Читать книгу Мое сердце – бензопила - Стивен Джонс, Стивен Грэм Джонс - Страница 6

Отец Джейд не сидит вместе со всеми на церемонии, но он здесь, на пару с Клейтом Роджерсом, тоже «Хендерсонским Ястребом», который работает в гараже, в Аммоне. Вдвоем они подпирают забор возле алюминиевых ступеней с желобками, что ведут на сцену – как Чак из «Свободных» и Вудерсон из «Под кайфом и в смятении», – переминаются с ноги на ногу, чешут языками, перетирают местные новости, будто специально пришли сюда, чтобы нагнать страху на выпускной класс – надо учиться дальше, братцы, если не хотите вот так подпирать забор. Это и есть то, что они олицетворяют. Мимо них ленивой походкой проходит шериф Харди – и замедляет шаг, будто почуял неладное, но не хочет оборачиваться и проверять, все ли в порядке – неужели Клейт Роджерс осмелился заявиться в Пруфрок после стольких лет?

Открывашка приветствует Харди обернутой в пакет банкой, как бы призывая проверить, пиво там или нет, Клейт хихикает и потирает руки, после чего оба перебираются в менее публичное место. Джейд делает вид, что не заметила этого удручающего, но типичного эпизода, и оглядывает толпу, места для гостей.

Обычно выпускной проходит так: тридцать с лишним родителей выпускников приходят на футбольное поле пораньше, устраиваются ближе к середине, кладут на стулья одеяла и термосы с кофе, но в это утро все обстоит иначе. С самого рассвета лужайку заняли работяги со стройки, по крайней мере так поняла Джейд, слыша недовольное ворчание. Впрочем, восторг предвкушения тоже присутствует. До сих пор новые жители Терра Новы могли козырнуть кепкой для гольфа в аптеке, сверкнуть «Ролексом» на загорелом запястье в кафетерии, припарковать у банка свой «Астон Мартин» – увидеть их можно было поодиночке, но всех вместе – никогда. Даже в газетных статьях каждый из них занимал свою рамочку, групповых кадров – эдакая команда супергероев – не случалось.

И вот пронесся слух, что работяги со стройки заняли центральные места вовсе не для себя, в этой конкретной гонке выпускников у них нет – они лишь желто-жилетные предвестники действа, которое развернется на выпускном.

Поэтому гам и перешептывания не такие, как всегда. Они гораздо тише обычного, но очень взбудораженные, будто сейчас сквозь облака спустится парашютный десант телезвезд и начнет раздавать автомобили всем и каждому.

Джейд говорит себе: если такое случится, она не ринется подбирать брошенные горстями монеты вместе с другими простофилями. При этом на все сто уверена, что оставаться в стороне легко, пока до монет дело не дошло, а если дойдет?

Она сидит в первом ряду за низкой сценой, под платьем – комбинезон смотрителя, ведь сразу после церемонии ей на дежурство. Не глупо ли, что реальная жизнь начинается в тот самый момент, когда так называемое волшебство заканчивается? С другой стороны, она словно участвует в съемках музыкального клипа. Типа, быстро уходишь с выпускного вечера и под звуки бас-гитары попадаешь в другой эпизод, где ждет иная жизнь: неубранные коридоры, туалеты из фильмов ужасов, измызганные классные доски – нужно навести порядок к следующему учебному дню.

Время от времени Джейд вскидывает голову, чувствуя себя звездой этого клипа, и вдруг на парковку въезжает целая вереница шикарных «Бентли».

– Вот блин!

– В чем дело? – Грета Диммонс быстро поправляет прическу, шляпу, трогает себя за плечи.

Джейд не отвечает, она уже отвернулась от «Бентли» и смотрит на человека, которому выпускники по-настоящему дороги: на сцену поднимается мистер Холмс.

– Твою мать! – выдает он достаточно громко, и его слышат даже те, кто сидит у Джейд за спиной – там захихикали. Директор Мэнкс расправляет плечи – значит, долетело и до него.

«Твою мать» – единственная реакция на обитателей Терра Новы, которые наконец-то показались в городе. Джейд, хоть и ненавидит себя за это, тоже выпрямляется – чтобы лучше видеть и ничего не пропустить.

Шеренга «Бентли» подруливает к воротам, из машин расслабленно вываливаются магнаты и воротилы. На женщинах вовсе не вечерние платья, а облегающие бедра юбки, укороченные блейзеры, невысокие каблуки. Мужчины отнюдь не в смокингах, но их костюмчики явно сшиты на заказ и удачно подогнаны по фигуре, солнцезащитные очки спущены на нос, чтобы вид был слегка небрежный, демократичный. Держась за руки, они ступают на дорожку из плотного грунта, как на красный ковер для торжественных случаев.

Первым идет Марс Бейкер, один из основателей адвокатской компании в Бостоне, занимающей несколько этажей, – именно благодаря ее юридическим пассам, если верить прессе, удалось отрезать от национального заповедника кусок территории для Терра Новы. Ему за пятьдесят, как и большинству из них, он почти лысый и широко улыбается. Под руку его держит суровая жена, Мэйси Тодд – та самая Мэйси Тодд, которую в девяностые обвиняли в убийстве, об этом трубили все газеты, но она вышла замуж за блестящего адвоката, и тому удалось ее оправдать. Сзади плетутся близнецы Синн и Джинни, одетые в одинаковые платья в цветочек, хотя цветов у них нет, – им двенадцать или тринадцать, Джейд точно не помнит, хотя читала в газетах.

Следом шагает долговязый и нескладный Росс Пэнгборн – эдакий неуклюжий Билл Гейтс, с таким же мальчишеским обаянием. Тоже лысый, отмечает Джейд, гадая, связан ли как-нибудь тестостерон, от которого вылезают волосы, с финансовым успехом. В статье, что подвернулась в аптеке, она прочитала: вместо того чтобы пользоваться современным телефоном, который позволяет следить за положением дел в моднейшей социальной сети, основанной им на досуге, он носит обычный мобильник-раскладушку, а иногда и вообще обходится без него. Супруга Донна – женская версия его же. Они, скорее, похожи на брата с сестрой, чем на мужа с женой, но Джейд допускает, что дело в другом: рано или поздно любая собака становится похожей на своего хозяина. Правда, тут непонятно, кто собака, а кто хозяин. За ними, чуть сгорбившись, в джинсах и свитере – возможно, самый официальный наряд, на который ее смогли уговорить, – плетется их десятилетняя дочь Галатея – имя означает что-то необычное, но Джейд не помнит, что именно. Молодец, девочка, мысленно шлет ей привет Джейд через упругий гравий красной дорожки. Не вздумай идти у них на поводу!

Следующий – Дикон Сэмюэлс, густая копна волос и улыбка на сто ватт. Отчасти благодаря ей он и сколотил состояние на торговле недвижимостью и, наверное – наверняка, – сверкает ею с обложек всех гольф-журналов – тех, которые считает достойными внимания. За руку Дикона Сэмюэлса держит его знаменитая женушка, Мадам, бывшая модель, со статусом то ли «Первой леди в мире моды», то ли какой-то другой банальщины. Хотя следует признать: несмотря на немыслимые каблуки, по ступеням трибуны для гостей она поднимается с безукоризненной грацией. Добравшись до мест, которые придержали для них рабочие Терра Новы, Дикон демонстративно, при этом как бы незаметно, расплачивается с каждым.

По сотне, наверное, отвалил. Хорошая работенка – только пойди такую найди.

Работяги рванули было к выходу сквозь поток прибывающих богачей – в газетах их окрестили «Основателями», как-никак основали новый поселок, – но Мэйси Тодд глазами дает понять, что им в другую сторону, да, идти дольше и не очень удобно, но что поделаешь, спасибо.

Они послушно отступают, желтые жилеты разве что не накалились от унижения, двое или трое втянули плечи – Джейд эта осанка хорошо знакома, – а в это время по ступенькам на трибуну скромно восходит Льюэллин Синглтон с женой Ланой, смущаясь под устремленными на них взглядами. Он не привык светиться на публике, наверное, предпочел бы посиживать в кабинете своей банковской сети – отделения банка повсюду, как яйца, которые словно самка из фильма «Чужие» разложила по всей Америке, в каждом городе. Точнее, как гласит знаменитая реклама, банки этой сети будут открыты «во всех городах до единого». И все же в Льюэллине и Лане есть что-то бесшабашное, или, по крайней мере, было в их постыдном прошлом: своего шестилетнего сына они назвали Лемми, не иначе как в честь солиста рок-группы «Моторхед» – другого Лемми просто нет.

Дальше на очереди – Тео Мондрагон и его новая, как с конвейера, жена с выигрышным именем Тиара. Тео держит Тиару под локоть, потому что она надела совершенно немыслимые каблуки и удержать равновесие на алюминиевых ступенях ей совсем не просто. Свободной рукой, будто запуская волну, он приветствует ораву выпускников, приветствует Лету. Судя по всему, если не считать отца-индейца Джейд, который давно слинял и притаился где-нибудь в густой тени, Тео – единственный чернокожий на трибуне. Впрочем, он бы выделялся где угодно. Широкие плечи, как у студента, играющего в американский футбол, узкая талия, как у тридцатилетнего мужчины, проворные движения – как-никак он здесь главная фигура. Дело не в том, у кого банковский счет больше, хотя в некотором роде так оно и есть. В современном мире все козыри на руках у медийных империй – они обыгрывают и банки, и юридические компании, и торговцев недвижимостью, может быть, даже социальные сети.

Пять пар усаживаются, и, поскольку у королей на таких церемониях свои обязанности, Тео Мондрагон, альфа-самец в этой группе альфа, встает, делает круговое движение правой рукой – у него хорошее настроение, но он ведет себя сдержанно – и вежливо просит собравшихся продолжать. Пожалуйста, пожалуйста.

Джейд пытается, но… тут действует закон гравитации, какому их учили в школе: каждая планета – словно шар для боулинга – в центре батута из пространства-времени, и тела поменьше к этому шару скатываются, сами того не желая, вот и на выпускном все глаза, включая ее собственные, так и ищут Основателей с женами. Именно поэтому Брэд Питт не ходит в «Бургер Кинг» – от глаз посетителей не будет спасения, – но шары для боулинга делают свое дело, верно? Жители Пруфрока таких, как эти Основатели, не видели и близко, а сейчас в буквальном смысле слова сидят с ними бок о бок.

Значит, пророчества мистера Холмса насчет грядущей катастрофы, которую принесет городу Терра Нова, начинают сбываться.

Джейд удается отвести взгляд от Тео Мондрагона и найти учителя истории – он стоит среди выступающих, чуть в сторонке, – для мистера Холмса это последняя гастроль, поэтому директор Мэнкс дает ему возможность попрощаться, напутствовать выпускников напоследок, сделать прогнозы или даже прочитать последнюю лекцию. Левой рукой он все время похлопывает себя по карману пиджака, будто проверяя, сможет ли достать сигареты, как только церемония закончится. Джейд готова поспорить: чтобы пережить то, что происходит сейчас на трибунах, он с ходу высадит всю пачку и будет давить окурки ногами, пока не прикончит последнюю. Вполне возможно, ему и пачки не хватит.

Чтобы усугубить его беды – и отсрочить отставку, – Джейд обратилась к нему с официальным прошением: позвольте мне, очень прошу, ну, пожалуйста, позвольте дописать курсовую. Все остальные учителя были счастливы закрыть глаза на ее пропуски в последние пару месяцев, но мистер Холмс есть мистер Холмс, и, делая последний шаг на учительском поприще, он не откажется от политики «никаких отговорок, никаких исключений», которой всегда славился. Значит, для Джейд церемония – фикция, потому что она еще не закрыла задолженность по истории. Замена мистеру Холмсу появится не раньше августа, когда же она допишет курсовую? И позволит ли ей новый учитель истории вылезать со своей стряпней и вместо официальной программы писать об истории через призму слэшеров? А как же история штата?

Ответ очевиден.

Джейд невольно потирает свою нерезаную кисть и спрашивает себя: может, всего должно быть по паре? Это нужно и ей, и всему миру.

Как ни странно, рядом с мистером Холмсом сидит Фарма, одетый в некое подобие костюма. Его тоже чествуют. Это же надо: Мисти Кристи, чью дочь едва не сбил автобус, написала письмо окружному начальству, мол, хочу поблагодарить и похвалить «человека, который работает уборщиком в начальной школе», за спасение дочери, но при этом умудрилась не упомянуть, какого человек пола – мужского или женского.

Фарма ловит злобный взгляд Джейд, мерзко ухмыляется и кивает, а затем берет что-то с коленей и машет им. Толком не разглядев, Джейд сразу понимает – это телефон, который она спрятала. Значит, шантажировать Фарму больше нечем. Найти пропажу по звонку или жужжанию он не мог, выходит, на складе есть камера слежения, которая ее засекла. Вот почему он оставил ее там «в полном одиночестве», небось, губы раскатал – вдруг она вздумает сменить лифчик.

Джейд брезгливо ежится, поводит плечами и откидывает голову назад, смотрит на дальние ряды трибун – лучше бы она сидела там. И правда там она видит себя, вернее, свою бледнолицую версию – там сидит мама. В дальнем углу, одна, хотя и в толпе.

Джейд не видела ее… с Рождества? Когда она в последний раз, спасаясь от безделья, пришла потусоваться в «Семейный доллар»? Кимми Дэниэлс. Технически они с отцом Джейд все еще женаты, но уже пять лет она живет в автофургоне с другим таким же Открывашкой. Насколько известно Джейд, мама работает в «Семейном долларе» самым старшим кассиром, может, самым старшим за всю его историю. Важнее другое: если народу в магазине мало, а менеджер занят какими-то разборками в дальнем конце магазина, Кимми позволяет Джейд выйти, не заплатив за краску для волос, которая нужна ей постоянно. Джейд толком не знает, то ли она эту краску ворует, то ли мама потом платит за нее сама – дело в том, что они никогда не разговаривают. Джейд просто ходит и зыркает по сторонам, а Кимми не спускает с нее глаз, вспоминая себя в ее годы.

Наверное, пришла потому, что свой выпускной она пропустила, потому что была беременна Джейд. И в этом состоянии осаждала больницу в Айдахо-Фолсе – пыталась узнать, придет ли в себя после аварии любовь всей ее жизни или нет.

Знала бы ты, мама, мысленно обращается Джейд, что для выпуска мне еще надо потрудиться. На самом деле школу я не окончила. Это все понарошку…

Достойный конец школьной карьеры. Возможно, Джейд следовало прикрепить эти слова скотчем к выпускной шапочке, чтобы мама их прочла, а не рисовать веселую мордашку с крестиками вместо глаз… Да пошло оно все! Один выпускной вместо целого детства – разве это компенсация? В следующий раз Джейд заявится в «Семейный доллар» и сгребет целую полку всякой фигни для волос!

Так-то, мама.

Ради сегодняшнего дня, ради праздника Джейд выкрасилась в ярко-розовый. Это даже не краска, а спрей для Хэллоуина. Индейские волосы плохо обесцвечиваются, им не придашь насыщенный розовый цвет с синеватым отливом. Ну и фиг с ним. Никто же не собирается трогать ее волосы или изучать ленту на шапочке. В ее ушах серьги в виде игральных костей в натуральную величину, потому что жизнь – азартная игра, и в конце ждет смерть… помада черная, как ее сердце, и липкая, ногти кроваво-красные.

Вскоре Лета Мондрагон, новенькая, в истории Ястребов ничем не отметившаяся, встает к микрофону и произносит торжественную речь – под нарастающие аплодисменты. Они достигают апогея, когда она уступает свою медаль лучшей выпускницы Элисон Чемберс, потому что «средние баллы при переводе из другой школы никогда не сравнятся с теми, что получены в этих стенах!»

Чем не идеал?

Если у Джейд и были сомнения насчет того, тянет ли Лета на статус последней девушки, с каждым словом ее речи, с каждой волной аплодисментов они все больше и больше тают.

Наконец аплодисменты стихают, и на сцену прогулочным шагом поднимается директор Мэнкс, призывая к тишине (поднимает два пальца в форме латинской буквы V – это волчьи уши, сигнал означает «хватит выть, слушайте меня»). Он шуршит бумажками и сообщает публике, что следующий оратор в представлении не нуждается. В школе Хендерсона он и есть школа, он преподает историю штата Айдахо одному поколению учеников за другим, ведь «всем известно, если мы не знаем, что было раньше, то обречены это повторять».

Под обязательные, хотя и хлипкие аплодисменты к микрофону поднимается мистер Холмс. Первое, что он делает – шуршит листами бумаги, которые оставил директор Мэнкс, держит их достаточно высоко, чтобы стоящие за ним выпускники могли видеть – они пустые, просто реквизит. Мэнкс проводил церемонию столько раз, что вполне может делать это с закрытыми глазами.

Мистер Холмс расправляет бумаги, кладет обратно, поворачивается и слева направо оглядывает выпускников, потом переводит взгляд на гостей. Повисает абсолютная тишина, и он начинает вещать:

– На самом деле цитата звучит так: «Прогресс, помимо того, что состоит из перемен, зависит от способности хранить прошлый опыт. Кто не помнит прошлого, обречен повторять старые ошибки».

Чтобы сделать акцент на непрошеном уточнении, он прочищает прокуренное горло и украдкой поднимает руку, тянет кожу над кадыком, словно пытаясь освободить место для воздуха, который ему понадобится.

– Это Джордж Сантаяна, испано-американский философ первой половины двадцатого века. Ему же принадлежат знаменитые слова о том, что история – сплошная ложь о событиях, которые никогда не происходили, рассказанная людьми, которые очевидцами этих событий не были.

Он обхватывает руками трибуну, подается вперед, смотрит на собравшихся и добавляет:

– Однако мы с вами находимся здесь и сейчас. Пройдут месяцы и годы, и наши рассказы об этом знаменательном дне станут просто рассказами, но здесь, сейчас, в эту минуту, мы, как группа, наверное, в состоянии понять, что именно происходит. Хотя бы частично.

Теперь настала очередь директора Мэнкса уточнять, и он покашливает, видимо, напоминая мистеру Холмсу о разговоре насчет содержания его последней речи перед выходом на пенсию.

Мистер Холмс будто и не слышит.

– Сегодня среди нас гости, – объявляет он, указывая в сторону обитателей Терра Новы, предлагая всем посмотреть в центр трибуны. Он поднимает руки и начинает хлопать, но в его жесте чувствуется насмешка, и жидкие аплодисменты почти сразу гаснут.

– Я говорю «гости», но поймите, мистер Мондрагон, мистер Бейкер, и все остальные, я вовсе не хочу сказать, что ваше пребывание среди нас будет временным. Надеемся, это не так. Вы – спасители нашего городка в горах, озера, долины, округа… всех нас. – Холмс отходит, чтобы прочистить горло, потом возвращается к микрофону и решительно кивает. – Конечно, есть еще один фильтр, который позволяет верно определить «гостей», и о нем знают многие из моих учеников, дошедших до выпуска. В Древней Греции боги спускались с горы Олимп, чтобы побыть среди простых смертных, но являлись как странники, как нищие, и, благодаря такой практике, в тогдашнем обществе сложился этикет, основанный на смиренном страхе. И страх был вполне оправдан. Если люди не вели себя должным образом, не предлагали странникам миску супа, даже будь эта миска последней, тогда… тогда из нищенских одежд мог возникнуть Зевс и поразить их, стереть с лица земли – от них не осталось бы и следа.

Мистер Холмс позволяет фразе дойти до слушателей, потом повторяет, словно нарочно:

– От них не осталось бы и следа.

– Мистер Холмс… – пытается вмешаться директор Мэнкс, вскакивая со стула, но Холмс отводит руку назад – он не просит у директора еще минуту, а сообщает, что будет говорить еще минуту.

«Так его, сэр!» – восхищается про себя Джейд, удивленно улыбаясь.

– Разумеется, мы с вами в Америке, а не на Средиземном море. Мне не стоит увлекаться, лучше использовать образы, которые ближе к нашей с вами земле. Прошу прощения. Позвольте мне… знаю, нужно что-нибудь поближе. Как вам Южная Америка до завоевания? Думаю, в ней мы найдем подходящий пример. Возьмем инков. Не тех инков, какими они были во времена испанского вторжения в Анды, возьмем времена, когда империя поднималась и падала на протяжении тысячелетий, когда принадлежала сама себе. Предваряя ваш вопрос, я вовсе не хочу сказать, что гора, на которой мы живем, – и есть Анды, а среди нас бродят боги и правители. Уровень технического развития у древних инков был таков, что не уступал никому и даже превосходил всех, кто жил в то время на нашей планете, в результате чего инки достигли такого уровня социального расслоения, что по сути обожествили правящий класс, класс богатейших из богатейших, и на то, чем все закончилось, пожалуй, следует обратить внимание и нам, не забывая о Сантаяне. Дело в том, что правящий класс, богатая элита, не просто замкнул все ресурсы на себя, он поверг тружеников не просто в нищету, а забрал у них все, богачи настолько почитали себя, что стали строить для своих превращенных в мумии мертвецов великолепные пантеоны, продолжали отдавать им пищу, назначать слуг, и понятно, что общество, до такой степени заточенное на свою верхушку, обречено, если не найдет более стабильный и справедливый способ для того, чтобы уверенно развиваться и процветать. Если вам не по душе Сантаяна, можно обратиться к Марку Твену: он сказал, что история не повторяется, зато рифмуется. Я лишь надеюсь, что Пруфрок не станет подтверждением этих слов. Поймите, я вовсе не прошу вас сравнивать гробницы инков с прекрасными домами, что возводятся по ту сторону озера, вовсе нет. Мы ведь не инки, правда? И не древние греки. Когда боги стучатся в наши двери, вместо того чтобы предлагать им последний половник супа, нам, наверное, следует поделиться с ними своими наблюде…

– Спасибо, спасибо, мистер Холмс, за ваш захватывающий экскурс в историю! – Директору наконец удалось вклиниться между Холмсом и микрофоном, он поворачивается к публике, приглашая еще раз поаплодировать, проводить оратора прощальными аплодисментами.

На трибунах Тео Мондрагон встает первым и начинает громко хлопать, тут же поднимается и Марс Бейкер, потом и «Мадам» Сэмюэлс, и Мэйси Тодд – все бьют в ладоши, на лицах – ни тени улыбки.

– Им от нас нужен не только суп. – Мистер Холмс обращается к выпускникам, причем достаточно громко.

Джейд первой вскакивает с места и начинает хлопать в ладоши, украдкой поглядывая на Лету во втором ряду – лишь этот ряд сейчас имеет для нее значение. Губы Леты неуверенно шевелятся, но она не может поддержать одноклассников и выступить против отца, и за это Джейд ее ненавидит, но и жалеет, что бросилась хлопать первой. Хотя о чем тут жалеть? Жалеть надо обо всей дурацкой церемонии, обо всех глупостях, связанных с этим городком.

Словно подтверждая нелепость происходящего, директор Мэнкс, пытаясь спасти положение, приглашает на сцену Фарму, чтобы вручить ему грамоту за «инициативу при исполнении своих обязанностей смотрителя». Вновь раздаются аплодисменты, и Джейд знает, что на парковке отец поднимает в честь Фармы банку с пивом – ради того и пришел. Да, не ради единственной дочери, второй индианки за последние двадцать лет, так и не окончившей школу. Этих двоих заботит только одно: Открывашка спросил, куда она переберется летом.

Джейд ответила, что его это не касается. Она не стала говорить, что выберет либо Кровавый Лагерь, либо кушетку в жилище маминого сожителя.

Фарма шаркает к сцене, крепко сжимая телефон, будто спасательный круг, но едва Мэнкс отходит в сторону, чтобы официально вручить Фарме награду, в толпе вдруг поднимается Мисти Кристи и вовсю машет руками, стараясь привлечь внимание директора.

Церемония остановлена, все смотрят на Мисти Кристи. Она отрицательно качает головой и указывает куда-то мимо сцены. Ее палец нацелен на Джейд.

Джейд сжимается, сутулится, облизывает губы – наверное, помада покрывается корочкой, а язык чернеет. Кажется, впервые в жизни она жалеет, что из-за волос ее так легко найти в толпе.

– Это она, а не он! – заявляет Мисти Кристи, и ее голос слышно даже без микрофона.

Директор Мэнкс оборачивается на Джейд, и что ей остается? Она смотрит мимо него, мимо трибун, мимо всего.

– Я тоже видел! – подтверждает Лаки, водитель школьного автобуса, с другой стороны трибуны. Это именно он едва не сбил дочку Мисти Кристи.

– И я видел! – громогласно заявляет Джадд Тэмбор, тоже местный агент по продаже недвижимости.

Джейд на девяносто девять – нет, на сто пятьдесят процентов уверена, что в тот день его там не было, но он тоже хочет встать на защиту беззащитных и ни за что на свете не позволит своему главному конкуренту получить почести за доброе дело, которого тот не совершал.

Вслед за Джаддом Тэмбором и другие жители Пруфрока – Джейд даже не сосчитать, сколько их – заявляют, что тоже там были, все видели и знают. Отчасти это стадное чувство, о котором не раз говорил мистер Холмс, но отчасти дело в том, что люди понимают: не поддержи они сейчас Джейд – и грамоту получит Фарма. Вероятно, о его школьных подвигах и последующих похождениях им известно гораздо больше, чем Джейд.

Она закрывает глаза – посчитать до трех, чтобы все поскорее закончилось, но на счете «два» снова их открывает. И смотрит – не на Мисти Кристи, не на Джадда Тэмбора, который держит на руках свою малышку и размахивает ею, словно доказывая, что Джейд – настоящая героиня, не на тех, кто вовсю ей аплодирует, а на дальний угол трибуны. На маму. Та улыбается сдержанно, как всегда.

Джейд крепко зажмуривается, чтобы не разреветься на глазах у всех. И тут, будто по команде, из-под трибуны – а вовсе не с парковки – выходит ее отец. В руках у него две крышки от мусорных баков, и он стучит ими, как цимбалами, банка с пивом зажата между зубами, жидкость плещет ему на лицо и на рубашку.

Стук крышек перекрывает аплодисменты, но Открывашка продолжает наяривать, пока к нему не направляется Харди, сжав губы.

Джейд опять закрывает глаза, зажмуривается. На каждую радость непременно придется пара гадостей. Такова жизнь. Может, так везет лишь индейцам, может, лично ей – какая разница?

Когда она вновь открывает глаза и выглядывает из-под челки, Фарма уже сидит, директор Мэнкс наклоняется к микрофону и объявляет:

– Пора выдавать аттестаты!

Вызывают по алфавиту, и Джейд выходит к сцене второй, пожимает руку Мэнксу второй, но оказывается первой и единственной, кому не достается ни одобрительных криков, ни аплодисментов, ни взрывов конфетти – отца вывели за территорию, а мама, не выдержав всеобщего внимания, воспользовалась бурными аплодисментами и слиняла.

К директору идет Лета, на сей раз на каблуках – в них она наверняка тянет на шесть с лишним футов, – дрейфующая неподалеку яхта издает протяжный гудок – и ввысь взмывает стая белых голубей, спрятанных до поры где-то на берегу. Кто бы сомневался!

Проходя ко второму ряду, Лета по-сестрински, в знак поддержки, сжимает правое плечо Джейд, и Джейд ненавидит себя за то, как загораются ее глаза.

Где ты была всю мою жизнь, Лета, проносится в голове у Джейд, и вдруг она вспоминает, что когда-то уже говорила нечто подобное.

Стрелковые Очки!

Джейд сканирует толпу в поисках желтого защитного жилета – кое-кто из работяг остался посмотреть церемонию, – да, вот он, подпирает стойку трибун с правой стороны, будто не заслужил права сидеть, после того как украл места у законных владельцев.

Джейд коротко кивает, и он кивает в ответ, приподнимает край каски в знак поздравления, затем отходит, и она понимает: он пришел ради нее.

Потому что спас ее и хочет пообщаться поближе?

Потому что он…

Джейд качает головой: нет, не может быть. Вряд ли она ему нравится. Джейд отвергает эту возможность и вновь упирается взглядом в Тео Мондрагона. Вылитый Брюс Уэйн – под стильным костюмом скрывается Бэтмен. Просто само обаяние. Наверняка ему покоряется каждый совет директоров, на заседание которого он уверенно входит, каждое собрание, которое он готов почтить присутствием, каждый обеденный стол, за который он садится. И каждый город, в котором он строит дом.

Сложно сказать наверняка, но, судя по наклону головы, мистер Холмс либо тоже наблюдает за ним, либо пытается запомнить лица всех жителей Терра Новы, чтобы потом сжечь их чучела. Кто-то, чтобы успокоиться, считает до ста, кто-то подносит спичку к своим врагам, размышляет Джейд. К какому типу относится мистер Холмс, ей точно известно. Правда, спичками он не пользуется, просто легким щелчком отправляет горящий окурок на пропитанную бензином гниль у них под ногами.

Так их, сэр, повторяет про себя Джейд.

Именно это ей и запомнится: она была не единственной на смехотворном, постыдном мероприятии, кому хотелось сжечь все дотла. Конечно, хорошо быть девочкой-ужастиком, сторониться толпы, озлобленно смолить сигарету за сигаретой, кто спорит – но приятно сознавать, что рядом есть еще одна черная душа, и медленно выдыхать дым, как приговор.

Когда приходит время подбрасывать шапочки, Джейд берет свою, тайком уносит с футбольного поля и оставляет ее улыбаться из последней урны, а сама идет в школу за шваброй и ведром и шепчет в камеру, которая наверняка еще несколько секунд держит в фокусе ее глаза с намалеванными крестиками. Они – хороший предвестник того, что ждет впереди.

СЛЭШЕР 101

Поскольку для моего проекта по истории Пруфрока я не могу взять интервью у ДЕЙСТВУЮЩЕГО слэшера, так как они не назначают встреч и известны тем, что всех, кто находится в пределах досягаемости, отправляют на тот свет, обычно вместе со всеми домашними животными, одноклассниками и семьей, мне пришлось взять интервью у того, кто когда-то соприкасался со слэшером ПО КАСАТЕЛЬНОЙ, ведь вы сказали, что такой вариант тоже подойдет, если я такую личность отыщу. И я ее нашла, мистер Холмс! Наверное, вы пошутили, когда это сказали, если да, то вот вам изюминка этой шутки: я нашла миссис Кристин Джиллетт, она живет в доме престарелых в Плезант Вэлли, через два года ей исполнится сто лет.

Возможно, мое интервью внесет приятное разнообразие в целую стопку других, связанных с историей горного дела, с Хендерсон-Голдинг, плотиной каньона Глен, или озером Индиан, или Национальным заповедником Карибу-Тарги, которые, надо думать, для вас как стоячая вода, потому что этот материал вы давали нам сами в течение семестра, и ученику он по зубам, только если он внимательно вас слушал и не отсутствовал столько, сколько я, и не витал в облаках. Знаю, нужно написать пять страниц, но за интервью я еще не садилась, так что страницы сейчас не считаю, ведь это всего лишь дополнительный материал для введения к будущей курсовой.

Слэшер, о котором идет речь, это Стейси Грейвс, Озерная Ведьма, – я вас удивила? В наших краях она считается городской легендой вроде Кровавой Мэри, айдаховской версии Слендермена для поколения, которое жило и умерло во времена сериала «Предоставьте это Биверу» середины прошлого века. Но это просто потому, сэр, что ржавчина времени скрывает правду, и мое интервью – средство для удаления ржавчины, ха-ха!

Мой первоначальный план состоял в том, чтобы найти выжившего после бесчинств в Кровавом Лагере, но то, что нашла я, даже лучше, – оно было еще раньше. Здесь даже есть старомодные подробности, которые я, хоть вывернись наизнанку, никогда не смогла бы выдумать. Вот прекрасный пример.

Очевидно, когда добыча ископаемых прекратилась, потому что озеро Индиан затопило все добывающие шахты в новом городе Пруфрок, люди стали переправляться на лодках и охотиться на лосей, иначе умрешь с голоду. Никаких охотничьих сезонов, никаких ограничений, были бы патроны, разве что лоси попадутся умные. И вдруг возникла вот какая проблема – большие и тяжелые лосиные туши надо как-то перевозить обратно в город. В интернете написано, что весят они от пятисот до семисот тридцати фунтов.

Как тащить такую тяжесть? Придумали вот что: веревкой из сыромятной кожи или ремнем завязать лосю рот, заткнуть ему задний проход, как выразился бы мистер Крабс, я даже думать об этом не хочу, а потом ртом вдуть как можно больше воздуха в носовые отверстия лося и сразу заткнуть их грязью, пока воздух не вырвался обратно.

И получается, что здоровенная лосиная туша превращается в плавучее средство, сэр. Однажды отец подруги Кристин Джиллетт, мистер Билл, увидел лося и выстрелил ему в голову, а не в бок, чтобы не делать еще одну дыру, которую надо затыкать грязью. И вот он плывет с добычей обратно в город, как удачливый охотник, и тут лось вдруг очухался в воде и выдул свои носовые пробки грязи прямо на лодку мистера Билла, будто собака отметилась, и мы только подбираемся к интервью, потому что пока это лишь пересказ и изложение сути, а не полная запись, как в примере, который вы нам приводили.

Видимо, рассказывает мне Кристин Джиллетт, потому что хочет, чтобы я получила за этот проект «отлично» и заодно спасла свою оценку за семестр, пуля мистера Билла попала только в основание рога, но не в череп, так что лось всего лишь вырубился на время. А обрабатывать рану и вспарывать ему живот мистер Билл не стал, чтобы весь воздух потихоньку не вышел наружу.

И вот лось очухался и очень недоволен, потому что привязан к лодке, так что положение – настоящая катастрофа. Что делать мистеру Биллу, чтобы не отправиться в Утонувший Город, который для него оставался Хендерсоном-Голдингом? Выстрелить лосю между глаз и обрезать веревку, тут лось и пойдет ко дну.

Думаете, на этом все и кончилось? Как бы не так, сэр.

Попробуй-ка в голодные времена отправь на дно столько мяса! И мистер Билл плывет в город, возвращается с железным крюком из магазина скобяных товаров, что есть мочи в темноте гребет назад и всаживает крюк, как он думает, в этого самого лося. То ли в лося, то ли в затонувшее бревно. Но он и думать не думал, что это может быть бревно. Ноша была такая тяжелая, что руками не вытащишь, и он подрядил в помощь местного чувака Кросса Булла Джо, который водил тягач. У него были трос и лебедка. И что он сделал? Сдал тягач задом прямо до края старого пирса, как его назвала Кристин Джиллетт, и задние колеса подвисли над краями пирса с обеих сторон.

И тут я, как вы можете догадаться, спрашиваю: «СТАРЫЙ пирс»? То есть, кроме того, который есть СЕЙЧАС, был другой? Почему же про него никто не знает? И что ЕЩЕ мы не знаем, сэр? Вот почему без уроков истории никак не обойтись. Если бы я уже почти не окончила школу, я бы на эти уроки ходила еще и еще, узнать все, что можно, про ВСЕ старые пирсы.

Значит, Кристин Джиллетт. Вернее, Кросс Булл Джо. Приспособил он лебедку и давай тянуть, наверное, как Квинт в фильме «Челюсти», поливал трос водой. И что, вы думаете, он вытащил? Сейчас все женщины завопят, дети упадут на колени, а мужчины со стоном отшатнутся.

Он вытащил индианку, сэр!

Знаю, что вы сейчас думаете, мистер Холмс. Конечно, прискорбно, но люди тонут в озерах каждый день, может, в старые времена, когда не было спасательных жилетов и всяких буйков, тонули даже чаще, ведь озеро Индиан холодное, и тела не разлагаются, просто болтаются в морозилке Иезекииля, ждут, когда кто-нибудь подгонит тягач, вонзит в них крюк и вытащит на белый свет. Знаю, вы так и думаете, потому что я и сама так подумала.

Мы оба ошибаемся, сэр!

Кристин Джиллетт рассказала вот что: они поняли, что это не какая-то индианка из племени шошонов или банноков, в ворованном и сгнившем в воде платье, это они сообразили секунд через десять. Но давайте разведем эти взрывные волны по времени, если получится. Первое: вот я сижу в палате пятьсот двадцать два в доме престарелых в Плезант Вэлли, и у меня возникает вопрос, такой же, какой и вы сейчас, наверное, задаете себе: «Разве Стейси Грейвс была ИНДИАНКОЙ»?

Если вы потрясены, то просто потому, что про это известно далеко не всем и не отразилось в местном фольклоре об Озерной Ведьме. Скорее всего, Стейси Грейвс наполовину индианка, значит, если ее отец белый, то мать – стопроцентная индианка. И в те времена все это знали, да и мы можем узнать, если поговорить со стариками, которые в курсе. По словам Кристин Джиллетт, пугалом из озера Индиан раньше была даже не Стейси Грейвс, ИЛИ Иезекииль с его ручищами, а МАМА Стейси Грейвс, она ходила вдоль берега, искала свою пропавшую дочь и забирала к себе в пещеру детей, которые оказались у озера после наступления темноты, и там прижимала их, по образному выражению Кристин Джиллетт, к своим «кожистым сосцам» и заставляла пить свое молоко, и детский организм не хотел его принимать как молоко настоящей матери, скорее наоборот, то есть урок заключался в том, что маленьким детям нельзя выходить из дома, когда темно, ясно, детки?

Короче, после этой бомбы – Стейси Грейвс оказалась индианкой – взорвавшейся в воздухе между мной и Кристин Джиллетт, у старушки включился какой-то внутренний уничтожитель, и она извлекла на свет вторую бомбу, наглядно все объяснила, показала на себе, чтобы до меня точно дошло. Сидя в инвалидной коляске, она правой рукой как бы ухватила большой железный крюк, торчавший чуть ниже подбородка, как у рыбины, что извивается на леске. Дальше Кристин Джиллетт подтянула левую руку – и выдернула из головы черный крюк, который, кстати, по словам Кристин, стоил целых два доллара, думаю, это запросто можно проверить и убедиться в правдивости ее рассказа.

Колючка на острие крюка зацепилась за подбородок девочки, когда она почти высвободилась и собралась делать то, что ДЕЛАЕТ Стейси Грейвс (что именно, вы и сами знаете, потому что живете здесь долго и всяких историй наслушались), девочка повисла на челюсти, и все думали, что сейчас челюсть надломится и отлетит. Но вместо этого оторвался КУСОЧЕК кожи и засочилась черная с потеками кровь, и в конце концов Стейси сорвалась с крючка, как живая, и все вокруг завизжали, начали рвать на себе волосы и кинулись в церковь, мол, никогда больше не будем ездить на ту сторону озера за лосями. Если хотите знать мое мнение, это и есть истинная история рождения Национального заповедника.

Кристин Джиллетт видела все своими глазами, мистер Холмс. В том году ей было четырнадцать лет. Я знаю, что она не выдумывает, потому что на этом история не заканчивается и старушка вовсе не пыталась накормить меня сказками, чтобы я посидела у нее подольше, потому что ее никто не навещает, я же записалась в список ее гостей, видела, что он пустой.

После того как случилось то, что СЛУЧИЛОСЬ, никому и в голову не приходило подходить к старому пирсу. Даже Буллу Джо, чтобы забрать свой грузовик. И вот однажды утром раздался жуткий треск и грохот, и когда кто-то все-таки пришел посмотреть, старый пирс, считай, рухнул под весом тягача – наверное, на черный крюк и высокую V-образную трубу, что держит трос, села маленькая птичка – и этого оказалось достаточно. Если считать, что пирс – спина верблюда, то птичка вполне может стать последней соломинкой!

Отец Кристин Джиллетт обещал дать ей десять центов, если она поплывет туда и отвяжет для него крюк, что стоит целых 2 доллара, но Кристин Джиллетт отказалась, мол, ее жизнь дороже 10 центов, хотя в те времена, понятное дело, деньги были совсем другие.

Так что крюк, надо думать, все еще там. А может, и грузовик тоже, весь сгнил и облупился, оконное стекло скукожилось и раскрошилось.

И еще Стейси Грейвс, мистер Холмс.

Вы уже поняли, к чему я веду.

Итак, в заключение, подводя итоги семестра, включая мою оценку за курсовую работу, могу сказать: то, что мы считали вымыслом, на самом деле основано на свидетельствах очевидцев. Вы легко можете удостовериться в том, что все это я не выдумала, иначе в конце истории Кристин Джиллетт выдохнула бы воздух через нос и на пол между нами вылетели бы две пробки грязи, а потом, под пугающие звуки фортепиано и скрипки, я подняла бы взгляд и увидела, как в окне мелькнула наблюдавшая за нами тень.

Но ничего этого не было, сэр.

Кристин Джиллетт протянула дрожащую руку к своей чашке, в которой была вода, и я подвинула ей чашку, затаила дыхание, когда она стала пить, опасаясь, что вода вот-вот прольется, но обошлось.

Потом, когда я уходила, она благодарно кивала мне и улыбалась, я все это время представляла, что мне четырнадцать лет и я вижу живую девочку-покойницу, поднятую из холодных глубин, и тут Кристин Джиллетт что-то замурлыкала мне вслед, сэр. Я остановилась, оглянулась – может, с ней что случилось?

– Мы прыгали под нее через скакалку, – объяснила она, а потом добавила, мол, они прыгали под нее, когда удавалось стащить веревку из отцовского магазина, из грузовика или из сарая с хламом.

– Под что прыгали? – спросила я, потому что хороший журналист во время интервью задает наводящие вопросы, как вы нас учили.

То, что мне ответила Кристин Джиллетт, сэр, было прямиком из сна Фредди, вы ведь знаете, что стихов я не пишу, так что это сто процентов ее:

Последнее слово, понятную рифму, Кристин Джиллетт не произнесла, да и незачем было. Я и так задрожала, и до сих пор слышу, как она с подружками прыгает через скакалку и напевает эти строчки, помня, что обязательно надо вернуться домой до темноты, потому что Стейси Грейвс – не просто байка, какие рассказывают у костра, мистер Холмс.

Озерная Ведьма существует и скоро явится по наши души, и начнется кошмар. Точнее, мы должны на это надеяться. А если кроме меня не надеется никто, тогда не переживайте.

Я и сама справлюсь, за всех нас!