Читать книгу Сады Луны - Стивен Эриксон - Страница 3

1161 год сна Берны

105 год Малазанской империи

7 год правления императрицы Ласэны

– Поддеть и проглотить, – проворчала старуха. – Так поступает императрица, да и боги ведут себя не лучше.

Она наклонилась и плюнула, после чего обтерла запекшиеся губы грязным платком.

– Трех мужей и двух сыновей проводила я на войну. Девочка-подросток, дочь рыбака, смотрела на проезжающих мимо солдат. Глаза ее блестели, она едва слушала бормотание старухи. Какие ладные всадники, какие кони! Лицо девочки раскраснелось, но вовсе не от жары. День угасал; предзакатное солнце окрашивало местность в цвет девчоночьих щек. Со стороны моря ощутимо тянуло прохладой.

– То было еще во времена императора, – продолжала старуха. – Надеюсь, Клобук поджаривает душу этого негодяя на вертеле. Да, девочка, Ласэна – мастерица разбрасывать кости. Вот и его косточки она расшвыряла в разные стороны. Согласна?

Юная рыбачка рассеянно кивала. Как и полагается простолюдинам, они обе стояли на обочине, смиренно пережидая, пока проедут кавалерийские полки. У старухи был большой мешок с репой, девочка придерживала на голове тяжелую корзину. Старуха то и дело перебрасывала свою ношу с одного плеча на другое. Впереди была движущаяся стена всадников, позади – канава, засыпанная острыми обломками камней. Старуха и девочка оказались на узкой полоске, где даже не оставалось места для мешка.

– Сколько костей пораскидано за эти годы! Думаешь, только мужские – кости мужей, отцов и сыновей? Нет, там и женских косточек полно: матерей, жен, дочерей. А Ласэне все равно. И империи все равно.

Старуха снова плюнула.

– Три мужа и два сына, по десять монет казенных денег в год за каждого. Пять на десять – пятьдесят. Пятьдесят монет в год за мое одиночество. Щедрая плата за холодную зиму и холодную постель! Вот так-то, красавица.

Девочка отерла пыль со лба. Ее глаза продолжали жадно следить за всадниками. Молодые воины, казалось, не замечали ничего вокруг и сосредоточенно глядели прямо перед собой. Немногочисленные женщины-кавалеристки держались в седлах умопомрачительно прямо, а свирепым видом даже превосходили мужчин. На шлемах всадников играли красные блики вечернего солнца.

– Ты ведь рыбацкая дочь, верно? – произнесла старуха и, не дождавшись ответа, продолжала: – Я тебя уже видала и на дороге, и на берегу. И на рынке встречала, вместе с отцом. Плохо ему без руки. Поди, тоже на войне оставил? Видишь, и его кости достались ненасытной Ласэне.

Старуха сердито рубанула рукой воздух.

– Я живу в крайнем доме. Одна. А монеты трачу на свечи. Каждый вечер я зажигаю пять свечей. Пять свечей – семья старой Ригги. А что у тебя в корзине, милая?

Девочка едва сообразила, что вопрос обращен к ней. Она оторвалась от разглядывания воинов и улыбнулась старухе.

– Извините, – сказала она, – но лошади так громко стучат копытами. Вы меня о чем-то спрашивали?

– Спрашивала, красавица. Что у тебя в корзине? – уже громче произнесла старуха.

– А-а. Там бечева. Должно хватить на три сети. Одна нам нужна уже завтра. Отец потерял последнюю сеть. Ее затянуло на глубину вместе с уловом. А ростовщик Ильгранд требует деньги, которые нам одолжил. Так что завтра непременно нужно поймать что-нибудь. И побольше.

Девочка снова улыбнулась и перевела взгляд на всадников.

– Какие красивые, – с восхищением выдохнула она.

Ригга вдруг протянула руку, ухватила прядь черных волос рыбацкой дочери и дернула что есть силы.

Девочка вскрикнула. Корзина на ее голове покачнулась, потом съехала на плечо. Напрасно девочка пыталась ее удержать – та была слишком тяжелой. Кончилось тем, что корзина шлепнулась на каменистую землю.

– Ай! – закричала девочка, опускаясь на колени.

Но Ригга потянула ее за волосы и развернула лицом к себе.

– Послушай меня, красавица! – В лицо девочке пахнуло кислым старческим дыханием. – Вот уже сотню лет империя перемалывает своими жерновами эту землю. Ты родилась в империи и другого не знаешь. А я помню другую жизнь. Когда мне было столько лет, сколько сейчас тебе, Итко Кан был вольной страной. Государством со своим флагом. Мы были свободны.

От тяжелого дыхания Ригги девочку начало тошнить. Она прикрыла глаза.

– Запомни эту правду, дитя мое, или покрывало лжи навсегда скроет ее от тебя.

Голос Ригги монотонно звучал где-то далеко. Слушая его, девочка цепенела.

«Ригга, Риггалая-ясновидица, ведьма, гадающая на воске, которая заманивает души внутрь сальных свечей и сжигает их. Пламя поглощает плененные ею души».

Голос Ригги изменился. Он стал отчужденным и ледяным. Старуха уже не говорила, а вещала:

– Запомни правду. Я последняя из тех, кто скажет ее тебе. А ты последняя из тех, кто слушает меня. Мы связаны с тобой, связаны одной веревочкой.

Пальцы Ригги еще сильнее вцепились в волосы девочки.

– Там, за морем, императрица всадила нож в нетронутую землю. Теперь вместе с приливом оттуда приходит кровь. Если не убережешься, кровавый прилив унесет и тебя. Тебе вложат в руку меч, дадут прекрасную лошадь и пошлют за море. И тогда душу твою окутает мрак. Слушай же! Ригга убережет тебя, ибо мы с тобой неразрывно связаны. Но это все, что я смогу сделать, понимаешь? Обрати взор на владыку, повелевающего Тьмой. Его рука освободит тебя, хотя он и не узнает об этом…

– Ты чего прицепилась к девчонке? – раздался чей-то грубый голос.

Ригга повернула голову к дороге. Один из всадников остановил лошадь. Ясновидящая отпустила волосы девочки.

Дочь рыбака шагнула назад, но споткнулась о камень и упала. Очухавшись от боли и взглянув вверх, она увидела, что первый всадник уже проехал, а напротив Ригги стоял другой.

– Ты еще и издеваться будешь над этой милашкой, старая карга? – зарычал солдат.

В воздухе блеснула тяжелая металлическая перчатка. Удар пришелся Ригге прямо по голове. Старуха зашаталась.

Видя, как Ригга медленно оседает на землю, девочка вскрикнула. По лицу старухи тонкой струйкой текла кровь. Всхлипывая, девочка бросилась к ней, чтобы помочь.

Странно, но предсказания старой ведьмы проскользнули внутрь сознания девочки, будто камень, брошенный в воду. Однако, сколько она ни пыталась, ей было не вспомнить ни одного слова, произнесенного Риггой. Она потянула Риггу за шерстяной платок, потом осторожно перевернула старуху. Кровь успела залить Ригге половину лица. Одна струйка текла за ухом, другая бежала из уголка рта по подбородку. Остекленевшие глаза ведьмы смотрели в никуда.

Девочка глотала воздух, в отчаянии озираясь по сторонам. Кавалеристы скрылись вдали, оставив после себя только облако пыли. На дороге валялся старухин мешок. Вместе с репой из него в дорожную пыль выкатилось пять сальных свечей. Пыль все еще вилась в воздухе, мешая девочке дышать. Юная рыбачка отирала лицо и одновременно глазами искала корзину с бечевой.

– Оставь эти свечи, – вдруг пробормотала она не своим, а взрослым, надтреснутым голосом. – Их уже не вернешь. Подумаешь, еще горсть разбросанных костей. Не обращай внимания.

Девочка побрела к связкам бечевы, выпавшей из плетеной корзины. Когда она заговорила снова, голос ее был чистым и юным:

– Хорошо хоть бечева уцелела. Мы будем работать всю ночь и успеем сплести сеть. Отец меня ждет. Он стоит на крыльце дома и высматривает, не иду ли я.

Девочка остановилась. Ее охватила дрожь. Солнце почти закатилось. От теней исходил непривычный для этого времени года холод.

– Приближается, – опять не своим голосом произнесла девочка.

Ей на плечо опустилась чья-то рука в мягкой перчатке. У девочки от ужаса подогнулись колени.

– Успокойся, дитя, – произнес мужской голос. – Все кончено. Старухе уже не поможешь.

Юная рыбачка подняла голову. Над ней возвышался человек, одетый в черное. Его лицо скрывалось в тени капюшона.

– Это солдат ее ударил, – начала она детским голосом. – А нам с отцом очень нужно поскорее сплести сеть.

– Давай-ка для начала я помогу тебе встать, – сказал незнакомец.

Руки с длинными пальцами легко подняли девочку с земли. На какое-то мгновение ее ноги повисли в воздухе, но человек тут же опустил ее.

Потом девочка увидела еще одного человека – тот был ниже ростом и тоже в черном. Он стоял на дороге и глядел вслед удаляющемуся войску. Когда этот человек заговорил, голос его шелестел, как сухой тростник на ветру.

– Не слишком ценная жизнь, – сказал он, не оборачиваясь. – Жалкий талант, давно лишенный даже искры настоящего дара. Может, в прошлом она была способна на большее, но этого мы теперь не узнаем.

Девочка нагнулась над мешком Ригги и подняла свечу. Когда она выпрямилась, в ее глазах вдруг появилась жесткость. Девочка с явным презрением плюнула на дорогу.

Второй незнакомец перестал наблюдать за удалявшимися всадниками и повернулся к девочке. Казалось, под его капюшоном нет ничего, кроме теней. Девочка отшатнулась.

– Это была достойная жизнь, – прошептала она. – Видите свечи? Их пять. Пять свечей для…

– Некромантии, – перебил ее незнакомец.

Тот, что был выше, мягко произнес:

– Я вижу их, дитя, и знаю, для чего они предназначены.

Его спутник хмыкнул.

– Ведьма заарканила себе пять ничтожных, слабых душонок. Ничего более. – Он мотнул головой. – Я слышу их. Они ее зовут.

Глаза девочки наполнились слезами. Ее охватила непонятная боль, поднимающаяся откуда-то изнутри, из черного камня в ее душе. Несколько раз всхлипнув, девочка вытерла щеки.

– Откуда вы пришли? – резко спросила она незнакомцев. – Мы не видели вас на дороге.

Человек, что находился рядом с ней, встал вполоборота.

– С другой стороны, – улыбаясь, ответил он. – Мы ждали, как и вы.

Второй хихикнул.

– Вот именно, с другой стороны.

Он тоже посмотрел на дорогу и поднял руки.

Затаив дыхание, девочка следила, как на землю опускается тьма. Через миг раздался громкий, разрывающий душу звук, и тьма немного рассеялась. От того, что увидела девочка, ее глаза округлились.

Человека пониже окружали могучие гончие Тени. Их глаза горели желтым огнем, все они смотрели туда же, куда и он.

Девочка услышала его шепот, больше похожий на шипение:

– Ну что, не терпится? Тогда вперед!

Гончие молча поднялись и пошли по дороге.

Их хозяин обернулся и сказал высокому спутнику:

– Ласэне будет о чем поразмыслить.

Он снова хихикнул.

– Стоит ли все осложнять? – устало поинтересовался первый.

Второй насторожился.

– В колонне их уже заметили.

Он снова мотнул головой. Со стороны ушедшей колонны донеслось дикое ржание коней. Хозяин гончих вздохнул.

– Ну, ты решился, Котиллион?

– Упоминание моего имени, – раздумчиво произнес высокий, – означает, что ты все решил за меня, Амманас. Мы ведь теперь не можем ее бросить, правда?

– Конечно нет, старина. Ни в коем случае.

Котиллион взглянул на девочку.

– Да, она нам подойдет.

Юная рыбачка закусила губу. Не выпуская из рук свечу Ригги, она отступила на шаг и со страхом переводила широко раскрытые глаза с одного человека на другого.

– Жаль, – сказал Амманас.

Котиллион, казалось, хотел кивнуть, но вместо этого откашлялся и произнес:

– Это потребует времени.

В голосе Амманаса послышалось удивление.

– А оно у нас есть? Настоящая месть подразумевает медленное и продуманное преследование жертвы. Разве ты забыл ту боль, которую она однажды причинила нам? Сейчас у Ласэны есть поддержка. Но стена, на которую она опирается, может рухнуть, причем без нашей помощи. Удовлетворит ли это нас?

Котиллион ответил холодно и сухо.

– Ты всегда недооцениваешь императрицу. Учитывая наши нынешние обстоятельства… Нет, – он указал на девочку, – она нам нужна. Ласэна делает все, чтобы раздразнить Дитя Луны, не понимая, что ворошит палкой в осином гнезде. Сейчас самое время.

Вместе с конским ржанием издали донеслись едва слышимые крики. Кричали мужчины, кричали женщины, и их предсмертные вопли больно били девочку в самое сердце. Она посмотрела на неподвижное тело Ригги на дороге, потом на Амманаса. Она хотела было бежать, но ноги ее ослабели. Амманас подошел к девочке вплотную и стал ее разглядывать, хотя лицо его под капюшоном по-прежнему оставалось невидимым.

– Рыбачка? – мягко спросил он.

Девочка кивнула.

– А имя у тебя есть?

– Хватит! – отрезал Котиллион. – Это тебе не кошки-мышки, Амманас. Я ее выбрал, я и дам ей имя.

Амманас отошел.

– Жаль, – снова произнес он.

Девочка беспомощно подняла руки.

– Пожалуйста, – взмолилась она, обращаясь к Котиллиону. – Я ничего не сделала! Мой отец – бедный рыбак, но он заплатит вам, сколько сможет. Я ему нужна, и бечева тоже. Он ведь ждет меня! – В отчаянии она опустилась на землю. – Я ничего не сделала! Пожалуйста…

– У тебя больше нет выбора, дитя, – пояснил Котиллион. – Ты узнала наши имена. Этого уже достаточно.

– Я их никогда раньше не слышала! – воскликнула девочка.

Котиллион вздохнул.

– После того что случилось на дороге, тебя наверняка станут расспрашивать. Это неприятно. Есть те, кто знает наши имена.

– Видишь ли, девочка, – добавил Амманас, подавив смешок, – мы не собирались быть здесь. Есть ведь имена и… имена. – Он повернулся к Котиллиону и добавил ледяным тоном: – С ее отцом надо бы потолковать. Может, направить к нему моих гончих?

– Нет, – сказал Котиллион. – Пусть живет.

– Тогда как?

– Полагаю, – произнес Котиллион, – круглой суммы будет достаточно, чтобы он согласился. Думаю, ты еще не разучился творить подобные штучки при помощи магии? – с очевидным сарказмом добавил он.

Амманас хихикнул.

– Бойтесь Теней, дары приносящих.

Котиллион снова посмотрел на девочку и развел руки в стороны. Тени, до того окружавшие его лицо, теперь растеклись по всему телу.

Когда Амманас заговорил, девочке показалось, будто слова его доносятся издалека.

– Она идеальна. Императрица никогда ее не заподозрит.

Он заговорил громче:

– Не так уж и плохо, дитя, быть рукой бога.

– Поддеть и проглотить, – быстро ответила юная рыбачка.

Котиллион застыл от этого странного выражения, потом пожал плечами. Тени заклубились и поглотили девочку. Когда их холодное дыхание коснулось ее сознания, оно провалилось во тьму. Последним из запомнившихся ей ощущений было ощущение мягкого свечного сала в правой ладони. Размягченное сало ползло у нее между пальцев.

Капитан заерзал в седле и бросил взгляд на женщину, ехавшую рядом с ним.

– Мы перекрыли дорогу с обеих сторон, адъюнктесса. Всех путников заворачиваем назад. Так что слухи не просочатся.

Капитан щурился и моргал. Жаркая шерстяная шапочка, надетая под шлем, натерла ему лоб.

– Вам что-то мешает, капитан?

Он покачал головой, продолжая глядеть на дорогу.

– Шлем болтается. Когда я надевал его в последний раз, у меня было больше волос.

Адъюнктесса императрицы промолчала.

Полуденное солнце слепило глаза. Дорога отчаянно пылила. По грузному телу капитана текли струйки пота. У него разболелась поясница. Последний раз он сидел на лошади много лет назад и успел утратить навыки верховой езды.

Годы, когда чей-то титул заставлял его вытягиваться в струнку, давно прошли. Однако рядом с ним ехала адъюнктесса императрицы, доверенное лицо Ласэны, исполнительница ее воли. Менее всего капитану хотелось выказать свою слабость перед этой молодой и опасной женщиной.

Дорога поднималась в гору. Слева дул соленый ветер, раскачивая деревья с набухшими почками. К полудню ветер становился почти раскаленным и нес с собой зловоние болотистых низин. Когда солнце так палит, неудивительно, что приходится нюхать эту дрянь. Поскорее бы вернуться в Кан.

Капитан старался не думать о том месте, куда они держали путь. Пусть об этом думает адъюнктесса. За годы службы империи он научился в нужные моменты отключать свой мозг. Сейчас как раз и был такой момент.

– И давно вы здесь, капитан? – спросила адъюнктесса.

– Угу, – буркнул он.

– Сколько? – спросила женщина, немного помолчав.

– Тринадцать лет, адъюнктесса, – помешкав, ответил он.

– Значит, вы еще сражались за императора?

– Да, – односложно ответил капитан.

– И вам удалось благополучно пережить чистки.

Капитан пристально посмотрел на адъюнктессу. Если она и почувствовала его взгляд, то не подала виду. Ее глаза безотрывно глядели на дорогу. Первая помощница императрицы легко держалась в седле. Слева у нее на поясе висел меч, всегда готовый к сражению. Ее волосы были либо коротко острижены, либо полностью заправлены под шлем.

«Гибкая, ничего не скажешь», – подумал капитан.

– Ну как, вдоволь на меня насмотрелись? – поинтересовалась адъюнктесса. – Я спрашиваю о чистках, проведенных императрицей после безвременной кончины ее предшественника.

Капитан скрежетнул зубами, потом наклонил голову, чтобы потереться подбородком о завязки шлема. Он не успел побриться, а щетина неприятно кололась.

– Не всех убивали, адъюнктесса. Жители Итко Кана не слишком воинственны. Здесь не было бунтов, а потому не было и массовых казней, сотрясавших империю. Мы просто сидели и выжидали.

– Понимаю, – произнесла адъюнкт, слегка улыбнувшись. – Вы ведь незнатного происхождения, капитан. Так?

– Будь я знатного происхождения, – пробормотал он в ответ, – я бы не выжил даже здесь, в Итко Кане. Мы оба знаем это. Канцы любят подурачиться. Но приказ императрицы был таков, что даже завзятые фигляры не посмели его ослушаться, – усмехнулся он.

– Где вы сражались до этого?

– На Виканских равнинах.

Они поехали молча, миновав случайно встретившегося им солдата. Деревья по левую сторону исчезли, открыв вид на морское побережье.

– Сколько солдат вам пришлось задействовать, чтобы удерживать эту местность?

– Тысячу сто.

Адъюнктесса повернула голову, холодно взглянув на капитана.

Капитан выдержал ее взгляд.

– Пространство, на котором собраны жертвы резни, тянется на половину лиги вдоль побережья и на четверть лиги в глубь суши.

Адъюнктесса выслушала его слова.

Они подъезжали к вершине холма. На обочине дороги стояло десятка два солдат. Остальные теснились на самой вершине. И все глядели на них двоих – на грузного капитана и поджарую адъюнктессу императрицы.

– Приготовьтесь, адъюнктесса. Поверьте, не так-то легко выдержать их взгляды.

Главная помощница императрицы смотрела на лица солдат, стоявших в оцеплении. Перед ней были закаленные воины, ветераны, участвовавшие в осаде Ли Хенга и виканских войнах на северных равнинах. Они знали свое ремесло и, казалось, давным-давно должны были бы привыкнуть к неизбежностям войны. Однако глаза солдат странно блестели; казалось, этим суровым воинам хочется, чтобы она что-то им сказала. Что? Ободряющие, утешительные слова? Но этого она не умела, никогда не умела. Здесь они с императрицей были очень похожи. Ласэна тоже не умела ободрять и утешать. Только приказывать.

Из-за холма доносились крики чаек и ворон. Птиц было очень много, и их крики сливались в пронзительный галдеж. Стараясь не смотреть на солдат из оцепления, адъюнктесса пришпорила лошадь. Капитан поехал следом. Оба поднялись на гребень холма и остановились, глядя вниз. Отсюда дорога шла под уклон и хорошо просматривалась на довольно большое расстояние.

Тысячи ворон сплошным ковром покрывали равнину; они вились над канавами и ямами, сидели на возвышенностях. Под черно-белым покровом крыльев находился другой «ковер», состоявший из красных форменных мундиров. То тут, то там торчали разлагающиеся на жаре лошадиные туши. Иногда в черно-бело-красном месиве поблескивал металл.

Капитан встал на стременах и развязал ремешки, удерживавшие шлем. Он медленно снял его, потом снова сел в седло.

– Госпожа адъюнктесса…

– Меня зовут Лорна, – тихо ответила она.

– Сто семьдесят пять мужчин и женщин. Двести десять лошадей. Девятнадцатый полк конницы Итко Кана… – Капитан умолк и посмотрел на Лорну, потом тихо добавил: – Все мертвы.

Лошадь под капитаном вдруг попыталась встать на дыбы, словно ее пришпорили. Он поспешно схватил поводья и осадил ее. Ноздри животного продолжали раздуваться; лошадь прижала уши и вся дрожала. Жеребец адъюнктессы не пошевелился.

– Госпожа Лорна, все наши воины успели обнажить оружие. Все сражались с теми, кто на них напал. И все погибли, не убив ни одного врага.

– Вы осмотрели побережье? – спросила Лорна, не отрывая взгляда от дороги.

– Никаких следов высадки, – ответил капитан. – Нигде никаких следов: ни от моря, ни к морю. Кроме этих есть еще погибшие. Крестьяне, рыбаки, просто проезжие. И все были разорваны в клочья: дети, собаки, скот.

Он вдруг замолчал и отвернулся.

– Более четырехсот погибших, – добавил капитан. – Точно сосчитать было невозможно.

– Да, конечно, – отозвалась Лорна. Ее голос прерывался от волнения. – Свидетелей нет?

– Нет.

К ним приближался всадник. Приникнув к крупу лошади, он что-то шептал ей на ухо, видимо пытаясь успокоить животное. Птицы с криками поднимались, освобождая ему путь, затем снова снижались.

– Кто это? – спросила Лорна.

– Лейтенант Ганоэс Паран. Он недавно под моим командованием. Из Анты, – пробурчал капитан.

Лорна прищурилась, глядя на молодого человека. Лейтенант остановился, чтобы отдать распоряжения солдатам, расчищавшим дорогу. Потом он выпрямился в седле и посмотрел в сторону капитана и Лорны.

– Паран? Из Дома Паранов?

– Да, голубая кровь и все такое.

– Велите ему подъехать.

Капитан махнул рукой, и лейтенант пришпорил лошадь. Не прошло и минуты, как он оказался рядом с ними и отсалютовал.

И всадник, и конь с головы до ног были покрыты каплями крови и усеяны засохшими кусками мертвой плоти. Вокруг них, остервенело жужжа, кружились мухи и осы. Лорна увидела, что у лейтенанта не такое уж молодое лицо, как ей показалось вначале. Но лучше смотреть на его лицо, чем на следы страшной бойни.

– Лейтенант, вы проверяли, как там, по другую сторону? – спросил капитан.

Паран кивнул.

– Да, господин капитан. Там, внизу, маленькая рыбацкая деревушка, прямо на мысе. Дюжина домишек. И во всех домах, кроме двух, – мертвецы. Почти все лодки на причале. Не хватает одной или двух.

– Лейтенант, что вы видели в пустых домах? – прервала его Лорна.

Прежде чем ответить, он был вынужден подавить нервную дрожь.

– Один дом на вершине холма, в стороне от дороги. Скорее всего, он принадлежит старухе, чей труп мы нашли на дороге, в полулиге к югу.

– Почему вы решили, что он принадлежит старухе?

– Госпожа адъюнктесса, судя по обстановке и предметам обихода, в доме жила женщина, причем немолодая. К тому же у нее была привычка жечь свечи. Сальные свечи. На дороге мы нашли рассыпавшийся мешок с репой и несколько сальных свечей. И репа, и свечи явно принадлежали мертвой старухе. Добавлю: свечное сало в здешних краях весьма дорого.

– Сколько раз вы проезжали через места этих побоищ, лейтенант? – спросила Лорна.

– Достаточно, чтобы привыкнуть ко всему, – поморщившись, ответил он.

– А кто жил во втором пустом доме?

– Наверное, какой-то рыбак с дочерью. Дом выходит прямо к причалу. Лодки на причале не было. Может, они выходили в море и спаслись.

– И никаких признаков их возвращения?

– Никаких. Мы, конечно, ищем тела везде: и на дороге, и в поле.

– А на берегу?

– Нет.

Капитан и лейтенант оба глядели на Лорну, и это ей очень не нравилось.

– Капитан, каким оружием были убиты люди?

Капитан замялся, потом бросил взгляд на лейтенанта.

– Вы все время находитесь здесь, Паран. Наверное, вы лучше меня ответите на вопрос адъюнктессы.

Паран натянуто улыбнулся и ответил:

– Они были убиты… естественным оружием.

Капитану показалось, что его сейчас вытошнит. Этот мальчишка подтвердил то, в чем он очень не хотел себе признаваться.

– Как это понимать – «естественным оружием»? – спросила недоумевающая Лорна.

– В основном зубами. Очень большими и острыми.

Капитан откашлялся.

– Волков в Итко Кане нет уже сотню лет. Во всяком случае, никаких волчьих трупов нам не попадалось…

Паран отвел взгляд от подножия холма.

– Будь это волки… я даже в детских сказках не слышал, чтобы волки были величиной с мула. Но главное – никаких следов. Ни от лап, ни вообще. Даже клочка шерсти нет.

– Значит, не волки, – сказала Лорна.

Паран пожал плечами.

Адъюнктесса императрицы глубоко вдохнула, потом осторожно и медленно выдохнула.

– Я хочу осмотреть рыбацкую деревню.

Капитан принялся надевать свой шлем, но адъюнктесса покачала головой.

– Мне будет достаточно сопровождения лейтенанта. Надеюсь, что вы тем временем вплотную займетесь устранением последствий случившегося. Мертвых убрать, и как можно быстрее. Все признаки резни ликвидировать.

– Будет исполнено, адъюнктесса, – произнес капитан, старательно пряча довольную улыбку.

Лорна повернулась к молодому аристократу.

– Едемте, лейтенант.

Ганоэс кивнул и поехал вперед.

Когда птицы начали нехотя подниматься со своих мест, взлетая перед приближающимися людьми, адъюнктесса искренне позавидовала капитану. Стараниями этих крылатых пожирателей падали перед Лорной обнажилось месиво, состоявшее из сломанного оружия, сломанных костей и кусков человеческого и лошадиного мяса. Воздух был душным и тошнотворно-дурманящим. Адъюнктесса видела мертвых солдат; их головы вместе со шлемами были размозжены и разодраны чьими-то гигантскими челюстями. Рядом валялись клочья одежды, разбитые щиты и… конечности, оторванные от тел. Лорне хватило всего несколько мгновений, после чего она заставила себя сосредоточить взгляд на рыбачьей деревушке. Ее чистокровный жеребец, потомок лучших пород Семиградия, боевой конь, привычный к виду крови, теперь потерял всю свою горделивую поступь и осанку. Он осторожно выбирал места на дороге, куда можно было ступить.

Лорне стало невыносимо, и она решила заговорить с Ганоэсом.

– Лейтенант, вы уже получили назначение?

– Нет, адъюнктесса. Я надеюсь, что меня оставят служить в столице.

Она удивленно подняла брови.

– В самом деле? И как это вам удастся?

Паран сдержанно улыбнулся.

– Это можно устроить.

– Понимаю. – Лорна помолчала. – Знать не очень-то рвется на поля сражений и, опустив головы пониже, предпочитает выжидать.

– Так повелось с самых первых дней империи. Император нас не любил. А императрица просто лжет нам.

Лорна в изумлении посмотрела на молодого человека.

– Вижу, вы рискованный человек, лейтенант. Иначе вы бы поостереглись говорить подобные слова первой помощнице императрицы. Или вы верите в собственную неуязвимость?

– Но это же правда.

– Вы ведь еще достаточно молоды, не так ли?

Казалось, этот вопрос задел лейтенанта. Его гладковыбритые щеки вспыхнули.

– Госпожа адъюнктесса, последние семь часов я провел по колено в крови. Я отгонял от тел чаек и ворон. Хотите знать, как кормятся эти хищники? У них крепкие и острые клювы. Они сдирают с убитых одежду и доспехи, а потом… выклевывают глаза, языки, печень и сердце. Добычи вокруг больше, чем они в состоянии пожрать, и потому куски мяса летят в разные стороны…

Голос лейтенанта дрогнул. Он попытался совладать с собой.

– Нет, адъюнктесса, я уже не молод. А что до моего высказывания – мне все равно. Правды больше нет и не будет.

Они съехали со склона холма. Слева от дороги отходила тропа, ведущая к морю. Паран кивком головы указал на нее и пришпорил коня.

Лорна поехала следом, вперив задумчивый взгляд в широкую спину лейтенанта. Потом переключилась на дорогу. Дорога, что вела к мысу, была совсем узкой. Слева ее подпирала кромка обрыва высотой не менее тридцати футов. Был час отлива. В оставленных морем лужах отражалось небо.

Всадники подъехали к песчаной полосе берега. Мыс вздымался невысоким холмистым лугом, на котором стояло около дюжины хижин.

Адъюнктесса посмотрела на море. Лодки покачивались у причала, пустовало лишь одно место. Небо над водой было чистым.

Ни одной чайки. Да и к чему им высматривать рыбу, если поблизости – изобилие пищи?

Лорна развернула своего жеребца. Паран тоже развернулся. Он видел, как адъюнктесса сняла шлем и встряхнула длинными рыжеватыми волосами. Они были потными и слипшимися. Лорна выдохнула соленый морской воздух. Их глаза встретились. В глазах лейтенанта был немой вопрос.

– Лейтенант, я ценю вашу смелость и искренность, – сказала Лорна. – Но с мечтой служить в Анте вам придется распрощаться. Отныне вы будете получать приказы от меня как офицер, прикомандированный к моему штабу.

Его глаза сузились.

– Адъюнктесса, вы можете объяснить, что здесь произошло?

Лорна ответила не сразу. Откинувшись в седле, она рассматривала морской простор.

– Здесь побывал маг, обладающий колоссальной силой. Зачем он здесь был и что делал – я не стану даже гадать. Но он устроил превосходный отвлекающий маневр.

Паран даже рот разинул от изумления.

– Почти четыреста человек зверски умерщвлены, а вы называете это отвлекающим маневром?

– Если рыбак с дочерью отправились на лов, они давно должны были бы вернуться, – вместо ответа сказала Лорна.

– Но…

– Вы не найдете их тел, лейтенант.

– И что теперь? – озадаченно спросил Паран.

– Мы возвращаемся.

– То есть как?

Лорна молча тронула жеребца и поехала по тропе. Некоторое время Паран следил за ней глазами, затем нагнал.

– Вы мне так ничего и не объяснили, адъюнктесса.

Она предостерегающе взглянула на него.

Паран упрямо мотнул головой.

– Так дело не пойдет. Если я теперь у вас в штате, я хочу знать, что происходит.

Лорна надела шлем и туго затянула ремешки под подбородком. Растрепанные пряди ее длинных волос закрывали имперскую форму.

– Извольте. Как вы знаете, лейтенант, я не маг…

– Верно, – с холодной усмешкой прервал ее Паран. – Вы только выслеживаете и убиваете их.

– Потрудитесь больше меня не перебивать. Итак, я – живое проклятие для магов всех сортов. Хоть сама я и не занимаюсь магией, но имею к ней некоторое отношение. Некоторое. Мы, если хотите, знаем друг друга в лицо. Я знаю, как действует магия и как мыслят разные люди, применяющие разные виды магии. Нас упорно подталкивают к выводу, будто резня была случайной и в ней никто не уцелел. И то, и другое – ложь. Мы должны узнать, кому и зачем это понадобилось.

Паран медленно кивнул.

– Вот вам мое первое задание, лейтенант. Отправляйтесь в близлежащий городишко. Напомните-ка мне его название.

– Герром.

– Да, Герром. Там наверняка должны знать эту деревню. Рыбаки продают свой улов на тамошнем рынке. Расспросите жителей, выясните, что это за рыбак, у которого нет никого, кроме дочери. Узнайте их имена, выясните, как оба выглядят. Если понадобится, используйте силу.

– Этого не понадобится, – возразил Паран. – Люди здесь общительны.

Они выехали на дорогу и остановились. На дороге, среди мертвых тел, стояли повозки. Волы беспокойно перебирали копытами, заляпанными кровью. Над головами солдат, сваливавших трупы в повозки, вились тысячи птиц. Зрелище вселяло панический ужас. Вдалеке стоял капитан. В руке у него болтался на ремешке нагретый на солнце шлем.

Адъюнктесса угрюмо поглядела на солдат, на капитана, затем обернулась к Парану.

– Сделайте это ради них, лейтенант.

Капитан смотрел на приближающихся всадников и чувствовал, что его спокойные дни в Итко Кане сочтены. Шлем оттягивал руку. Капитан ел глазами Парана. Кажется, этому высокородному ублюдку повезло.

«Похоже, сотня невидимых нитей тянет его к тепленькому местечку в каком-нибудь тихом городишке».

Капитан поймал на себе взгляд Лорны.

– У меня к вам просьба, капитан.

Он вздохнул.

«Просьба. Как же. Императрица каждое утро заглядывает к себе в шлепанцы: не лежит ли там очередная просьба».

– Я вас слушаю, адъюнктесса.

Лорна спешилась, а вслед за ней и Паран. Выражение лица лейтенанта было непроницаемым. Что это? Высокомерие? Или же адъюнктесса задала ему пищу для ума?

– Капитан, – начала Лорна, – насколько мне известно, в Кане сейчас идет набор новобранцев. В имперскую армию записываются не только горожане, правда?

– Конечно. Скажу по правде, горожане не больно-то торопятся пополнять наши ряды. Им в городе и так неплохо живется. К тому же дурные вести доходят туда гораздо раньше. А большинство крестьян даже не подозревают, что в Генабакисе сейчас все валится прямехонько в ворота Клобука. Да и жизнь крестьянская потяжелее городской. По их меркам, горожане просто зажрались. А можно узнать, почему вы спрашиваете?

– Можно.

Лорна смотрела, как солдаты расчищают дорогу.

– Мне нужен список новобранцев за последние два дня. Горожане меня не интересуют. Только деревенские, и то не все. Мне нужны лишь женщины и пожилые мужчины.

– Тогда список будет невелик, – проворчал капитан.

– Я надеюсь, капитан.

– Вы сумели разузнать, что кроется за всей этой бойней?

– Понятия не имею, – ответила Лорна, продолжая глядеть на дорогу.

– Плохи дела, – чуть слышно отозвался капитан.

– Ах да, – повернулась к нему Лорна. – Лейтенант Паран переходит под мое командование. Надеюсь, вы напишете соответствующее распоряжение.

– Как прикажете, адъюнктесса. Люблю писанину.

Лорна одарила его скупой и быстро угаснувшей улыбкой.

– Лейтенант Паран покидает ваш полк прямо сейчас.

Капитан посмотрел на молодого аристократа и улыбнулся.

Служить при адъюнктессе – все равно что быть червяком на крючке. Адъюнктесса – крючок, а само удилище – в руках императрицы. Что ж, пусть мальчик повертится.

Судя по кислому выражению его лица, Паран вовсе не был счастлив.

– Слушаюсь, адъюнктесса.

Произнеся эти слова, он вскочил в седло, отсалютовал и поскакал по дороге.

Капитан проводил его взглядом, потом спросил:

– Будут ли еще какие-нибудь распоряжения, госпожа Лорна?

– Да.

Ее тон заставил его вздрогнуть.

– Я хотела бы знать мнение старого солдата насчет присутствия родовой знати в составе высших командных чинов имперской армии.

Капитан угрюмо взглянул на адъюнктессу.

– Ничего лестного я вам не скажу.

– Продолжайте.

И капитан продолжил.

Шел восьмой день набора новобранцев. Штабной сержант Араган сидел за столом и тупо смотрел перед собой затуманенными от усталости глазами. Тем временем капрал втолкнул в комнату очередного молокососа. Что ни говори, а в Кане им просто повезло. Рыбку лучше всего ловить в стоячих водах. Так говорит канский кулак. Старуха она сварливая, но не дура. Ну что знают эти юнцы про армию и сражения? Ничего, кроме россказней. Удобная штука – россказни. Крови они не проливают. От всех этих «доблестных историй» у тебя самого не сведет живот от голода и не промокнут ноги. А когда ты молод и тебе надоело каждый день выгребать из хлева свинячье дерьмо, ты веришь, что все оружие, какое есть в мире, не причинит тебе ни малейшего вреда. Героические россказни рисуют тебе совсем другую жизнь, и тебе хочется поскорее стать ее частью.

Погодите, ребятки. Может, когда окажетесь далеко от Кана, в действующей армии, свинячий хлев в родительском доме вспомнится вам потерянным раем. Будете постигать уроки жизни на собственной шкуре, пока она цела. В этом старуха ой как права.

Сегодняшний день был неудачным. Явился местный капитан, наделал шуму, забрал с собой три роты и даже не пожелал объяснить, что к чему. Мало того, вскоре из Анты пожаловала адъюнктесса императрицы Ласэны. Ясное дело, воспользовалась каким-нибудь из этих проклятых магических Путей. Хотя капитан никогда не видел адъюнктессу, его трясло от одного ее имени. Истребительница магов, эдакий скорпион, которого империя держит в своем кармане.

Араган сидел, уставившись в стол, и ждал, когда капрал начнет говорить. Потом поднял глаза.

Приведенный новобранец, точнее, новобранка вконец озадачила сержанта. Араган открыл рот, собираясь произнести гневную тираду и выставить девчонку за дверь, но так ничего и не сказал. Предписания канского кулака звучали предельно просто: если есть две руки, две ноги и голова – брать. Генабакийская кампания была сущим адом, постоянно требовавшим все новых и новых солдат.

Араган улыбнулся стоящей перед ним девчонке. Руки на месте, ноги на месте, голова тоже. Пока.

– Ну что, девонька, желаешь пополнить ряды малазанского военно-морского флота?

Девчонка кивнула, холодно глядя на Арагана.

Лицо вербовщика застыло.

«Проклятье, ей ведь не больше тринадцати! Будь она моей дочерью… Но почему у нее взрослый взгляд?»

В последний раз он видел такие глаза в Генабакисе, когда проходил с ротой по земле, пережившей пять лет засухи и два года войны. Такие старые глаза бывают у тех, кто голодал и видел смерть.

– Как твое имя, дитя?

– Значит, меня возьмут?

Араган кивнул и вдруг почувствовал, что у него дико разболелась голова.

– Если у тебя нет особых пожеланий, свое назначение ты получишь через неделю.

– Я хочу участвовать в Генабакийской кампании, – не задумываясь, выпалила девчонка. – Хочу служить под командованием Железного кулака Дуджека Однорукого.

Араган заморгал.

– Я это учту, – тихо сказал он. – Так как тебя зовут, воительница?

– Печаль. Меня зовут Печаль.

Араган записал имя в рекрутскую книгу.

– Ты свободна, рядовая. Капрал расскажет тебе, куда идти. И смой грязь с ног, – добавил он.

Девочка ушла. Сержант еще какое-то время скрипел пером, и вдруг его пронзила мысль. Дождя не было уже несколько недель. Между тем грязь на девчоночьих ногах была серо-зеленого цвета, а вовсе не темно-красного. Араган отбросил перо и стал растирать виски.

«Ну вот, наконец голова проходит».

Герром находился в полутора лигах от моря, на Старо-Канской дороге. Некогда оживленная, дорога эта утратила былое значение, когда при императоре построили новую, идущую вдоль побережья. Теперь ею пользовались в основном пешие путники: местные крестьяне и рыбаки, носившие свой товар на продажу.

Куда бы ни взглянул Паран, повсюду валялись клочья материи, поломанные корзины и рассыпанные овощи. Последним свидетелем исхода был хромой мул, стоявший у обочины и утопавший ногами в горе риса. Он едва взглянул на проезжавшего лейтенанта.

Похоже, народ бежал по этой дороге совсем недавно; скорее всего, вчера ночью или же рано утром. Валявшиеся овощи были свежими, фрукты и зелень начали портиться только теперь, оказавшись под палящим солнцем.

Лошадь Парана двигалась медленно. В жаркой дымке появились окраинные строения Геррома – заштатного торгового городишки. Сложенные из кирпича-сырца, все они были похожи друг на друга. Парана удивило полное отсутствие людей. Неужели скрываются от жары? Ни одна собака не выскочила на дорогу, чтобы облаять всадника. Ни одной телеги, если не считать ту, опрокинутую, с застывшим в воздухе колесом. Жуткую картину дополняла мертвая тишина: ни птичьего щебетания, ни жужжания насекомых. Рука Парана потянулась к ножнам и наполовину вытащила меч.

Въехав в Герром, лейтенант остановился. Пока что ему было ясно одно: жители опрометью бежали из города, почти ничего не взяв с собой. Но кто же напал на них? Паран не увидел ни искалеченных тел, ни следов борьбы. Только домашний скарб, впопыхах брошенный обезумевшими от страха людьми. Паран глубоко вдохнул, медленно выдохнул, затем пустил лошадь вперед. Главная улица была, по сути, единственной городской улицей и упиралась тоже в единственное двухэтажное каменное здание имперской управы. Обитые жестью ставни были закрыты, тяжелая входная дверь – тоже.

Возле управы лейтенант спешился, привязал лошадь к торчащему из земли штырю, потом оглянулся назад. Пусто. Вынув меч из ножен, Паран подошел к двери.

Лейтенанта остановил негромкий дробный звук; звук был слишком тихим, и потому Паран услышал его только теперь, стоя перед тяжелой дверью. Изнутри доносилось неясное бормотание, от которого волосы у него встали дыбом. Паран просунул меч в щель и острым концом лезвия надавил на задвижку. Та поддалась. Затем он распахнул дверь.

В неясном свете Паран уловил какое-то движение. Помещение наполнял густой тяжелый запах разлагающихся тел. Лейтенанту стало тяжело дышать, во рту у него пересохло. Он остановился и подождал, пока глаза привыкнут к темноте. Затем он шагнул в переднее помещение, откуда и доносились непонятные гортанные звуки. Комната была полна… черных голубей, воркующих свои бесконечные песни. Под этим живым покровом находилось то, что было когда-то человеком. Распростертое тело лежало на полу, густо измазанное пометом. Удушливо пахло потом и смертью.

Паран шагнул дальше. Голуби зашевелились, но не обратили на него особого внимания.

Сквозь полумрак лейтенант различил несколько мертвых человеческих лиц с пустыми глазами. Их лица имели синюшный оттенок, будто эти люди задохнулись. Паран задержал взгляд на одном из солдат.

– Ох, вредно для здоровья носить форму в наши дни, – пробормотал он.

«Только птицы и услышат эту шутку. Кажется, такой мрачный юмор мне больше не по нутру».

Паран тряхнул головой и прошелся по комнате. Голуби с воркованием уворачивались от его тяжелых башмаков. Дверь в кабинет старшего офицера была приоткрыта. Через небольшие щели в ставнях внутрь проникал тусклый свет. Убрав меч в ножны, Паран вошел в кабинет. Мертвый капитан так и остался сидеть за столом. Его лицо покрывали пятна голубоватого, зеленого и серого оттенков.

Паран смел со стола птичьи перья и заглянул в бумаги, лежавшие перед капитаном. Маслянистые, осклизлые листы папируса раскрошились, едва он коснулся их пальцами.

«Тщательно убрать все следы», – вспомнил он приказ адъюнктессы.

Паран повернулся и быстро вышел наружу. Потом плотно закрыл дверь безжизненной имперской управы.

Едва ли местные жители поняли, что здесь замешана магия. И след, оставленный ею, не обрывался, а уходил дальше.

Паран отвязал лошадь, сел в седло и выехал из покинутого города. Назад он не оглядывался.

Солнце тонуло в багровых облаках на горизонте. Паран изо всех сил старался держать глаза открытыми. Очень длинным был этот день. Чудовищный день. Местность вокруг, когда-то знакомая и безопасная, превратилась во что-то совсем иное – над нею клубились темные магические вихри. Парану совсем не улыбалось провести эту ночь под открытым небом.

Лошадь шла вперед, опустив голову. Медленно опускались сумерки. Подстегиваемый собственными мрачными мыслями, Паран пытался осознать, что же произошло с утра.

Перед мысленным взором промелькнули брезгливое лицо немногословного капитана и гарнизон в Кане, потом сегодняшняя неожиданная встреча с адъюнктессой императрицы. Служба при ней означала головокружительный взлет в его военной карьере; неделю назад он даже и не помышлял о подобном. Пусть отец и сестры не одобряют избранную им профессию, но известие о новом назначении непременно взбудоражит их, если не повергнет в трепет. Как и многие сыновья и дочери знати, он давно мечтал об имперской военной службе. Паран жаждал почета и уважения и тяготился вялым образом жизни, который вела почти вся аристократия. Ему хотелось чего-то более волнующего, чем надзор за поставками вина или разведением лошадей.

Увы, таких, как он, не очень-то торопились зачислять в армию. Им не облегчали путь к офицерской выучке и последующим чинам. Парану вообще не повезло: его отправили в Кан, где гарнизон ветеранов восемь лет подряд зализывал раны былых сражений. Там молодого, неопытного лейтенанта, да еще и аристократа, встретили с плохо скрываемым презрением.

Паран считал, что отношение к нему изменилось после резни на дороге. Он оказался проворнее многих ветеранов, чему в немалой степени способствовала его превосходная боевая лошадь. Более того, чтобы показать остальным свое хладнокровие и выучку, Паран добровольно вызвался возглавить расследование.

Лейтенант делал все, как надо, хотя знакомство с подробностями случившегося доставило ему немало тягостных ощущений. Пробираясь между мертвыми телами, он слышал странные крики, звучавшие не вовне, а в его собственной голове. Глаза Парана подмечали малейшие детали: странный поворот тела, неожиданную улыбку на лице мертвого воина. Однако тягостнее всего на него действовал вид погибших лошадей. Ноздри и пасти животных были в корках засохшей пены – верный признак панического ужаса, охватившего лошадей перед гибелью. Паран не мог без содрогания смотреть на их чудовищные рваные раны. Пятна навоза и желчи покрывали бока некогда гордых скакунов. Повсюду он натыкался на запекшуюся кровь и гниющие куски мяса. Лейтенант едва сдерживался, чтобы не заплакать над трагической участью лошадей.

Паран заерзал в седле, ощущая противную липкость ладоней, лежащих на луке седла. Все это время он держался стойко, но теперь нахлынувшие воспоминания словно разметали и расшатали его дух. Совсем недавно он с молчаливым презрением взирал, как ветераны скрючивались на обочинах и их тошнило желчью. А ведь они отнюдь не были трусами, эти старые солдаты. Последней каплей жутких воспоминаний явилось увиденное в имперской управе Геррома. Еще немного, и все это сметет защитные преграды, которые Паран выстроил у себя внутри.

Лейтенант с трудом выпрямился в седле. Он вспомнил, как с какой-то щеголеватой небрежностью поведал адъюнктессе, что его молодость кончилась. Он рассказал ей и о многом другом, бесстрашно, не задумываясь о последствиях, отбросив все предостережения, которые пытался внушить ему отец.

Ему вдруг вспомнились слова, услышанные в детстве: «Живи тихо». Он отверг их тогда, отвергал и сейчас. Итак, адъюнктесса заметила и выделила его. Впервые за все это время Паран задумался: стоит ли гордиться ее вниманием? Он вспомнил «сжигателя мостов», с которым судьба столкнула его на смотровой башне Ложного замка. Наверное, нынче тот плюнул бы ему под ноги и сказал: «Зря ты не прислушался к моим словам, сынок. Ну что, стал героем?»

Лошадь Парана рванулась вперед, стуча копытами. Он сжал меч, тревожно вглядываясь в сумрак. Дорога вилась меж рисовых полей, ближайшее крестьянское жилье отстояло от дороги на добрую сотню шагов. Тем временем путь ему преградил чей-то силуэт.

Подул холодный ветер, заставивший лошадь прижать уши и тревожно раздуть ноздри.

Вся одежда странного незнакомца была зеленого цвета: зеленый плащ с большим капюшоном, выцветший зеленый мундир, полотняные облегающие штаны. Даже кожаные сапоги и те были зелеными. Ростом он вряд ли превосходил Парана. На тонком поясе висел всего один длинный кинжал – излюбленное оружие жителей Семиградия. Лейтенант обратил внимание, что кожа на руках незнакомца была сероватого оттенка. Парана поразило обилие колец: по нескольку штук на каждом пальце.

Человек поднял руку, сжимавшую глиняный кувшин.

– Эй, лейтенант, жажда не мучает? – спросил он.

Голос незнакомца звучал довольно приятно и вкрадчиво.

– Вас что, послали меня встретить? – вместо ответа спросил Паран, не убирая руки с эфеса меча.

Человек улыбнулся и откинул капюшон. У него было узкое светло-серое лицо и темные раскосые глаза. По возрасту – чуть больше тридцати лет, хотя волосы успели побелеть.

– Адъюнктесса попросила меня о небольшом одолжении, – пояснил незнакомец. – Ей не терпится выслушать твой доклад. Мне поручено препроводить тебя к ней… с поспешением.

Он взмахнул кувшином.

– Но вначале давай-ка перекусим. В моих карманах найдется недурное угощение; во всяком случае, куда вкуснее и обильнее, чем ты нашел бы в какой-нибудь здешней замызганной деревушке. Слезай с лошади и составь мне компанию. Сядем с тобой на обочине, проведем время за трапезой, приятным разговором и созерцанием вечно занятых тяжкими трудами местных крестьян. И как им не надоест так гнуть спину? Кстати, меня зовут Симпатяга.

– Я слышал это имя, – сказал Паран.

– Уж должен был слышать, – подхватил Симпатяга. – Итак, я пред тобой. В моих жилах течет кровь тистеандиев, и ей тесно в человеческом теле. Чтобы облегчить ее участь, я выпускаю кровь из других тел. Уничтожение королевской фамилии в Анте – моих рук дело. Король, королева, их сыновья и дочери.

– А также двоюродные, троюродные и прочие родственники.

– Угадал, лейтенант. Нужно было вырвать всю поросль с корнем. Таков уж мой долг, а я как-никак – один из искуснейших «когтей». Но ты так и не ответил на мой вопрос.

– На какой?

– Пить хочешь?

Паран нахмурился и спрыгнул с лошади.

– Я слышал, что адъюнктесса велела поторапливаться.

– А мы и поторопимся, лейтенант, когда наполним желудки и приятно побеседуем.

– Стремление к приятным беседам вряд ли присуще «когтям», особенно искуснейшему из них.

– Про других не скажу, а я очень люблю приятные и изысканные беседы. Увы, лейтенант, нынешние мрачные времена почти не позволяют мне проявлять это качество моего характера. Но ты, смею надеяться, уделишь мне немного своего драгоценного времени, правда? Тем более что мы все на время связаны одним делом.

– Ваши дела с адъюнктессой меня не касаются, – сказал Паран, подходя к Симпатяге. – Лично к вам у меня нет никаких чувств, кроме враждебности.

Один из искуснейших «когтей» империи присел на корточки и стал доставать из карманов свертки с едой. Затем он вынул два хрустальных бокала и откупорил кувшин.

– Старые раны. Понимаю, лейтенант. Ты ведь избрал другой путь, выбившись из стада скучающих и вечно препирающихся между собой аристократов.

Симпатяга наполнил бокалы янтарным вином.

– Теперь ты целиком принадлежишь империи, лейтенант. Она повелевает тобой, а ты безоговорочно подчиняешься приказам. Ты – частичка одного из мускулов, слагающих тело империи, и не более того. Но и не менее. Время старых обид давно прошло. А потому, лейтенант, – Симпатяга опустил кувшин на землю и подал Парану наполненный бокал, – давай отпразднуем твое новое назначение. За твое здоровье, Ганоэс Паран, лейтенант и помощник адъюнктессы Лорны.

По-прежнему хмурясь, Паран взял бокал.

Они оба выпили.

Симпатяга улыбнулся, достал шелковый платок и обтер губы.

– Как видишь, нам не так-то трудно поладить. Кстати, каким именем прикажешь тебя величать?

– Просто Параном. А вас? Какой титул у командира «Когтя»?

Симпатяга опять улыбнулся.

– «Когтем» по-прежнему командует Ласэна. Я ей лишь помогаю. Таким образом, я тоже являюсь помощником для разнообразных поручений. Можешь называть меня тем именем, которое тебе известно. Знакомясь с людьми, я стараюсь не увязать в формальностях сверх необходимого.

Паран уселся на глинистую землю.

– Значит, мы уже перешли черту знакомства?

– Разумеется.

– А как вы это поняли?

Симпатяга принялся развязывать свертки, доставая оттуда сыр, заварной хлеб, фрукты и ягоды.

– У меня, знаешь ли, два способа знакомства. С тобой мы познакомились вторым способом.

– Каков же тогда первый способ?

– Я пользуюсь им, когда не хватает времени, чтобы надлежащим образом представиться.

Паран устало развязал ремешки и стащил с головы шлем.

– Желаете узнать, что я обнаружил в Герроме? – спросил он, приглаживая рукой черные волосы.

Симпатяга передернул плечами.

– Ну, если у тебя есть потребность выговориться.

– В таком случае я, пожалуй, дождусь встречи с адъюнктессой.

Непревзойденный «коготь» улыбнулся.

– А ты быстро схватываешь, что к чему, Паран. Не будь расточителен со знаниями, которыми обладаешь. Слова, как и монеты, любят, когда их накапливают.

– Пока богач не помрет на постели из чистого золота, – усмехнулся Паран.

– Забыл спросить: ты голоден? Терпеть не могу есть в одиночку.

Паран взял протянутый ломоть бурого черствоватого хлеба.

– Так как, адъюнктесса и впрямь послала вас за мной или же вы оказались в здешних краях по иным причинам?

В очередной раз улыбнувшись, Симпатяга встал.

– Увы, наш приятный разговор окончен. Пора в путь.

Он посмотрел на дорогу.

Паран тоже повернулся и увидел тусклый желтоватый свет, разлитый над дорогой.

«Путь – одна из тайных магических троп, позволяющих преодолевать громадные расстояния».

– Клобук меня накрой, – со вздохом пробормотал лейтенант, сопротивляясь охватившей его дрожи.

Перед ним расстилалась сизовато-серая дорога, с обеих сторон окаймленная невысокими стенами. Дорогу накрывал плотный охристый туман. Из портала тянуло странным ветром, и дорожная пыль казалась пеплом, развеиваемым невидимыми демонами.

– Тебе придется привыкнуть к подобному роду путешествий, – сказал Симпатяга.

Паран прикрепил шлем к луке седла и взял в руки поводья лошади.

– Я готов. Идемте.

Непревзойденный «коготь» одобрительно взглянул на него и шагнул через портал. Паран шагнул следом и ввел лошадь. Вход сразу же закрылся. Провинция Итко Кан и все привычные приметы жизни исчезли. Мир, в котором они очутились, был пустынным и безжизненным. Стены, окаймлявшие тропу, казались сделанными из пепла. Воздух пах песком и металлом.

– Добро пожаловать на имперский Путь, – с издевкой в голосе произнес Симпатяга.

– Польщен.

– Он создан силами тех, кто… был прежде нас. Неужели такое было по плечу людям? Ответ знают только боги. Думаю, они и создали этот Путь.

– А по-моему, боги здесь ни при чем, – возразил Паран. – Говоря так, вы просто обманываете сборщиков пошлины, привратников, стражников на невидимых мостах и всех остальных, кто обитает на этом Пути, служа своим бессмертным хозяевам.

Симпатяга хмыкнул.

– Думаешь, Путь сродни обычной дороге, от которой кормится немало народу? Знаешь, меня всегда развлекали невежественные домыслы. Думаю, ты окажешься приятным спутником в нашем недолгом путешествии.

Паран умолк. Сколько он ни пытался увидеть горизонт, его взгляд упирался в пепельно-серые стены и охристый туман. По телу ползли струйки пота, отчего кольчуга казалась еще тяжелее. Лошадь Парана тревожно озиралась по сторонам и надсадно фыркала.

– К твоему сведению: адъюнктесса сейчас находится в Анте, – нарушил молчание Симпатяга. – Путь позволит нам покрыть триста лиг всего за несколько часов. Кое-кто думает, будто империя неимоверно разрослась. А в отдаленных провинциях кое-кто вообще возомнил, что находится вне досягаемости императрицы Ласэны. Как ты сам убедился, Паран, думать так могут только глупцы.

Кобыла Парана снова зафыркала.

– Кажется, я тебя застыдил, и теперь ты рта не раскрываешь. Прости меня, лейтенант. Возможно, я не слишком удачно пошутил по поводу твоего невежества.

– Когда шутишь, всегда рискуешь, – коротко ответил Паран.

Симпатяга долго не раскрывал рта.

В пространстве, по которому пролегал магический Путь, время текло незаметно. Возможно, времени там вообще не было. Кое-где пепельно-серые стены были разворочены, словно сквозь них с боем продирался отряд. Иногда от Пути отходили скользкие боковые тропы и сразу же исчезали во мраке. В одном месте им попалось темное пятно, покрытое ржавой коркой. Рядом, словно разбросанные монеты, в пыли валялись ржавые звенья цепи. Симпатяга не дал никаких пояснений, но по его виду Паран понял, что «коготь» изрядно удивлен увиденным.

«Вот тебе и безопасное путешествие! – подумал лейтенант. – Не надо считать меня доверчивым дурачком. Похоже, как и на обычной дороге, здесь бывают стычки и даже побоища».

Парана не удивило, что после того места Симпатяга убыстрил шаг.

Вскоре они подошли к каменной арке. Она была построена недавно; Паран узнал антанский базальт, добываемый в имперских каменоломнях неподалеку от столицы. Стены родительского дома были облицованы таким же черно-серым блестящим камнем. В центре арки, наверху, красовалась когтистая лапа, держащая хрустальный шар, – герб Малазанской империи.

По другую сторону арки расстилалась тьма. Паран прочистил горло и спросил:

– Мы что, пришли?

Симпатяга обернулся.

– Ты даже не потрудился завернуть свое презрение в оболочку учтивости, лейтенант. Посоветовал бы тебе бросить свои высокородные замашки.

Паран усмехнулся.

– Ладно, провожатый, ведите дальше.

Подобрав полы плаща, Симпатяга прошел через арку и… исчез.

Лошадь почему-то упрямо не желала приближаться к базальтовой арке. Она норовила стать на дыбы и мотала головой. Как лейтенант ни пытался ее успокоить, все было напрасно. Наконец он просто забрался в седло, натянул поводья и хорошенько пришпорил упрямицу. Лошадь взбрыкнула, но прыгнула в пустоту.

В ту же секунду они очутились в привычном мире, полном света и красок. Из-под конских копыт во все стороны летели мелкие камешки. Паран остановил лошадь и, моргая, огляделся. Они находились в просторном помещении, потолок которого отливал сусальным золотом, стены были завешаны шпалерами, а возле стен стояло не менее двух десятков вооруженных стражников.

Испуганная лошадь дернулась вбок и сшибла с ног Симпатягу. Еще немного, и тяжелое конское копыто пробило бы ему голову. Опять во все стороны полетели мелкие камешки… только они не были дворовым гравием. Лошадь выбивала из пола кусочки мозаичного покрытия. Бормоча проклятия, Симпатяга вскочил на ноги. Его глаза, обращенные к лейтенанту, метали молнии.

Будто повинуясь некоему молчаливому приказу, караульные медленно вернулись на свои места. Паран оторвал взгляд от Симпатяги. Перед ним на подиуме возвышался трон из гнутой кости. На троне восседала императрица.

В зале стало совсем тихо, если не считать похрустывания кусочков мозаики, которые давили конские копыта. Поморщившись, Паран спешился и обратил усталый взгляд на императрицу.

Ласэна почти не изменилась с тех пор, как он последний раз видел ее вблизи. Ее одежда по-прежнему оставалась простой и лишенной украшений. Коротко остриженные волосы все так же венчали синеватое, совершенно неприметное лицо. Сощурившиеся карие глаза остановились на Паране.

Лейтенант поправил перевязь, сложил руки и отвесил поясной поклон.

– Приветствую вас, ваше величество, – произнес он.

– Вижу, тогда, семь лет назад, ты не послушался совета бывалого воина, – растягивая слова, сказала Ласэна.

Паран удивленно заморгал.

– Он тоже не внял совету, который я ему дала, – продолжала императрица. – Удивляюсь, кто из богов свел вас тогда вместе на парапете. Я бы непременно поблагодарила этого бога за его чувство юмора. Лейтенант, вы никак решили, что Имперская арка ведет прямо в конюшню?

– Ваше величество, моя лошадь упорно не желала проходить через арку.

– Ну что ж, не без основания.

Паран улыбнулся.

– Но в отличие от меня ее порода славится своей смышленостью. Прошу вас принять мои самые смиренные извинения за случившееся.

– Симпатяга проводит вас к адъюнктессе.

По знаку императрицы один из караульных принял от лейтенанта поводья. Паран еще раз поклонился и с улыбкой повернулся к «когтю». Тот вывел его через боковую дверь.

– Дуралей! – процедил он сквозь зубы, когда тяжелая дверь закрылась за ними и они очутились в узком коридоре.

Паран не ответил. Симпатяга быстро зашагал к лестнице. Лейтенант не торопился: пусть «коготь» его подождет. Тот стоял возле ступеней, мрачный от ярости.

– О каком таком парапете она говорила? Ты что, когда-то уже встречался с императрицей? Где?

– Поскольку она не пожелала объяснить, мне лишь остается последовать ее примеру, – уклончиво ответил Паран.

Ступени лестницы, истертые множеством ног, чем-то напоминали конские седла.

– А, так мы в Западной башне, – невинным тоном произнес лейтенант. – Ее еще называют башней Праха.

– Поднимайся на самый верх. Адъюнктесса ждет тебя в своих покоях. Других дверей там нет, так что не заблудишься. Понял?

Паран кивнул и двинулся наверх.

Дверь последнего этажа башни была приоткрыта. Паран постучался и вошел. Он увидел адъюнктессу в дальнем конце комнаты. Лорна сидела на скамье, спиной к широкому окну, и одевалась. За поднятыми ставнями розовело утреннее небо. Смущенный Паран остановился.

– Я не из стеснительных, – сказала адъюнктесса. – Входите и закройте дверь.

Паран сделал, что ему велели. Потом оглядел помещение. Стены украшали порядком выцветшие шпалеры. Каменные плиты пола скрывались под вытершимися меховыми шкурами. Мебель была скудной и старой, напанской по стилю, а потому лишенной вычурности.

Адъюнктесса встала и надела кожаные доспехи. Ее волосы блестели в утреннем свете.

– У вас усталый вид, лейтенант. Присядьте.

Паран поискал глазами стул и с наслаждением плюхнулся на сиденье.

– Следы едва заметны, госпожа адъюнктесса. Герром оказался пуст, а те, кто там остался, уже никогда не заговорят.

Лорна застегивала последнюю пряжку.

– Заговорили бы, если бы я послала туда некроманта.

Паран невольно хмыкнул.

– Я слышал лишь рассказы голубей. Думаю, их пустили туда с определенным умыслом.

Адъюнктесса недоуменно наморщила лоб.

– Простите… мне показалось, что вестниками смерти были… птицы.

– Значит, попытайся мы увидеть случившееся глазами мертвых солдат, мы почти ничего не увидели бы. Говорите, голуби?

Он кивнул.

– Любопытно, – задумчиво произнесла Лорна и замолчала.

Паран пристально поглядел на нее.

– Простите, адъюнктесса, мне была отведена роль приманки?

– Нет.

– А своевременное появление Симпатяги, когда я возвращался из Геррома?

– Мне так было удобнее.

Паран тоже умолк. Стоило ему закрыть глаза, как голова начинала кружиться. Он и не подозревал, насколько устал. Лейтенант не сразу сообразил, что слова Лорны обращены к нему. Резко встряхнув головой, Паран выпрямился.

Адъюнктесса стояла рядом.

– Спать вы будете потом, а не сейчас. Я говорю с вами о вашем будущем – недурно бы послушать. Итак, вы исполнили приказ и проявили исключительную… жизнестойкость. Внешне все будет выглядеть так, будто я дала вам задание, вы его выполнили и теперь мы расстаемся. Вам дадут новое назначение. Что касается вашего пребывания в Итко Кане, там не происходило никаких чрезвычайных событий. Вы меня поняли?

– Да.

– Прекрасно.

– Позвольте спросить, адъюнктесса: что же на самом деле там произошло? Вы решили прекратить расследование? Неужели мы отступаем, так и не узнав, кто и зачем устроил эту кошмарную бойню? Или только одного меня выводят из дальнейших расследований?

– По этой тропе, лейтенант, нужно идти с предельной осторожностью, так, чтобы нас не заметили. Но мы должны по ней идти, и вы являетесь главной фигурой. Может, я ошиблась, однако я полагала, что вы захотите пройти до самого конца и быть очевидцем возмездия, когда наступит его время. Или я действительно ошиблась? Вдруг увиденного вам хватило с избытком, и вы мечтаете лишь о возвращении к привычной жизни?

Паран закрыл глаза.

– Когда наступит время, я хочу оказаться там, адъюнктесса.

Лорна молчала. Паран чувствовал: она изучает его и взвешивает произнесенные им слова. Он не испытывал ни страха, ни робости. Он высказал свое пожелание, а решение принимать ей.

– Мы действуем без излишней торопливости. Новое назначение вы получите через несколько дней. А пока отправляйтесь в родительский дом и хотя бы немного отдохните.

Паран открыл глаза и встал. Когда он был уже возле двери, Лорна заговорила вновь:

– Лейтенант, я уверена, что случившееся в Тронном зале больше не повторится.

– Сомневаюсь, чтобы мне захотелось вторично становиться мишенью для насмешек.

Он закрыл дверь и начал спускаться. Из покоев Лорны донеслось покашливание. О природе этого звука Паран не желал даже думать.

Он ехал по знакомым столичным улицам, ощущая внутри себя полную пустоту. Все было, как прежде: тротуары, запруженные народом, разноязыкий говор, крики, шум. Тем не менее что-то изменилось. Перемены не были внешними; они таились где-то в пространстве между глазами и мыслями. Изменился не город, а он сам. Он вдруг ощутил себя чужаком в Анте. Изгоем.

Между тем город остался прежним, и все, что Паран видел вокруг себя, тоже было очень знакомым. Знатное происхождение – это оно отодвигало мир столичных улиц, окружая лейтенанта невидимым и недосягаемым для простолюдинов барьером.

«Дар и… проклятье», – вспомнились ему чьи-то слова.

Правда, сейчас Паран был без телохранителей. Знать давно утратила былое влияние в обществе. Люди, встречавшиеся ему на пути, даже не подозревали о его происхождении. Они видели только военный мундир, доспехи и понимали: перед ними – не ремесленник, не разносчик и не торговец, а солдат. Меч империи, которых у нее десятки тысяч.

Паран миновал ворота Высокого яруса и поехал вдоль Мраморной дороги, где начинались первые богатые дома. Здания не теснились к проезжей части, а скрывались за стенами заборов, которыми были обнесены дворы. Сочные, веселые цвета стен и оград соперничали с зеленью листвы. Улица уже не кишела народом, а у ворот стали попадаться караульные. Исчез отвратительный запах сточных канав и гниющих отбросов; ветер доносил ароматы распустившихся цветов и негромкое журчание садовых фонтанов.

Запахи детства.

Постепенно богатые дома сменились особняками. Здесь жила знать, родовая аристократия. Она давным-давно владела землей, на которой стояли эти жилища, больше похожие на загородные усадьбы. Империя с ее заботами казалась здесь чем-то заурядным и докучливым. История династий, обитавших в этой части Анты, насчитывала семь столетий и начиналась с кочевых племен, пришедших сюда с востока. Они явились не на пустое место и, как водится, огнем и мечом утверждали свое право, оттеснив местные племена, заселявшие побережье. Менялись времена, менялась и сама знать. Бывшие свирепые кочевники занялись разведением лошадей и торговлей вином, элем и тканями. Боевая аристократия превратилась в аристократию торговцев, чьим рукам привычнее было держать не меч, а золотые монеты. Схватки в бою сменились торговыми сделками, закулисными интригами и подкупом.

Парану казалось: став военным, он словно замыкал круг, возвращаясь к ремеслу далеких предков, сильных, неистовых и искренних в своих проявлениях. Выбор этот стоил ему разрыва отношений с отцом.

Лейтенант подъехал к знакомым воротам. К ним вела широкая аллея, которая в центральной части города сошла бы за настоящую улицу. Караульного у ворот не было. Потянув веревку, Паран несколько раз позвонил в дверной колокол.

Открывать ему не торопились. Паран ждал.

Наконец с другой стороны послышался лязг засова и чей-то ворчливый голос. Заскрипели несмазанные петли, и дверь открылась.

Этого старика Паран видел впервые. Его лицо было исполосовано шрамами. Одеяние старика составляла латаная-перелатаная кольчуга, доходившая ему до самых колен. Голову украшал старый шлем с грубо выправленными вмятинами, но начищенный до блеска.

Мутные серые глаза старика смерили лейтенанта с головы до пят.

– Как на картинке, – пробормотал привратник.

– Что ты сказал? – не понял Паран.

Привратник широко распахнул дверь.

– Взрослее, конечно, но похож. Хороший художник вас рисовал. И манеру держаться передал, и выражение лица. Добро пожаловать в родной дом, Ганоэс.

Паран провел лошадь через узкие ворота. За ними по обе стороны стояли два служебных флигеля усадьбы. Над крышами флигелей синело небо.

– Ты не знаком мне, воин, – сказал старику Паран. – Но чувствую, стражники хорошо изучили мой портрет. А сейчас, поди, вытирают об него ноги в своей казарме? Угадал?

– Есть такое.

– Как тебя зовут?

– Гамет.

Старик успел снова запереть дверь и теперь шел позади лошади.

– Вот уже три года я состою на службе у вашего отца.

– А до этого?

– Не стоит углубляться в расспросы.

Они вступили во внутренний двор. Паран изучающе глядел на старика.

– Мой отец имеет обыкновение разузнавать все о тех, кого берет к себе на службу.

Гамет усмехнулся, обнажив белые зубы.

– Он так и поступил, иначе меня бы здесь не было.

– Вижу, ты успел повоевать на своем веку.

– Позвольте, молодой господин, я возьму вашу лошадь.

Паран отдал ему поводья, затем обернулся и стал разглядывать знакомый двор. Почему-то двор показался ему меньше, чем прежде. А вот и старый колодец, выкопанный здесь много веков назад и теперь совсем обветшавший и готовый рассыпаться в прах. Ни один каменщик не возьмется его чинить, боясь разбудить призраков. На таких же старых камнях стояла и родовая усадьба Паранов. Пространство под ней было полно каких-то помещений, проходов, тупиков, наполовину засыпанных землей, сырых, низких и ни что уже не годных.

Двор жил своей привычной жизнью. Никто из слуг даже не заметил появление молодого господина.

Гамет осторожно кашлянул у него за спиной.

– Ваших родителей нет в городе.

Паран рассеянно кивнул. Еще бы: в Эмалау, их загородном поместье, у отца всегда найдутся дела. Жеребята, виноторговля. Все как всегда.

– А сестры ваши здесь, – продолжал Гамет. – Я сейчас скажу, чтобы прибрали в вашей комнате.

– Так ее не открывали с самого моего отъезда?

Гамет помялся.

– Почти. Просто перетащили туда кое-что из мебели и сундуки. Сами знаете: места в доме мало…

– Сколько себя помню, его всегда было мало.

Паран вздохнул и молча зашагал к крыльцу.

Пиршественный зал был пуст. Эхо возвращало гулкие шаги Парана. Пуст был и длинный стол, к которому направлялся сейчас лейтенант. Из-под ног с хриплым мяуканьем разбегались потревоженные кошки. Паран швырнул на спинку стула запыленный плащ, сам сел на скамью и уперся спиной в обшитую деревом стену. Глаза он закрыл.

– А я думала, ты по-прежнему находишься в Итко Кане, – раздался поблизости женский голос.

Паран открыл глаза. У начала стола, опираясь рукой о спинку отцовского кресла, стояла Тавора – его средняя сестра. Она была всего на год моложе Парана. Все та же простая одежда, все то же бледное лицо и рыжеватые волосы, подстриженные даже короче, чем было нынче принято. За это время Тавора успела вытянуться и почти сравнялась с ним ростом. Из неуклюжей девочки-подростка она превратилась в девушку, но красоты это ей не прибавило.

Тавора глядела на брата, внешне ничем не выказывая своих чувств.

– Я получил новое назначение, – пояснил Паран.

– В Анту? Странно, что мы об этом не слышали.

«Конечно, вы бы обязательно услышали. Знать хоть и утратила свое влияние, но по умению разузнавать новости ей по-прежнему не было равных».

– Мое назначение оказалось неожиданностью даже для меня. Но в Анте я служить не буду. Я приехал всего на несколько дней.

– Тебя повысили в звании? Или назначили на более высокую должность?

Паран улыбнулся.

– Вот уже и ты начинаешь повторять отцовские слова: влияние, положение, богатство. Добавь еще сюда честь фамилии.

– Об этом, братец, ты давно перестал беспокоиться.

– Теперь об этом беспокоишься ты. Отец что, отходит от повседневных дел?

– Постепенно. Со здоровьем у него все хуже. А ты ведь даже ни разу не написал ему из Итко Кана…

Паран вздохнул.

– И ты, Тавора, решила хоть как-то восполнить ему то, чего он так и не дождался от своего непутевого сына? Не думаю, что я снискал бы отцовскую благосклонность, если бы остался здесь и не пошел в армию. Я всегда считал: управлять семейными делами должен тот, кто это умеет.

Тавора сощурилась. Гордость не позволила ей даже улыбнуться на комплимент брата.

– А как Фелисина? – спросил он про младшую сестру.

– Как всегда. Сидит затворницей у себя в комнате и сочиняет. Она еще не знает о твоем приезде. Представляю, как она обрадуется и как следом огорчится, когда ты скажешь ей, что приехал всего на несколько дней.

– Она становится твоей соперницей?

Тавора презрительно фыркнула и отвернулась.

– Фелисина? Она слишком мягкотелая для этого мира. Да и вообще для любого мира, кроме своих четырех стен. Сам увидишь: она ничуть не изменилась.

Паран смотрел на жесткую, словно деревянную спину удалявшейся Таворы. Только сейчас он сообразил, что от него отчаянно пахнет потом: его собственным и лошадиным. И не только потом. От него пахло дорожной грязью и чем-то еще.

«Старая кровь и старые страхи, – подумал Паран, оглядываясь по сторонам. – А пиршественный зал-то совсем и не такой громадный, как мне раньше казалось».