаб услышанной новости.

– Почему она ничего не сказала раньше? – в конце концов спросил он.

– Потому что хотела сообщить тебе об этом первому, а тебя все время где-то носило и в течение нескольких недель ты был просто недоступен. Вероятно, она посчитала, что тебе хватает проблем с делом Саландер. А поскольку ей хотелось рассказать тебе первому, она, естественно, ничего не говорила и всем нам, а время шло… Ну и постепенно совесть все сильнее ее мучила, и вот ей стало чертовски плохо. А мы абсолютно ничего не замечали.

Микаэль закрыл глаза.

– Дьявол, – сказал он.

– Конечно. Теперь все получилось наоборот – ты узнал последним из всей редакции. Мне хотелось иметь возможность рассказать тебе об этом, чтобы ты понял, как было дело, и не подумал, что кто-то действовал у тебя за спиной.

– Я этого не думаю. Но, господи. Классно, что она получила эту должность, если ей хочется работать в «СМП»… но что, черт подери, теперь делать нам?

– Мы назначим Малин исполняющим обязанности главного редактора начиная со следующего номера.

– Малин?

– Если, конечно, ты не хочешь быть главным редактором…

– Нет, я еще пока в своем уме.

– Я почему-то так и думал. Значит, главным редактором будет Малин.

– А кто будет ответственным секретарем?

– Хенри Кортес. Он проработал у нас четыре года и уже вышел из разряда зеленых практикантов.

Микаэль обдумал эти предложения.

– От моего мнения уже ничего не зависит? – поинтересовался он.

– Нет, – сказал Кристер Мальм.

Микаэль сухо усмехнулся.

– О'кей. Пусть будет так, как вы решили. Малин – боец, но ей не хватает решительности, а Хенри частенько рубит сплеча. Нам придется за ними приглядывать.

– Будем приглядывать.

Микаэль сидел молча и думал о том, как безумно им будет не хватать Эрики. Будущее журнала представлялось ему весьма туманным.

– Мне надо позвонить Эрике и…

– Думаю, что не стоит.

– Как это?

– Она спит в редакции. Можешь пойти ее разбудить.

Микаэль обнаружил Эрику Бергер спящей глубоким сном на раскладном диване в собственном кабинете. Всю ночь она выгребала из ящиков письменного стола и с книжных полок свои личные вещи и бумаги, которые ей хотелось сохранить, в результате чего набралось пять больших коробок. Микаэль долго смотрел на Эрику из дверей, а потом вошел, сел на край дивана и разбудил ее.

– Какого черта ты не пошла спать в мою квартиру, если уж не успела вернуться домой? – спросил он.

– Привет, Микаэль, – сказала Эрика.

Она уже начала было что-то говорить, но Микаэль наклонился и поцеловал ее в щеку.

– Ты сердишься?

– Безумно, – сухо сказал он.

– Мне жаль. Я просто не смогла отказаться от такого предложения. Но сейчас мне кажется, что я поступила неправильно и бросаю «Миллениум», когда надо разгребать дерьмо в крайне тяжелой ситуации.

– У меня едва ли есть право упрекать тебя в том, что ты бежишь с корабля. Ведь два года назад я ушел отсюда, оставив тебя разгребать дерьмо в куда более трудной ситуации, чем сейчас.

– Не вижу ничего общего. У тебя был перерыв в работе. А я ухожу совсем и еще это скрывала. Мне ужасно жаль.

Микаэль немного помолчал, потом слабо улыбнулся.

– Раз пришло время, значит, пришло. A woman's gotta do what a woman's gotta do and all that crap[6].

Эрика улыбнулась. Именно это она сказала ему, когда он уехал в Хедебю. Он протянул руку и по-дружески взъерошил ей волосы.

– То, что ты хочешь уйти из этого дурдома, я понять могу, но мне потребуется некоторое время, чтобы привыкнуть к мысли, что тебе захотелось возглавить самую сухую газету Швеции, предназначенную для чопорных мужиков.

– Там работает довольно много девушек.

– Э-э. Посмотри передовицу. Там же всю дорогу anno dazumal[7]. Вероятно, ты просто чокнутая мазохистка. Может, пойдем выпьем кофе?

Эрика села.

– Мне не терпится узнать, что произошло той ночью в Гётеборге.

– Я уже работаю над этим материалом, – сказал Микаэль. – Когда мы его опубликуем, разразится настоящая война.

– Не мы. Вы.

– Знаю. Мы его опубликуем к началу судебного процесса. Я полагаю, ты не собираешься забирать этот материал с собой в «СМП». На самом деле мне бы хотелось, чтобы ты кое-что написала об истории Залаченко, пока не ушла из «Миллениума».

– Микке, я…

– Последнюю статью главного редактора. Можешь писать, когда будет желание. Ее, вероятно, не опубликуют до суда, когда бы его ни назначили.

– Может, это не слишком удачная идея? О чем должна быть статья?

– О морали, – сказал Микаэль Блумквист. – И о том, как одного из наших сотрудников убили из-за того, что пятнадцать лет назад государство не выполнило свою работу.

Больше объяснять ничего не требовалось. Эрика Бергер уже точно знала, какая статья ему нужна. Она немного поразмыслила: ведь когда убили Дага Свенссона, капитаном корабля была она. Внезапно ей стало намного лучше.

– О'кей, – сказала она. – Последнюю статью главного редактора.