Читать книгу Просвещение продолжается. В защиту разума, науки, гуманизма и прогресса - Стивен Пинкер - Страница 11

Борьба за выживание – первичное стремление всех живых существ, и люди применяют всю свою изобретательность и упорство, чтобы отложить смерть на как можно более поздний срок. «Избери жизнь, дабы жил ты и потомство твое», – велел ветхозаветный Бог. «Бунтуй, бунтуй, когда слабеет свет», – заклинал Дилан Томас. Долгая жизнь – это высшее благо.

Как вы думаете, какова сегодня ожидаемая продолжительность жизни среднестатистического жителя планеты? Учтите, что средний показатель по миру снижают преждевременные смерти от голода и болезней в густонаселенных развивающихся странах, в частности смерти младенцев, которые добавляют в эту статистику много нулей.

В 2015 году ответ был таким: 71,4 года[128]. Точным ли было ваше предположение? Недавнее исследование Ханса Рослинга показало, что менее чем один швед из четырех называл такое большое число, и этот показатель не слишком отличается от результатов других опросов, в ходе которых жителей разных стран спрашивали об их предположениях относительно продолжительности жизни, а также уровней грамотности и нищеты. Все эти опросы Рослинг проводил в рамках своего проекта Ignorance («Невежество»), на логотипе которого изображена шимпанзе, что сам он объяснял так: «Если бы для каждого вопроса я писал варианты ответов на бананах и просил шимпанзе в зоопарке выбрать из них правильный, они бы справились лучше, чем мои респонденты». Эти респонденты, среди которых были студенты и профессора факультетов глобального здравоохранения, проявляли не столько невежество, сколько порочный пессимизм[129].

Приведенный на рис. 5–1 график, составленный Максом Роузером, показывает изменение ожидаемой продолжительности жизни на протяжении веков и выявляет общую тенденцию в мировой истории. В самой левой части рисунка, то есть в середине XVIII века, ожидаемая продолжительность жизни в Европе и обеих Америках составляла около 35 лет, и этот показатель почти не менялся все те предшествующие 225 лет, для которых у нас имеются данные[130]. В целом по миру ожидаемая продолжительность жизни была тогда 29 лет. Похожие значения характерны для практически всей истории человечества. Охотники-собиратели жили в среднем по 32,5 года, а среди народов, первыми занявшихся сельским хозяйством, этот срок, вероятно, уменьшился из-за богатой крахмалом диеты и болезней, которые люди подхватывали от своего скота и друг от друга. В бронзовом веке ожидаемая продолжительность жизни вернулась к тридцати с небольшим и оставалась такой на протяжении тысячелетий с небольшими колебаниями в отдельные столетия и в отдельных регионах[131]. Этот период человеческой истории, который можно назвать Мальтузианской эрой, – время, когда эффект от любого прогресса в сельском хозяйстве и медицине быстро сводился на нет последующим резким ростом населения, хотя слово «эра» едва ли уместно для 99,9 % срока существования нашего вида.

РИС. 5–1. Ожидаемая продолжительность жизни, 1771–2015

Источники: Our World in Data, Roser 2016n, на основании данных Riley 2005 (до 2000 года) и Всемирной организации здравоохранения и Всемирного банка (последующие годы). Обновлено с учетом данных, предоставленных Максом Роузером

Но с XIX века мир начал свой Великий побег – этот термин ввел Ангус Дитон, описывая избавление человечества от наследия нищеты, болезней и ранней смерти. Ожидаемая продолжительность жизни начала расти, а в XX веке скорость этого роста увеличилась и до сих пор не подает никаких признаков снижения. Специалист по истории экономики Йохан Норберг отмечает, что нам кажется, будто «с каждым годом жизни мы приближаемся к смерти на год, но на протяжении XX века среднестатистический человек за год приближался к смерти лишь на семь месяцев». Особенно отрадно, что дар долгой жизни становится доступным всем людям, в том числе и жителям беднейших регионов мира, где это происходит с гораздо большей скоростью, чем когда-то в богатых странах. Норберг пишет:

Ожидаемая продолжительность жизни в Кении возросла почти на десять лет с 2003 до 2013 года. Живя, любя и борясь на протяжении целого десятилетия, среднестатистический кениец в итоге не потерял ни единого года жизни. Все стали на десять лет старше, но смерть при этом не приблизилась ни на шаг[132].

В результате неравенство в ожидаемой продолжительности жизни, которое возникло во время Великого побега, когда несколько наиболее благополучных держав вырвались вперед, стирается по мере того, как их догоняют остальные страны. В 1800 году ни в одной стране мира ожидаемая продолжительность жизни не превышала 40 лет. В Европе и обеих Америках к 1950 году она выросла до 60 лет, оставив Африку и Азию далеко позади. Но с тех пор в Азии этот показатель начал расти со скоростью в два раза большей, чем в Европе, а в Африке – в полтора раза большей. Родившийся сегодня африканец будет в среднем жить столько же, сколько человек, родившийся в Северной или Южной Америке в 1950-х или в Европе в 1930-х. Этот показатель был бы больше, если бы не катастрофическая эпидемия СПИДа, вызывавшая чудовищный спад продолжительности жизни в 1990-е годы, – до тех пор, пока болезнь не научились контролировать при помощи антиретровирусных препаратов.

Этот вызванный африканской эпидемией СПИДа спад служит напоминанием, что прогресс – не эскалатор, который непрерывно поднимает качество жизни всех людей во всем мире. Это было бы волшебством, а прогресс является результатом решения проблем, а не применения магии. Проблемы неизбежны, и в разные периоды отдельные части человечества сталкивались с кошмарными откатами назад. Так, помимо эпидемии СПИДа в Африке, ожидаемая продолжительность жизни сокращалась среди молодежи всего мира во время эпидемии испанского гриппа 1918–1919 годов и среди белых американцев нелатиноамериканского происхождения и среднего возраста без высшего образования в начале XXI века[133]. Но у проблем есть решения, и тот факт, что во всех остальных демографических категориях западных обществ продолжительность жизни продолжает увеличиваться, показывает, что устранимы и проблемы, стоящие перед непривилегированными белыми американцами.

Ожидаемая продолжительность жизни больше всего увеличивается за счет сокращения смертности среди новорожденных и детей – во-первых, из-за хрупкости детского здоровья, а во-вторых, потому, что смерть ребенка снижает средний показатель сильнее, чем смерть 60-летнего. Рис. 5–2 показывает, что происходило с детской смертностью начиная с эпохи Просвещения в пяти странах, которые можно считать более или менее типичными для своих континентов.

Взгляните на числа на вертикальной оси: это процент детей, не доживших до возраста 5 лет. Да, в середине XIX века в Швеции, одной из богатейших стран мира, от четверти до трети всех детей умирали до своего пятого дня рождения, а в некоторые годы эта доля приближалась к половине. В истории человечества такие цифры, судя по всему, являются чем-то заурядным: пятая часть детей охотников-собирателей умирала в первый год жизни, а примерно половина – до достижения половой зрелости[134]. Скачки кривой до начала XX века отражают не только случайные колебания данных, но и непредсказуемость тогдашней жизни: внезапный визит старухи с косой мог быть вызван эпидемией, войной или голодом. Трагедии не обходили стороной и вполне зажиточные семьи: Чарльз Дарвин потерял двух детей в младенчестве, а свою любимую дочь Энни в возрасте 10 лет.

РИС. 5–2. Детская смертность, 1751–2013

Источники: Our World in Data, Roser 2016a, на основании данных ООН о детской смертности, http://www.childmortality.org/ и Базы данных по человеческой смертности, http://www.mortality.org/.

А затем случилась удивительная вещь. Уровень детской смертности упал в сотню раз, до долей процента в развитых странах, откуда эта тенденция распространилась на весь мир. Дитон писал в 2013 году: «Сегодня в мире нет ни одной страны, где уровень младенческой и детской смертности не был бы ниже, чем в 1950 году»[135]. В Африке к югу от Сахары уровень детской смертности упал от одного из четырех в 1960-х до менее чем одного из десяти в 2015 году, а общемировой показатель снизился с 18 % до 4 % – это все еще слишком много, но эта цифра непременно станет меньше, если сохранится текущий тренд на улучшение качества здравоохранения во всем мире.

За этими числами стоят два важнейших факта. Первый – демографический: чем меньше детей умирает, тем меньше детей заводят семейные пары, которым больше не нужно перестраховываться на случай потери всего своего потомства. Поэтому беспокойство, что сокращение детской смертности приведет к «демографическому взрыву» (главная причина экологической паники в 1960-х и 1970-х годах, когда звучали призывы ограничивать медицинскую помощь в развивающихся странах), как показало время, не имеет под собой оснований – дело обстоит как раз противоположным образом[136].

Второй факт – личный. Потеря ребенка – одно из тяжелейших переживаний, какое может выпасть на долю человека. Вообразите себе одну такую трагедию; а теперь попробуйте представить ее еще миллион раз. Это будет четверть тех детей, которые не умерли за один прошлый год, но умерли бы, если бы родились на пятнадцать лет раньше. А теперь повторите это упражнение еще около двухсот раз – по числу лет, когда детская смертность идет на спад. Графики вроде приведенных на рис. 5–2 показывают триумф человеческого процветания, масштаб которого заведомо не поддается осознанию.

РИС. 5–3. Материнская смертность, 1751-2013

Источник: Our World in Data, Roser 2016p, на основании данных, предоставленных Клаудией Хэнсон с сайта Gapminder, https://www.gapminder.org/data/documentation/gd010/

Так же сложно по достоинству оценить грядущую победу человека над другим примером жестокости природы – над материнской смертностью. Неизменно милосердный Бог Ветхого Завета говорил первой женщине так: «Умножая умножу скорбь твою в беременности твоей; в болезни будешь рождать детей». До недавнего времени примерно 1 % женщин умирал при родах; век назад беременность представляла для американской женщины примерно такую же опасность, как сейчас – рак груди[137]. Рис. 5–3 показывает изменение материнской смертности с 1751 года в четырех странах, типичных для своих регионов.

С конца XVIII века уровень такой смертности в Европе снизился в триста раз, с 1,2 % до 0,004 %. Этот спад распространился и на другие части света, в том числе и на самые бедные страны, где уровень материнской смертности снижался еще стремительней, но из-за позднего старта на протяжении более короткого времени. Для всего мира этот показатель, упав за последние 25 лет почти в два раза, теперь равен 0,2 % – примерно как в Швеции в 1941 году[138].

Возможно, вы сейчас задумались, не объясняет ли падение детской смертности абсолютно весь рост ожидаемой продолжительности жизни, показанный на рис. 5–1. Действительно ли мы живем дольше или просто гораздо чаще выживаем в младенческом возрасте? Ведь одно то, что до начала XIX века ожидаемая продолжительность жизни составляла 30 лет, не означает, что все падали замертво в свой тридцатый день рождения. Большое количество детских смертей тянуло статистику вниз, перекрывая вклад тех, кто умирал от старости, – но ведь пожилые люди есть в любом обществе. По Библии, «дней лет наших – семьдесят лет», и столько же было Сократу в 399 году до н. э., когда он принял смерть – не от естественных причин, но выпив чашу цикуты. В большинстве племен охотников-собирателей есть достаточно стариков за семьдесят и даже за восемьдесят. При рождении женщина племени хадза имеет ожидаемую продолжительность жизни в 32,5 года, но, дожив до сорока пяти, она может рассчитывать еще на 21 год[139].

Так действительно ли те из нас, кто пережил испытания младенчества и детства, живут дольше, чем те, кому удавалось то же самое в предшествующие эпохи? Да, гораздо дольше. Рис. 5–4 показывает ожидаемую продолжительность жизни британца при рождении и в разных возрастах от 1 года до 70 лет на протяжении последних трех веков.

РИС. 5–4. Ожидаемая продолжительность жизни, Великобритания, 1701–2013

Источники: Our World in Data, Roser 2016n. Данные до 1845 года относятся к Англии и Уэльсу и собраны проектом Clio Infra, van Zanden et al. 2014. Начиная с 1845 года данные представлены за середину каждого десятилетия и взяты из Базы данных по человеческой смертности, http://www.mortality.org/

Неважно, какого вы возраста – все равно у вас впереди больше лет, чем у ваших ровесников прошлых десятилетий и веков. Ребенок, переживший опасный первый год, жил бы в среднем до 47 лет в 1845 году, до 57 лет в 1905-м, до 72 лет в 1955-м и до 81 года в 2011-м. Тридцатилетний человек мог ожидать прожить еще 33 года в 1845 году, 36 лет в 1905-м, 43 года в 1955-м и 52 года в 2011-м. Если бы Сократа помиловали в 1905 году, он мог бы рассчитывать еще на девять лет жизни, в 1955-м – на десять, в 2011-м – на шестнадцать. В 1845 году восьмидесятилетний человек имел в запасе еще пять лет, в 2011-м – девять.

Похожие тенденции, хотя и (пока что) не с такими большими показателями, можно наблюдать во всех регионах мира. Например, десятилетний эфиопский мальчик, родившийся в 1950 году, в среднем должен был дожить до 44 лет; сегодня десятилетний эфиопский мальчик может рассчитывать умереть в 61 год. Экономист Стивен Рэйдлет писал:

Улучшение здоровья бедного населения планеты за несколько последних десятилетий было настолько велико по масштабу и охвату, что его можно назвать одним из величайших достижений человечества. Очень редко базовое благополучие такого большого числа людей во всем мире повышается так сильно и быстро. И тем не менее очень немногие хотя бы осознают, что это происходит[140].

И нет, эти дополнительные годы даны нам не для бессильного просиживания в кресле-качалке. Конечно, чем дольше мы живем, тем больше времени проводим в состоянии старости со всеми ее неизбежными болячками и тяготами. Но тела, у которых лучше получается бороться с натиском смерти, лучше справляются и с менее страшными напастями вроде болезней, травм и общего износа. Чем длиннее наша жизнь, тем дольше мы остаемся энергичными, пускай размер этих выигрышей и не совпадает. Героическим проектом под названием «Глобальное бремя болезней» (Global Burden of Disease) была предпринята попытка измерить это улучшение путем подсчета не только количества людей, умирающих от каждого из 291 недугов, но и числа лет здоровой жизни, потерянных пациентами с учетом того, насколько та или иная болезнь сказывается на их состоянии. По оценке проекта, в 1990 году в среднем по миру человек мог рассчитывать на 56,8 года здоровой жизни из 64,5 в целом. К 2010 году, по крайней мере в развитых странах, для которых уже доступна такая статистика, из 4,7 года, что мы прибавили за эти два десятилетия, 3,8 были здоровыми[141]. Подобные цифры показывают, что сегодня люди живут в добром здравии дольше, чем наши предки в общей сложности. В перспективе очень долгой жизни наиболее пугающей выглядит угроза деменции, но и тут нас ждет приятное открытие: с 2000 до 2012 года вероятность этого заболевания среди американцев старше 65 лет снизилась на четверть, а средний возраст постановки такого диагноза поднялся с 80,7 до 82,4 года[142].

Хорошие новости на этом не заканчиваются. Кривые на рис. 5–4 – не нити вашей жизни, которые две мойры размотали и отмерили, а третья однажды обрежет. Скорее, это проекция сегодняшней статистики, основанная на предположении, что знания в области медицины застынут в текущем состоянии. Не то чтобы кто-то действительно в это верил, но, поскольку мы не имеем возможности предсказывать будущее здравоохранения, нам не остается ничего иного. Это значит, что вы, скорее всего, можете рассчитывать дожить до более солидного возраста – возможно, куда более солидного, – чем тот, что вы видите на вертикальной оси координат.