Читать книгу Чужак - Стивен Кинг, Клайв Баркер, Stephen King - Страница 3

1

Портативная полицейская мигалка, которую Алек Пелли держал на приборной панели своего «эксплорера», была не совсем законной, поскольку Алек уже не служил в полиции. С другой стороны, он являлся действующим членом полицейского резерва Кэп-Сити, так что, может быть, никаких нарушений и не было. В любом случае сейчас она очень ему помогла. Он добрался из Кэп-Сити до Флинта за рекордное время и постучался в дверь дома номер 17 на Барнум-корт ровно в четверть десятого вечера. Здесь не было никаких репортеров, но чуть дальше по улице горели яркие телевизионные прожектора. Как понял Алек, перед домом Мейтлендов. Похоже, не все падальные мухи слетелись к свежему мясу на импровизированной пресс-конференции Хоуи. Впрочем, Алек этого и не ждал.

Дверь открыл низенький коротышка с волосами песочного цвета. Брови нахмурены, губы сжаты в ниточку. Полная боевая готовность послать незваных гостей на три буквы. У него за спиной стояла женщина, зеленоглазая блондинка, дюйма на три выше мужа и намного красивее, даже без макияжа и с припухшими от слез глазами. Сейчас она не плакала, но кто-то в доме тихонько плакал. Ребенок. Одна из дочек Мейтленда, решил Алек.

– Мистер и миссис Мэттингли? Я Алек Пелли. Хоуи Голд вам звонил?

– Да, – ответила женщина. – Входите, мистер Пелли.

Алек хотел шагнуть через порог, однако Мэттингли, дюймов на восемь ниже гостя, но совершенно бесстрашный, преградил ему дорогу.

– У вас есть какой-нибудь документ, удостоверяющий личность?

– Да, конечно. – Алек мог бы показать водительские права, но отдал предпочтение удостоверению полицейского резерва. Мэттингли вовсе ни к чему знать, что его нынешние дежурства сводятся в основном к благотворительным акциям в роли почетного охранника на рок-концертах, родео, борцовских турнирах и гонках пикапов, проходящих в «Колизее» трижды в год. Также он иногда подменял заболевших штатных контролеров, следивших за соблюдением правил парковки в деловом центре Кэп-Сити. Это было несколько унизительно для человека, который когда-то руководил бригадой из четырех детективов полиции штата, но Алек не возражал; он не любил сидеть дома. К тому же Библия учит, что «Бог гордым противится, а смиренным дает благодать» (Послание Иакова, глава четвертая, стих шестой).

– Спасибо. – Мистер Мэттингли отступил в сторону, освобождая Алеку проход, и одновременно протянул руку. – Том Мэттингли.

Алек пожал ему руку, приготовившись к крепкому рукопожатию. И не был разочарован.

– Обычно я не такой подозрительный. У нас тихий район. Но я сразу сказал Джейми, что пока Сара и Грейс у нас в доме, нам надо быть предельно осторожными. Многие злятся на тренера Ти, и поверьте мне на слово, это только начало. Когда о том, что он сделал, узнает весь город, будет в тысячу раз хуже. Рад, что вы их у нас заберете.

Джейми Мэттингли с упреком взглянула на мужа.

– Что бы ни сделал отец… если он вообще что-то сделал… девочки не виноваты. – Она повернулась к Алеку. – Они совершенно раздавлены, особенно Грейс. Они видели, как их отца уводили в наручниках.

– А скоро они узнают почему, – сказал Том Мэттингли. – В наше время от детей ничего не скроешь. Чертов Интернет, чертов «Фейсбук», чертов «Твиттер». – Он покачал головой. – Джейми права. Невиновен, пока не доказано обратное. Но его арестовали публично, а когда так бывает… – Он тяжко вздохнул. – Хотите пить, мистер Пелли? Джейми сделала чай со льдом.

– Спасибо, но я лучше скорее отведу девочек домой. Их ждет мама.

И это будет лишь первый пункт в списке дел на сегодняшний вечер. Перед тем как шагнуть под ослепительный свет телевизионных прожекторов, Хоуи снова позвонил Алеку и отдал распоряжения с пулеметной скоростью. Когда Алек доставит дочерей Мейтленда домой, ему надо будет вернуться в Кэп-Сити и позвонить нужным людям (и попросить их об услуге). Причем звонить лучше прямо с дороги, чтобы не терять драгоценного времени. Снова в строю, и это прекрасно – уж всяко лучше, чем выписывать штрафы за неправильную парковку на Мидленд-стрит, – но это будет непростое задание.

Девочки оказались в комнате, которая, судя по чучелам рыб на обшитых сосновыми досками стенах, была берлогой Тома Мэттингли. На большом плоском экране скакал Губка Боб, но звук был приглушен. Дочки Мейтленда сидели на диване, тесно прижавшись друг к другу. Обе – по-прежнему в бейсболках и футболках «Золотых драконов», на их лицах – черная и золотая краска (наверное, мама раскрасила их перед матчем, до того, как привычная жизнь круто перевернулась, встав на дыбы и отобрав у них папу), однако у младшей краска совсем растеклась от слез.

Увидев в дверях незнакомого мужчину, старшая девочка еще крепче прижала к себе плачущую сестренку. Алек любил детей, хотя своих у него не было, и безотчетное действие Сары Мейтленд ранило его в самое сердце: ребенок защищает ребенка.

Алек шагнул в комнату.

– Сара? Я друг Хоуи Голда. Ты его знаешь, да?

– Да. С папой все хорошо? – Ее голос звучал очень тихо и хрипло, как бывает, когда человек долго плакал. Грейс вообще не смотрела на Алека; она сидела, уткнувшись лицом в плечо старшей сестры.

– Да. Он попросил меня отвести вас домой.

Это была не совсем правда, но сейчас не время вдаваться в тонкости.

– Он уже дома?

– Пока нет. Но дома ждет мама.

– Мы могли бы и сами дойти, – тихо произнесла Сара. – Тут совсем близко. Я могла бы взять Грейс за руку.

По-прежнему пряча лицо, Грейс Мейтленд покачала головой.

– Но не вечером, когда темно, – сказала Джейми Мэттингли.

И не сегодня, мысленно добавил Алек. И не завтра, и не послезавтра. И еще много-много дней и вечеров.

– Пойдемте, девчонки, – с деланой (и откровенно фальшивой) бодростью произнес Том Мэттингли. – Я вас провожу.

На крыльце, под ярким светом лампы, Джейми Мэттингли казалась еще бледнее и худее, чем прежде. Буквально за три часа она превратилась из мамы-наседки в пациентку онкологического отделения.

– Это ужасно, – сказала она. – Как будто мир перевернулся с ног на голову. Слава богу, что наша дочка сейчас в летнем лагере. Сегодня мы были на матче лишь потому, что Сара и Морин – лучшие подружки.

При упоминании подруги Сара Мейтленд расплакалась. Увидев слезы сестры, Грейс заплакала еще горше. Алек поблагодарил Мэттингли и повел девочек к своей машине. Они шли медленно, понурив головы и держась за руки, как детишки из сказки, заблудившиеся в темном лесу. Алек освободил переднее пассажирское сиденье от обычных завалов, и сестры втиснулись туда вдвоем. Грейс снова уткнулась лицом в плечо Сары.

Алек не стал заставлять их пристегиваться. Ехать было всего ничего, меньше четверти мили. Яркий телевизионный прожектор освещал подъездную дорожку и лужайку перед домом Мейтлендов. Там осталась всего одна съемочная группа. Судя по логотипу на фургоне со спутниковой тарелкой, филиал Эй-би-си из Кэп-Сити. Четверо или пятеро парней стояли рядом с фургоном и пили кофе из пенопластовых стаканчиков. Когда «эксплорер» Алека свернул на подъездную дорожку, они побросали стаканчики и схватились за камеры.

Алек опустил стекло на водительской двери и крикнул голосом, каким обычно кричал «лицом к стене, руки за голову»:

– Не снимать! Этих детей не снимать!

Это остановило их на две секунды, но только на две. С тем же успехом можно было просить комаров не кусаться. Алек помнил те времена, когда все было иначе (те стародавние времена, когда джентльмены еще придерживали дверь для леди), но с тех пор многое изменилось. Единственный репортер, решивший остаться на Барнум-корт – какой-то латинос, чье лицо было смутно знакомо Алеку, кажется, ведущий прогноза погоды по выходным, любитель галстуков-бабочек, – уже схватился за микрофон и проверял закрепленный на ремне аккумулятор.

Дверь дома Мейтлендов открылась. Сара увидела маму и собралась выскочить из машины.

– Подожди, Сара, – сказал Алек и потянулся к пакету на заднем сиденье. Уезжая из дома, он захватил с собой два больших полотенца и теперь дал их девочкам. – Закройте лица. Все, кроме глаз. – Он улыбнулся. – Как грабители банков в кино, ага?

Грейс непонимающе уставилась на него, но Сара быстро сообразила, что надо делать, и набросила одно полотенце сестре на голову. Алек помог Грейс закрепить его так, чтобы оно закрывало ей рот и нос. Со своим полотенцем Сара справилась самостоятельно. Они выбрались из машины и бегом бросились к дому, придерживая полотенца под подбородком. Они были совсем не похожи на грабителей банков; они были похожи на карликов-бедуинов, застигнутых песчаной бурей. И на самых печальных, самых отчаявшихся детей из всех, кого Алеку доводилось видеть.

Лицо Марси Мейтленд не было спрятано под полотенцем, поэтому оператор снимал ее.

– Миссис Мейтленд! – крикнул ей Галстук-Бабочка. – Вы можете прокомментировать арест вашего мужа? Вы с ним говорили?

Алек встал перед камерой (ловко перекрыв обзор оператору, когда тот попытался взять другой ракурс) и сказал, обращаясь к Галстуку-Бабочке:

– Ни шагу дальше, hermano[3], иначе сам задашь Мейтленду свои вопросы. Из соседней камеры.

Галстук-Бабочка изобразил оскорбленное достоинство.

– Кого вы назвали hermano? Я выполняю свою работу.

– Докучаете расстроенной женщине и двум маленьким детям, – сказал Алек. – Отличная у вас работа.

Но его собственная работа на Барнум-корт уже закончилась. Миссис Мейтленд забрала дочерей и увела их в дом. Внутри они в безопасности. Насколько это вообще возможно при сложившихся обстоятельствах. Хотя у Алека было ощущение, что эти две девочки еще очень долго не будут чувствовать себя в безопасности.

Когда Алек вернулся к машине, к нему подбежал Галстук-Бабочка, сделав знак оператору, чтобы тот продолжал снимать.

– Кто вы, сэр? Как вас зовут?

– Это не ваше дело. И оставьте в покое этих людей, хорошо? Они здесь вообще ни при чем.

Он понимал, что мог бы с тем же успехом говорить по-русски. Любопытные соседи уже высыпали на улицу, чтобы посмотреть очередной эпизод драмы на Барнум-корт.

Алек сдал назад и поехал на запад, прекрасно понимая, что оператор снимает его номера и очень скоро телевизионщики узнают, кто он такой и на кого работает. Невелика новость, но она станет вишенкой на торте, который преподнесут телезрителям в вечерних новостях. Он на секунду задумался о том, что сейчас происходит в доме Мейтлендов: испуганная и растерянная мать пытается успокоить испуганных и растерянных дочерей, чьи лица все еще раскрашены в цвета папиной команды.

– Он это сделал? – спросил Алек у Хоуи, когда тот позвонил и вкратце изложил ситуацию. Это не имело значения. Работа есть работа. Но все равно хотелось бы знать. – Как ты думаешь?

– Я не знаю, что и думать, – ответил Хоуи. – Но я знаю, куда ты поедешь, когда проводишь Сару и Грейс домой.

После первого указателя на съезд на шоссе Алек позвонил в «Шератон» в Кэп-Сити и попросил к телефону портье, с которым имел дело в прошлом.

Черт, он имел дело почти со всеми.

2

Ральф и Билл Сэмюэлс сидели в кабинете у Ральфа, расслабив галстуки и расстегнув воротнички. Телевизионные прожектора у входа в полицейский участок погасли всего минут десять назад. На стационарном телефоне Ральфа горели все четыре кнопки, но на входящие звонки отвечала Сэнди Макгилл. И будет отвечать до одиннадцати вечера, когда ее сменит Джерри Малден. На данный момент работа Сэнди была простой, хоть и однообразной: У полицейского управления Флинт-Сити пока нет комментариев. Ведется расследование.

Ральфу хватало мобильного телефона. Он как раз завершил очередной разговор и убрал телефон в карман.

– Юн Сабло с женой поехали в гости к ее родителям. Это в северной части штата. Он говорит, что и так уже дважды откладывал эту поездку, и на сей раз у него не было выбора, иначе пришлось бы потом всю неделю спать на диване в гостиной. Говорит, что диван неудобный. Он возвращается завтра. И конечно, придет на суд.

– Значит, пошлем в «Шератон» кого-то другого, – сказал Сэмюэлс. – Плохо, что Джек Хоскинс сейчас в отпуске.

– Это как раз хорошо, – сказал Ральф, и Сэмюэлс рассмеялся.

– Да уж, тут не поспоришь. Наш Джеки, может, и не худший детектив во всем штате, но он близок к этому званию. Ты знаешь всех детективов в Кэп-Сити. Звони по списку, пока не вызвонишь кого-то живого.

Ральф покачал головой:

– Туда должен ехать Сабло. Он в курсе дела, и он – наше контактное лицо в полиции штата. Лучше сейчас их не злить, особенно после всего, что выяснилось сегодня. Все пошло не совсем так, как мы ожидали.

Это было еще мягко сказано. Преуменьшение года, если не века. Искреннее изумление Терри и отсутствие всякого чувства вины потрясло Ральфа больше, чем его невероятное алиби. Могло ли чудовище у него внутри не только убить мальчика, но и стереть память о содеянном? А потом? Заполнить пропуск подробной вымышленной историей об учительской конференции в Кэп-Сити?

– Если мы не пошлем кого-нибудь прямо сейчас, этот мужик, который работает на Голда…

– Алек Пелли.

– Именно. Он раньше нас доберется до записей с камер отеля. Если они сохранились.

– Должны сохраниться. По правилам, записи хранятся тридцать дней.

– Ты точно знаешь?

– Ага. Но у Пелли нет ордера.

– Да ладно тебе. Ты и вправду считаешь, что ему нужен ордер?

Нет, если честно, Ральф так не считал. Алек Пелли прослужил детективом в полиции штата больше двадцати лет. За это время у него появилось много полезных контактов, и, работая на Ховарда Голда, успешного адвоката по уголовным делам, он уж точно их поддерживает.

– Твоя идея публичного ареста теперь уже не выглядит такой уж хорошей, – сообщил Сэмюэлс.

Ральф угрюмо посмотрел на него:

– Ты ее поддержал.

– Но без энтузиазма, – сказал Сэмюэлс. – Давай начистоту. Между нами, девочками. Раз уж нас больше никто не слышит. У тебя в этом деле личный интерес.

– Да, – согласился Ральф. – Я не спорю. Но раз уж мы говорим начистоту, между нами, девочками, я напомню тебе, если ты вдруг забыл, что ты очень даже восторженно поддержал эту идею. Осенью у тебя выборы, и громкий, сенсационный арест явно не повредит твоим шансам.

– Я об этом даже не думал, – сказал Сэмюэлс.

– Хорошо. Ты не думал о выборах, ты согласился с мнением большинства, но если ты считаешь, что идея ареста на стадионе связана исключительно с моим сыном, посмотри еще раз фотографии с места убийства, вспомни, что написала Фелисити Акерман в дополнении к отчету о вскрытии. Такие парни никогда не ограничатся одним разом.

На щеках Сэмюэлса вспыхнули алые пятна.

– По-твоему, я об этом не думал? Господи, Ральф. Я сам назвал его каннибалом, открытым текстом. Под запись.

Ральф провел ладонью по щеке. Щека кололась щетиной.

– Какой смысл спорить, кто что сказал и что сделал. И не важно, кто первым просмотрит запись с камер в отеле. Пусть даже Пелли. Он же не унесет ее в кармане, да? И не сотрет.

– Да, – сказал Сэмюэлс. – И вряд ли она что-то докажет. Может быть, на каких-то фрагментах там будет мужчина, похожий на Мейтленда…

– Верно. Но доказать, что это именно он, на основе лишь нескольких кадров будет весьма затруднительно. Особенно против наших улик. У нас показания свидетелей и отпечатки пальцев. – Ральф встал и открыл дверь. – Запись с камер отеля – не самая важная вещь. Мне нужно сделать один звонок. Давно пора.

Сэмюэлс вышел в приемную следом за Ральфом. Сэнди Макгилл говорила с кем-то по телефону. Ральф подошел к ней и полоснул себя пальцем по горлу. Сэнди повесила трубку и выжидающе уставилась на него.

– Эверетт Раундхилл, – сказал Ральф. – Заведующий кафедрой английского языка в средней школе Флинт-Сити. Найди мне его номер.

– У меня есть его номер, – ответила Сэнди. – Он звонил уже дважды, просил соединить его с главным следователем. Я сказала, что придется встать в очередь. – Она взяла стопку бумаг из лотка с надписью «ПОКА ТЕБЯ НЕ БЫЛО» и предъявила их Ральфу. – Думала положить вам на стол, на завтра. Да, я знаю, что завтра воскресенье, но я всем говорю, что вы наверняка выйдете на работу.

Глядя в пол, Билл Сэмюэлс очень медленно произнес:

– Раундхилл звонил сам. Причем дважды. Мне это не нравится. Очень не нравится.

3

В субботу вечером Ральф вернулся домой без четверти одиннадцать. Он открыл гаражную дверь пультом, въехал в гараж и снова нажал кнопку на пульте. Дверь с дребезжанием послушно встала на место. Ну, хоть что-то в этом безумном мире еще остается нормальным и подчиняется логике. Нажимаешь кнопку А, и если в устройстве В не сдохли батарейки, то гаражная дверь С открывается и закрывается.

Ральф выключил двигатель, но не стал выходить из машины. Он еще долго сидел в темноте, стуча обручальным кольцом по рулю, вспоминая песенку времен своей бурной юности. Стрижка и бритье? Изволь! Шлюхи тянут ля-бемоль!

Открылась дверь, ведущая на кухню, и в гараж заглянула Джанет. Она была в домашнем халате и в смешных розовых тапочках в виде кроликов, которые Ральф в шутку преподнес ей на прошлый день рождения. Настоящим подарком была поездка в Ки-Уэст, где они замечательно провели время – только вдвоем, – но сейчас этот отпуск, как и все остальные отпуска, превратился в смутное воспоминание, эфемерное, как послевкусие от сахарной ваты. А тапочки-кролики из однодолларового магазина остались, совершенно дурацкие тапочки с крошечными глазками-бусинками и болтающимися ушами. Увидев жену в этих тапочках, Ральф чуть не расплакался. Ощущение было такое, что он постарел лет на двадцать с того страшного дня, когда вошел на поляну в Хенли-парке и увидел окровавленный труп ребенка, который, наверное, боготворил Бэтмена и Супермена.

Ральф вышел из машины и крепко обнял жену, прижавшись своей колючей щекой к ее гладкой щеке. Он молчал, потому что боялся заговорить. Боялся, что если заговорит, то не сможет сдержать слез.

– Милый, – сказала она. – Ты его взял. Что не так?

– Может быть, ничего, – ответил Ральф. – Может быть, все не так. Я должен был предварительно его допросить. Но я был так уверен!

– Пойдем в дом. Я заварю чай, и ты все мне расскажешь.

– После чая я не смогу заснуть.

Она чуть отстранилась и пристально посмотрела на него. Сейчас, в пятьдесят, ее глаза были такими же темными и красивыми, как в двадцать пять.

– А ты собираешься спать? – Когда он не ответил, она добавила: – Дело закрыто.

Дерек уехал в летний лагерь в Мичигане, так что в доме они были одни. Когда они вошли в кухню, Дженни спросила, хочет ли Ральф посмотреть вечерние новости на местном канале, но Ральф покачал головой. Для полного счастья ему не хватало десятиминутного репортажа о том, как доблестная полиция Флинт-Сити взяла за жабры опасного извращенца. Дженни заварила чай и сделала тосты из сладкого хлеба с изюмом. Ральф уселся за кухонный стол и, глядя на свои руки, рассказал жене все. Эверетта Раундхилла он приберег напоследок.

– Он был зол, как сто чертей, – сказал Ральф. – И поскольку именно я ему перезвонил, то вся его ярость обрушилась на меня.

– То есть он подтвердил алиби Терри?

– До единого слова. Раундхилл встретился с Терри и двумя другими учителями – Квэйдом и Грант – у здания школы. Ровно в десять утра во вторник, как они договаривались. Они приехали в Кэп-Сити и заселились в «Шератон» около одиннадцати сорока пяти, получили свои карточки участников конференции и как раз успели на общий банкет. Раундхилл говорит, что после банкета он потерял Терри из виду примерно на час, но он считает, что с ним был Квэйд. В любом случае в три часа дня они опять собрались все вчетвером. И как раз в это время миссис Стэнхоуп видела, как Терри сажает Фрэнка Питерсона в грязный белый микроавтобус в семидесяти милях к югу от Кэп-Сити.

– Ты говорил с Квэйдом?

– Да. Уже по дороге домой. Он не злился в отличие от Раундхилла, который грозился, что дойдет до министра юстиции и потребует провести полномасштабное расследование. Он просто не верил. Он был потрясен. Он сказал, что после банкета они с Терри пошли в букинистический магазин под названием «Второе издание», посмотрели там книжки, потом вернулись в отель на выступление Кобена.

– А что сказал Грант?

– Грант – это она. Дебби Грант. Я ей не дозвонился. Ее муж сказал, что она куда-то ушла с подругами, а когда она ходит встречаться с подругами, то всегда отключает телефон. Я позвоню ей завтра утром. Но я уверен, что она подтвердит слова Раундхилла и Квэйда. – Он откусил маленький кусочек тоста и положил остальное на тарелку. – Это я виноват. Если бы я допросил Терри во вторник вечером, после того, как его опознали Стэнхоуп и девочка Моррисов, мы бы уже тогда поняли, что здесь какая-то неувязка, и эта история не попала бы на телевидение и в Интернет.

– Но у тебя уже были данные по отпечаткам пальцев, и экспертиза уже подтвердила, что это отпечатки Терри Мейтленда, так?

– Да.

– Отпечатки в микроавтобусе, отпечатки на ключе зажигания микроавтобуса, отпечатки в машине, которую он бросил на пристани, на ветке, которой он…

– Да.

– И показания свидетелей. Тот человек у бара «Шорти» и его приятель. И водитель такси. И вышибала в стрип-клубе. Они все его опознали.

– Да, и теперь, когда он арестован, я уверен, что у нас будут и другие свидетели, в тот вечер видевшие его в «Джентльмены, для вас». По большей части холостяки, у которых нет жен и которым не надо никому объяснять, что они делали в клубе. Но я все равно поспешил. Может быть, стоило позвонить в школу, проверить все его передвижения в день убийства, но мне показалось, что это бессмысленно. Сейчас летние каникулы. Что бы мне сказали в школе? «Он в отпуске»?

– И ты боялся, что если начнешь задавать вопросы, он поймет, что вы взяли след.

Раньше это представлялось вполне очевидным, но теперь вдруг показалось глупым. Хуже того: безответственным.

– Я и раньше совершал ошибки, но не такие серьезные. А тут я как будто ослеп.

Дженни решительно покачала головой.

– Помнишь, что я тебе ответила, когда ты описал мне, как планируешь провести задержание?

– Да.

Действуй. Его надо побыстрее изолировать от детей.

Это были ее слова.

Они долго молчали, глядя друг на друга через кухонный стол.

– Это невозможно, – наконец произнесла Дженни.

Ральф навел на нее палец.

– Ты сейчас изложила самую суть проблемы.

Дженни задумчиво отпила чаю, глядя на мужа поверх чашки.

– В древности люди верили, что у каждого есть двойник. У Эдгара Аллана По есть рассказ на эту тему. Называется «Вильям Вильсон».

– Во времена По еще не было дактилоскопии и ДНК-экспертизы. У нас пока нет результатов анализа ДНК, но уже скоро будут. Если они совпадут с его ДНК, значит, это был он и у меня, видимо, все в порядке. Если не совпадут, то меня точно сдадут в психушку. После того как погонят с работы и привлекут к суду за неправомерный арест.

Дженни поднесла было тост ко рту, потом опустила.

– У тебя есть его отпечатки пальцев. И ДНК совпадет, я уверена. Но, Ральф… у тебя нет отпечатков и ДНК из Кэп-Сити. Может быть, Терри Мейтленд убил мальчика здесь, а на той конференции был двойник?

– Если ты хочешь сказать, что у Терри Мейтленда есть потерявшийся в детстве близнец с точно такими же отпечатками пальцев и ДНК, то это невозможно.

– Я говорю о другом. У тебя нет никаких подтвержденных экспертизой доказательств, что в Кэп-Сити был именно Терри. Если Терри был здесь, а все улики указывают на это, значит, в Кэп-Сити был кто-то другой. Это единственное разумное объяснение.

Ральф понимал ее логику, и в детективных романах, которые Дженни читала запоем – в романах Агаты Кристи, Рекса Стаута или Харлана Кобена, – это была бы кульминация последней главы, когда мисс Марпл, Ниро Вульф или Майрон Болитар разоблачают очередного преступника. Есть один непреложный факт, неопровержимый, как сила тяжести: человек не может находиться в двух местах одновременно.

Но если Ральф доверяет показаниям здешних свидетелей, значит, следует доверять и свидетелям, которые утверждают, что Мейтленд был с ними в Кэп-Сити. У него нет оснований не доверять этим людям. Раундхилл, Квэйд и Грант работают с Мейтлендом в одной школе. Они видят его каждый день. Как-то не верится, что трое учителей покрывают насильника и убийцу ребенка. Также не верится, что они провели больше суток в компании двойника, настолько похожего на Мейтленда, что никто ничего не заподозрил. И даже если он сам поверит, вряд ли Билл Сэмюэлс убедит в этом присяжных и судей, особенно если у Терри будет такой искусный защитник, как Хоуи Голд.

– Пойдем спать, – сказала Джанет. – Я дам тебе снотворное и помассирую спину. Не зря говорят, утро вечера мудренее.

– Ты так думаешь? – спросил он.

4

Пока Джанет Андерсон массировала мужу спину, Фред Питерсон и его старший сын (теперь, когда Фрэнки не стало, его единственный сын) убирали посуду и приводили в порядок гостиную и кабинет. Хотя это были поминки, последующая уборка совершенно не отличалась от обычной уборки после любого большого семейного торжества.

Олли удивил Фреда. Он был типичным угрюмым подростком, занятым только собой, и обычно даже не убирал свои грязные носки из-под журнального столика, если ему не напомнить трижды, но сегодня он сам вызвался помогать отцу, когда в десять вечера Арлин проводила последних гостей из нескончаемого потока. Ближе к семи друзья и соседи начали потихоньку расходиться, и Фред надеялся, что к восьми все закончится – видит Бог, у него голова разболелась кивать на все заверения, что Фрэнки сейчас на небесах, – но потом пришла новость, что Терри Мейтленда арестовали за убийство Фрэнки, и к ним опять повалили толпы сочувствующих. Эта вторая волна гостей и вправду напоминала гулянку, пусть даже и мрачную. Вновь и вновь Фред выслушивал, что а) в это трудно поверить, б) тренер Ти всегда казался таким приличным человеком и в) смертельная инъекция в Макалестере для него слишком мягкое наказание.

Олли носился туда-сюда между гостиной и кухней, собирал стаканы и грязные тарелки и загружал их в посудомоечную машину с таким знанием дела, какого Фред от него никак не ожидал. Когда машина наполнилась, Олли ее запустил, а сам принялся ополаскивать и складывать в раковину оставшиеся тарелки, чтобы отправить их в мойку вторым заходом. Фред собрал всю посуду со стола в кабинете и со столика для пикника на заднем дворе, куда гости ходили курить. Сегодня в доме у Питерсонов побывало не меньше пятидесяти человек: все соседи, сочувствующие из других частей города, отец Брикстон и его многочисленные почитательницы (его оголтелые фанатки, подумал Фред) из церкви Святого Антония. Они шли бесконечным потоком, скорбящие и зеваки.

Фред и Олли занимались уборкой молча, каждый был погружен в свои мысли, каждый переживал свое горе. Они столько часов принимали искренние соболезнования – да, справедливости ради надо сказать, что все соболезнования были искренними, даже от незнакомых людей, – что у них уже не осталось душевных сил, чтобы утешить друг друга. Может быть, это странно. Может быть, это печально. Может быть, это и есть пресловутая ирония судьбы. Фред слишком устал и был слишком подавлен, чтобы размышлять об этом.

Все это время мать убитого мальчика сидела на диване в гостиной. Сидела, глядя в одну точку, в своем лучшем шелковом платье, которое надела к приходу гостей, и обнимала себя за полные предплечья, словно ей было холодно. Она не сказала ни слова с тех пор, как последняя гостья – старая миссис Гибсон из соседнего дома, которая вполне предсказуемо ушла позже всех – наконец-то сообразила, что пора и честь знать.

Набралась впечатлений, теперь можно идти домой, сказала Арлин Питерсон мужу, закрыв переднюю дверь на замок и тяжело привалившись к ней.

Арлин Келли была тоненькой, как тростинка, и невероятно красивой в облаке белых кружев, когда предшественник отца Брикстона обвенчал ее с Фредом в церкви Святого Антония. После рождения Олли она осталась такой же красивой и стройной, но это было семнадцать лет назад. А когда родился Фрэнк, она как-то резко начала полнеть и теперь находилась на грани ожирения… хотя Фред по-прежнему считал ее очень красивой, и ему не хватило духу передать ей слова доктора Коннолли, сказанные на последней диспансеризации: С вашим железным здоровьем, Фред, вы запросто проживете еще лет пятьдесят, если не станете падать с крыши или выскакивать на дорогу перед мчащимся грузовиком, но у вашей жены диабет второго типа, и ей нужно сбросить как минимум полсотни фунтов, чтобы оставаться более-менее здоровой. Вы должны ей помочь. В конце концов, у вас обоих есть ради чего жить.

Но теперь, когда они потеряли Фрэнки, который не просто умер, а был убит, почти все, ради чего они жили, вдруг оказалось таким несущественным и даже глупым. Единственным, что осталось по-настоящему важным, был их старший сын Олли, и даже в своем неизбывном горе Фред понимал, что им с Арлин надо будет особенно бережно относиться к нему в ближайшие недели и месяцы. Олли тоже скорбел. Сегодня он взял на себя свою долю (и даже больше) уборки после печального ритуала в память о безвременно ушедшем Франклине Викторе Питерсоне, но завтра ему пора начинать вновь становиться мальчишкой. Это случится не сразу, но когда-нибудь он станет прежним. И они с Арлин должны ему в этом помочь.

В следующий раз, когда увижу носки Олли под журнальным столиком, я возрадуюсь всей душой, пообещал себе Фред. И я прерву это жуткое, неестественное молчание, как только придумаю, что сказать.

Но ничего подходящего в голову не приходило. Когда Олли зашел в кабинет, волоча за собой пылесос – вяло и безучастно, словно спал на ходу, – Фред подумал (не подозревая о том, как сильно ошибается), что хуже уже точно не будет.

Стоя в дверях кабинета, он наблюдал, как Олли пылесосит ковер все с той же необъяснимой сноровкой, которой никто бы в нем не заподозрил. Крошки от крекеров и сладкого печенья исчезали бесследно, будто их и не было вовсе, и Фред наконец-то нашел, что сказать:

– А я тогда займусь гостиной.

– Да мне не трудно, – ответил Олли. Его глаза были красными и припухшими. При довольно значительной разнице в возрасте – семь лет – Олли и Фрэнки были на удивление близки. Хотя, может быть, ничего удивительного в этом не было. Может быть, именно благодаря этой разнице между братьями не возникло соперничества, и Олли стал для Фрэнки кем-то вроде второго отца.

– Я знаю, – сказал Фред. – Но мы разделим работу поровну.

– Хорошо. Только не говори мне, что так хотел бы Фрэнки. Иначе мне придется тебя задушить шлангом от пылесоса.

Фред улыбнулся. Может быть, это была не первая его улыбка после того, как в прошлый вторник в их дверь постучал полисмен, но, наверное, первая искренняя.

– Договорились.

Олли закончил с ковром в кабинете и передал пылесос отцу. Когда Фред включил пылесос в гостиной, Арлин поднялась с дивана и, ни на кого не глядя, ушла в кухню. Фред с Олли переглянулись. Олли пожал плечами. Фред тоже пожал плечами и продолжил уборку. Люди пришли поддержать Питерсонов в их горе, и Фред был искренне им благодарен, но, боже правый, какой же они оставили бардак! Он утешал себя мыслью, что было бы намного хуже, если бы здесь проходили ирландские поминки, но Фред бросил пить после рождения Олли, и с тех пор у них дома вообще не держали спиртного.

Из кухни донесся неожиданный звук: смех.

Фред с Олли снова уставились друг на друга. Олли бросился в кухню, где смех его матери – поначалу вполне естественный и нормальный – уже перешел в истерический хохот. Фред быстро выключил пылесос и поспешил следом за сыном.

Арлин Питерсон стояла, прислонившись к кухонной раковине, и рыдала от смеха, держась за свой необъятный живот. Ее лицо было красным, как при очень высокой температуре. По щекам текли слезы.

– Мама? – встревоженно спросил Олли. – Что с тобой?

Хотя Фред и Олли более-менее привели в порядок гостиную и кабинет, здесь, на кухне, работы еще оставался непочатый край. Разделочные столы по обеим сторонам раковины и обеденный стол в угловой нише были заставлены недоеденными запеканками и пирогами, пластиковыми контейнерами с салатами и остатками самых разных кушаний, завернутых в алюминиевую фольгу. На плите стояло блюдо с частично съеденной курицей и большой соусник с засохшей подливой, похожей на бурую грязь.

– Жратвы нам хватит на месяц! – выдавила Арлин сквозь смех. Она согнулась пополам, захлебываясь от хохота, потом резко выпрямилась. Ее щеки стали почти фиолетовыми. Ярко-рыжие волосы, унаследованные старшим сыном, стоявшим сейчас перед ней, и младшим, который лежал в земле, выбились из-под заколок и разметались вокруг ее побагровевшего лица кудрявой короной. – Плохие новости: Фрэнки мертв! Хорошие новости: мне теперь не придется ходить в магазин еще… очень… долго!

Она взвыла от смеха. Этот звук был бы уместен в психушке, а не у них на кухне. Фред понимал, что надо как-то ее успокоить, подойти и обнять, однако ноги не слушались. Они словно приросли к полу. Первым с места сдвинулся Олли. Но не успел он приблизиться к матери, как она запустила в него недоеденной курицей. Олли пригнулся. Курица пролетела через всю кухню, роняя кусочки начинки, и ударилась в стену с противным влажным хрустом. На стене под часами осталось большое жирное пятно.

– Мама, не надо. Хватит.

Олли попытался обнять ее за плечи, но она вырвалась, метнулась к разделочному столу, по-прежнему завывая от смеха, схватила двумя руками тарелку с лазаньей – принесенную кем-то из почитательниц отца Брикстона – и вывалила ее содержимое себе на голову. Холодные макароны запутались у нее в волосах и рассыпались по плечам. Саму тарелку Арлин зашвырнула в гостиную.

– Фрэнки мертв, а у нас тут гребаный итальянский буфет!

Фред все же заставил себя шагнуть к жене, но она увернулась и от него тоже. Она смеялась, как разгоряченная, перевозбужденная девчонка, играющая в салки. Она схватила пластиковый контейнер с маршмэллоу. Начала поднимать, но уронила его себе под ноги. Смех резко оборвался. Арлин схватилась за левую грудь, одной рукой приподняв ее снизу, а второй прижав сверху. Растерянно посмотрела на мужа широко распахнутыми, полными слез глазами.

Эти глаза, подумал Фред. Я когда-то влюбился в эти глаза.

– Мама? Мама, что с тобой?

– Ничего, – сказала она и добавила после секундной паузы: – Кажется, что-то с сердцем. – Она наклонилась, глядя на курицу и маршмэллоу под ногами. С ее волос посыпались макароны. – Смотрите, что я наделала.

Арлин резко вдохнула, судорожно хватая ртом воздух. Фред попытался ее подхватить, но она была слишком тяжелой, и он ее не удержал. Еще до того, как Арлин осела на пол, ее щеки побелели.

Олли закричал и упал рядом с ней на колени.

– Мама! Мама! Мама! – Он испуганно обернулся к отцу. – Кажется, она не дышит!

Фред оттолкнул сына:

– Звони в «Скорую».

Больше не глядя на Олли, Фред положил руку на шею жены и попытался нащупать пульс. Пульс был, но сбивчивый, нехороший: тук-тук, туктуктук, тук-туктук. Фред оседлал Арлин, обхватил правой рукой свое левое запястье и принялся ритмично давить ей на грудь. Он не знал, правильно делает или нет. Так ли делают непрямой массаж сердца? Он совершенно в этом не разбирался, но когда Арлин открыла глаза, его собственное сердце подпрыгнуло к горлу и бешено заколотилось. Арлин очнулась, и теперь все будет хорошо.

Это не сердечный приступ. Она просто перевозбудилась. И потеряла сознание. Кажется, это называется истерический обморок. Но мы посадим тебя на диету, моя дорогая, и на день рождения я тебе подарю специальный браслет для подсчета…

– Я намусорила, – прошептала Арлин. – Извини.

– Не разговаривай, береги силы.

Олли уже звонил в «Скорую», с телефона на кухне. Он говорил быстро и громко, почти кричал. Диктовал адрес. Просил поторопиться.

– Вам придется опять убираться в гостиной, – сказала Арлин. – Прости меня, Фред. Мне очень жаль.

Но прежде чем Фред успел повторить, что ей не надо сейчас разговаривать, а надо просто лежать, пока она не почувствует себя лучше, Арлин сделала еще один шумный, судорожный вдох, а на выдохе вдруг обмякла. Ее глаза закатились, показались налитые кровью белки, превратившие ее лицо в застывшую маску смерти из фильма ужасов. Фред потом будет пытаться забыть это жуткое зрелище, но тщетно.

– Папа? Они уже едут. С ней все в порядке?

Фред не ответил. Он продолжал свою бестолковую реанимацию, горько жалея о том, что так и не выбрал время пойти на курсы оказания первой помощи. В его жизни вдруг оказалось так много всего, о чем он жалел. Сейчас он отдал бы свою бессмертную душу за возможность вернуться в прошлое. Всего на одну паршивую неделю.

Нажать, отпустить. Нажать, отпустить.

Все будет хорошо, мысленно говорил он жене. С тобой все будет хорошо. Не может быть, чтобы твоими последними словами стало «Мне очень жаль». Я этого не допущу.

Нажать, отпустить. Нажать, отпустить.

5

Марси Мейтленд с радостью согласилась взять Грейс в постель, едва та спросила, можно ли ей сегодня спать с матерью, но когда Марси предложила Саре присоединиться к ним, старшая дочь покачала головой.

– Ладно, – сказала Марси. – Но если вдруг передумаешь, приходи.

Прошел час, потом второй. Самая страшная в жизни Марси суббота перетекла в самое страшное воскресенье. Она размышляла о Терри, который сейчас должен был лежать рядом и крепко спать (может быть, ему снился бы предстоящий финал чемпионата Городской молодежной лиги; после победы над «Медведями» у «Драконов» были хорошие шансы взять кубок). Но Терри в тюрьме. Наверное, тоже не спит? Да, конечно, не спит.

Она знала, что предстоит трудное время, но Хоуи им поможет. Хоуи восстановит справедливость. Терри однажды сказал ей, что старина Хоуи Голд – лучший адвокат защиты на всем юго-западе и когда-нибудь ему точно предложат должность в Верховном суде штата. С учетом железного алиби Терри Хоуи просто не может не выиграть дело. Но каждый раз, когда Марси пыталась утешить себя этой мыслью и даже почти засыпала, она вспоминала Ральфа Андерсона, этого подлеца и Иуду, которого считала другом, и вся сонливость сходила на нет. Когда все закончится, они подадут в суд на полицию Флинт-Сити за неправомерный арест, незаконное заключение под стражу, очернение репутации и унижение человеческого достоинства – Хоуи подскажет, за что еще, – и когда Хоуи начнет свою массированную атаку, Марси позаботится о том, чтобы Ральф Андерсон оказался в зоне обстрела. Можно ли подать иск лично против него? Засудить его так, чтобы он лишился работы и всего, что имеет? Она очень надеялась, что да. Она очень надеялась, что им удастся пустить Ральфа по миру, и его женушку тоже, и их сыночка, с которым столько возился Терри, – чтобы они побирались на улицах с миской для подаяний. Конечно, в нынешние прогрессивные и вроде как просвещенные времена что-то подобное вряд ли возможно, но Марси нравилось представлять, как эти трое, облаченные в завшивленное рванье, нищенствуют на улицах Флинт-Сити, и эта картина, опять же, никак не давала заснуть, отзываясь в сознании яростью и злорадством.

Часы на прикроватном столике показывали четверть третьего, когда в дверях появилась ее старшая дочь в огромной футболке «Оки-Сити тандер», из-под которой четко виднелись ее ноги.

– Мам? Ты спишь?

– Нет, не сплю.

– Можно к тебе?

Марси откинула легкое одеяло и подвинулась. Сара прилегла рядом и, когда Марси ее обняла и поцеловала в макушку, горько расплакалась.

– Тише, не плачь. А то разбудишь сестренку.

– Я не могу не плакать. Я все думаю о тех наручниках. Извини.

– Тогда плачь тихонько.

Марси обнимала дочь, пока та не затихла. Минут через пять она решила, что Сара уснула, и сама попыталась заснуть. Теперь, когда обе дочери были рядом, может быть, у нее получится хоть немного поспать. Но потом Сара перевернулась на другой бок, лицом к маме. Ее мокрые глаза блестели в темноте.

– Его ведь не посадят в тюрьму?

– Конечно, нет, – ответила Марси. – Он не сделал ничего плохого.

– Но невиновных людей тоже сажают в тюрьму. Иногда они сидят в тюрьме много лет, пока кто-нибудь не докажет, что они ни в чем не виноваты. И они выходят на волю уже совсем старыми.

– С твоим папой такого не произойдет. Он был в Кэп-Сити, когда случилось… то, за что его арестовали.

– Я знаю, за что его арестовали, – сказала Сара, вытирая глаза. – Я не глупая.

– Конечно, нет, солнышко.

Сара беспокойно заворочалась.

– Наверное, у них были причины.

– Может быть, они думают, что у них есть причины. Но они ошибаются. Мистер Голд им все объяснит, и папу отпустят.

– Хорошо. – Долгая пауза. – Но я не хочу ходить в летний лагерь, пока все не закончится. И Грейси тоже не надо туда ходить.

– Вас никто не заставляет ходить в лагерь. Пока побудете дома, а осенью, когда начнется учебный год, все это станет лишь воспоминанием.

– Плохим воспоминанием, – сказала Сара и шмыгнула носом.

– Да, согласна. А теперь давай спать.

Сара заснула. Марси, согретая присутствием обеих дочерей, тоже заснула, но ей снились плохие сны. В этих снах Терри опять и опять уводили те двое полицейских, и Байбир Пател беззвучно плакал, а Гэвин Фрик стоял потрясенный и не верил в происходящее.

6

До полуночи в окружной тюрьме было шумно, как в зоопарке во время кормежки: пьяные горланили песни, пьяные горько рыдали, пьяные стояли у решеток и громко переговаривались друг с другом. Кажется, где-то завязалась драка, хотя Терри не понимал, как такое может быть: все камеры были одиночными. Разве что драчуны лупили друг друга через решетку. Где-то в дальнем конце коридора какой-то мужик во весь голос выкрикивал первую фразу шестнадцатого стиха третьей главы Евангелия от Иоанна:

– Ибо так возлюбил Бог мир! Ибо так возлюбил Бог мир! Ибо так возлюбил Бог НАШ ГРЕБАНЫЙ МИР!

Пахло мочой, говном, каким-то едким дезинфицирующим средством и макаронами с жирным соусом, которые, видимо, были на ужин.

Я впервые в жизни попал в тюрьму, изумлялся Терри. Прожил на свете сорок лет и угодил в тюрьму, в тюрягу, за решетку, в каменный мешок. Подумать только.

Ему хотелось испытать злость и гнев, праведный гнев, и, наверное, завтра гнев все-таки грянет – завтра, когда взойдет солнце и пошатнувшийся мир снова встанет на место, – но сейчас, в три часа ночи с субботы на воскресенье, когда пьяные вопли и песни сменились храпом, пердежом и редкими стонами, Терри чувствовал только стыд. Как будто он и вправду сделал что-то плохое. Вот только если бы он действительно сделал то, в чем его обвиняли, он бы не чувствовал никакого стыда. Будь он чудовищем или больным извращенцем, способным сотворить с ребенком такую мерзость, он бы чувствовал только отчаяние зверя, попавшегося в капкан и готового сказать и сделать все, что угодно, лишь бы вырваться на свободу. Или нет? Откуда ему знать, что мог бы думать и чувствовать такой человек? С тем же успехом можно пытаться понять, что творится в голове космического пришельца.

Он не сомневался, что Хоуи Голд его вытащит. Даже теперь, в самый темный, в самый глухой ночной час, все еще пребывая в растерянности после того, как его жизнь изменилась за считаные минуты, он в этом не сомневался. Но он понимал, что ему никогда не отмыться до конца. Его отпустят с извинениями – если не завтра, то на суде в понедельник, если не на суде, то на следующем этапе, видимо, это будет слушание Большого жюри в Кэп-Сити, – но он знал, что увидит в глазах своих учеников, когда в следующий раз войдет в класс, и, вероятно, на его карьере детского спортивного тренера можно будет поставить крест. Руководящие органы наверняка отыщут какой-нибудь благовидный предлог, чтобы снять его с должности, если он не уйдет сам. Потому что после таких обвинений ему уже никогда не быть полностью невиновным в глазах соседей в Вест-Сайде, в глазах всего города. Для всех он останется человеком, которого арестовали за убийство Фрэнка Питерсона. Человеком, за чьей спиной люди будут шептаться: Нет дыма без огня.

Будь он один, он бы как-нибудь справился. Что он всегда говорит своим мальчишкам, когда те возмущаются, что судья не прав? Успокоились, собрались и играем. Играем дальше. Но дело в том, что не ему одному надо собраться и играть дальше. Клеймо останется и на Марси. Косые взгляды и шепоток за спиной на работе и в бакалейной лавке. Подруги, которые вдруг перестанут звонить. За исключением, может быть, Джейми Мэттингли, но у него были сомнения даже насчет нее.

И у него есть две дочери. Сара и Грейс станут либо изгоями, либо мишенями для злых изощренных насмешек, на которые способны только дети их возраста. Он надеялся, что Марси хватит ума держать девчонок поближе к себе, пока не закончится этот кошмар – пусть лишь для того, чтобы не подпускать к ним репортеров, – но даже осенью, после того, как его оправдают, на них все равно останется черная метка. Видите этих девчонок? Их папу арестовали за то, что он убил мальчика и засунул ему в задницу палку.

Он лежал на своей койке. Смотрел в темноту. Вдыхал тюремную вонь. Размышлял: Нам придется уехать. Может быть, в Талсу. Может быть, в Кэп-Сити. А может, и вовсе в Техас. Наверняка мне удастся устроиться на работу, пусть и не тренером по бейсболу, футболу или баскетболу. У меня хорошие рекомендации. Меня не могут не взять на работу, хотя бы опасаясь иска о дискриминации.

Вот только арест – и причина ареста – будут следовать за ними повсюду, как шлейф густой вони. Особенно это коснется его дочерей. Хватит и одного «Фейсбука», чтобы их отследить и навсегда заклеймить позором. Отцу этих девчонок сошло с рук убийство.

Он понимал, что не надо об этом думать. Сейчас надо отставить все мрачные мысли и попытаться хотя бы немного поспать. И ему не должно быть стыдно за себя лишь потому, что кто-то другой – Ральф Андерсон, если точнее – совершил ужасную ошибку. Посреди ночи подобные вещи всегда представляются хуже, чем есть. Вот о чем следует помнить. К тому же в его нынешнем положении – он сидит в камере окружной тюрьмы, обряженный в мешковатую арестантскую робу с надписью УИН[4] на спине, – его страхи неминуемо разрастутся до размеров колесной платформы на уличных шествиях. Утром все будет казаться не таким мрачным. Он был в этом уверен.

Да.

Но ему все равно было стыдно.

Терри спрятал лицо в ладонях.

7

Хоуи Голд проснулся в половине седьмого. Не потому, что у него были какие-то дела в это воскресное утро, и не потому, что ему нравилось рано вставать. Как у многих мужчин после шестидесяти, его предстательная железа увеличилась вместе с пенсионным счетом, а мочевой пузырь, кажется, дал усадку вместе с либидо. Он бы, может, поспал и подольше, но стоило только открыть глаза, как его мозг рванул с места в карьер, и заснуть снова не получилось бы при всем желании.

Стараясь не потревожить Элейн, которая еще спала и видела сны – будем надеяться, что хорошие, – он тихонько поднялся с кровати и прошлепал босиком в кухню, чтобы сварить себе кофе и проверить сообщения на мобильном. Вчера перед тем, как лечь спать, он оставил телефон на кухонном столе, предварительно отключив звук. Ночью, в 01:12, пришло сообщение от Алека Пелли.

Хоуи как раз уселся за стол с чашкой кофе и миской хлопьев с изюмом, когда в кухню, зевая, вошла Элейн.

– Доброе утро, милый. Все хорошо?

– Время покажет. А пока ждем… Хочешь, сделаю тебе яичницу?

– Он предлагает мне завтрак. – Элейн налила себе кофе. – Поскольку сегодня не мой день рождения и не День святого Валентина, это кажется подозрительным.

– Мне нужно как-то убить время. Пришло сообщение от Алека, но он просит звонить не раньше семи.

– Хорошие новости или плохие?

– Не знаю. Так ты будешь яичницу?

– Да. Из двух яиц. Только глазунью, а не болтунью.

– Ты же знаешь, что я всегда разбиваю желтки.

– Поскольку я буду сидеть и смотреть, то, так и быть, воздержусь от критических замечаний. И еще я бы не отказалась от тоста.

Как ни странно, но разбился только один желток. Хоуи поставил тарелку на стол, и Элейн сказала:

– Если этого мальчика убил Терри Мейтленд, значит, мир сошел с ума.

– Мир давно сошел с ума, – ответил Хоуи. – Но Терри его не убивал. У Терри есть алиби, крепкое, как буква «С» на груди Супермена.

– Тогда почему его арестовали?

– Потому что они уверены, что у них есть доказательства, крепкие, как буква «С» на груди Супермена.

Она на секунду задумалась.

– Необоримая сила встретила недвижимый объект?

– Ни того ни другого не существует, дорогая.

Хоуи посмотрел на часы. Без пяти семь. Наверное, уже можно звонить. Он набрал мобильный номер Алека.

Алек ответил после третьего гудка.

– Ты слишком рано, а я сейчас бреюсь. Можешь перезвонить через пять минут? Иными словами, ровно в семь, как я и просил.

– Нет, – сказал Хоуи. – Но я подожду, когда ты сотрешь пену с лица. Со стороны того уха, у которого держишь телефон. Как тебе такой вариант?

– Ты суровый начальник, – заметил Алек, но добродушно, несмотря на ранний час и на то обстоятельство, что его отрывают от дела, которым большинство мужчин предпочитают заниматься в тишине и спокойствии, наедине с собственными мыслями. Что дало Хоуи надежду. У него уже был неплохой материал для работы, но дополнительное подспорье никогда не помешает.

– Хорошие новости или плохие?

– Дай мне пару секунд, ладно? У меня весь телефон в этой дряни.

Алек провозился чуть дольше, секунд пять-шесть, но ожидание окупилось с лихвой.

– Новости хорошие, шеф. Для нас – хорошие, для прокурора – плохие. Очень плохие.

– Ты просмотрел видеозаписи из отеля? Много ли там кадров и со скольких камер?

– Записи я просмотрел, кадров много. – Алек выдержал паузу, и Хоуи понял, что тот улыбается. Это чувствовалось по голосу. – Но есть кое-что получше. И намного.

8

Джанет Андерсон проснулась в четверть седьмого и обнаружила, что муж уже встал. В кухне пахло свежим кофе, но Ральфа там не было. Дженни выглянула в окно и увидела, что он сидит за столиком для пикников на заднем дворе – по-прежнему в своей полосатой пижаме – и пьет кофе из большой синей кружки, которую подарил ему Дерек на прошлый День отца. На боку кружки было написано: «У ВАС ЕСТЬ ПРАВО ХРАНИТЬ МОЛЧАНИЕ, ПОКА Я ПЬЮ КОФЕ». Дженни налила кофе себе, вышла во двор к мужу и поцеловала его в щеку. Днем наверняка будет жарко, но сейчас, ранним утром, на улице было прохладно, свежо и приятно.

– Все размышляешь об этом деле? Оно никак тебя не отпускает?

– Оно еще долго нас не отпустит, – сказал Ральф. – Всех, кто им занимался.

– Сегодня воскресенье, – заметила Дженни. – День отдыха. И тебе нужно как следует отдохнуть. Мне не нравится, как ты выглядишь. Если верить статье, которую я прочла на прошлой неделе в «Нью-Йорк таймс», в разделе «Здоровье», ты – кандидат на сердечный приступ.

– Умеешь ты подбодрить человека.

Она вздохнула.

– Чем займешься в первую очередь?

– Свяжусь с той учительницей, Деборой Грант. Просто для галочки. Я уверен, она подтвердит, что Терри был с ними в Кэп-Сити. Хотя не исключено, что она заметила что-то странное. Что-то, чего не заметили Раундхилл и Квэйд. Женщины более наблюдательны.

Дженни сочла эту идею сомнительной, может быть, даже сексистской, но сейчас было не время спорить. Она решила вернуть разговор к вчерашней теме.

– Терри был здесь. Он совершил преступление. Но все равно надо проверить Кэп-Сити. Нужны какие-то вещественные доказательства. Как я понимаю, образцов ДНК вы уже не найдете. Но отпечатки пальцев?

– Можно попробовать снять отпечатки в номере, где останавливались Мейтленд и Квэйд. Но они уехали в среду утром. После них в номере была уборка, и туда въехал кто-то другой. Возможно, не один раз.

– Однако проверить все-таки не помешает. Бывают добросовестные горничные, но большинство просто перестилают постели, быстренько протирают журнальный столик и называют это уборкой. Что, если вы обнаружите отпечатки мистера Квэйда, но ни одного отпечатка Терри Мейтленда?

Ральфу понравилось, как загорелись ее глаза – вспыхнули азартом начинающего детектива, – и ему было жаль, что придется его приглушить.

– Это ничего не докажет. Хоуи Голд заявит в суде, что отсутствие отпечатков не является доказательством вины, и будет прав.

Она обдумала его слова.

– Ладно, но мне все равно кажется, что надо проверить номер в отеле и собрать все отпечатки, какие есть. Ты можешь это устроить?

– Да. И это хорошая мысль. – По крайней мере еще одна галочка. – Я выясню, в каком номере они останавливались, и если он сейчас занят, попытаюсь уговорить администрацию «Шератона» переселить тех постояльцев в какой-нибудь другой номер. Думаю, они пойдут нам навстречу и не станут мешать следствию. Мы снимем все отпечатки, какие найдем. Но больше всего меня интересует запись с камер видеонаблюдения в дни конференции. Детектив Сабло – он возглавляет расследование от полиции штата – вернется в город только сегодня вечером, так что, наверное, мне придется поехать туда самому. Человек Голда и так уже опередил нас на много часов, но тут ничего не поделаешь.

Она взяла его за руку.

– Только пообещай мне, что хоть на минутку сможешь забыть о делах и насладиться сегодняшним днем. Это единственный день, который есть у тебя сегодня.

Он улыбнулся и легонько сжал ее руку.

– Я все думаю об этих автомобилях, которыми Мейтленд пользовался во вторник. Когда похищал Питерсона и когда уезжал из города.

– Микроавтобус «эконолайн» и «субару».

– Да. С «субару» все более-менее ясно. Его угнали с муниципальной стоянки. Такие угоны – обычное дело в последнее время. Эти новые бесключевые замки зажигания – лучшие друзья угонщиков. Когда в замке нет ключа, а твои мысли заняты чем-то другим – а мысли всегда чем-то заняты, мы все вечно в делах и заботах, – легко забыть электронный брелок в машине. Особенно если слушаешь музыку в наушниках или разговариваешь по телефону. Машина, может, и пискнет, но ты все равно не услышишь. Владелица «субару» – Барбара Ниринг – оставила свой брелок в подстаканнике, а парковочный талон – на приборной доске. Она приехала в восемь утра, а когда вышла с работы в пять вечера, машину уже увели.

– А вахтер на стоянке не помнит, кто на ней уезжал?

– Конечно, нет. Это большая пятиэтажная стоянка, там постоянно кто-то приезжает, а кто-то уезжает. На выезде установлена видеокамера, но они хранят записи не больше двух суток. А вот микроавтобус…

– Что с микроавтобусом?

– Он принадлежит некоему Карлу Джеллисону, плотнику и разнорабочему из Спейтенкилла, штат Нью-Йорк. Это маленький городок между Поукипзи и Нью-Палцем. У него самый обычный замок зажигания, и владелец не забывал в нем ключа. Но был запасной ключ, в магнитной коробочке под задним бампером. Кто-то нашел эту коробку и угнал микроавтобус. Билл Сэмюэлс считает, что вор приехал из штата Нью-Йорк в Кэп-Сити… или в Даброу… или даже сюда, во Флинт-Сити… и бросил микроавтобус с ключом в замке. Терри его обнаружил, снова угнал и где-то спрятал. Может, в каком-то сарае за городом. Видит бог, у нас вокруг много заброшенных ферм. Как в две тысячи восьмом начали закрывать нефтяные вышки, так с тех пор народ и разъезжается кто куда. Потом Терри оставил микроавтобус на стоянке у «Шорти» с ключом в замке. Наверное, надеялся – и вполне обоснованно, – что его угонят по третьему разу.

– Только его не угнали, – сказала Дженни. – Вы его конфисковали. Вместе с ключом. А на ключе нашли отпечатки пальцев Терри Мейтленда.

Ральф кивнул.

– Там везде отпечатки. Этому микроавтобусу десять лет, и последние лет пять его точно не мыли внутри. Если вообще когда-нибудь мыли. Мы уже идентифицировали многие отпечатки: Джеллисон, его сын, жена, двое парней из его плотницкой бригады. Еще в четверг нам переслали все данные из полиции штата Нью-Йорк, благослови их Господь. От других штатов, от большинства штатов, мы бы ждали их до сих пор. И конечно, там есть отпечатки Терри Мейтленда и Фрэнка Питерсона. Четыре отпечатка Питерсона – на внутренней стороне пассажирской двери. Поверхность изрядно засаленная, и они четкие, как новая монетка. Вероятно, уже на стоянке у Хенли-парка Терри пытался вытащить мальчика из кабины, а тот сопротивлялся и хватался за дверь.

Дженни поморщилась.

– Есть и другие, пока не опознанные отпечатки. Мы передали их в общую базу еще в среду утром, но не факт, что удастся их идентифицировать. Видимо, какие-то отпечатки принадлежат первому вору, угнавшему микроавтобус из Спейтенкилла. А все остальные могут принадлежать кому угодно, от приятелей Джеллисона до автостопщиков, которых вор подбирал по пути. Но самые свежие – отпечатки Мейтленда и Питерсона. Первый угонщик меня не волнует, хотя хотелось бы знать, где он бросил микроавтобус. – Ральф помолчал и добавил: – Знаешь, все это странно.

– Странно, что Терри не стер отпечатки?

– Не только это. Зачем он вообще угнал микроавтобус и «субару»? Зачем угонять чьи-то машины, чтобы вроде как замести следы, если собираешься открыто расхаживать по всему городу? Он же совсем не скрывался.

Дженни слушала мужа с нарастающей тревогой. Будучи его женой, она не могла задать вопрос, который напрашивался сам собой: «Если ты сомневался, то зачем было арестовывать его прямо на стадионе? Зачем было так торопиться?» Да, она поддержала Ральфа и одобрила его решение, может быть, даже чуть-чуть подтолкнула к нему, но у нее не было всей информации. Свой вклад, пусть и малый, я все же внесла, подумала она… и снова поморщилась.

Словно прочитав ее мысли (а после четверти века совместной жизни Ральф, возможно, и вправду научился читать ее мысли), он сказал:

– Я не жалею о сделанном, если вдруг ты об этом подумала. Мы все обсудили с Биллом Сэмюэлсом. Он говорит, что не надо искать смысла в действиях Мейтленда. Потому что смысла может и не быть. Сэмюэлс говорит, что Терри сделал все именно так, как сделал, потому что у него сорвало крышу. Побуждение к преступлению – потребность в преступлении, хотя на суде я бы не стал употреблять эту формулировку – копилось в нем уже давно. Похожие случаи известны. Билл говорит, Терри планировал что-то такое и постепенно готовился, но в прошлый вторник увидел Фрэнка Питерсона на стоянке у магазина, и все его планы полетели к чертям. У него что-то замкнуло в мозгах, и доктор Джекил превратился в мистера Хайда.

– Сексуальный садист, впавший в неистовство, – пробормотала она. – Терри Мейтленд. Тренер Ти.

– Это все объясняет, – чуть ли не с вызовом произнес Ральф.

Она могла бы ответить: Может быть, и объясняет. Но потом-то, насытившись, он должен был успокоиться. Об этом вы с Биллом не думали? Почему он все равно не стер свои отпечатки и, как ты верно заметил, открыто расхаживал по всему городу? Это действительно очень странно.

– В микроавтобусе кое-что обнаружилось. Под водительским сиденьем, – сказал Ральф.

– Да? И что же?

– Клочок бумаги. Похоже, обрывок меню. Это может быть никак не связано с нашим делом, но мне все-таки хочется изучить его. Я уверен, его положили вместе с другими вещественными доказательствами. – Ральф вылил остатки кофе на землю и поднялся из-за стола. – Но первым делом хотелось бы просмотреть записи с камер в «Шератоне». За вторник и среду. И записи с камер того ресторана, где Терри, как он утверждает, ужинал в большой компании учителей.

– Если там будут хорошие крупные планы его лица, пришли мне скриншоты, – сказала Дженни и, увидев, как Ральф удивленно приподнял брови, добавила: – Я давно знаю Терри, и если в Кэп-Сити был кто-то другой, я это сразу пойму. – Она улыбнулась. – Женщины наблюдательнее мужчин. Ты сам так сказал.

9

Сара и Грейс Мейтленд почти не притронулись к завтраку. Хуже того, они не притащили за стол свои телефоны и мини-планшеты. Полиция не отобрала у них электронные устройства, но утром девчонки включили их на пять минут, а потом сразу выключили и оставили наверху, у себя в комнатах. Что бы они ни увидели в новостях и социальных сетях, им не хотелось читать дальше. После завтрака Марси пошла в гостиную и выглянула в окно. На улице стояли патрульная машина полиции Флинт-Сити и два фургончика местного телевидения. Марси задернула шторы. Впереди был целый день. Долгий пустой день. И она совершенно не представляла, чем его занять.

Ответ пришел со звонком Хоуи Голда. Он позвонил в четверть девятого, и его голос звучал на удивление бодро.

– После обеда поедем к Терри. Вместе. Обычно посетители допускаются только по предварительному уведомлению за двадцать четыре часа, с письменного разрешения начальника тюрьмы, но я пробился сквозь эти бюрократические препоны. Хотя все равно получил разрешение только на бесконтактное свидание. Его держат в крыле особо строгого режима. Это значит, мы будем общаться с ним через стекло. Но все не так страшно, как показывают в кино. Ты увидишь.

– Ладно. – У Марси перехватило дыхание. – Во сколько?

– Я заеду за тобой в половине второго. Подготовь его лучший костюм и какой-нибудь темный галстук. Это для завтрашнего суда. Можешь собрать ему что-нибудь вкусное. Фрукты, орехи, конфеты. Сложи все в прозрачный пакет, поняла?

– Да. А девочки? Они тоже…

– Нет, девочки останутся дома. В окружной тюрьме детям не место. Найди кого-нибудь, кто за ними присмотрит. На случай, если репортеры совсем обнаглеют. И скажи им, что все хорошо.

Марси не знала, кого попросить посидеть с девочками. После вчерашнего ей не хотелось опять беспокоить Джейми, которая и так очень им помогла. Но у дома дежурит полиция, и если их попросить, они же сумеют сдержать репортеров? Да, наверное.

– А все хорошо? Правда?

– Думаю, да. Алек Пелли расколошматил в Кэп-Сити большую пиньяту, и все призы достались нам. Сейчас я пришлю тебе ссылку. Сама решай, показывать девочкам или нет. Но лично я показал бы.

Спустя пять минут Марси, Сара и Грейс уже сидели на диване в гостиной, глядя в мини-планшет Сары. Конечно, большой экран был бы лучше, но полиция конфисковала компьютер Терри и оба ноутбука. Впрочем, и на планшете все было видно. Вскоре все трое смеялись, кричали от радости и хлопали друг друга по ладоням.

Это не просто свет в конце тоннеля, подумала Марси. Это, черт возьми, целая радуга.

10

Тук-тук-тук.

Сначала Мерл Кессиди подумал, что этот стук ему снится. Мерлу часто снились кошмары, в которых отчим готовился задать ему взбучку. У этого лысого гада была привычка стучать по кухонному столу сначала костяшками пальцев, потом – кулаком, задавая вопросы, неизменно ведшие к новой порции традиционных вечерних побоев: Где ты шлялся? Зачем ты носишь часы, если вечно опаздываешь на ужин? Почему матери не помогаешь? Зачем тащишь в дом столько книг, если вообще не садишься делать чертовы уроки? Если мама пыталась протестовать, он ее не слушал. Если пыталась вмешаться, он ее грубо отталкивал. А потом этот кулак, с нарастающей силой стучавший по столу, обрушивался на Мерла.

Тук-тук-тук.

Мерл открыл глаза, чтобы вырваться из кошмарного сна, и успел подумать с горькой иронией: он в полутора тысячах миль от своего вечно сердитого отчима, как минимум в полутора тысячах миль… и все равно близко-близко. В каждом сне, каждую ночь напролет. Впрочем, с тех пор как он сбежал из дома, ему редко удавалось поспать целую ночь.

Тук-тук-тук.

Это был полицейский. Постукивал своей дубинкой. Терпеливо, беззлобно. Он махнул Мерлу свободной рукой, мол, опусти-ка стекло.

Спросонья Мерл не сразу сообразил, где находится. Потом увидел большой гипермаркет на другой стороне огромной стоянки, почти пустой в этот ранний час, и тут же все вспомнил. Эль-Пасо. Он в Эль-Пасо. В баке его теперешнего «бьюика» почти не осталось бензина, а в кошельке почти не осталось денег. Мерл заехал на стоянку у гигантского «Уолмарта», чтобы пару часов поспать. В надежде, что утром придумает, что делать дальше. Но теперь, вероятно, никакого «дальше» уже не будет.

Тук-тук-тук.

Мерл опустил стекло.

– Доброе утро, офицер. Я поздно выехал из дома, понял, что засыпаю прямо за рулем, и заехал сюда, чтобы чуть-чуть подремать. Я думал, так можно. Но если нельзя, прошу меня извинить.

– Какой вежливый молодой человек. – Полицейский улыбнулся, и у Мерла на миг появилась надежда. Улыбка была приветливой. – Многие так делают. Хотя в основном взрослые люди, а не четырнадцатилетние пацаны.

– Мне восемнадцать, просто я мелковатый для своего возраста. – Но Мерл вдруг почувствовал невероятную усталость, никак не связанную с недосыпом, накопившимся за последние недели.

– Да-да, а меня все принимают за Тома Хэнкса. Иногда даже просят автограф. Покажите, пожалуйста, ваши права и документы на машину.

Еще одна попытка. Слабая, как последняя предсмертная конвульсия.

– Они были в куртке. А куртку украли, пока я ходил в туалет. В «Макдоналдсе».

– Ясно-ясно. А вы сами откуда?

– Из Феникса, – неубедительно пробормотал Мерл.

– Ясно-ясно, а тогда почему у вас оклахомские номера?

Мерл молчал, исчерпав все ответы.

– Выходи из машины, сынок. И хотя вид у тебя грозный, как у маленького щеночка, срущего под дождем, держи руки так, чтобы я их видел.

Мерл без особого сожаления выбрался из машины. Он неплохо поездил. На самом деле отлично поездил, если подумать. Он сбежал из дома в апреле, и за это время его могли повязать уже дюжину раз, но не повязали. Теперь все закончилось. И что с того? Куда он ехал? В общем-то никуда. Куда угодно. Лишь бы подальше от лысого гада.

– Как тебя звать, малыш?

– Мерл Кессиди. Мерл – сокращенно от Мерлина.

Немногочисленные ранние покупатели украдкой поглядывали на них и шли мимо, спеша приобщиться к круглосуточным чудесам «Уолмарта».

– Да-да, как того чародея. У тебя есть какой-нибудь документ, Мерл?

Мерл вытащил из кармана старый, потертый кошелек с замшевой прострочкой. Мамин подарок на его восьмой день рождения. Тогда они еще жили вдвоем – только мама и Мерл, – и все было очень даже неплохо. Сейчас в кошельке лежала одна бумажка в пять долларов и две по доллару. Из отделения с прозрачным окошком, где Мерл хранил несколько маминых фотографий, он достал ламинированную карточку со своим фото.

– Молодежный христианский союз Поукипзи, – задумчиво произнес полицейский. – Так ты из Нью-Йорка?

– Да, сэр.

Этого «сэра» отчим вбил в него намертво.

– Из Поукипзи?

– Нет, сэр. Не оттуда, но рядом. Есть такой маленький городок Спейтенкилл, что значит «озеро, которое брызгается». Ну, или так говорит мама.

– Да, интересно. Каждый день узнаешь что-то новое. И давно ты в бегах, Мерл?

– Уже три месяца.

– Кто учил тебя водить машину?

– Мой дядя Дэйв. На поле за городом. Я хороший водитель. И на механике, и на автоматике, мне без разницы. Дядя Дэйв умер. От сердечного приступа.

Полицейский задумался, постукивая краем ламинированной карточки по ногтю большого пальца. Не тук-тук-тук, а тык-тык-тык. Мерлу он нравился, этот дяденька-полицейский. По крайней мере пока.

– Да уж, водитель ты точно хороший, раз прикатил из Нью-Йорка в эту пыльную приграничную дыру. И много машин ты угнал по дороге, Мерл?

– Три. Нет, четыре. Это четвертая. Только первая была не легковушка, а микроавтобус. Нашего соседа из дома напротив.

– Четыре, – проговорил полицейский, задумчиво глядя на стоявшего перед ним чумазого пацана. – И как же ты финансировал это сафари на юг?

– Что?

– Где ты спал? Что ты ел? Где брал деньги?

– Спал я в машинах. А деньги крал. – Мерл понурил голову. – Из сумок у тетенек. Когда получалось вытащить кошелек. Иногда они не замечали, а когда замечали… Я быстро бегаю. – Тут он расплакался. Он часто плакал на своем сафари на юг, как выразился полицейский. В основном по ночам. Но те слезы не приносили ему облегчения. А эти принесли. Мерл не знал почему, да и не хотел разбираться.

– Три месяца, четыре машины, – сказал полицейский, продолжая постукивать карточкой Мерла по ногтю большого пальца. – От чего ты бежишь, сынок?

– От моего отчима. И если вы вернете меня домой, к этому лысому гаду, я опять убегу. При первой возможности.

– Так-так, понятно. Сколько тебе лет на самом деле, Мерл?

– Двенадцать. Но в следующем месяце будет тринадцать.

– Двенадцать. Охренеть и не встать. Ты поедешь со мной, Мерл. Подумаем, что с тобой делать.

В полицейском участке на Харрисон-авеню в ожидании сотрудника социальной службы Мерлина Кессиди сфотографировали, обработали средством от вшей и взяли у него отпечатки пальцев. Отпечатки сразу же переслали в общую электронную базу. Это была обычная процедура.

11

Когда Ральф прибыл в полицейский участок Флинт-Сити, собираясь позвонить Деборе Грант, а потом взять патрульную машину и ехать в Кэп-Сити, там его ждал Билл Сэмюэлс. Вид у него был больной. Даже его хохолок как-то поник.

– Что случилось? – спросил Ральф, имея в виду: что еще?

– Алек Пелли прислал сообщение. Со ссылкой на сайт.

Он достал из портфеля айпад (разумеется, большой айпад профессиональной линейки), открыл сообщение и передал планшет Ральфу. Пелли написал: Ты уверен, что будешь предъявлять обвинения Т. Мейтленду? Сначала сходи по ссылке. Ссылка прилагалась, и Ральф ее открыл.

Она вела на сайт местного «Канала 81». «МЫ РАБОТАЕМ ДЛЯ ВАС!» Сразу под заголовком шел блок видео. Репортажи с заседаний городского совета. Торжественное открытие отремонтированного моста. Обучающий ролик «ВАША БИБЛИОТЕКА, И КАК ЕЮ ПОЛЬЗОВАТЬСЯ». Сюжет под названием «ПОПОЛНЕНИЕ В ЗООПАРКЕ КЭП-СИТИ». Ральф вопросительно посмотрел на Сэмюэлса.

– Прокрути ниже.

Ральф так и сделал – и обнаружил сюжет, озаглавленный «ХАРЛАН КОБЕН ВЫСТУПАЕТ НА КОНФЕРЕНЦИИ УЧИТЕЛЕЙ ИЗ ТРЕХ ШТАТОВ». Значок воспроизведения располагался поверх стоп-кадра с женщиной в больших очках, с прической, столь обильно политой лаком, что, казалось, запусти ей в голову бейсбольным мячом, и мяч отскочит, не повредив череп. Женщина стояла за кафедрой. У нее за спиной виднелась эмблема отеля «Шератон». Ральф развернул видео на весь экран.

– Всем добрый день! Рада приветствовать всех собравшихся! Я Джозефин Макдермотт, нынешний президент объединения учителей английского языка из трех штатов. Мне очень приятно, что вы нашли время приехать на нашу ежегодную конференцию для обмена опытом и обсуждения насущных вопросов. И конечно, для дружеского общения за кружечкой пива по окончании ежедневных официальных мероприятий. – Послышались вежливые смешки. – В этом году нас особенно много, и хотя мне хотелось бы думать, что это связано с моим личным неотразимым очарованием… – снова вежливый смех, – все же, полагаю, дело в нашем потрясающем госте, который выступит перед нами сегодня…

– В одном Мейтленд не соврал, – сказал Сэмюэлс. – Тетенька явно любит поговорить. Обсудила почти все книги этого парня. Переключись на девять минут тридцать секунд. Там она закругляется.

Ральф провел пальцем по бегунку таймера в нижней части экрана. Он уже знал, что сейчас увидит. Он не хотел этого видеть – и в то же время хотел. Его словно заворожило.

– Леди и джентльмены, встречайте нашего гостя, мистера Харлана Кобена!

Из-за кулис вышел лысый джентльмен, такой высокий, что когда он нагнулся, чтобы пожать руку миссис Макдермотт, показалось, будто взрослый мужчина приветствует маленькую девочку, нарядившуюся в мамино платье. Руководство «Канала 81» сочло это событие достаточно интересным, чтобы снимать его двумя камерами, и теперь картинка переключилась на зрителей, которые приветствовали Кобена бурными аплодисментами. За ближайшим к сцене столом сидели трое мужчин и одна женщина. Ральф почувствовал, как внутри все оборвалось. Он прикоснулся к экрану, поставив ролик на паузу.