Читать книгу Волки Кальи - Стивен Кинг - Страница 25

От подножия лестницы широкий коридор, выложенный черным мрамором, длиной в девяносто шагов, вел к высоким двойным дверям. Миа направилась к ним. Видела, как рядом с ней плывет и ее отражение. В глубине мраморных стен горели электрические фонари, напоминая подводные факелы. Она не замечала мужчины, который следом за ней спускался по лестнице, не в нарядных туфлях, а в старых, ободранных сапогах. И его вылинявшие джинсы и синяя рубашка из шамбре[18] никак не тянули на наряд придворного. У левого бедра висела кобура, из которой торчала отделанная сандаловым деревом рукоятка револьвера. На загорелом, иссеченном ветром лице мужчины хватало морщин. В его черных волосах кое-где уже пробивалась седина. Но внимание прежде всего привлекали глаза. Синие, холодные, с твердым взглядом. Детта Уокер не боялась мужчин, даже этого, однако вот эти глаза стрелка нагоняли на нее страх.

Перед двойными дверями коридор вливался в небольшое фойе. На полу черные квадратные плиты чередовались с красными. Деревянные панели стен украшали выцветшие портреты прежних хозяев и их жен. В центре стояла статуя из розового мрамора и хрома. Восседающий на коне рыцарь поднимал над головой то ли шестизарядный револьвер, то ли короткий меч. И хотя лицо оставалось гладким, скульптор лишь наметил черты, Миа знала, кто перед ней. Во всяком случае, догадывалась.

– Я приветствую тебя, Артур из Эльда. – Она сделала реверанс. – Пожалуйста, благослови еду, которую я собираюсь взять и съесть. Чтобы накормить меня и моего малого. Доброго тебе вечера. – Она не могла пожелать ему долгих дней на земле, потому что отсчет и его дней, и дней большинства таких же, как он, оборвался в незапамятные времена. Поэтому она лишь коснулась кончиками пальцев своих улыбающихся губ и послала ему воздушный поцелуй. Отдав долг вежливости, прошла в обеденный зал.

Огромный, шириной в сорок ярдов и длиной в семьдесят. Яркие электрические лампы в хрустальных плафонах горели вдоль стен. Сотни стульев стояли у огромного, из железного дерева, стола, уставленного блюдами с холодными и горячими деликатесами. Перед каждым стулом стояла большая белая тарелка с голубой каемкой. Но на стульях никто не сидел, на тарелках не лежала еда, были пусты и стаканы для вина, хотя в последнем тоже не было недостатка. Оно стояло в золотых кувшинах, охлажденное, готовое к употреблению. Все было как она и ожидала, как видела в своих грезах, четких и ясных; она вновь и вновь приходила в этот зал и знала – будет приходить и дальше, пока ей (и малому) требовалось то, что она могла здесь найти. Куда бы ни заносила ее судьба, замок всегда высился неподалеку. А если в нем пахло сыростью и гнилью, что с того? Если из-под стола доносилось какое-то шебуршание, может, там возились крысы или мыши, что ей до этого? Ведь то, что ей требовалось, в изобилии стояло на столе. А тени под столом… пусть живут своей жизнью. Не ее это дело, совершенно не ее.

– Вот идет Миа, дочь, не знающая отца! – радостно крикнула она огромному молчаливому залу, заполненному сотнями ароматов закусок, горячих блюд, соусов, фруктов. – Я голодна и я собираюсь наесться! И накормить моего малого! Если кто-то возражает, пусть выступит вперед! Чтобы я получше рассмотрела его, а он – меня!

Никто, разумеется, не выступил. Те, кто пировал здесь, давно уже ушли в небытие. И тишину нарушало лишь далекое гудение двигателей под дворцом да неприятное шебуршание из-под стола. За ее спиной спокойно стоял стрелок, наблюдая за ней. И не в первый раз. Он не видел замка, но видел ее; видел ее очень хорошо.

– Молчание – знак согласия! – воскликнула она. Прижала руку к животу, который уже начал выдаваться вперед. Округляться. – Вот славненько! Миа пришла, чтобы попировать вволю! Пусть эти яства хорошо послужат и ей, и малому, который растет в ее животе! Пусть хорошо им послужат!

И она начала пировать, пусть и не села на стул, и не воспользовалась большой белой тарелкой с голубой каемкой. Тарелок она терпеть не могла. Не знала почему и не хотела знать. Ее интересовала только еда. Она шла вкруг стола, брала еду пальцами, отправляла в рот, срывала мясо с костей, бросая последние на блюда. Иногда промахивалась – кости падали на белую скатерть. Одна перевернула пиалу с соусом, вторая разбила хрустальную чашу с клюквенным желе, третья скатилась на пол, и Миа услышала, как кто-то уволок ее под стол. Оттуда донеслись звуки борьбы, потом вопль боли, словно одна тварь вогнала свои зубы в другую. И наступила тишина. Длилась, правда, недолго, взорванная смехом Миа. Она вытерла жирные пальцы о грудь, медленно, с толком. Нравилось ей смотреть, как пятна жира и соуса расползаются по дорогому шелку. Нравилось ощущать налившуюся грудь, чувствовать, как от прикосновений твердеют и встают торчком соски.

Она продолжила путь вкруг стола, разговаривая сама с собой на разные голоса, прямо-таки пациентка дурдома.

Как они тебе, сладенькая?

Высший класс, спасибо, что спросила, Миа.

Ты действительно веришь, что Освальд в одиночку убил Кеннеди?

Ни в коем разе, дорогая… само собой, к этому приложило руку ЦРУ. Они и эти чертовы миллионеры из Алабамского стального полумесяца.

Из Бомбингхэма, штат Алабама, сладенькая, не правда ли?

Ты слышала последний альбом Джоан Баэз?

Господи, конечно, она поет, как ангел, да? Мне говорили, что она и Боб Дилан собираются пожениться…

И так далее, и так далее, о чем угодно и ни о чем. Роланд слышал и культурный голос Одетты, и грубый, сыплющий ругательства – Детты. Он слышал голос Сюзанны и много, много других голосов. Сколько же женщин жили в ее голове? Сколько личностей, уже сформировавшихся и еще только формирующихся? Он наблюдал, как она перегибалась через пустые тарелки, которых не было, и пустые стаканы (которые также отсутствовали), ела прямо с блюд, жадно жевала, лицо все сильнее блестело от жира, а лиф платья (он его не видел, но чувствовал) темнел по мере того, как она раз за разом вытирала об него пальцы, не забывая при этом поглаживать груди и пощипывать соски (движения ее рук трактовались однозначно). И на каждой остановке, перед тем как двинуться дальше, она хватала воздух перед собой и бросала воображаемую тарелку или на пол к своим ногам, или через стол в стену, которая, должно быть, тоже существовала в ее воображении.

– Вот тебе! – кричала она воинственным голосом Детты Уокер. – Вот тебе, мерзкая старая Синяя тетка. Я опять разбила твою гребаную тарелку! И как тебе это нравится? Говори, как тебе это нравится?

Потом, пройдя пару шагов, она могла радостно рассмеяться и спросить у воображаемой собеседницы, как идут дела у ее мальчика, как он привыкает к новой частной школе, воскликнуть, ну до чего же хорошо, что теперь цветные могут отправлять детей в такие прекрасные школы… очень здорово, просто великолепно! И как самочувствие твоей мамы, дорогая? Да, я так огорчилась, узнав об этом. Мы все молимся о ее скорейшем выздоровлении.

Перегнувшись через еще одну пустую тарелку, она взяла вазочку с черной икрой. Уткнулась в нее лицом, начала жрать, как свинья из корыта. Вновь подняла голову, нежно улыбнулась блеску электрических ламп, рыбьи яйца, словно капельки черного пота, выступившего на коричневой коже, прилепились к ее щекам и носу, забили ноздри, будто запекшиеся кровавые корки… О да, я думаю, мы добились впечатляющих успехов, люди вроде Булла Коннора доживают последние годы, у них, можно сказать, закат жизни, и лучшая месть для них, что они об этом знают. Они видят, как… И тут она бросила вазочку через голову, словно волейбольный мяч, часть икринок высыпалась на волосы (Роланд буквально это видел), вазочка вдребезги разбилась о камень, а вежливая улыбка на лице сменилась злобным оскалом Детты Уокер, с губ сорвался дикий вопль: «Получай, старая мерзкая Синяя тетка, как тебе это нравится? Хочешь засунуть эту черную икру в свою сухую манду? Нет проблем, собирай с пола и засовывай! У тебя все получится! Берись за дело, сраная коза!»

И она переходила к следующему стулу. И к следующему. И к следующему. Пировала в огромном банкетном зале. Ела сама и кормила своего малого. Ни разу не повернулась, чтобы посмотреть на Роланда. Не осознавая, что зала этого, строго говоря, не существует.