Читать книгу Троя. Величайшее предание в пересказе - Джон Митчинсон, Стивен Фрай - Страница 18

После того как Диоскуры спасли сестру из заточения в Афидне, Елену стали стеречь куда зорче. Превратившись из девушки в молодую женщину, у своей двери денно и нощно терпела она присутствие стражников, а также общество служанок, наставниц, телохранителей и дуэний во главе с матерью Тесея Эфрой, даже если желала Елена всего-то прогуляться по дворцу.

Красота, вероятно, представляется одним из величайших благословений, но может оказаться и проклятием. Некоторые рождены с красотой, какая словно бы доводит людей до безумия. К счастью, нас таких очень мало, но власть наша, бывает, сеет сумятицу, а то и хаос. Так вышло и с Еленой. Мать ее Леда и отец Тиндарей (ее смертный отец, во всяком случае) вскоре поняли, что каждый неженатый царь, царевич и военачальник на Пелопоннесе и еще много где на материке, островах и самых удаленных окраинах греческого мира выстраиваются в очередь за ее рукой и сердцем. Бескрайняя толпа пылких властительных ухажеров начала стекаться во дворец Тиндарея, а с ними – их шумные и крепко пьющие свиты. Они б при любых обстоятельствах счастливы были заполучить столь высокородную царевну из столь великого царского рода, но красота Елены теперь уж так расхвалена и воспета была по всему известному миру, что любой, кому б досталась она в жены, обрел бы несравненный престиж и славу, не говоря уже о непревзойденном преимуществе просыпаться ежеутренне и видеть рядом с собой такое вот обворожительнейшее лицо.

Среди самых влиятельных и настойчивых кавалеров были постоянные гости самогό спартанского царского дома – сыновья Атрея Агамемнон и Менелай, однако усердно ухаживали за красавицей Еленой далеко не одни они. Аякс Саламинский[57] встал в очередь за ее рукой, как и единокровный брат его Тевкр. Прибыл во дворец Тиндарея и ДИОМЕД, царь Аргоса[58], а также ИДОМЕНЕЙ, царь Крита, Менесфей, царь Афин[59], царевич ПАТРОКЛ, наследник престола Опунта (царства на восточном побережье материковой Греции), ФИЛОКТЕТ из Мелибеи, ИОЛАЙ и его брат Ификл, правители фессалийских филаков, и много других вождей, старейшин, князьков, знати, землевладельцев и мелких прихлебателей. Список их слишком длинен, всех не перечислишь[60].

Один высокородный и почтенный правитель, не явившийся в Спарту завоевывать расположение Елены, – ОДИССЕЙ с Итаки. Все, кто знал его, считали Одиссея коварнейшим, хитрейшим и лукавейшим молодым человеком во всем греческом мире. Отцом Одиссею приходился аргонавт ЛАЭРТ, владыка Кефалонии и ее прилежащих островов в Ионийском море[61]. Мать Одиссея АНТИКЛЕЯ была внучкой Гермеса – через воришку и пройдоху АВТОЛИКА[62]. Лаэрт отдал Одиссею власть над Итакой, одним из островов Кефалонийского архипелага, подчинявшегося Лаэрту[63]. Пусть и не была Итака ни самым плодородным, ни самым процветающим Ионийским островом, Одиссей не променял бы ее ни на какие сокровища и чудеса Пелопоннеса. Итака была ему домом, и он любил на ней каждую иззубренную скалу и каждый чахлый кустик.

И друзья, и враги сходились во мнении: от своего деда Автолика и прадеда Гермеса Одиссей унаследовал более чем достаточно плутовской двуличности и шкодливой хитрости. Враги держались от него подальше, не доверяя ему и опасаясь его проницательности и коварства, друзья же полагались на его советы и уловки. Он бывал возмутительно бесчестным и двуличным, если приходился кому-то не по нраву и ему не доверяли, – и восхитительно ловким и находчивым, если оказывался нужен.

Как раз в этом духе и обратился к нему раздосадованный Тиндарей.

– Одиссей! Ты посмотри, во что превратился мой дворец. Всякий холостяк со всякого острова, горы и дола сюда заявился, все просят руки Елены. Мне предлагают такой выкуп, что глаза на лоб лезут. Находятся болваны, которые считают, что мне повезло с дочерью, но они попросту не вдумались как следует. Похоже, не понимают, что, отдай я ее кому-то одному, тут же почти гарантированно наживу непримиримых врагов во всех остальных.

– Никаких сомнений, – отозвался Одиссей, – вообще никаких сомнений – те, кто не получит Елену, отнесутся к этому скверно. Еще как скверно.

– Весь Пелопоннес вскипит кровью!

– Если только мы с тобой не пошевелим мозгами.

– Шевелить мозгами будешь ты, – сказал Тиндарей. – Когда я берусь за это дело, у меня голова начинает болеть.

– Есть одна мыслишка, – промолвил Одиссей.

– Правда?

– О да. Простая и очевидная. И гарантированно сработает, но есть у нее и цена.

– Назови ее. Если может она предотвратить гражданскую войну и подарить мне покой, она стоит всего, чего б ты ни потребовал.

– Хочу ПЕНЕЛОПУ в жены.

– Пенелопу? Моего брата Икария Пенелопу?

– Ее самую. Она обещана какому-то царевичу в Фессалии, но я люблю Пенелопу, а она – меня.

– Так вот почему ты единственный, кто не ошивается у покоев Елены, вывалив язык, да? Так-так. Ну поздравляю. Уладь мою беду – и повезешь Пенелопу на Итаку с ближайшим же приливом. Что ты надумал?

– Созови всех ухажеров и скажи им вот что…

Одиссей выложил свой замысел, Тиндарей его выслушал. Прежде чем царь наконец всё усвоил, пришлось повторить детали трижды. Сердечно обнял Тиндарей друга.

– Великолепно! – сказал он. – Ты гений.

Раздал Тиндарей указания. Взревели трубы, загремели барабаны. Забегали по дворцу босоногие рабы, сзывая гостей собраться немедля в большом зале. Воздыхатели ответили на этот призыв нервным воодушевлением. Принято ли решение? Выбрала ли Елена? Выбрали ли ее родители за нее? После финальных фанфар и под барабанный бой Тиндарей, Леда и заалевшая Елена появились на высоком балконе. Грандиозное собрание царей, вождей, старейшин, князьков, воевод, знати, землевладельцев и мелких прихлебателей умолкло.

Одиссей сидел на скамье в тени и улыбался. Как поведут себя ухажеры в ответ на его план? Им придется смириться. Конечно же. Поначалу неохотно, однако в конце концов они смирятся.

Тиндарей откашлялся.

– Друзья мои. Царица Леда, царевна Елена и я чрезвычайно тронуты пылким интересом, какой выказали вы к тому, чтобы связать себя… сокровенными узами с нашим царским домом. И так много вас, и все вы столь утонченны, благородны и достойны. Мы постановили, что решить эту задачу справедливо можно лишь…

Он умолк. Послышался скрип кожи и бряцание меди: пять десятков мужчин подались вперед, прислушиваясь.

– …лотереей.

Раздался великий стон. Улыбка Одиссея сделалась еще шире.

Тиндарей вскинул руку.

– Понимаю, понимаю. Вас страшит, что вероятность выигрыша невелика. Или, быть может, страшит вас, что боги против вас? Ибо если победителя определяет жребий, выбирать этого человека не мне, не царице и не Елене, а Моросу и Тихее[64], и всегда лишь от них происходят Рок или Удача, к добру ли, к худу ли.

Воздыхатели вроде бы усмотрели справедливость в этом – по мнению Одиссея – нравоучительном доводе и пробурчали в ответ свое согласие.

Тиндарей, вскинув руку, вновь потребовал тишины.

– И еще одно. За каждый лотерейный билет в этой жеребьевке предстоит заплатить.

Публика недовольно забубнила. Одиссей готов был обнять сам себя.

– Нет, уверяю вас, не в золоте и не в богатствах измеряется та цена, – продолжил Тиндарей. – Ценой назначаем мы клятву. Притязающие на руку Елены получат право участвовать, только если сперва поклянутся всеми богами Олимпа, жизнями детей своих и внуков: кто б ни выиграл, смирятся участники без всяких жалоб с исходом жеребьевки. Более того, поклянутся защищать Елену и ее законно признанного супруга от всех, кто посмеет встать между ними.

Пала тишина – ухажеры впитывали сказанное. Великолепный замысел, как ни поверни. Тиндарею такое нипочем бы в голову не пришло. Кому еще, как не Одиссею с Итаки, хватило находчивости предложить выход столь простой и безупречный? Удачливый победитель получит руку Елены и навеки пребудет в безопасности. Неудачливые проигравшие, как бы обижены или разочарованы ни были, ничего не смогут с этим поделать, не нарушив священной клятвы. Клятвы, засвидетельствованной собранием властителей, грандиозней которого не видывала история.

Неохотно ворча, притязавшие опускались один за другим на колени и клялись перед богами своей честью защищать и беречь любого из собравшихся, кто б ни вытянул счастливый жребий из громадной медной чаши, внесенной в зал[65].

Победителем стал царевич Менелай. Тиндарей очень обрадовался такому исходу и сказал Одиссею, что усматривает в столь приятном стечении обстоятельств благосклонное вмешательство богов[66].

– Он подходящего возраста. Он мне нравится. Он нравится Леде, а Елене он нравился всегда. Полагаю, он сможет ее осчастливить. Наверняка Аполлон или Афина направляли руку его, когда тянул он свой жребий.

– Будем надеяться, что нет, – отозвался Одиссей. – Когда боги вот так глубоко влезают в наши дела, следует считать себя проклятыми.

– Циник ты, Одиссей, – молвил Тиндарей.

Тут как раз подошел к ним Агамемнон и оделил Одиссея нехорошим взглядом.

– Твоя гениальная мысль небось?

Одиссей склонил голову. Агамемнон – всего лишь царевич в изгнании, царь без страны, однако было в нем что-то такое, чего нельзя было не уважать. Где б ни появлялся, приносил он с собой дух силы и вескость. Могучую ауру авторитетности.

Агамемнон был младше Тиндарея почти на двадцать лет, однако царь Спарты всегда смущался в его присутствии.

– Надеюсь, ты рад за брата?

Все трое глянули в зал, где Менелай и Елена уже уселись на трон и принимали поздравления и обещания верности от проигравших воздыхателей.

– Смотрятся они точь-в-точь как юные любовники, каких художники рисуют на тарелках и вазах, верно? – проговорил Одиссей.

– Неправильно это, – сумрачно промолвил Агамемнон. – Она должна была выйти за меня. Я старше и – при всем уважении – как мужчина лучше. Тут дела назревают. Скоро я возьму Микены. Будь Елена моей, она б оказалась владычицей величайшего царства на свете.

Несусветное заявление, подумал Одиссей. Однако рявкнул Агамемнон все это с такой угрюмой неколебимостью, что вышло убедительно.

– О да, – продолжал Агамемнон, слово бы уловив сомнения Одиссея. – Мой провидец КАЛХАС заверил, что впереди меня ждут великие победы. А Калхас никогда не ошибается. Я ничего против брата не имею. Менелай славный малый, но он – не Агамемнон.

Смущенный Тиндарей метнул в Одиссея умоляющий взгляд.

– А не приходило ли тебе в голову, – сказал Одиссей, – что у Елены сестра имеется? Может, не в точности такая же красавица – нет таких среди смертных, – но Клитемнестру точно можно числить средь прекраснейших женщин на всем белом свете. Не родись Елена, о Клитемнестре бы слагали стихи и песни.

– Клитемнестра, значит? – проговорил Агамемнон, задумчиво почесывая бороду. Глянул на Еленину сестру. Клитемнестра стояла подле матери и оглядывала толпу, сгрудившуюся вокруг Елены и Менелая, с видом отстраненного насмешливого самообладания. Не выказывала она ни малейшего намека на обиду или зависть ко всей этой истерии, какую порождала красота ее сестры. Поворотился Агамемнон к Тиндарею. – Обещана ль она?

– Нет-нет, – рьяно отозвался Тиндарей. – Мы собирались сперва сбыть Елену… в смысле, сперва подобрать пару Елене…

– Давай же! – встрял Одиссей, осмеливаясь ткнуть Агамемнона локтем в бок. – Женись на Клитемнестре! Что тут может пойти не так?

Жеребьевка за руку Елены Спартанской представляла собой поворотную точку в истории греческого мира. Казалось, она предвещала переход власти к следующему поколению и сулила начало новой эпохи устойчивости, роста и покоя. Тиндарей уступил престол Спарты своему свежеиспеченному зятю Менелаю[67]. Агамемнон собрал армию, чтобы завоевать Микены, и – как и уверял он Тиндарея и Одиссея – ему удалось изгнать своего двоюродного брата Эгисфа и дядю Фиеста из царства, а самому занять престол вместе с Клитемнестрой, своей царицей. Фиест умер в изгнании на Китире, маленьком острове у южной оконечности Пелопоннеса.

Агамемнон – как и предполагали все, кто следил за ним, и как предрекал провидец Калхас – оказался блистательнейшим и умелым царем-воителем. Он завоевывал, присоединял и подчинял себе соседние царства и города-государства с потрясающей быстротой и мастерством. Его безжалостное военное руководство и природный дар вожака завоевали ему прозвище Анакс андрон – «Царь людей». Под его началом Микены сделались богатейшим и мощнейшим среди всех греческих царств, почти дотягивавшим до империи.

Но как там тем временем поживают Пелей и Фетида, чью свадьбу так причудливо прервала Эрида со своим Яблоком раздора?