Читать книгу Противостояние. 5 июля 1990 – 10 января 1991. Том 2 - Стивен Кинг - Страница 3

Посреди Главной улицы города Мэй, штат Оклахома, лежал мертвец.

Ник не удивился. После ухода из Шойо он видел множество трупов и подозревал, что на глаза ему попалось не больше одной тысячной всех покойников, мимо которых он проезжал. В некоторых городах, через которые он проезжал, стоял такой сильный запах смерти, что Ник едва не лишался чувств. Одним трупом больше, одним меньше – никакой разницы он не видел.

Но когда мертвец сел, Ника охватил такой дикий страх, что велосипед вырвался из-под контроля. Наклонился, закачался и упал, сбросив Ника на мостовую оклахомского шоссе номер 3. Он ободрал ладони и лоб.

– Господи, мистер, да ты упал! – Мертвец уже направлялся к нему, благодушно пошатываясь. – Вот это да! Родные мои!

Ник ничего этого не услышал. Он смотрел на ту точку на мостовой между собственных рук, куда капала кровь со лба, и гадал, сильно ли поранился. Когда его плеча коснулась рука, он вспомнил про мертвеца и пополз в сторону, отталкиваясь от земли ладонями и подошвами ботинок, а его глаз, не прикрытый повязкой, сверкал от ужаса.

– Теперь ты ничего? – спросил мертвец, и Ник увидел, что перед ним вовсе не покойник, а молодой, радостно улыбающийся мужчина. В руке тот держал початую бутылку виски, и Ник наконец все понял. На дороге лежал не мертвец, а живой человек, который хватил лишнего и вырубился.

Ник кивнул и соединил в кольцо большой и указательный пальцы. В этот самый момент резко заболел глаз, едва не выдавленный Рэем Бутом: на него упала теплая капля крови со лба. Ник поднял повязку и указательным пальцем вытер кровь. Глаз этот теперь видел вроде бы чуть лучше, но если Ник закрывал здоровый глаз, мир превращался в расплывчатое цветовое мельтешение. Он вернул повязку на место, медленно подошел к бордюрному камню, сел на него рядом с «плимутом» с канзасскими номерами, медленно оседавшим на полупустых шинах. Ник рассмотрел рану на лбу в отражении от хромированного бампера «плимута». Выглядела она жутко, но, судя по всему, он лишь содрал кожу. Значит, предстояло найти аптеку, продезинфицировать рану и заклеить пластырем. Ник полагал, что в его организме достаточно пенициллина, чтобы справиться с любой инфекцией, однако слишком хорошо помнил, сколько хлопот доставила ему вроде бы царапина от пули, и не хотел повторения пройденного. Стряхивая с ладоней прилипшие к ним маленькие камушки, он поморщился от боли.

Мужчина с бутылкой наблюдал за всем этим с бесстрастным лицом. Если бы Ник поднял голову, такое поведение сразу показалось бы ему странным. Когда он повернулся к бамперу, чтобы рассмотреть свое отражение, лицо мужчины напрочь лишилось мимики, стало пустым и гладким, освободившись и от эмоций, и от морщин. Ростом он был пять футов девять дюймов, носил комбинезон и тяжелые высокие ботинки. Ярко-синие глаза и соломенные волосы выдавали шведское или норвежское происхождение. Выглядел мужчина лет на двадцать с небольшим, но, как позднее выяснил Ник, на самом деле ему было лет сорок пять, потому что он помнил окончание Корейской войны и возвращение отца в военной форме месяцем позже. Вопроса о том, что он все это выдумал, не возникло. Том Каллен ничего выдумать не мог.

Он так и стоял с бесстрастным лицом, словно робот, отключенный от источника энергии. Потом, мало-помалу, лицо начало оживать. Заблестели покрасневшие от виски глаза. Он улыбнулся. Вновь вспомнил, что случилось.

– Господи, мистер, да ты упал. Так ведь? Мои родные! – Он моргнул, глядя на залитый кровью лоб Ника.

Ник достал из кармана рубашки блокнот и ручку «Бик», которые не выпали из кармана при падении. Написал: Вы меня напугали. Думал, что вы мертвый, пока вы не сели. Я в порядке. В городе есть аптека?

Он протянул блокнот мужчине в комбинезоне, и тот взял его. Посмотрел на написанное. Вернул блокнот. Улыбнулся.

– Я Том Каллен. Но я не умею читать. Доучился только до третьего класса, но мне уже исполнилось шестнадцать, и папа заставил меня уйти из школы. Сказал, что я слишком большой.

«Умственно отсталый, – подумал Ник. – Я не могу говорить, а он не может читать». На секунду он пришел в полное замешательство.

– Господи, мистер, да ты упал! – воскликнул Том Каллен. И в каком-то смысле эти слова прозвучали впервые для них обоих. – Так ведь? Мои родные!

Ник кивнул. Сунул в карман ручку и блокнот. Прикрыл рукой рот и покачал головой. Сложил руки лодочками, накрыл уши и покачал головой. Прижал к шее ладонь левой руки и покачал головой.

Каллен в недоумении улыбался.

– Болит зуб? У меня такое однажды было. Ей-ей, это больно. Так ведь? Мои родные!

Ник покачал головой и вновь обратился к языку жестов. На этот раз Каллен решил, что у Ника болит ухо. Ник вскинул руки и подошел к велосипеду. Краска кое-где поцарапалась, но обошлось без серьезной поломки. Ник сел на велосипед и проехал чуть вперед. Да, никаких поломок. Каллен бежал рядом, радостно улыбаясь. Его глаза не отрывались от Ника. Он почти неделю никого не видел.

– Не хочешь поговорить? – спросил он, но Ник на него не смотрел и, похоже, не услышал. Том дернул Ника за рукав и повторил вопрос.

Человек на велосипеде приложил руку ко рту и покачал головой. Том нахмурился. Теперь человек установил велосипед на подставку и оглядывал вывески магазинов. Вроде бы увидел, что искал, потому что прошел на тротуар, а потом к аптечному магазину мистера Нортона. Если он хотел попасть в аптечный магазин, то ему не повезло, потому что магазин не работал, а мистер Нортон уехал из города. Похоже, почти все заперли двери и уехали из города, за исключением мамы и ее подруги миссис Блейкли, потому что они умерли.

Теперь этот неговорящий человек пытался открыть дверь. Том мог бы сказать ему, что толку не будет, несмотря на табличку «ОТКРЫТО» на двери. Табличка «ОТКРЫТО» врала. Просто беда, потому что Том очень любил крем-соду со льдом. Куда лучше виски, от которого сначала ему становилось хорошо, потом тянуло в сон, а в конце концов голова раскалывалась от боли. Он укладывался спать, чтобы избавиться от головной боли, но ему снилось множество безумных снов о человеке в черном одеянии, вроде того, что носил преподобный Дайффенбейкер. Во снах человек в черном одеянии гонялся за ним. И Тому представлялось, что это очень плохой человек. Пить он начал в первую очередь потому, что этого делать не следовало. Так ему говорил папа, так говорила мама, но теперь они все ушли, и что? Он мог делать все, что захочет.

Но чем это занимался неговорящий человек? Поднял урну для мусора и собрался… что? Разбить окно мистера Нортона? ДЗЫНЬ! Клянусь Богом и дьяволом, он так и сделал. А теперь сунул руку в дыру, открыл дверь…

– Эй, мистер, этого нельзя делать! – Голос Тома дрожал от негодования и волнения. – Это незаконно! Не-законно! Разве ты не знаешь…

Но человек уже вошел в аптеку, ни разу не оглянувшись.

– Ты что, глухой? – возмущенно крикнул Том. – Родные мои! Ты… – Лицо Тома вновь лишилось мимики, на нем больше не отражалось никаких эмоций. Он опять стал роботом с отключенным источником питания. В Мэе Недоумка Тома таким видели часто. Он мог идти по улице, разглядывая витрины с выражением внеземного счастья на круглом скандинавском лице, потом внезапно останавливался как вкопанный, и его лицо превращалось в застывшую маску. Частенько кто-нибудь кричал: «Том в ауте!» – и все смеялись. Если компанию Тому составлял отец, он хмурился и тыкал Тома локтем или даже хлопал по плечу или спине, пока Том не возвращался к жизни. Но отец Тома с начала тысяча девятьсот восемьдесят пятого года стал проводить с ним все меньше и меньше времени, потому что спутался с рыжеволосой официанткой, которая работала в «Баре и гриле Бумерса». Ее звали Ди-Ди Пэкалотт (и имя это вызывало немало шуток[1]). А где-то год назад они с Доном Калленом сбежали из города. Парочку видели лишь однажды, в дешевом мотеле неподалеку, в Слэпауте, штат Оклахома, после чего их след затерялся.

Большинство воспринимало внезапные «отключки» Тома как признак нарастающего слабоумия, однако на самом деле в эти короткие периоды он мог мыслить почти как нормальный человек. Процесс нашего мышления основывается (так, во всяком случае, утверждают психологи) на дедукции и индукции, но умственно отсталый человек не способен на эти дедуктивные или индуктивные переходы. Где-то внутри порваны провода, закорочены цепи, сломаны переключатели. Том Каллен страдал умеренной умственной отсталостью и мог делать самые простые умозаключения. А иногда – когда «отключался» – обретал способность находить и более сложные индуктивные или дедуктивные связи. Он чувствовал возможность найти такую связь, как нормальный человек чувствует некое слово или имя, которое вертится «на самом кончике языка». Когда подобное случалось, Том отсекал окружающий мир, который, по существу, являл собой дискретный поток информации от органов чувств, и уходил в себя. Превращался в человека в темной комнате, который держит в руке штепсель настольной лампы и ползает по полу, натыкается на мебель, а свободной рукой ищет электрическую розетку. И если находит ее – что случалось не всегда, – вспыхивает яркий свет, и он ясно видит комнату (или мысль). Том жил чувствами. Список того, что ему нравилось, включал вкус крем-соды со льдом в аптечном магазине мистера Нортона, вид красивой девушки в коротком платье, которая стоит на перекрестке в ожидании зеленого света, чтобы перейти улицу, запах лилий, ощущение шелка. Но больше всего он любил нечто нематериальное, любил тот момент, когда находилась эта связь, когда переключатель срабатывал должным образом (хотя бы на мгновение) и свет заливал темную комнату. Такое случалось не всегда; очень часто связь найти не удавалось. На этот раз удалось.

Он крикнул: Ты что, глухой?

Человек вел себя так, словно не слышал, что говорил Том, за исключением тех случаев, когда смотрел на него. И этот человек не сказал ему ни слова, даже не поздоровался. Иногда люди не отвечали Тому, когда он задавал вопросы: что-то в выражении его лица выдавало слабоумие. Но обычно человек, который не отвечал, выглядел злым, печальным или просто краснел. А этот мужчина вел себя иначе. Он показал Тому кольцо, образованное большим и указательным пальцами, и Том знал значение этого жеста: все, мол, тип-топ! – но все равно не заговорил с ним.

Руки, накрывшие уши, и покачивание головы.

Рука, поднесенная ко рту, и покачивание головы.

Рука, прижатая к шее, и покачивание головы.

Комната осветилась: возникла связь.

– Родные мои! – воскликнул Том, и лицо его вновь ожило. Налитые кровью глаза вспыхнули.

Он поспешил в аптечный магазин мистера Нортона, забыв, что входить в него незаконно. Неговорящий человек выплескивал что-то пахнущее, наподобие бактина[2], на вату, а потом протирал ею лоб.

– Эй, мистер! – Том подбежал к нему. Неговорящий человек не обернулся. Том на мгновение удивился, как такое может быть, потом вспомнил. Похлопал Ника по плечу, и Ник повернулся к нему. – Ты глухонемой, так? Не можешь слышать! Не можешь говорить! Так?

Ник кивнул. И его, конечно же, потрясла реакция Тома. Тот запрыгал и захлопал в ладоши.

– Я додумался! Какой я молодец! Я сам до этого додумался! Какой Том Каллен молодец!

Ник улыбнулся. Он не мог вспомнить, чтобы его физический недостаток когда-либо доставлял кому-то такую радость.

Перед зданием суда располагался небольшой сквер, и его украшала статуя морского пехотинца в форме и при оружии времен Второй мировой войны. На табличке значилось, что монумент поставлен в честь парней из округа Харпер, которые «ПОЖЕРТВОВАЛИ СОБОЙ РАДИ СВОЕЙ СТРАНЫ». В тени этого памятника и сидели Ник Эндрос и Том Каллен, ели андервудовские[3] паштеты «Свиной с пряностями» и «Куриный с пряностями», намазывая на картофельные чипсы. Две перекрещенные полоски пластыря залепляли лоб Ника над левым глазом. Он считывал слова с губ Тома (не без труда, потому что Том говорил и жевал одновременно) и думал о том, что ему чертовски надоело есть консервы. А что бы он съел с удовольствием, так это бифштекс с полноценным гарниром.

С того момента, как они принялись за еду, Том говорил без умолку. Часто повторялся, то и дело вплетал в повествование «Родные мои!» и «Так ведь?». Ник не возражал. До встречи с Томом он не осознавал, как же ему недоставало других людей. В глубине души он даже боялся, что остался один-одинешенек на всей Земле. В какой-то момент ему в голову пришла мысль, что болезнь убила всех, кроме глухонемых. Теперь, думал он, улыбаясь про себя, можно рассмотреть другой вариант: болезнь убила всех, кроме глухонемых и умственно отсталых. Идея эта, столь забавная в два часа пополудни под ярким летним солнцем, вернется к нему ночью – и уже не покажется смешной.

Его интересовало мнение Тома о том, куда подевались все люди. Он уже знал историю о папе Тома, который сбежал с официанткой пару лет тому назад, и о том, что Том работал на ферме Норбатта, и о том, как двумя годами ранее мистер Норбатт решил, что он «достаточно хорошо справляется», чтобы доверить ему топор, и о том, как однажды ночью на Тома набросились «большие парни», Том сражался с ними, пока «они все чуть не умерли, а одного я отправил в больницу с переломанными костями, с пе-ре-ло-ман-ны-ми, вот что сделал Том Каллен». Узнал Ник и о том, как Том нашел мать в доме миссис Блейкли, обе лежали в гостиной мертвые, и Том оттуда ушел. По словам Тома, Иисус не приходил и не забирал тела на небо в присутствии живых. Ник отметил, что Том считал Иисуса Санта-Клаусом наоборот: он утаскивал мертвых через печную трубу наверх, вместо того чтобы приносить подарки вниз. Но Том ничего не сказал о полном отсутствии жителей в городе Мэй, как и о пустынном шоссе, пересекавшем город, по которому никто и ничто не двигалось.

Он надавил руками на грудь Тома, останавливая поток слов.

– Что? – спросил Том.

Ник широким взмахом руки обвел дома в центральной части города. Изобразил удивление, изогнул бровь, наклонил голову набок, почесал затылок. Потом пальцами изобразил шагающие движения и вопросительно посмотрел на Тома.

Увиденное его испугало. Том застыл, лицо превратилось в маску, глаза, мгновением раньше сверкавшие всем тем, что он собирался рассказать, теперь напоминали тусклые синие камушки. Челюсть отвисла, и Ник видел размокшие кусочки картофельных чипсов, прилипшие к языку. Руки плетьми лежали на коленях.

В тревоге Ник потянулся, чтобы коснуться Тома, но тут его тело дернулось. Веки дрогнули, жизнь влилась в глаза, словно вода, наполняющая ведро. Том заулыбался. Чтобы объяснить происходящее с ним, не требовалось пузыря над головой (как в комиксах) со словом «ЭВРИКА!».

– Ты хочешь знать, куда ушли все люди? – воскликнул Том.

Ник энергично кивнул.

– Что ж, думаю, они уехали в Канзас-Сити, – ответил Том. – Родные мои, да. Все всегда говорили о том, чтобы уехать из такого маленького города, как этот. Здесь ничего нет. Никаких развлечений. Даже роликовый каток закрылся. Ничего нет, кроме автокино, а там показывают только всякую ерунду. Моя мама всегда говорит, что люди уходят, но не возвращаются. Как мой отец, он убежал с официанткой из кафе Бумерса, ее звали Ди-Ди Пэкалотт. Вот я и думаю, что всем тут надоело и они одновременно ушли. Вероятно, в Канзас-Сити, родные мои, так ведь? Наверняка туда. Кроме миссис Блейкли и моей мамы. Иисус собирается забрать их наверх на небеса, чтобы качать в вечных объятиях.

И Том продолжил свой монолог.

«Ушли в Канзас-Сити, – подумал Ник. – Что ж, может, и так. Все покинули эту бедную трагическую планету по воле Господа и теперь либо покачиваются в Его объятиях, либо обустраиваются на новом месте в Канзас-Сити».

Он привалился спиной к постаменту, его веки то опускались, то поднимались, и слова Тома превращались в визуальный эквивалент современного стихотворения, без заглавных букв, в стиле э. э. каммингса[4]:

Дурные сны замучили его в прошлую ночь, которую он провел в амбаре, и теперь, на полный желудок, ему больше всего хотелось…

Ник заснул.

Проснувшись и еще не полностью придя в себя, как бывает, когда крепко засыпаешь ясным днем, Ник удивился тому, что вспотел. Сев, он все понял. Часы показывали без четверти пять. Он проспал больше двух с половиной часов, и солнце, переместившись, выглядывало из-за памятника, освещая его. Но этим дело не ограничилось. Том Каллен в порыве заботливости укрыл Ника, чтобы тот не простудился. Двумя одеялами и стеганым покрывалом.

Ник отбросил их в сторону, встал, потянулся. Тома видно не было. Ник направился к выходу на центральную площадь, гадая, что ему делать – и нужно ли что-либо делать – с Томом. Слабоумный парень питался в универсаме «Эй-энд-пи», расположенном в дальнем конце городской площади. Не испытывал ни малейших угрызений совести, когда заходил туда и выбирал съестное по картинкам на баночных этикетках, потому что, по его словам, дверь супермаркета была открыта.

Ник задался вопросом, а как бы поступил Том, если бы дверь заперли, и предположил, что, основательно проголодавшись, он бы забыл про строгие моральные принципы или чуть отодвинул их в сторону. Но что станет с ним, когда еда закончится?

Еще сильнее Ника тревожило другое. Трогательная радость, с которой этот человек его встретил. Да, Том был умственно отсталым, но не настолько, чтобы не чувствовать одиночества. Мать Тома и женщина, которая приходилась ему теткой со стороны отца, умерли. Отец давно сбежал. Работодатель, мистер Норбатт, и все остальные жители Мэя однажды ночью свалили в Канзас-Сити, пока Том спал, оставив его бродить взад-вперед по Главной улице, как неприкаянного призрака. И он начал делать то, чего делать ему не следовало, – скажем, пить виски. Напившись снова, он мог причинить себе вред. А если он причинит себе вред и рядом не окажется человека, который ему поможет, он скорее всего умрет.

Но… глухонемой и умственно отсталый? Сумеют ли они чем-то помочь друг другу? Человек, который не может говорить, и человек, который не может думать. Нет, это несправедливо. Немного думать Том мог, но он не умел читать, и Ник понимал, что вскоре устанет играть в шарады с Томом Калленом. Том – тот не устанет. Родные мои, конечно же, нет.

Ник остановился на тротуаре у выхода из сквера, сунув руки в карманы. «Ладно, – решил он, – я могу провести с ним ночь. Одна ночь значения не имеет. Зато приготовлю ему сносный ужин».

Подбодренный этой мыслью, он отправился на поиски Тома.

В ту ночь Ник спал в сквере. Где спал Том, он не знал, но, проснувшись утром, с чуть влажными от росы волосами, а в остальном в полном здравии, и выйдя на площадь, первым делом увидел Тома, который играл с автомобильными моделями «Корги» и большой пластмассовой автозаправочной станцией «Тексако».

Должно быть, Том решил, что можно вламываться в любой магазин, раз уж взлом «Аптечного магазина Нортона» не вызвал ни у кого никаких возражений. Он сидел на тротуаре у «Центовки»[5], спиной к Нику. Перед ним выстроились порядка сорока игрушечных автомобилей. Тут же лежала отвертка, которой он воспользовался, чтобы разбить витрину. Том отдал предпочтение «ягуарам», «мерседесам», «роллс-ройсам», взял выполненную в масштабе модель «бентли» с длинным лаймово-зеленым капотом, «ламборгини», «корд», четырехдюймовый «понтиак-бонневилл», изготовленный по индивидуальному заказу, «корвет», «мазерати» и – не покидай нас, Господи, и защити нас – «мун» модели тысяча девятьсот тридцать третьего года. Нависнув над машинками, Том завозил их в гараж, вывозил оттуда, заправлял на бензоколонке. Один из подъемников автомастерской работал, и на глазах Ника Том несколько раз поднимал на нем автомобили, делая вид, будто что-то ремонтирует. Не будь Ник глухим, он бы услышал в почти абсолютной тишине звуки работающего воображения Тома Каллена: «бр-р-р-р», когда автомобили заезжали на асфальт от «Фишер-прайс», «чк-чк-чк-динь» бензонасоса, «с-с-с-ш-ш-ш-ш» подъемника. Услышал бы он и обрывки разговоров между хозяином автозаправочной станции и маленькими людьми из маленьких автомобильчиков: Каким заправлять, сэр? Стандартным? Нет проблем! Позвольте мне протереть лобовое стекло, мэм. Я думаю, проблема с карбюратором. Давайте поднимем вашу крошку и поглядим, что с ней не так. Туалеты? Само собой. По правой стене.

А над ними, над этим маленьким клочком Оклахомы, простираясь на многие мили во все стороны, синело Божье небо.

Ник подумал: Я не могу оставить его. Не могу этого сделать. И внезапно на него навалилась неизвестно откуда взявшаяся грусть, такая острая, что он едва не заплакал.

Они уехали в Канзас-Сити, подумал он. Вот что произошло. Они все уехали в Канзас-Сити.

Ник пересек мостовую и похлопал Тома по руке. Том подпрыгнул и оглянулся. Широкая виноватая улыбка растянула его губы, от шеи начала подниматься краска, заливая лицо.

– Я знаю, это для маленьких мальчиков, а не для взрослых мужчин. Я знаю, да, конечно, папа мне говорил.

Ник пожал плечами, развел руки. На лице Тома отразилось облегчение.

– Теперь они мои. Мои, если я захочу. Если тебе можно заходить в аптечный магазин и брать что-то, значит, мне можно заходить в «Центовку» и брать что-то. Родные мои, так ведь? Я не должен их возвращать, правда?

Ник кивнул.

– Мои! – радостно воскликнул Том и повернулся к гаражу. Ник вновь похлопал его по руке, и Том посмотрел на Ника. – Что?

Ник дернул его за рукав, и он с готовностью поднялся. Ник повел Тома по улице к тому месту, где на подставке стоял его велосипед. Указал на себя. Потом на велосипед. Том кивнул:

– Конечно. Этот велик твой. А гараж «Тексако» – мой. Я не беру твой велосипед, а ты не берешь мой гараж. Само собой, никогда!

Ник покачал головой. Показал на себя. На велосипед. На Главную улицу. Помахал рукой: пока, пока.

Том застыл. Ник ждал. Том осторожно спросил:

– Ты уезжаешь, мистер?

Ник кивнул.

– Я не хочу, чтобы ты уезжал! – воскликнул Том. Его глаза, большие и очень синие, заблестели от слез. – Ты мне нравишься. Я не хочу, чтобы и ты уехал в Канзас-Сити.

Ник подтянул Тома к себе и обнял. Указал на себя. На Тома. На велосипед. На Главную улицу.

– Я не понимаю, – признался Том.

Ник терпеливо повторил все жесты. На этот раз добавил прощальные взмахи руки, а потом – его озарило – поднял руку Тома и помахал ею.

– Хочешь, чтобы я поехал с тобой? – спросил Том. И невероятно радостная улыбка осветила его лицо.

Ник с облегчением кивнул.

– Конечно! – воскликнул Том. – Том Каллен собирается уехать. Том… – Он замолчал, радость умирала на его лице, он осторожно глянул на Ника. – Я смогу взять свой гараж?

Ник на мгновение задумался, потом согласно кивнул.

– Хорошо! – Широкая улыбка Тома вернулась, как солнце, выглянувшее из-за облака. – Том Каллен едет!

Ник подвел Тома к велосипеду. Указал на Тома, потом на велосипед.

– Я никогда на таком не ездил. – Том с сомнением смотрел на звездочки передач и высокое узкое сиденье. – Наверное, не надо и пытаться. Том Каллен упадет с такого хитрого велосипеда, как этот.

Но Ника его реакция приободрила. «Я никогда на таком не ездил» означало, что на велосипеде Том ездить умел. Оставалось только найти простой и крепкий. Ник понимал, что Том будет его тормозить, но, возможно, не слишком. Да и куда ему торопиться? Сны – это сны. Тем не менее он ощущал внутреннюю потребность поторапливаться, порой очень сильную, пусть и не поддающуюся четкому объяснению, некую команду на подсознательном уровне.

Он отвел Тома к его заправочной станции. Указал на нее, улыбнулся и кивнул. Тот тут же присел на корточки, протянул руки к двум автомобильчикам, но, не коснувшись их, поднял голову и посмотрел на Ника. На лице Тома отражалась тревога, смешанная с подозрением.

– Ты не собираешься уехать без Тома Каллена?

Ник решительно покачал головой.

– Хорошо. – И Том тут же повернулся к игрушкам. Ник не смог сдержаться, протянул руку и взъерошил его волосы. Том вновь посмотрел на него и застенчиво улыбнулся. Улыбнулся и Ник. Нет, он не мог просто оставить Тома. Это точно.

Велосипед, который, по его разумению, мог подойти Тому, Ник нашел около полудня. Он не ожидал, что на это уйдет столько времени, но, как ни странно, многие жители Мэя заперли свои дома, гаражи, пристройки. В большинстве случаев ему приходилось заглядывать в сумрак гаражей через маленькие, запыленные, затянутые паутиной окошки в надежде увидеть то, что нужно. Три часа он бродил по улицам города, обливаясь потом, чувствуя, как солнце жжет шею. В какой-то момент вернулся в «Уэстерн авто», но пользы это не принесло: в витрине стояли два велосипеда с тремя звездочками на заднем колесе, а остальные лежали разобранными.

В конце концов Ник нашел то, что искал, в маленьком, отдельно стоящем гараже в южной части города. Гараж тоже был заперт, но одно окно оказалось достаточно большим, чтобы Ник смог в него влезть. Он камнем разбил стекло, а потом аккуратно вытащил все осколки из старой, крошащейся замазки. Внутри царила жара, пахло машинным маслом и пылью. Велосипед, старый мальчишеский «швинн», стоял рядом с десятилетним «меркурием» – универсалом с лысыми шинами и ободранными порогами.

«Судя по тому, как мне везет, этот чертов велик будет не на ходу, – подумал Ник. – Без цепи, со спущенными колесами, что-то вроде этого». Но нет, на сей раз удача повернулась к нему лицом. Велик катился легко, шины были надуты, протектор – не стерт, все болты и звездочки – на месте. Отсутствовала багажная корзинка, которую предстояло чем-то заменить, зато имелся щиток над цепью, предохраняющий правую ногу, а на стене, между граблями и лопатой для чистки снега, Ник увидел неожиданный подарок: новенький ручной велосипедный насос «Бриггс».

Ник продолжил поиски и нашел на полке маленькую масленку «Три-ин-уан». Сел на потрескавшийся бетонный пол – жара его больше не беспокоила – и тщательно смазал цепь и обе звездочки, переднюю и заднюю. Покончив с этим, аккуратно навернул крышку на носик и сунул масленку в карман.

Привязал насос к багажнику над задним крылом «швинна», открыл ворота гаража и выкатил велосипед. Никогда еще свежий воздух не казался Нику таким сладким. Он закрыл глаза, глубоко вдохнул, вышел на дорогу, сел на велосипед и медленно поехал к Главной улице. Катил «швинн» отлично. Лучшего для Тома было не найти… при условии, что Том умел ездить на велосипеде.

Он припарковал «швинн» рядом со своим «рали» и направился в «Центовку». Нашел хорошую багажную проволочную корзинку в отделе спортивных товаров в глубине магазина и уже повернулся, чтобы уйти, когда заметил гудок с хромированным раструбом и большой красной резиновой грушей. Улыбаясь, Ник положил гудок в корзинку, потом прошел в отдел инструментов за отверткой и гаечным ключом подходящего размера. Выйдя на улицу, увидел, что Том сладко спит в тени морского пехотинца в форме и с оружием времен Второй мировой войны.

Ник закрепил на руле «швинна» сначала корзинку, потом гудок. Вернулся в «Центовку» и вышел оттуда, держа в руках объемистую сумку с одной лямкой.

С ней направился в универсам «Эй-энд-пи», наполнил сумку банками с консервированными мясом, овощами и фруктами. Задумавшись, брать ли фасоль в соусе чили, заметил тень, мелькнувшую в проходе. Если бы Ник мог слышать, он бы еще раньше понял, что Том уже нашел велосипед. Хриплые гудки («Х-о-у-у-О-О-О-Г-а-а!») плыли по улице, перемежаемые смехом Тома Каллена.

Ник вышел из универсама и увидел Тома, величественно мчащегося по Главной улице, его светлые волосы и подол рубашки развевались на ветру. Он то и дело с силой жал на грушу гудка. У автозаправочной станции «Арко», где заканчивалась деловая часть города, Том развернулся и покатил назад. Гараж от «Фишер-прайс» лежал в проволочной корзине. Карманы брюк и рубашки цвета хаки топорщились от игрушечных автомобилей «корги». Солнце отражалось от сверкающих кругов спиц. С легкой тоской Ник подумал, что ему хочется услышать гудок, чтобы понять, получит ли он от этого звука такое же удовольствие, как Том.

Том помахал ему рукой и поехал дальше. В дальнем конце делового района развернулся и вновь направился к Нику, по-прежнему нажимая на грушу. Ник вытянул руку, как полицейский, останавливающий транспортное средство. Том остановился прямо перед ним. На его лице блестели крупные капли пота. Резиновый шланг ручного насоса свисал с багажника над задним колесом. Том тяжело дышал и улыбался.

Ник указал на Главную улицу и помахал рукой: пока-пока.

– Я могу взять с собой гараж?

Ник кивнул и перекинул лямку сумки с продуктами через бычью шею Тома.

– Мы уезжаем прямо сейчас?

Ник снова кивнул. Сложил в кольцо большой и указательный пальцы.

– В Канзас-Сити?

Ник покачал головой.

– Куда захотим?

Ник кивнул. «Да, в любое место, куда захотим, – подумал он, – но место это, вероятнее всего, окажется где-то в Небраске».

– Вау! – радостно воскликнул Том. – Хорошо! Да! Вау!

По шоссе номер 283 они направились на север и ехали уже два с половиной часа, когда на западе начали собираться темные облака. Гроза быстро надвигалась на них, опираясь на пелену дождя. Ник не мог слышать раскатов грома, но видел зигзаги молний, выстреливающих из облаков. Такие яркие, что после их исчезновения перед глазами оставался сине-лиловый отсвет. Они приближались к окраине Росстона, где Ник намеревался повернуть на восток, по шоссе номер 64, когда пелена дождя под облаками исчезла, а небо застыло и приобрело странный, зловещий желтоватый оттенок. Ветер, освежающе обдувавший левую щеку, стих полностью. Ник вдруг непонятно почему занервничал, ему стало не по себе. Он не знал, что одним из немногих инстинктов, свойственных как человеку, так и низшим животным, является реакция на внезапное и резкое падение атмосферного давления.

А потом Том принялся яростно дергать его за рукав. Ник повернулся к нему и, к своему изумлению, увидел, что Том бледен как полотно, а глаза его превратились в огромные летающие тарелки.

– Торнадо! – прокричал Том. – Приближается торнадо!

Ник поискал глазами воронку, но ничего не увидел. Вновь повернулся к Тому, пытаясь найти способ успокоить его. Однако Тома рядом уже не было. Он катил на велосипеде по полю справа от дороги, оставляя за собой дорожку в высокой траве.

«Чертов дурак! – сердито подумал Ник. – Ты же сломаешь гребаную ось».

Том спешил к амбару, который на пару с силосной башней находился в четверти мили от шоссе. Туда вела проселочная дорога. Ник, по-прежнему нервничая, доехал до съезда на проселок, перенес велосипед через невысокие воротца, а потом покатил к амбару. Велосипед Тома лежал на утоптанной земляной площадке. Том даже не откинул подставку, чтобы поставить на нее велик. Ник мог бы списать это на забывчивость, если бы не видел, как Том несколько раз пользовался подставкой. «Он просто до смерти напуган», – подумал Ник.

Собственная нервозность заставила его еще раз оглянуться – и он словно окаменел.

Жуткая чернота приближалась с запада. Не облако – скорее черная дыра, засасывающая в себя весь свет. По форме она напоминала воронку, а высота ее на первый взгляд достигала тысячи футов. Вершина шириной значительно превосходила основание, которое, похоже, не касалось земли. Наверху облака отлетали от воронки, будто охваченные отвращением.

На глазах Ника основание воронки коснулось земли в трех четвертях мили от амбара, и длинное синее здание с крышей из гофрированного металла, то ли ангар для хранения техники, то ли склад древесины, с грохотом взорвалось. Ник, разумеется, слышать этого не мог, но почувствовал вибрацию земли и едва удержался на ногах. Здание, казалось, сложилось внутрь, словно воронка высосала из него весь воздух. В следующее мгновение металлическая крыша развалилась надвое. Обе части, вращаясь, взлетели в небо. Ник, словно зачарованный, задрав голову, наблюдал за их полетом.

Это то, что я видел в самых жутких снах, думал он, и это совсем не человек, хотя иногда, возможно, и похоже на человека. А на самом-то деле это торнадо. Невероятно огромный черный вихрь, подступающий с запада, засасывающий все, что, на свою беду, окажется у него на пути. Это…

В этот момент его схватили за обе руки и потащили в амбар. Оглянувшись, Ник удивился, увидев Тома Каллена. Завороженный торнадо, он напрочь забыл о своем спутнике.

– Вниз! – крикнул Том. – Быстро! Быстро! Ох, родные мои, да! Торнадо! Торнадо!

И Ник наконец-то по-настоящему, осознанно испугался, вышел из сомнамбулического состояния, в котором находился, понял, где он и с кем. И когда Том уводил его к лестнице в подвал-убежище, почувствовал странную, звенящую вибрацию. Пожалуй, из всех ощущений, которые он когда-либо испытывал, эта вибрация больше всего походила на звук. Напоминала зудящую боль в самом центре головы. А потом, спускаясь по лестнице в подвал следом за Томом, он увидел зрелище, которое запомнил до конца своей жизни: обшивочные доски амбара отрывались одна за другой и уносились в клубящийся воздух, подобно гнилым коричневым зубам, выдираемым невидимыми щипцами. Рассыпанное по полу сено поднялось, закружилось в дюжине миниатюрных воронок-торнадо. Вибрация набирала и набирала силу.

Том уже распахивал тяжелую деревянную дверь и толкал его в подвал. На Ника пахнуло сыростью и гнилью. В тускнеющем свете он увидел, что подвал придется делить с семейством обглоданных крысами трупов. Тут Том захлопнул дверь, и они остались в кромешной тьме. Вибрация ослабела, но не прекратилась.

Паника накинула на Ника плащ и прижала к себе. Его связь с внешним миром сузилась до осязания и обоняния, но и они не успокаивали. Ник ощущал постоянную вибрацию досок под ногами. В подвале пахло смертью.

Том вслепую нащупал его руку, и Ник притянул умственно отсталого парня к себе. Он чувствовал, что Том дрожит, и задался вопросом, не плачет ли тот и не пытается ли заговорить с ним. Эта мысль чуть поубавила его собственный страх, и он обнял Тома за плечи. Том ответил тем же, и оба застыли в темноте, вытянувшись в струнку, прижавшись друг к другу.

Вибрация под ногами Ника все усиливалась; казалось, дрожал даже воздух у его лица. Том еще крепче стиснул объятия. Ничего не слыша и не видя, Ник ждал дальнейшего развития событий. Он подумал, что такой могла бы быть вся его жизнь, если бы Рэй Бут выдавил ему и второй глаз. Но Ник был уверен: случись такое, он сразу пустил бы себе пулю в лоб.

Потом он усомнился в правильности своих часов, настаивавших на том, что они с Томом провели в подвале-убежище только пятнадцать минут, хотя логика и говорила, что часы, раз уж они работали, не ошибаются. Никогда прежде Ник не осознавал, каким субъективным, каким пластичным может быть время. Ему казалось, что прошел час, может, даже два или три. И по мере того как текли минуты, в нем крепло убеждение, что в подвале они с Томом не одни. Да, конечно, там лежали тела – какой-то бедолага перед смертью привел в подвал всю свою семью, в горячечном предположении, что подвал спасет их от болезни, как спасал от атмосферных катаклизмов, – но Ник имел в виду не трупы. Их он воспринимал как вещи, ничем не отличающиеся от стула, пишущей машинки или ковра. Труп – неодушевленный предмет, занимающий пространство, ничего больше. Однако Ник чувствовал присутствие другого существа, и в нем росла и росла убежденность в том, кто именно – или что – делит с ним этот подвал.

Рядом находился темный человек, тот самый, что оживал в его снах, чей дух он учуял в черном сердце вихря.

Откуда-то – из угла или, возможно, расположившись позади них – темный человек наблюдал за ними. И ждал. Выбрав момент, он коснется их, и они оба… что? Разумеется, сойдут с ума от ужаса. Ни больше ни меньше. Он их видел. Ник не сомневался, что он их видел. Глаза темного человека видели в темноте, как глаза кошки или какого-то инопланетного существа. Как в том фильме, кажется, он назывался «Хищник». Да… как у той твари. Темный человек видел в части спектра, недоступной человеческому глазу, и все казалось ему замедленным и красным, будто весь мир выкупали в чане с кровью.

Поначалу Ник еще мог отличать эту фантазию от реальности, но время шло, и он укреплялся в мысли, что фантазия и есть реальность. Представлял себе, что чувствует на загривке дыхание темного человека.

И уже собрался метнуться к двери, чтобы распахнуть ее и взбежать по лестнице, невзирая на последствия, когда за него это сделал Том. Рука, обнимавшая плечи Ника, внезапно исчезла. В следующее мгновение дверь подвала-убежища открылась, и в дверной проем хлынул поток ослепительно белого света, заставивший Ника прикрыть рукой единственный здоровый глаз. Он увидел покачивающийся силуэт Тома Каллена, поднимающегося по ступеням, а потом последовал за ним, нащупывая путь в этой ослепляющей белизне. К тому времени, когда он поднялся наверх, его глаз уже приспособился к новым условиям.

Он подумал, что свет не был таким ярким, когда они спускались в подвал, и сразу понял почему. С амбара сорвало крышу. Даже не сорвало, а аккуратно срезало, будто скальпелем. Торнадо сработал очень чисто, не оставив на полу ни щепок, ни мусора. С сеновала свисали три потолочные балки, а со стен сорвало почти все обшивочные доски. Создавалось впечатление, будто находишься внутри собранного скелета какого-то доисторического чудовища.

Том не остановился, чтобы оценить разрушения. Выбежал из амбара, словно за ним гнался дьявол. Оглянулся только раз, и в его огромных глазах стоял ужас, который в другой ситуации вызвал бы смех. Ник не смог устоять перед искушением и все-таки заглянул в подвал-убежище. Ступени уходили вниз, в темноту, старые, потрескавшиеся, истертые посередине. Он увидел разбросанную солому на полу и две пары рук, тянувшихся из тени. Крысы объели пальцы до костей.

Если в подвале был кто-то еще, Ник его не увидел.

Да и не хотел видеть.

Он последовал за Томом.

Том, дрожа всем телом, стоял у велосипеда. Ника на мгновение позабавила прихотливая избирательность торнадо: воронка всосала в себя большую часть амбара, но побрезговала их велосипедами, – и тут он заметил, что Том плачет. Ник подошел к нему, обнял за плечи. Том, широко раскрыв глаза, смотрел на просевшие ворота амбара. Ник сложил большой и указательный пальцы в кольцо. Глаза Тома скользнули по кольцу, но вопреки надеждам Ника он не улыбнулся. Он вновь уставился на амбар. И Нику совершенно не нравился его пустой, оцепенелый взгляд.

– Там кто-то был! – резко бросил Том.

Ник улыбнулся сам, но улыбка получилась вымученной. Он не знал, как она выглядит со стороны, однако чувствовал, что не очень. Указал на Тома, на себя, потом разрезал воздух рукой, словно подводя черту.

– Нет, – возразил Том. – Не только мы. Кто-то еще. Кто-то, кто вышел из смерча.

Ник пожал плечами.

– Теперь мы можем ехать? Пожалуйста!

Ник кивнул.

Они покатили велосипеды к шоссе, воспользовавшись полосой выдернутой травы и взрытой земли, которую оставил после себя торнадо. Он прошелся по западной окраине Росстона, пересек федеральное шоссе номер 283, продвигаясь с запада на восток, ломая ограждения и обрывая провода, обогнул амбар слева от них, зато с силой ударил по дому, который стоял – раньше – перед амбаром. В четырехстах ярдах от шоссе проложенная в поле полоса резко обрывалась. Теперь облака уже начали рассеиваться (хотя дождь продолжал идти, легкий и освежающий), и беззаботно пели птицы.

Ник наблюдал, как напряглись могучие мышцы Тома, когда он переносил велосипед через скрученное ограждение у обочины шоссе. «Этот парень спас мне жизнь, – подумал он. – До этого дня я никогда в жизни не видел смерча. Если бы я оставил его в Мэе, как поначалу собирался сделать, то сейчас лежал бы мертвым бревном».

Он перенес велосипед через ограждение, хлопнул Тома по плечу и улыбнулся ему.

«Мы должны найти кого-то еще, – подумал Ник. – Чтобы я смог поблагодарить его. И сказать ему мое имя. Он даже не знает, как меня зовут, потому что не умеет читать».

Какое-то время он постоял, пораженный этим открытием, а потом они сели на велосипеды и поехали дальше.

На ночь они остановились на левой половине поля «Росстонских малышей», выступавших в малой лиге. Вечер выдался звездным и безоблачным. Ник заснул быстро, и ему ничего не снилось. Проснулся на заре, думая, как же это хорошо, когда рядом вновь кто-то есть, и насколько от этого все меняется.

В Небраске действительно был округ Полк. Поначалу его это поразило, но ведь последние несколько лет он провел в пути. Должно быть, кто-то из собеседников Ника упомянул округ Полк, а может, раньше жил в округе Полк, но в его памяти этот разговор не сохранился. Нашел Ник на карте и шоссе номер 30, однако все-таки не мог поверить, во всяком случае, ранним утром солнечного дня, что они действительно отыщут старую негритянку, которая сидит на крыльце посреди кукурузного поля и поет псалмы, аккомпанируя себе на гитаре. Ник не верил в предчувствия и видения, но полагал, что нужно куда-то идти, искать людей. В каком-то смысле он разделял стремление Фрэнни Голдсмит и Стью Редмана к объединению. А до тех пор все оставалось чуждым и лишенным должного порядка. И везде таилась опасность. Пусть скрытая от глаз, она чувствовалась, как присутствие темного человека в подвале. Опасность была везде. В домах, за следующим поворотом дороги, под легковушками и грузовиками на шоссе. И если сегодня они избежали встречи с ней, она по-прежнему поджидала их в отрывном календаре, отделенная двумя или тремя листочками. «Опасность! – казалось, шептала каждая клеточка его тела. – АВАРИЙНЫЙ МОСТ. СОРОК МИЛЬ ПЛОХОЙ ДОРОГИ. МЫ НЕ НЕСЕМ ОТВЕТСТВЕННОСТЬ ЗА ТЕХ, КТО ПРОДОЛЖИТ ПУТЬ В ЭТОМ НАПРАВЛЕНИИ».

Отчасти причину следовало искать в огромном, выбивающем из колеи психологическом шоке, вызванном пустынным пространством. Находясь в Шойо, Ник практически его не испытывал. Пустынность Шойо значения не имела… по крайней мере особого значения, поскольку сам Шойо являлся песчинкой на бескрайнем пляже. Но когда ты катил по шоссе, возникало ощущение… Ник вспомнил фильм Уолта Диснея о природе, который видел в детстве. Тюльпан заполнял весь экран, один тюльпан, такой красивый, что захватывало дух. А потом камера отъезжала с быстротой, вызывающей головокружение, и ты видел целое поле таких же тюльпанов. Этот прием бил в самое сердце. Создавал полную информационную перегрузку, из-за которой перегорал предохранитель какой-то внутренней цепи, отсекая информационный поток. Человек подобного выдержать не мог. Аналогичным образом действовало на Ника и это путешествие. В Шойо не осталось ни души, но он к этому худо-бедно приспособился. Однако и в Макнабе не осталось ни души, и в Тексаркане, и в Спенсервилле, а Ардмор выгорел дотла. Пока он ехал на север по шоссе номер 81, ему встречались только олени. Дважды попадались на глаза признаки того, что в живых остались и другие люди: относительно свежий костер и останки застреленного и освежеванного оленя. Однако самих людей Ник не видел. И этого было достаточно, чтобы свести человека с ума, потому что медленно, но верно приходило осознание случившегося. Речь шла не просто о Шойо, или о Макнабе, или о Тексаркане. Вся Америка превратилась в небрежно брошенную жестянку, на дне которой перекатывались несколько забытых горошин. А ведь за пределами Америки лежал целый мир. Но от этой мысли Нику стало так тошно, что он выбросил ее из головы.

И склонился над атласом. Возможно, продолжив путь, они превратятся в снежный ком, катящийся вниз по склону, увеличивающийся в размерах. Если повезет, по пути в Небраску к их маленькой команде присоединится еще несколько человек (или они к ним присоединятся). А после Небраски, полагал Ник, они отправятся куда-то еще. Все это напоминало поход без конечной цели – ни тебе чаши Грааля, ни меча в камне.

«Мы двинемся на северо-восток, прямиком в Канзас», – думал Ник. Шоссе номер 35 приведет их к другому участку шоссе номер 81, и по нему они смогут добраться до Суидхолма, штат Небраска, где шоссе номер 81 под прямым углом пересекало шоссе номер 92. А шоссе номер 30 являлось гипотенузой этого прямоугольного треугольника. И где-то в нем лежала приснившаяся ему страна.

Думая об этом, Ник ощутил трепет.

Краем глаза он уловил какое-то движение, поднял голову. Том сидел и обоими кулаками тер глаза. Нижняя половина его лица, казалось, исчезла в огромном зевке. Ник улыбнулся Тому и получил улыбку в ответ.

– Сегодня поедем дальше? – спросил Том, и Ник кивнул. – Ух ты, как хорошо! Мне нравится ехать на моем велике. Родные мои, да! Надеюсь, мы никогда не остановимся.

Убирая атлас, Ник подумал: «А кто знает? Возможно, твое желание исполнится».

Тем утром они повернули на восток и на ленч остановились на перекрестке неподалеку от границы Канзаса и Оклахомы. День этот, седьмое июля, выдался жарким.

Незадолго до привала Том, как обычно, резко остановил велосипед. Он смотрел на щит-указатель, закрепленный на бетонной стойке, наполовину ушедшей в мягкую обочину. Ник тоже взглянул на щит. Прочитал: «ВЫ ПОКИДАЕТЕ ОКРУГ ХАРПЕР, ШТАТ ОКЛАХОМА. ВЫ ВЪЕЗЖАЕТЕ В ОКРУГ ВУДС, ШТАТ ОКЛАХОМА».

– Я могу это прочитать, – заявил Том, и если бы Ник мог слышать, его бы отчасти позабавил, отчасти тронул пронзительный голос Тома, декламирующего: – Вы покидаете округ Харпер, штат Оклахома. Вы въезжаете в округ Вудс, штат Оклахома. – Том повернулся к Нику. – Знаешь что, мистер?

Ник покачал головой.

– Я никогда в жизни не выезжал из округа Харпер, родные мои, нет, только не Том Каллен. Но однажды мой папа привез меня сюда и показал этот щит. Сказал, что если когда-нибудь поймает меня по другую сторону щита, то сдерет с меня кожу. Я очень надеюсь, что он не поймает нас в округе Вудс. Или поймает?

Ник энергично покачал головой.

– Канзас-Сити в округе Вудс?

Ник вновь покачал головой.

– Но мы заедем в округ Вудс до того, как поедем куда-то еще, так?

Ник кивнул.

Глаза Тома блеснули.

– Это – мир?

Ник не понял. Нахмурился… вскинул брови… пожал плечами.

– Мир – это место, вот я про что, – пояснил Том. – Мы едем в мир, мистер? – Он замялся, а потом со всей серьезностью спросил: – Вудс – так можно назвать мир?

Ник медленно кивнул.

– Ладно. – Том еще несколько секунд смотрел на щит-указатель, потом вытер правый глаз, из которого выкатилась одна слезинка. Оседлал велосипед. – Ладно, поехали. – И молча пересек границу между округами. Ник последовал за ним.

Они въехали в Канзас прямо перед тем, как стало слишком темно, чтобы продолжать путь. После ужина Том надулся и выглядел усталым. Он хотел поиграть в гараж. Хотел посмотреть телик. Не испытывал ни малейшего желания ехать дальше, его зад болел от слишком долгого контакта с сиденьем. Том не понимал, что такое граница между штатами, и в отличие от Ника не испытал прилива бодрости, когда они миновали еще один щит-указатель с надписью: «ВЫ ВЪЕЗЖАЕТЕ В КАНЗАС». К тому времени сумерки настолько сгустились, что белые буквы, казалось, плавали в нескольких дюймах от коричневого фона, словно призраки.

Отъехав на четверть мили от границы штата, они остановились на ночлег под водонапорной башней на высоких стальных опорах, совсем как у машин марсиан Герберта Уэллса. Том заснул, едва успев залезть в спальник. Ник какое-то время сидел, наблюдая за появляющимися звездами. Их окружала совершенно темная и – для Ника – абсолютно бесшумная земля. Когда же он сам собрался залезть в мешок, на ближайшую изгородь уселась ворона и вроде бы принялась изучать его. Ее маленькие черные глазки, казалось, обрамляли кровавые полукружия – отражение раздутой оранжевой луны, молчаливо поднявшейся над горизонтом. Что-то в вороне Нику не понравилось; она определенно его нервировала. Он нашел комок земли и запустил в птицу. Та взмахнула крыльями, бросила на Ника, как ему показалось, злобный взгляд и улетела в темноту.

В эту ночь ему приснился человек без лица, стоящий на высокой крыше с простертыми на восток руками, а потом из кукурузы – выше его ростом – донеслась музыка. Только на этот раз он знал, что это музыка, и знал, что это гитара. Ник проснулся перед зарей с переполненным мочевым пузырем и словами, отдающимися в ушах: Матушка Абагейл, так меня здесь называют… Приходи в любое время.

Во второй половине следующего дня, пересекая округ Команчи по шоссе номер 160, они в изумлении застыли, не слезая с велосипедов, увидев небольшое стадо бизонов – с десяток голов, не больше. Бизоны спокойно переходили дорогу в поисках сочной травы. Раньше по северной стороне дороги тянулась изгородь из колючей проволоки. Но похоже, бизоны ее повалили.

– Кто они? – опасливо спросил Том. – Это не коровы!

И поскольку Ник не мог говорить, а Том – читать, ответа на свой вопрос он не получил. Так и прошло для них восьмое июля тысяча девятьсот девяностого года. На ночь они остановились на плоской, открытой всем ветрам равнине в сорока милях к западу от Дирхеда.

Девятого июля они ели ленч в тени старого высокого вяза, росшего перед частично сгоревшим фермерским домом. Одной рукой Том отправлял в рот сосиски из консервной банки, а второй то завозил автомобиль в мастерскую, то вывозил оттуда. И вновь и вновь напевал строки из популярной песни. По движениям губ Тома Ник их уже заучил: «Поймешь ли ты своего парня, детка… он су-уперпа-арень, ты же знаешь, детка…»

Огромность простиравшейся вокруг страны подавляла Ника, внушала благоговейный страх. Никогда раньше он не осознавал, как это легко – поднимать руку с оттопыренным большим пальцем, точно зная, что рано или поздно закон больших чисел сыграет в твою пользу. Остановится какой-нибудь автомобиль, обычно с мужчиной за рулем, и зачастую между ног у водителя будет стоять початая банка пива. Он спросит, куда тебе надо, а ты протянешь ему листок бумаги, который держишь под рукой в нагрудном кармане: «Привет, меня зовут Ник Эндрос. Я глухонемой. Извините. Мне нужно в… Буду признателен, если подвезете. Я умею читать по губам». И все дела. Если только водитель не недолюбливал глухонемых (такие встречались, но нечасто), ты запрыгивал в машину, и она или доставляла тебя в нужное место, или помогала преодолеть немалый кусок пути в нужном направлении. Машина пожирала дорогу и выдувала мили из выхлопной трубы. Машина служила средством телепортации. Машина побеждала карту. Но теперь никакой машины не было, хотя по многим дорогам с ее помощью, при соблюдении должной осторожности, не составляло труда проехать семьдесят или восемьдесят миль. А уткнувшись в пробку, ты мог бросить свой автомобиль, какое-то расстояние пройти пешком и взять другой. Без автомобиля они напоминали муравьев, ползущих по груди великана, муравьев, отправившихся в бесконечное путешествие от одного соска к другому. Потому-то Ник наполовину мечтал, наполовину грезил о том, что они наконец-то встретят кого-нибудь еще (при условии, что это вообще возможно), и произойдет это точно так же, как в беззаботные времена передвижения на попутках: солнечный луч сверкнет на хроме отделки, когда автомобиль возникнет на вершине лежащего впереди холма, одновременно ослепляя и радуя глаз. И это будет самый обычный американский автомобиль, «шеви-бискейн» или «понтиак-темпест», железяка на колесах, произведенная на заводах Детройта. В своих мечтах Ник никогда не представлял «хонду», «мазду» или «юго». «Американская красота» остановится, и за рулем будет сидеть мужчина, выставив из окна загорелый локоть. Мужчина улыбнется и скажет: «Святой Иосиф, парни! Чертовски рад вас видеть! Запрыгивайте! Запрыгивайте и давайте поглядим, куда мы едем!»

Но в тот день они никого не встретили, а десятого июля наткнулись на Джули Лори.

День снова выдался жарким. Большую часть его второй половины они ехали, повязав рубашки на поясе, и оба уже загорели, как индейцы. Но сегодня похвастаться быстрым продвижением вперед они не смогли – из-за яблок. Зеленых яблок.

Яблоки росли на старой яблоне в фермерском дворе, маленькие, зеленые, кислые, но они давно уже не ели свежих фруктов, а потому сочли их вкус божественным. Ник заставил себя остановиться после первых двух, но Том съел шесть, жадно, одно за другим, до самых косточек. Он игнорировал протестующие жесты Ника, требовавшего, чтобы тот остановился. Стоило Тому что-то вбить себе в голову, и он становился таким же неуправляемым, как своенравный четырехлетний ребенок.

И где-то в одиннадцать утра у Тома прихватило желудок. Пот бежал по нему ручьями. Он стонал. Ему приходилось слезать с велосипеда и катить его даже на небольших подъемах. Несмотря на раздражение, вызванное задержкой, Ник иной раз пусть грустно, но улыбался.

Примерно в четыре часа дня они добрались до Прэтта, и Ник решил, что на сегодня хватит. Том с радостью плюхнулся на стоящую в тени скамейку автобусной остановки и тут же заснул. Ник оставил его там, а сам пошел в брошенный деловой район в поисках аптеки. Он хотел найти пепто-бисмол и заставить Тома выпить лекарство, когда тот проснется, будет ему того хотеться или нет. И если бы для «закупорки» Тома потребовалась целая бутылка, Ника бы это не остановило, потому что на следующий день он намеревался наверстать упущенное.

Он нашел «Рексолл»[6] рядом с местным кинотеатром. Проскользнул в открытую дверь и на мгновение остановился, вдыхая знакомый жаркий запах помещения, которое давно не проветривали. К нему примешивались и другие запахи, сильные и удушающие. Прежде всего запах духов. Вероятно, несколько флаконов лопнули от жары.

Ник огляделся в поисках желудочных средств, пытаясь вспомнить, не портится ли пепто-бисмол от высокой температуры. Решил, что найдет нужную ему информацию на этикетке. Его взгляд скользнул по манекену и двум рядам по правую руку, прежде чем он увидел то, что искал. Сделал пару шагов – и тут до него дошло, что никогда еще ему не попадались манекены в аптечном магазине.

Ник оглянулся – и увидел Джули Лори.

Она замерла как памятник, с флаконом духов в одной руке и маленькой стеклянной палочкой, какую используют, чтобы что-то намазывать, в другой. В ее фарфорово-синих глазах читалось ошеломленное изумление. Каштановые волосы она зачесала назад и завязала ярким шелковым шарфом, концы которого падали на спину. Розовый свитер почти полностью скрывал джинсовые шорты, такие короткие, что они больше напоминали трусики. Россыпь прыщей краснела на лбу, а один, чертовски большой, пламенел по центру подбородка.

Теперь они с Ником, застыв от удивления, смотрели друг на друга, разделенные половиной торгового зала. Потом флакон с духами выпал из ее руки и разбился об пол с оглушительным грохотом. По аптечному магазину разлилась тепличная вонь, придав ему сходство с похоронным бюро.

– Господи, ты настоящий? – спросила она дрожащим от волнения голосом.

Сердце Ника заколотилось, он почувствовал, как кровь бешено застучала в висках. Даже глаза начали пульсировать, отчего перед ним заплясали яркие точки.

Он кивнул.

– Ты не призрак?

Он покачал головой.

– Тогда скажи что-нибудь. Если ты не призрак, скажи что-нибудь.

Ник накрыл рот рукой, потом поднес ее к шее.

– И что это должно означать? – В ее голосе появились истерические нотки. Ник их слышать не мог… но увидел выражение ее лица. Он боялся шагнуть к ней, потому что она бросилась бы бежать. Он не думал, что она испугалась его как человека. Она боялась, что видит галлюцинацию, боялась, что сходит с ума. Ник вновь ощутил прилив досады. Если бы он мог говорить…

Вместо этого он обратился к пантомиме. Ничего другого не оставалось. На этот раз язык жестов сработал.

– Ты не можешь говорить? Ты немой?

Ник кивнул.

Девушка пронзительно, раздраженно рассмеялась:

– Ты хочешь сказать, что мне наконец-то встретился человек и он – немой?

Ник пожал плечами и криво улыбнулся.

– Ладно. – Она направилась к нему по проходу торгового зала. – Ты хотя бы выглядишь неплохо. – Девушка положила руку ему на плечо, и ее грудь почти коснулась его предплечья. Ник уловил ароматы трех разных духов, а под ними – неприятный запах ее пота.

– Меня зовут Джули, – представилась она. – Джули Лори. А тебя как зовут? – Она хихикнула. – Ты же не можешь мне сказать, так? Бедняжка. – Она наклонилась ближе, на этот раз коснувшись его грудью. Нику вдруг стало очень жарко. «Какого черта, – нервно подумал он, – она же еще ребенок».

Он оторвался от Джули, достал из кармана блокнот и ручку, начал писать. В какой-то момент она тесно прижалась к нему, заглядывая через плечо, чтобы видеть, что он там пишет. Никакого бюстгальтера. Господи, быстро же она оправилась от испуга. Почерк Ника стал неровным.

– Ух ты! – вырвалось у нее, пока он писал, словно она увидела обезьянку, проделывающую какой-то сложный трюк. Ник смотрел на блокнот и не мог «прочитать» ее слов, но почувствовал щекочущее тепло ее дыхания.

Я Ник Эндрос. Глухонемой. Путешествую с человеком, которого зовут Том Каллен, он немного умственно отсталый. Он не умеет читать и не понимает многое из того, что я ему показываю жестами, за исключением самого простого. Мы едем в Небраску, потому что там мы сможем найти людей. Так я, во всяком случае, думаю. Поедем с нами, если хочешь.

– Конечно, – без запинки ответила она, а потом, вспомнив, что он еще и глухой, спросила, тщательно выговаривая слова: – Ты можешь читать по губам?

Ник кивнул.

– Хорошо. Я так рада увидеть хоть кого-нибудь. Какая разница, что один глухонемой, а другой – умственно отсталый. Я просто не могу спать с тех пор, как отключилось электричество. – На ее лице отразилась мученическая печаль, больше подобающая героине «мыльной оперы», чем реальному человеку. – Мои мама и папа умерли две недели тому назад. Все умерли, кроме меня. Мне было так одиноко! – Она с рыданием бросилась в объятия Ника и начала тереться об него в непристойной пародии на горе.

Затем Джули отодвинулась, ее глаза сухо блестели.

– Эй, давай займемся этим. Ты такой милый.

Ник вытаращился на нее. Подумал: «Я не могу в это поверить».

Но все к этому шло. Она уже дергала его ремень.

– Давай. Я приняла таблетку. Это безопасно. – Она на секунду замолчала. – Ты же можешь, правда? Я хочу сказать, если ты не можешь говорить, это не означает, что ты не можешь и…

Он протянул руки, возможно собираясь обнять ее за плечи, но наткнулся на ее груди. И его сопротивление растаяло как дым. Вместе со связностью мышления. Он уложил Джули на пол и овладел ею.

Потом Ник подошел к двери и, застегивая ремень, выглянул на улицу, чтобы посмотреть, где Том. Тот по-прежнему спал на скамейке, не ведая, что творится в окружающем мире. Джули присоединилась к Нику, по пути прихватив новый флакон духов.

– Это умственно отсталый? – спросила она.

Ник кивнул, но ее слова ему не понравились. Жестокие слова.

Джули начала рассказывать о себе, и Ник, к своему облегчению, узнал, что ей семнадцать, то есть она не намного младше его. Мама и друзья всегда называли ее Ангельское Личико, или просто Ангел, потому что она так молодо выглядела. За последовавший час она ему еще много чего наговорила, и Ник понял, что нет никакой возможности отделить правду от лжи… или желаний, которые выдавались за действительность, если угодно. Джули, похоже, всю жизнь ждала такого, как он, того, кто не мог прервать ее бесконечный монолог. Глаза Ника устали неотрывно следить за розовыми губками, которые выталкивали слова одно за другим. Но если он отводил взгляд больше чем на секунду, чтобы проверить, как там Том, или глянуть на разбитую витрину магазина одежды на противоположной стороне улицы, ее рука касалась его щеки, возвращая к своим розовым губкам. Она хотела, чтобы он «услышал» все, ничего не упустив. Сначала она его раздражала, потом наскучила. Какого-то часа – невероятно, но факт – хватило, чтобы он пожалел, что вообще встретил ее. И ему уже хотелось, чтобы она отказалась от принятого решения ехать с ними.

Она подсела на рок-музыку и марихуану, любила стейки с жареной картошкой. У нее был бойфренд, которому обрыдла «общественная система», управляющая старшей школой, и он бросил ее в прошлом апреле, чтобы завербоваться в морскую пехоту. С тех пор она его не видела, но писала ему каждую неделю. Она и две ее школьные подруги, Рут Хонинджер и Мэри-Бет Гуч, ездили на все рок-концерты в Уичиту, а в прошлом сентябре автостопом добрались до Канзас-Сити, чтобы увидеть «Ван Хален» и других хэви-метал-монстров. Она утверждала, что «занималась этим» с бас-гитаристом «Доккена» и «никогда в жизни ее так чертовски хорошо не драли»; она «плакала и плакала» после смерти матери и отца, которые умерли один за другим в течение двадцати четырех часов, пусть даже ее мать была «сучьей ханжой», а отец «на дух не выносил» Ронни, ее бойфренда, который уехал из города, чтобы завербоваться в морскую пехоту. Она же по окончании средней школы собиралась или стать парикмахершей в Уичите, или добраться до Голливуда и найти работу в одной из тех компаний, которые строят дома кинозвезд. «Я чертовски хороша в разработке интерьеров, а Мэри-Бет сказала, что поедет со мной».

В этот момент она внезапно вспомнила, что Мэри-Бет Гуч мертва и ее шанс стать парикмахершей в Уичите или дизайнером интерьеров в компании, строящей дома для кинозвезд, ушел вместе с Мэри-Бет… и всеми остальными. И эта мысль, похоже, по-настоящему ее огорчила… но продержалась в голове недолго. Печаль не затянулась, пронеслась мимолетным шквалом.

Когда словесный поток начал иссякать – по крайней мере на время, – она захотела еще раз «сделать это» (игриво выражаясь), но Ник покачал головой, и она надула губки.

– Может, я и не захочу ехать с вами.

Ник пожал плечами.

– Болван-болван-болван! – с неожиданной злостью проговорила она. Ее глаза злобно сверкнули. Но она тут же улыбнулась. – Я так не думаю. Просто пошутила.

Ник бесстрастно смотрел на нее. Его еще и не так обзывали, однако что-то в ней очень ему не нравилось. Какая-то постоянная неуравновешенность. Если она на тебя злилась, то не кричала и не отвешивала оплеуху. Нет, Джули была не такая. Она сразу вонзала в тебя ногти. Его вдруг осенило, причем он совершенно не сомневался в своей догадке: насчет возраста она солгала. Ей не семнадцать, не четырнадцать и не двадцать один. Ей ровно столько, сколько тебе нужно… пока ты хочешь ее больше, чем она тебя, нуждаешься в ней больше, чем она в тебе. Она всячески демонстрировала свою сексуальность, но Ник полагал, что в данном случае сексуальность – всего лишь внешнее проявление чего-то другого в ее характере… всего лишь симптом. «Симптом» – это слово используют для описания болезни, верно? Значит, Джули больна? В каком-то смысле – да, и Ник внезапно испугался, что она может дурно повлиять на Тома.

– Эй, твой дружок просыпается! – воскликнула Джули.

Он оглянулся. Да, Том уже сидел на скамейке, почесывая спутанные волосы и недоуменно таращась по сторонам. Тут Ник вспомнил про пепто-бисмол.

– Эй, привет! – закричала Джули и побежала к Тому, ее груди покачивались под обтягивающим свитером. И если раньше Том просто таращился, то теперь его глаза буквально вылезли из орбит.

– Привет? – медленно то ли сказал, то ли спросил он и посмотрел на Ника, ожидая подтверждения и (или) объяснения.

Скрывая тревогу, Ник пожал плечами и кивнул.

– Я Джули, – представилась она. – Как дела, красавчик?

Глубоко задумавшись, по-прежнему в тревоге, Ник повернулся к ним спиной и пошел к стеллажам, чтобы взять нужное Тому лекарство.

* * *

– Нет, нет! – Том пятился и мотал головой. – Нет, нет, не хочу. Том Каллен не любит лекарства, само собой, никогда, у них плохой вкус!

Держа в одной руке трехгранную бутылку пепто-бисмола, Ник смотрел на Тома с досадой и неприязнью. Взглянул на Джули, и она перехватила его взгляд, но в ее глазах он увидел знакомую злобу, как и в тот момент, когда она назвала его болваном. Не веселые огоньки, а неприятный, начисто лишенный веселья блеск. Так обычно блестят глаза у человека, не отличающегося чувством юмора, когда он собирается кого-нибудь подразнить.

– И правильно, Том, – кивнула она. – Не пей, это яд.

Ник вытаращился на нее. Она улыбнулась в ответ, уперев руки в бедра, предлагая теперь убедить Тома в обратном. Так, вероятно, она мстила ему за то, что он отверг ее второе предложение перепихнуться.

Он вновь повернулся к Тому и глотнул из бутылки. Ник чувствовал, как злость начинает распирать виски. Протянул бутылку Тому, но ему пример не показался убедительным.

– Нет, ой-ой, Том Каллен не пьет яд! – И Ник, все сильнее злясь на девушку, увидел, что Том в ужасе. – Папа говорил, нельзя. Папа говорил, раз он убивает крыс в амбаре, то убьет и Тома! Никакого яда!

Ник резко повернулся к Джули, не в состоянии больше выносить ее ехидную ухмылку. Отвесил ей оплеуху, открытой ладонью, но сильно. Том замер с широко раскрытыми, испуганными глазами.

– Ты… – начала она, не в состоянии подобрать слова. Ее лицо густо покраснело, теперь она выглядела избалованной и злобной. – Ты, тупоголовый ублюдок! Это же была шутка, говнюк! Ты не имеешь права меня бить! Ты не имеешь права меня бить, черт тебя побери!

Она прыгнула на него, и он ее оттолкнул. Она плюхнулась на пятую точку, обтянутую джинсовыми шортиками, посмотрела на него снизу вверх, ее губы растянулись в зверином оскале.

– Я оторву тебе яйца! – выдохнула она. – Ты не имеешь права так себя вести!

Дрожащими руками – голова просто раскалывалась от боли – Ник достал ручку и блокнот, большими кривыми буквами написал несколько слов. Вырвал листок и протянул ей. Сверкая глазами, Джули яростно отбросила записку. Ник поднял ее, второй рукой схватил Джули за шею и сунул записку ей в лицо. Том хныкал, сжавшись в комок.

– Хорошо! – крикнула она. – Я ее прочту! Я прочту твою сраную записку!

Записка состояла из четырех слов: Ты нам не нужна.

– Да пошел ты! – огрызнулась она, вырываясь из его руки. Отступила по тротуару на несколько шагов. Глаза ее стали такими же огромными и синими, как при их первой встрече в аптеке, только теперь они плевались ненавистью.

Ник чувствовал, как наваливается усталость. Из всех людей… ну почему она?

– Я здесь не останусь, – заявила Джули Лори. – Я с вами. И ты не сможешь мне помешать.

Но он мог. Или она до сих пор этого не осознала? «Нет, – подумал Ник. – Не осознала. Она воспринимала происходящее как голливудский сценарий, как фильм-катастрофу в реальной жизни, с Джули Лори в главной роли. И в этом фильме Ангельское Личико всегда получала то, что хотела».

Ник вытащил револьвер из кобуры и нацелил ей на ноги. Она застыла и побледнела. Выражение ее глаз изменилось, и выглядела она теперь по-другому, впервые стала настоящей, живой Джули Лори. В ее мире возникло нечто такое, чем она не могла манипулировать, что не умела обратить в свою пользу. Револьвер. Ник уже не просто чувствовал усталость. Его мутило.

– Я же не всерьез, – быстро заговорила Джули. – Я сделаю все, что ты хочешь, перед Богом клянусь.

Он махнул револьвером, предлагая ей уйти.

Она повернулась и пошла, оглядываясь. Ускорила шаг, побежала. Повернула за угол и исчезла. Ник убрал револьвер в кобуру. Его трясло. Он чувствовал себя так, будто его вываляли в грязи, и ощущал опустошенность, словно Джули Лори была совсем не человеком, а близким родственником холоднокровных жучков, которых находят под гниющими на земле стволами деревьев.

Он обернулся в поисках Тома, но Том исчез.

Ник быстрым шагом пошел по залитой солнцем улице, едва живой от головной боли. Глаз, выдавленный Рэем Бутом, пульсировал. Ему потребовалось почти двадцать минут, чтобы найти Тома. Тот забился на заднее крыльцо какого-то дома в двух улицах от делового района. Сидел на ржавом диване-качалке, прижимая к груди гараж от «Фишер-прайс». Увидев Ника, Том заплакал:

– Пожалуйста, не заставляй меня это пить, пожалуйста, не заставляй Тома Каллена пить яд, само собой, никогда, папа говорил, раз он убивает крыс, то убьет и меня… пожа-а-а-алуйста!

Только тут Ник заметил, что по-прежнему держит в руке бутылку пепто-бисмола. Он бросил ее и показал Тому пустые руки. А понос… что будет, то будет. Огромное тебе спасибо, Джули.

Том спустился со ступенек, бормоча:

– Я извиняюсь, я извиняюсь, Том Каллен извиняется.

Они вместе направились к Главной улице… и вдруг замерли как вкопанные. Оба велосипеда лежали на боку. Со вспоротыми шинами. Вокруг валялись вещи из их рюкзаков.

Тут же что-то на большой скорости пронеслось рядом с лицом Ника – он это почувствовал, – а Том закричал и побежал. Ник на мгновение застыл, в недоумении оглянулся – и, так уж вышло, посмотрел в правильном направлении, потому что увидел вспышку второго выстрела. Стреляли из окна третьего этажа отеля «Прэтт». На этот раз что-то быстрое, вроде швейной иглы, дернуло воротник его рубашки.

Он повернулся и побежал вслед за Томом.

Ник так и не узнал, выстрелила ли Джули еще раз, но, догнав Тома, убедился, что ни один из них не ранен. «Зато мы отделались от этой докучливой девицы», – решил он… однако, как потом выяснилось, ошибся.

На ночлег они остановились в амбаре в трех милях к северу от Прэтта, и Том то и дело просыпался из-за кошмаров, а потом будил Ника, чтобы тот его успокоил. К одиннадцати утра добрались до города Юка и нашли два хороших велосипеда в магазине «Спортивный и велосипедный мир». Ник, который уже начал приходить в себя после встречи с Джули, подумал, что закончить экипировку они смогут в Грейт-Бэнд, куда, по его расчетам, попадут не позднее четырнадцатого июля.

Но примерно без четверти три пополудни двенадцатого июля он заметил какое-то мерцание в зеркале заднего обзора, установленном слева на руле. Ник остановился (Том, который ехал сзади, витая в облаках, прокатил по его ступне, но он этого почти не заметил) и оглянулся. Источник мерцания взошел на вершину холма, словно дневная звезда, радуя и захватывая дух: Ник просто не мог поверить своим глазам. Пикап «шеви» какой-то древней модели – добрая старая детройтская железяка на колесах – медленно продвигался по федеральному шоссе номер 281, лавируя от одной обочины к другой между застывшими автомобилями.

Пикап подкатил к ним (Том энергично размахивал руками, но Ник так и стоял столбом, не слезая с велосипеда, поставив ноги на землю). Перед тем как водитель вылез на дорогу, Ник успел подумать, что сейчас увидит Джули Лори и ее злобную, торжествующую улыбку. В руках она будет держать ту самую винтовку, из которой стреляла по ним, и с такого расстояния промахнуться будет очень сложно. В злобе с отвергнутой женщиной не под силу тягаться даже демонам ада.

Но из автомобиля появился мужчина сорока с небольшим лет, в соломенной шляпе с залихватски заткнутым за синюю бархатную ленту пером, а когда он улыбнулся, его загорелое лицо покрылось сетью более светлых морщинок.

– Святой Иисус на карусели, рад ли я встрече с вами, ребята? – спросил он и сам же ответил: – Полагаю, что рад! Залезайте в кабину и давайте поглядим, куда мы едем.

Так Ник и Том повстречали Ральфа Брентнера.