Читать книгу Игра снайперов - Стивен Хантер - Страница 12

Причин отказать было множество, одна весомее другой. Все их терпеливо перечислили в «рейнджровере», мчавшемся сквозь ночной Тель-Авив в сторону аэродрома.

– Вы старик. У вас медленная реакция, слабое зрение, стальное бедро, способное подвести в любой момент. Ваша физподготовка не соответствует требованиям Тринадцатого отдела. Вы не знаете иврита и не поймете приказов. Или думаете, что в нынешних обстоятельствах к вам приставят переводчика? Это вряд ли, а даже если и так, перевод приказов на поле боя – дело крайне сомнительное. Далее матчасть. Вы совершенно не знакомы с нашим вооружением. Чтобы эффективно пользоваться им, нужны тысячи тренировок в обстановке, приближенной к боевой, и в полном соответствии с нашими правилами ведения боя. Ребята из Тринадцатого отдела прошли такое обучение, а вы – нет. Далее процедурный вопрос. Во время операции все члены опергруппы обязаны знать задачу как свои пять пальцев, действовать в соответствии с тактической раскладкой, учитывать намерения руководства. В случае импровизации они постараются не отклоняться от плана, а если и отклонятся, то при первой же возможности вернутся к нему. Плана вы не знаете. Далее личный состав. Все будут беспокоиться не за успех операции, а за жизнь высокого гостя. Незнакомец в отряде – это всегда лишние неудобства. Вешать на ребят еще одно ярмо попросту невежливо. Далее дипломатические нюансы. Вы – гражданин США. Правительство не давало вам разрешения участвовать в израильской спецоперации. Не знаю, как это выглядит с юридической стороны, но, если при выполнении боевой задачи погибнет американец, политические последствия будут тяжелыми. Многие в Америке относятся к Израилю с нескрываемым презрением и воспользуются этой трагедией, чтобы ухудшить отношения между нашими странами. Теории заговора расплодятся, словно микробы. Там, где необходима максимальная прозрачность, появятся новые барьеры. Далее журналисты. Газетные крысы начнут копаться в обстоятельствах вашей смерти, выставят ваши секреты на всеобщее обозрение, не дадут прохода выжившим, прощупают оборону Тринадцатого отдела, пробьют ее и вытащат наши операции на свет, а это нам нужно меньше всего. Не могу даже представить, при каких обстоятельствах этот человек, – Гольд указал на директора, чопорно сидевшего рядом с ним, курившего сигарету и, очевидно, пропускавшего почти все мимо ушей, – даст свое согласие.

– Ну ладно, – сказал Свэггер. – Теперь послушайте меня. Если уж на то пошло, зрение у меня и правда ухудшилось: раньше я видел двенадцатую строчку, а теперь только десятую, как и все люди с абсолютно здоровыми глазами. Я езжу верхом по три часа в день. Видели когда-нибудь заплывших жиром ковбоев? Нет, не видели, потому что верховая езда нагружает все мышцы, как комплекс упражнений в спортзале. Тело остается сильным и гибким. Что касается оружия, это моя специализация. Я могу потягаться с любым стрелком на свете. Или одолею его, или сыграю вничью – погибну, но и противник не выживет. Процедурный вопрос? Я довольно долго был во Вьетнаме, в составе Группы исследований и наблюдений ЦРУ, а это, если вдруг не знаете, подразделение спецназа. Мы планировали спецоперации, воплощали их в жизнь и планировали новые. У меня это в крови. Отец воевал на пяти японских островах, а дед полтора года кошмарил фрицев во время первой большой войны. Поспрашивайте у немцев, они до сих пор помнят его имя. В тридцатых он работал на ФБР, решал проблему с грабителями банков, колесившими по провинциальным городкам. И как видите, решил, причем вполне успешно. Жаль, конечно, что вы не можете послать на задание отца и деда, зато у вас есть я. Что касается дипломатии, я подписал контракт. В глазах всего мира я всего лишь очередной наемник в поисках адреналина. Рядовое явление, такое встречается сто раз на дню.

Директор равнодушно смотрел на него. Похоже, эти речи не произвели на него особого впечатления.

– Но все это мелочи, – продолжил Свэггер. – Я могу остаться здесь, с моссадовскими раввинами, и свято уверовать, что все пойдет по плану. Кстати говоря, напомните, такое хоть раз бывало? Даже в Энтеббе – а это, на минуточку, лучшая спецоперация в мировой истории – ваш отряд потерял командира. Поэтому, если дело примет нехороший оборот – к примеру, у Джубы будет серьезная охрана или местное ополчение окажется расторопнее, чем надо, – вам понадобится лишняя пара глаз. Может, вы и возьмете Джубу, но это не факт, а если дело не выгорит, вам все равно нужно узнать о его планах. Для этого потребуется снайпер вроде меня, специалист по винтовкам. Я взгляну на его оружие, патроны, мишени, оптику, и мы сможем сделать кое-какие выводы, после чего займемся подготовкой или сразу выдвинемся наперехват, как вам угодно. Главное, что у нас будет шанс спасти людей. Поэтому я бы расставил приоритеты так: прищучить главного фигуранта, а если не получится, собрать разведданные и прикинуть, что он задумал. Иначе время и силы будут потрачены впустую, и это не фантазии, а суровая правда жизни. Я знаю эти штуки вдоль и поперек. Понимаете меня? – добавил он, глядя на директора.

– Думаю, понимает, – сказал Гершон. – Он окончил Гарвард.

Директор долго смотрел на Свэггера и наконец произнес:

– Операцией руководит лейтенант-коммандер Моттер. Решение за ним.

– Все будет хорошо. – Коэн улыбнулся Свэггеру. – Моттер тоже учился в Гарварде.

Моттер был лейтенант-коммандером, а не майором. Значит, Тринадцатый отдел – подразделение ВМС, что-то вроде американских «морских котиков». Обмундирование соответствующее: шлем похож на шляпку гриба, бронежилет увешан осколочными и светошумовыми гранатами, метательными ножами и прочими полезными штуками, на груди – «глок» в кобуре фирмы «Кидекс», раскрашенное лицо черно, как ночь. Так выглядит любой спецназовец: «морской котик», боец отряда «Дельта», рейнджер в секторе Пуэнт-дю-Ок, спартанец при Фермопилах, троянский всадник под командованием сержант-майора Одиссея. Времена меняются, но война – это всегда война. Моттер курил сигарету и спокойно выслушивал директора. Взгляд его был пустым, а отношение к миру – чем-то средним между невозмутимой готовностью к чему угодно и экзистенциальным осознанием тщетности всего сущего.

– Сержант Свэггер, – наконец сказал он, – я читал рапорты о столкновении снайперской группы «Ромео-два-браво» со Вторым батальоном Третьей ударной армии Северного Вьетнама в горах неподалеку от Нячанга. В семьдесят четвертом вы задали им перцу. Но тогда вам было двадцать шесть, а сейчас – семьдесят два.

– Чего я сейчас не могу, так это выиграть в «классики». В остальном оружие уравняет меня с кем угодно.

– Честно говоря, вместо того чтобы брать вас на задание, я предпочел бы пропустить с вами по стаканчику, послушать ваши рассказы и узнать что-нибудь полезное. Пойду выясню, что скажут ребята. В бою мы друг за друга горой, но, вообще, у нас в отделе демократия.

Развернувшись, молодой человек отошел на площадку перед ангаром, где стояли десять или около того одинаковых парней в шлемах – все одной породы, псы войны. После недолгих перешептываний Моттер помахал Бобу и крикнул:

– Добро пожаловать, братишка!

Мужчины окружили его, принялись хлопать по спине, а один даже поцеловал Боба в щеку. Все называли свои имена, Свэггер кивал так, словно способен был их запомнить, и все повторял: «Боб, очень приятно, Боб». В Тринадцатом отделе, как и среди «морских котиков», друг к другу обращались только по имени.

– Собираться некогда, – сказал Моттер. – Вылетаем через три минуты. – Он повернулся. – Часовой, подойдите сюда, пожалуйста.

Свэггер не заметил, как взлетную площадку окружили сотрудники безопасности ВВС. Один из парней подбежал к Моттеру.

– У нас внезапное пополнение. Не успели выписать со склада «эм-четыре». Сержант… – Моттер пригляделся к именной бирке на кевларе часового, – сержант Маппа, ему нужны ваши боеприпасы, «узи» и бронежилет.

Эти слова прозвучали так увесисто, что сержант тут же выполнил приказ. Похоже, ему даже понравилось, что донельзя крутой Моттер обратил на него внимание. Часовой с улыбкой снял броню и протянул ее Бобу. Тот, сбросив спортивную куртку на бетон, надел бронежилет поверх рубашки поло – к счастью, черной, – защелкнул и подтянул ремни. «Кевлар» сел как влитой. Откуда взялся шлем, Боб так и не понял, но размер оказался более или менее подходящим: если застегнуть ремешок, с головы не свалится. Кто-то протянул Свэггеру шершавый кусок угля, и Боб принялся натирать им бледное лицо, пока не слился с ночью. Наконец он взял у сержанта старенький пистолет-пулемет. Боб никогда не держал в руках «узи», но легендарное оружие показалось ему таким знакомым, словно он стрелял из него всю жизнь. Короткий пистолет-пулемет со свободным затвором, сбалансированный по центру, с рукояткой под два спаренных магазина на двадцать пять девятимиллиметровых патронов и складным прикладом выглядел вполне надежно. В умелых руках такая штуковина способна принести немало пользы. Боб повесил ее на шею и положил ладонь на рукоятку, предусмотрительно убрав указательный палец от спускового крючка. Рукоятка была обмотана противоскользящей пленкой, чтобы в решающий момент оружие не выскочило из руки.

Маппа указал на горизонтальный рычажок над спусковой скобой угловатого малыша. Под рычажком была надпись на иврите.

– Три положения, – пояснил сержант. – Заднее – предохранитель, среднее – одиночные, переднее – тра-та-та!

Боб кивнул. Он знал, что по правилам патронник должен быть пустым, приводить оружие в боевую готовность разрешалось лишь после десантирования, во время продвижения к цели. Тогда и только тогда, перед самым началом пляски смерти, можно будет снять оружие с предохранителя. Министерству обороны Израиля совсем не нужно, чтобы кто-нибудь, выпрыгивая из вертушки, случайно открыл огонь по своим.

Загудели три вертолета. Несущие винты рассекали воздух, сперва медленно, набирая скорость, а потом все быстрее, так, что лопасти слились воедино. Парни разделились на группы – по шесть человек на каждый вертолет, включая командирский, где Свэггер был седьмым.

– За вас отвечаю лично я, – обронил Моттер, помогая ему забраться на борт.

– Понял, – кивнул Боб и взглянул на моссадовских мудрецов. Те флегматично наблюдали за ритуалом. Двое курили, один не курил. Все трое молчали.

– Ну что, полетели воевать, братишка, – сказал Моттер.

Три черные птицы мчались сквозь темноту, низко, чтобы их не засек радар. Бойцы хранили молчание. Все понимали, что в первую секунду после высадки дело может закончиться трагедией, а во вторую – непременно возникнут какие-нибудь сложности. Так бывает при любой спецоперации, и если ты не готов к подобному развитию событий, задумайся о переходе на другую работу. Поэтому кто-то курил, кто-то молился, думал о сексе или о том, побьют ли тель-авивские «Гардианз» иерусалимских «Бобкэтс», кто-то жалел, что так и не сказал отцу, как сильно его любит (или терпеть не может), кто-то переживал, что не велел подружке дождаться его или, наоборот, жить своей жизнью. Короче говоря, у каждого было о чем поразмыслить.

Боб сидел впереди, зажатый между дверью и Моттером – тот расслабился, но глядел напряженно. Израильские пилоты были экипированы инфракрасными очками, и в темноте видели не хуже кошек. Значит, им не грозит влететь куда не надо – например, в телеграфный столб. Во Вьетнаме таких штуковин не было, и много хороших парней зря расстались с жизнью. Птички летели на северо-северо-запад, пилоты знали маршрут наизусть, так же как рельеф местности и расположение зданий. Наконец они пересекли границу Южной Сирии, и стало совсем темно. Вертолет вибрировал. Боб хорошо помнил это ощущение. В конце концов, «Черный ястреб» – тот же «Хьюи», только на стероидах. За три командировки во Вьетнам Свэггер тысячу раз летал на вертолетах и был прекрасно знаком с гулом двигателей, «шух-шух-шух» несущего винта и запахом высокооктанового топлива. Внутри – здесь было попросторнее, чем в «Хьюи», но все равно этот боевой вертолет не предназначался для комфортабельных прогулок – стояла темень, если не считать огонька чьей-то сигареты.

Время то растягивалось, то сжималось, пока наконец не исчезло вовсе.

Замигал красный огонек.

Моттер – его звали Гади – сказал в ларингофон что-то на иврите, обращаясь к пилотам, после чего сел ровнее и отстегнул ремень безопасности. В темноте началась возня: остальные делали то же самое. Выбрасывали ненужные мысли из головы, тушили окурки, откашливались, прятали глаза под тактическими очками, проверяли «узи», ремни шлемов и бронежилетов, ножи и гранаты, «глоки» и аптечки первой помощи, выясняли отношения с Богом. Боб повторил эти телодвижения, после чего встал у двери боевого вертолета, готовый к высадке в незнакомом месте. Страха он не чувствовал.

План был настолько простым, что его, считай, не было вовсе. Птички садятся в трех точках, каждая в сотне ярдов от цели, и парни из Тринадцатого отдела стремительно продвигаются к месту. Классическое Г-образное расположение: два отряда идут впереди под разными углами, а третий подходит к дому сзади, чтобы блокировать пути отступления. Если кто-нибудь пустится бежать, его пристрелят. Если кто-нибудь поднимет руки, его поставят на колени, наденут на него гибкие наручники и продолжат операцию. Все три группы сойдутся через одну минуту, каждая будет продвигаться под прикрытием двух остальных. Группа командира вышибает дверь, первым входит сам Гади, за ним остальные, дом зачищают, Свэггера с собой не берут. Его задача – ждать у входа, пока не проверят все комнаты, а потом войти со второй группой, в то время как третья охраняет периметр, держа под прицелом дорогу на Ирию. До города семь километров, и там нет сирийских войск, только ополчение. Дело сделано, Джуба или мертв, или взят живьем, пленников грузят в вертолеты, потом домой, в Тель-Авив, где парни с утра пораньше садятся пить пиво и закусывать чизбургерами.

На бумаге все было гладко, но про овраги, разумеется, никто не вспомнил: караульный, подлец, караулил на совесть, и гостям не удалось застать его врасплох. Такое чувство, что он только их и ждал. Не успели птички коснуться земли, как из дома начали стрелять. Ночь озарилась вспышками, в воздух взметнулись облачка пыли, по фюзеляжу застучали пули. Значит, прогулки не будет. Будет пробежка под огнем.

Гади рванул вперед. Свэггер не отставал. Он не имел права снимать свой «узи» с предохранителя – не ровен час, споткнется, рефлекторно нажмет на спусковой крючок и пристрелит пару-тройку израильтян. По ним лупили из трех окон второго этажа, но стрелки не видели целей и вели огонь по всей площади, выдавая свое местоположение вспышками, а парни из Тринадцатого не упускали возможности ответить пулей-другой.

Да, война – это ад, но Свэггер, мать его за ногу и благослови Господь его душу, считал, что война – это еще и невероятно круто. Пули задорно свистят над головой, пронзают воздух, оставляя после себя полоску вакуума, жара, вспышки, шум, пыль, грязь, адреналин, давно забытые ощущения вмиг распускаются, словно прекрасная орхидея, а Свэггер ломится вперед и высматривает, кого бы пристрелить. Матерь Божья, как же офигенно!

Гади упал. Свэггер упал на него.

– С-сука, нога, – прошипел Гади.

Свэггер глянул ему на ногу и в очередной раз убедился, что Бог хранит храбрецов: пуля попала в левую икру, рана сквозная, вход и выход некрасивые, но кровь не хлещет.

– Жить будешь.

– Скажи им, чтоб не топтались на месте.

– Что сказать, какую фразу?

– Ну, это…

К ним подбежали двое мужчин, склонились над Гади, тот заговорил на иврите. Один из двоих, сержант, выпрямился и махнул рукой – мол, продолжаем. Теперь, когда Гади вышел из игры, Свэггер почувствовал, что никому ничего не должен, бросился к дому вместе с остальными, услышал чей-то крик – наверное, «Граната!» – и тут же упал ничком. Земля трижды содрогнулась, воздух наполнился осколками. Свэггера засыпало песком, но он остался цел. Плотность огня возросла, по земле зашлепали пули, прилетая куда попало – защитники дома по-прежнему палили наугад. Оказавшись у двери, Свэггер понял – эй, ку-ку, эврика! – что пора снимать «узи» с предохранителя. Дернул затвор, почувствовал, как тот встал на место, сдвинул рычажок вперед, до упора, переведя оружие в режим стрельбы очередями, и выдвинул приклад – эргономика сомнительная, но хотя бы есть что зажать под мышкой. Проделав все эти манипуляции, он оценил обстановку. Рядом никого не было. Он потянулся за гранатой, вспомнил, что ему не выдали ни одной, и приготовился войти, пуская очереди, но тут из темноты выплыли двое спецназовцев, один – с осколочной гранатой в руке. Он кивнул Свэггеру, тот кивнул в ответ и отодвинулся в сторонку. Граната улетела за дверь и тут же превратилась в мощную волну чистой энергии.

Подождав пару секунд, чтобы ошметки комнаты осели, Боб первым вошел в кипящую атмосферу. Напротив него был дверной проем. Когда там замаячила человеческая фигура, Боб всадил в нее шесть «девяток». Автомат забился в руке, дуло выплюнуло шесть вспышек, шесть гильз отлетели вбок, и парень рухнул как подкошенный. За спиной зашумели: ребята отправились разбираться с сопротивлением на втором этаже, но Боб должен был осмотреть комнаты на предмет полезных зацепок.

Он метнулся к двери напротив, обнаружил, что стрелять больше не в кого, увидел еще одну дверь, распахнул ее ударом ноги и узрел мастерскую снайпера: на стенах – мишени, на полках – всякие нужные железки, на полу – тяжелый верстак для перезарядки патронов и дорновый пресс. На верстаке стоял разбитый ноутбук с экраном, похожим на ветровое стекло машины, в которой расстреляли Бонни и Клайда. Над верстаком склонился человек. В одной руке у него была трехлитровая пластиковая банка с наклейкой «Ходгдон Х1000» – бездымный порох для перезарядки патронов, воспламеняющийся с чрезвычайной легкостью. Банка была открыта. Человек лихорадочно чиркал зажигалкой.

Боб наставил на него «узи», положил палец на спусковой крючок, но стрелять не стал. Вместо этого крикнул:

– Нет! – и еще раз: – Нет!

За плечом у него появился боец спецназа. Он держал человека с порохом на мушке и тоже что-то кричал – к счастью, по-арабски.

Вспыхнул огонек зажигалки. Человек засмеялся. Зубы у него были белые-белые.

– Аллах ак… – выкрикнул он и уронил зажигалку в банку с порохом, наверное ожидая, что произойдет взрыв. Этого не случилось: бездымный порох горит с чудовищной быстротой, но не взрывается. Вместо взрыва произошла мгновенная трансформация вселенной, и фигура в ее центре превратилась в дьявольский факел самого Повелителя мух. Мифические фурии смертоносного огня заявили о своем присутствии за сотую долю наносекунды. Человек с зажигалкой облачился в пламя. Огонь окутал его, точно плащ, разобрал тело на атомы – все восемь фунтов «Х1000» вспыхнули разом. Человек не просто горел, он превратился в живой огонь, но, находясь в сердце бушующего пламени, все еще был способен мыслить логически: развернувшись, он бросился в угол, к коллекции трехлитровых банок с порохом.

Вспыхнули еще десять инфернальных факелов, таких ярких, что больно было смотреть. Огонь объял всю комнату. Несколько секунд, и здесь ничего не останется, а еще через несколько секунд пламя охватит весь дом. Спецназовец схватил Боба за плечо, но тот вырвался и заорал по-английски:

– Нужно осмотреться!

Обычно люди не бросаются в огонь, но Боб сделал исключение из этого правила. Не обращая внимания на жар, от которого кожа пошла волдырями, он продвинулся на три-четыре фута, потом на пять-шесть, сдернул очки, чтобы получше все рассмотреть, и устремил взгляд на полки, прежде чем их поглотило пламя. Зеленые коробки с пулями «Сьерра», желтые с пулями «Бергер», желто-черные с пулями «Свифт» и еще какие-то. Дотянуться до полок он не мог, но, похоже, все это были пули под снайперский патрон 8,6 × 70.

Загорелись еще несколько банок с порохом, и дьявол опалил Свэггера своим дыханием. Боб заметил, что у него горит рукав, развернулся, хотел выйти из пламени, которое было теперь повсюду, но тут вспомнил про ноутбук, снова развернулся лицом к пеклу и, хотя каждая частичка кожи вопила от боли, выбросил руку вперед и схватил компьютер. Боб попятился, случайно вдохнул раскаленный воздух и, закашлявшись, потерял еще одну секунду. Отходя от приступа кашля, он поднял глаза и заметил у дальней стены стальной кейс для винтовки – здоровенный, дорогущий, бедняку такой не по карману. Кейс уже начинал коробиться от огня, но Боб успел заметить два-три изящно выгравированных инициала, каждый высотой дюймов в шесть – один вроде бы «А», а другой «У», – и тут их пожрало пламя.

Казалось, путь к выходу длился несколько часов. Наконец Боб вывалился за дверь. Комната перед ним была пуста, хотя в ней тоже занимался пожар. Свэггер выскочил из дома и почувствовал на лице свежесть чистого воздуха. Двое схватили его за плечи и отвели подальше от огня – туда, где собрались остальные.

– Мы уж думали, тебе конец, братишка! – крикнул Гади.

– Сам не знаю, как жив остался.

Измученный кислородным голоданием, Боб растянулся на земле, не переставая хватать ртом воздух, чтобы прийти в себя. Кто-то забрал у него ноутбук, кто-то еще снял с него «узи», а потом и бронежилет. В горло полилась прохладная вода, и Боб жадно проглотил ее. Все, наигрался – на сегодня, а то и на год вперед.

– Санитар! – позвал Гади. – Намажь его какой-нибудь мазью.

Его быстро привели в норму. Гади подал сигнал, отряд вернулся к зоне высадки, кто-то пустил красную ракету, и птички тут же ринулись вниз. В сознании Свэггера по-прежнему полыхал пожар, левое плечо и вся рука горели огнем, ночное зрение было испорчено – может быть, навсегда – из-за контакта с ослепительным пламенем, а мозги работали хуже обычного. Обернувшись, он увидел, что весь дом объят огнем. Ничего не осталось.

Потом он почувствовал, как ребята затаскивают его в вертолет и укладывают на пол. После короткой радиопереклички выяснилось, что внизу никого не забыли, и птички с ревом взмыли в воздух. Тринадцатый отдел отправился домой.