Читать книгу Боевой вестник - Сурен Цормудян - Страница 3

Ночь, вторгавшаяся в высокие окна серого замка, нещадно изгонялась из огромного зала светом факелов и лампад. Сам замок был окружен, как и подобает, крепостным рвом, однако на эту ночь ров накрыли большими деревянными щитами. Обилие гостей заставило пойти на такую меру, чтобы кто-нибудь, особенно в подпитии, не упал и не захлебнулся. То же могло случиться и с лошадью.

В центре просторного главного зала вытянулось множество столов на козлах, образующих один большой стол, который был заставлен разнообразными яствами и отборными винами да элем. Запахи жареного мяса, копченостей, рыбы, свежих овощей и сочного винограда вперемешку с ароматами дорогих вин заполняли зал Брекенрока, помогая свету факелов изгонять саму мысль о сне. За огромным столом сидело множество лордов, чьими родовыми знаменами были украшены балки замка. Лорд Роберт Брекенридж, сюзерен прибрежных областей Жертвенного моря, восседал на хозяйском стуле с высокой спинкой, увенчанной акульей челюстью, знаком его герба. Невысокий, несколько тучный и ссутулившийся, лысеющий и седой, он выглядел куда старше своих пятидесяти двух лет. Немного отвернувшись от стола и гостей, он устремил взор серых потухших глаз к большому камину, расположенному позади стула, протянул озябшие ладони к огню. Руки его мерзли часто, впрочем, как и ноги. Это началось восемнадцать лет назад, когда сир Брекенридж, в составе армии Кабрийского ордена, оказался в ледяной ловушке, устроенной молодым скифарийским князем Высогором на замерзшем озере. Много славных воинов, облаченных в тяжелые доспехи, ушли тогда под треснувший лед вместе с конями. Оказался в воде и Роберт. Ледяная вода, ставшая алой от крови, вонзала в него мириады острых игл, а крепкие доспехи из защитника превратились в злейшего врага. Цепляясь за льдину онемевшими пальцами и проклиная тех, кто хватал его за ноги, он подумал вдруг: через несколько мгновений он из этого ледяного ада отправится в преисподнюю, в ад огненный. И жаждал этого – он хотел огня, много огня, лишь бы согреться, пусть даже и в пекле. С тех пор прошло немало лет, но, глядя на пламя, он всегда вспоминал те мгновения. А на огонь ему приходилось смотреть часто, ведь с тех пор его конечности постоянно зябли. Еще ныло правое плечо в том месте, куда вонзился крюк багра, которым несколько вражеских латников вытащили его из воды. Вместо огненного ада он попал в ад двухлетнего плена.

Некоторые из собравшихся ныне гостей были с ним в том бесславном походе. Но говорить об этом не любил ни он, ни другие лорды, выжившие в ледяной сече и прошедшие позор плена, после чего их обменяли на мыло.

Гости продолжали есть и пить, разговоры за столом становились все громче. Многие прибыли из таких отдаленных уголков королевства, что знали друг о друге лишь понаслышке, особенно молодые, но сейчас все уже перезнакомились, каждый выразил хозяину чертога свое почтение и благодарность за гостеприимство. Много часов назад были подняты первые обязательные тосты во славу двенадцати богов небесных колесниц и за здравие королевской семьи, а также за нерушимость Гринвельда, величайшего из королевств. Ну а потом гости навалились на угощение: иные проделали долгий путь и питались либо тем, что свита приготовит в походных условиях, либо в придорожных харчевнях. И все это не шло ни в какое сравнение с яствами, которые подают в чертогах великих домов, особенно в урожайный год.

Однако не за тем они все здесь собрались. Еще весной вестники принесли Брекенриджу письма с просьбой принять ассамблею высоких лордов. А значит, для собрания имелись весьма серьезные причины.

– И к чему хорошему это приведет! – послышался громоподобный бас лорда Эродина Тандервойса. – Облагать налогами своих вассалов ради чего? Ради черни?

– Но что в том дурного? – отозвался молодой и улыбчивый лорд Тристан Тенси, сделав глоток душистого темного эля из серебряного кубка. – Отчего не построить в каждом феоде школу для простолюдинов?

– А резон какой? – ответил, кажется, лорд Тиодор Свон. – Вот у меня есть каменотес. Он обучен сызмальства своему ремеслу. И у него есть юный подмастерье, которого он научит тому же. Что мне нужно от моего каменотеса? Да чтоб он хорошо знал свое дело и передал знания молодому каменотесу, который будет работать для моих наследников. Зачем мне нужно, чтоб он умел читать, писать, считать? Какой прок от этого?

– Разве в ремесле человек образованный и грамотный не будет лучше невежды? – послышался хмельной смешок сира Ханте Уорна.

Да, точно он. Старина Уорн хмелел быстро: странно, что он еще в разуме, ведь застолье продолжается не один час.

– Чушь какая! – воскликнул Тандервойс. – Если в голове, скажем, у кузнеца только кузнечное дело, то и ковать он будет во сто крат лучше, нежели тот, чья голова забита мыслями об алфавите, цифрах, счете и всяких книгах. Это же неоспоримо!

Рыжебородый сир Ханте Уорн, известный тем, что во хмелю не стесняется отпускать самые колкие шутки в адрес не очень расположенных к этим шуткам людей, аж подпрыгнул на стуле и торопливо выпил еще вина, после чего вытер лицо рукавом расшитой золотом темно-зеленой туники.

– Вот, значит, как?! – заголосил он, видимо найдя очередной повод для шутки. – Следовательно, если бы славных воинов ордена с малых лет так опрометчиво не учили грамоте, счету и прочим наукам, что преподаются детям знатных особ, то они не попали бы так глупо на весенний лед Черного озера? Знали бы, что он имеет обыкновение весной ломаться, особенно под тяжестью бронированных коней и рыцарей?

Это уже была не просто шутка – особенно если учесть, что слышал ее Эродин Тандервойс, один из тех, кого скифарии взяли в плен на роковом озере. Князь Высогор знал, как унизить захватчиков после плена, и без того позорного: ведь в королевстве Гринвельд, особенно в Кабрийском ордене, скифариев считали варварами. Однако князь не стал четвертовать пленных, поджаривать на вертелах или делать сбрую для верховых медведей из кожи благородных рыцарей, как об этом болтали в Гринвельде. Он два года заставлял их трудиться в каменоломнях и на лесоповале, во имя восстановления того, что они разрушили во время своего бесславного захватнического похода, а потом, узнав о появлении в Гринвельде нового короля, послал ему предложение поменять пленных на мыло. После того Тандервойса и Брекенриджа с товарищами по несчастью стали втихую называть «мыльными рыцарями». Иные предпочли бы смерть такому унижению, однако Высогор казнил всего десять пленных, включая магистра ордена, – тех, кто был особо жесток к простым скифариям во время неудачного завоевания. Не менее унизительно было и то, что простых латников и кнехтов, которых силой погнали в зимний поход, скифарийский князь просто отпустил, сказав, что они вольны идти домой, ежели чувствуют в себе силы добраться до далекого Гринвельда. Многие понимали, что им придется пересечь выжженные нашествием земли, где озлобленные крестьяне могут просто изрубить их серпами да мотыгами. На лесных дорогах их могли поработить лихие люди или задрать свирепые хищники. А ведь дальше, на западе, за Змиевым валом, им предстояло пересечь бескрайний Змиев лес, где водилось не меньше зверья и встречались племена диких язычников. Однако многие решили рискнуть. Говорят, кто-то даже добрался до дома. А иные из кнехтов, понимая, какой путь им предстоит, попросились в подданные князя Высогора.

– Придержи свой беспечный язык, Уорн! – воскликнул, вскакивая, оскорбленный лорд Тандервойс.

– Что ты вообще знаешь о той битве, проклятый рыжебородый болтун? – злобно проговорил длинноволосый Матиас Губерту.

Это был еще один «мыльный рыцарь», которому, ко всему прочему, скифарии оставили на лице глубокий шрам. Когда вражеские латники доставали его багром из воды, то не проткнули плечо, как Роберту, а разорвали рот, лишив при этом еще и с полдюжины зубов. Едва ли это было сделано умышленно. Когда стало ясно, что предательский лед внезапно положил конец битве, а с ней и всему нашествию, скифарийские воеводы отдали команду спасать из ледяной воды тех врагов, кто не оказывает сопротивления. И теми же баграми, коими еще недавно стаскивали рыцарей с их коней, скифарии стали вылавливать тонущих. Кому-то при этом не повезло ко всем грядущим унижениям получить еще и увечья. Так и Губерту с тех пор приходилось прятать безобразный шрам за длинными черными волосами.

– Что я знаю? – продолжал сир Ханте Уорн. – Битву вашу я не видал, ибо дрался с другим врагом, который решил вторгнуться в оголенное вашим бездумным походом королевство с моря. Но наслышан, что вы рванулись клином по весеннему льду прямо в объятия огромного скифарийского медведя, распростершего свои могучие лапы по берегам того озера, к тому же разъяренного всеми бесчинствами, что вы творили в его берлоге! На его земле!

– Довольно! – прогрохотал лорд Тандервойс, и в его руках блеснул малый клинок. – Как я вижу, чертов шут, твоему языку тесно в хмельной голове! Так высунь его, и я отрежу лишнее!

«Чертов шут» – весьма обидное для высокородного человека оскорбление. Однако Ханте имел обыкновение лишь смеяться в ответ на такие реплики, особенно во хмелю. Что он сделал и сейчас, отпив еще вина.

Роберт Брекенридж нахмурился: очевидно, было пора вмешаться. Оружие гости сдали по прибытии, и теперь оно хранилось под замком, однако малые поясные клинки лордов были частью их одеяния, и их не принято было снимать на время застолья. Исключение составляли лишь визиты к королю, но там разрешалось иметь при себе двуручный меч, если не было особого запрета на всякое оружие. В великом чертоге Брекенвуда, наоборот, гости были лишены больших мечей, но в хмельных ссорах малый клинок куда опаснее. Не всякий заметит, как тот покинет ножны, и не всякий успеет что-то понять, прежде чем клинок вонзится в горло.

Роберт Брекенридж поднялся со своего почетного места, повернулся к гостям и трижды ударил серебряным кубком по столу, требуя внимания. Гости притихли: этикет обязывал слушать хозяина.

– Благородные лорды и рыцари! – воскликнул он своим хриплым голосом. – Я призываю вас к порядку и достоинству! Внемли моей просьбе, Эродин, сядь и верни свой клинок в ножны!

Тот недовольно взглянул на Роберта, однако повиновался.

– Вас же, сир Уорн, – Брекенридж устремил взор на Ханте, – я попрошу впредь наложить узду на ваше остроумие. Не забыли ли вы в хмельной неге, что и я, лорд великого дома Брекенриджей, являюсь тем, кого подобные вам величают «мыльными рыцарями»? Меня тоже восточный князь обменял на мыло, оценив мою жизнь и честь в сорок лавандовых кусков.

– Простите, Роберт, – замялся Ханте. – Я совсем иное…

– Я не держу зла и ваших извинений не требую, однако сейчас прошу не перебивать. Слова мои обращены ко всем и каждому. – Он окинул взглядом собрание. – Итак, несколько месяцев назад ко мне обратились с просьбой принять в замке ассамблею лордов. Это весьма почетная роль для любого дома. Мои земли уже третий год приносят небывало богатый урожай, леса дают много дичи, а рыбацкие сети доставляют даров от морского бога больше обычного. Следовательно, мне не в тягость прокормить собравшихся в моем доме благородных гостей, и я с удовольствием делю с вами пищу и вино. Однако вам не следует забывать, что ассамблея лордов – это не пьяный балаган в придорожном трактире. Мы здесь собрались ради обсуждения насущных дел, которые беспокоят вас, а значит, и меня. Ассамблея, конечно же, невозможна без споров, однако спорить подобает ради отыскания истины, а не ради оскорблений, ведущих к кровопролитным поединкам. Не забывайте о разнице между спором и склокой. Если вы не примете это простое правило, то я, по праву хозяина дома и сюзерена земель, на которых вы находитесь, эту ассамблею закрою.

Эродин Тандервойс снова поднялся:

– Мы чтим правила ассамблеи, и я прошу прощения у радушного хозяина. Даю слово, что если я и извлеку свой клинок вновь, то лишь для того, чтобы отрезать изрядный кусок от задницы вон того чудного кабанчика.

И лорд указал пальцем на крупную тушу жареного вепря с большим красным яблоком во рту. До этого блюда гости еще не добрались.

Все собравшиеся за столом засмеялись, и за смехом назревавший конфликт был забыт. Однако Роберт Брекенридж по опыту знал: ничто не проходит бесследно, и ссора Ханте с Эродином лишь отложена.

Тандервойс уселся на место, смех поутих, и тогда поднялся лорд Майрон Хонор. Он был еще не стар, лет тридцати с небольшим, но поседел еще в юности, и густые ослепительно-белые волосы обрамляли молодое, круглое и довольно-таки суровое лицо, ниспадая почти до плеч.

– Досточтимые лорды, – начал он. – Полагаю, необходимо обсудить перечень тревожащих нас вопросов и составить письмо на имя короля Хлодвига. Каждый из нас поставит подпись, чтобы государю было ведомо, сколько знатных домов королевства это беспокоит.

Люди снова оживились, чертог наполнился голосами.

– Отлично! – воскликнул Тиодор Свон. – Как раз составим для Гильома Блэйда список тех, кому надо отделить голову от туловища!

– С чего бы это? – послышался другой голос, обладатель которого Брекенриджу не был виден. – Ассамблеи лордов на то и проводятся, чтобы составить общее прошение в письменном виде для короля. Или мы посудачим тут, аки заговорщики, да разбредемся по своим поместьям?

– Здесь не просто обсуждение насущных проблем, – подал голос Тиодор Свон. – Нас всех здесь собрало недовольство реформами, которые замыслил Хлодвиг. Не думаю, что он обрадуется такому приему их со стороны своих вассалов.

– Это не повод лишать головы владык знатных домов, – заговорил Тристан Тенси. – Вам известен характер нашего короля – это не Дэсмонд Эверрет, Хлодвиг не жесток. Он разумный и великодушный человек.

– И поэтому решил обложить нас налогами?! – послышался злой голос откуда-то с дальнего конца стола.

– Да не поэтому! Король Хлодвиг находит, что простолюдинам не повредит быть грамотнее. Это впоследствии может положительно сказаться на делах всего королевства.

– Это как же? Каким образом?

– Послушайте! – Ханте Уорн поднял ладони. – Вспомните, где были лучшие ремесленники в государстве – лучшие кузнецы, каменщики, конюшие, плотники, врачеватели, сапожники и портные. На Волчьем мысу. И ведь там каждый крестьянин был грамотен. Волчий народ всегда стремился к образованию.

– Вот именно! – рявкнул Тандервойс. – И оттого они во все времена были непокорными и своенравными. Оттого они не признавали королевских наместников на своей земле! Оттого мятеж, после которого король Леон Эверрет отменил в Гринвельде рабство, начался именно с Волчьих земель! Мы этого хотим? Чтоб всякая чернь от берегов океана Предела до Змиева леса стала походить на этих заносчивых оборотней?

– Да где теперь этот волчий народ? – послышался смешок. – Сгинули все, один возведенный и остался.

– А не потому ли они сгинули, что, когда Мамонтов остров высадил на мыс своих корсаров и мангусов, кто-то из вас и ваших латников был далеко на востоке, в скифарийских землях, а большинство оставшихся дожидалось, пока вражеские орды перережут жителей мыса? – нахмурился Уорн. Поводов для шуток он более не находил.

– Да и поделом им! Они сполна ответили за свой мятеж!

– От свидетелей мятежа, положившего конец рабству, на тот черный день осталась лишь горстка древних стариков! К чему надо было дать врагу извести их потомков?

– Поделом!

– А при чем тут новый налог?

Роберт стоя наблюдал за спором. Теперь голосили практически все, и сложно было уследить, кому какая реплика принадлежит. Однако крупной ссорой пока не пахло. И то хорошо…

– Да как при чем? Он хочет обобрать знатные дома и на эти средства прикармливать чернь! Чья лояльность ему нужна? Великих лордов или оборванцев?

– Дело не в лояльности, а в том, что он хочет поднять общий уровень культуры в государстве. Вы слышали об Артаксате? Там не только имеются бесплатные школы для простого люда, там каждый обязан обучиться грамоте! И лучшие шелка, фарфор, стекло и много чего еще делают они.

– Что нам Артаксата? Мы в Гринвельде живем! Кому не нравится, пусть отправляются в тот знойный край!

– Мы не о том говорим, лорды! Да, для нас вводится налог. Но разве мы мало даем подданным в своих землях? Если мои крестьяне потрудились на славу и собрали богатый урожай, то и их доля с этого урожая больше! Своим простолюдинам я позволяю в зимние месяцы бить дичь в моих лесах и отдавать мне лишь треть добычи. Я позволил им заключать браки по своему усмотрению. Перед началом и после конца полевых работ устраиваю для них праздник возле замка. Дни летнего и зимнего солнцестояния, Дни Новой Чаши они справляют на моей площади с моего позволения. Неужто этого мало?

– И я со своими поступаю так же!

– Но речь совсем о другом! В каждом феоде должна быть школа для простолюдинов.

– Зачем чернь грамоте учить? Чтоб они могли читать мои письма? Нет уж.

– Непонятная любовь короля к простолюдинам не знает границ! – Голос Тандервойса можно было узнать и среди тысяч. – Достаточно того, что он сделал лордом одного оборванца, да еще объявил его своей десницей!

– Я видел сира Нэйроса Вэйлорда в бою и дрался с ним плечом к плечу! Этот оборванец носит свой титул по праву! Он достоин его даже больше, чем иные высокородные болваны, которые заслужили отличия лишь тем, что вылезли между ног у знатной бабы от семени знатного франта!

– Кого ты имеешь в виду, черт возьми?

– Отчего ты так заершился, если считаешь себя достойным лордом?

– Что?

Брекенридж нахмурился. Кажется, опять назревает серьезный конфликт.

– Тише! – воскликнул он, воздев руки. – Я сказал, тишина!

Гости быстро замолкли и устремили взоры на хозяина.

– Слушайте меня, досточтимые лорды, – продолжал он тише. – Я не спорю с тем, что сир Вэйлорд доказал делом, мечом, отвагой и честью свое право называться лордом. Я не полагаю дурным, когда крестьянин или кузнец умеет читать, считать и писать. Также я не думаю, что новый налог станет непосильным бременем. Но каждый вправе рассуждать по-своему. Не будет ничего дурного в том, что вы составите письмо королю. Введет он новый налог – и все смолчат. Потом последует другой налог, и еще. Потому что молчим. Нет, я не считаю, будто король спит и видит, как бы побольше монет содрать со своих лордов. Но мнение своих вассалов на это счет Хлодвиг вправе знать. Как и мы вправе его высказать в официальном документе сегодняшней ассамблеи.

– Это еще не все, благородный Роберт. – Матиас Губерту поднялся. – Мы знаем, что Хлодвиг направил в Скифарию посланника, лорда Стоунтри Вудмара. Более того, три скифарийских князя едут в Артогно в качестве ее представителей в нашем королевстве. Не плевок ли это в лицо всем благородным рыцарям, что стерпели унижение плена? Не унижен ли ты, Роберт?

– Они варвары, но напали на них отчего-то мы, – снова раздался смешок Уорна. – Тогда кто мы?

– Я не с тобой говорю, рыжебородый! – рявкнул лорд Губерту.

– Меня не унижает решение короля забыть былую вражду со скифариями и утвердить мир. Что в том дурного? Наш зимний поход был роковой ошибкой. И король старается эту ошибку исправить.

– Он позволил их князю унизить нас и пошел на сговор с ним! – зашипел Матиас.

– Хлодвиг не преследовал цели унизить нас, когда согласился на этот обмен. Он хотел лишь вернуть лордов и рыцарей Гринвельда к родовым очагам.

– Мы вернулись униженными!

– Благородный Губерту, если тебе это настолько невыносимо, отчего ты не бросился на свой меч, как лорд Элиас Форрестол?

– К чему ты это, Роберт?

– Та война давно окончена. Но всем вам известно, что несколько раз за столетие холодные течения в океане Предела меняют направление и Странствующее королевство приближается к нашим берегам. А это неминуемая война. Странствующее королевство никогда не оставляло нам другого выбора. Последний раз течение менялось восемнадцать лет назад. Грядет новая война. Заручиться миром на востоке – весьма дальновидный шаг со стороны короля.

Великий чертог Брекенрока снова наполнился голосами спорящих: одни ругали короля без оглядки, другие горячо поддерживали, третьи были более осторожны в оценках. Были и такие, что не осуждали короля, лишь опасаясь доноса. И хотя времена Дэсмонда Эверрета давно прошли и Хлодвиг не унаследовал лютого и безжалостного нрава отца, многие хорошо помнили торчащие на пиках головы лордов, казненных по обвинению в измене.

А еще один человек находился за окном, там, где властвовала тьма, лишь слегка посеребренная ночным светилом. Он не был приглашен на ассамблею лордов, ибо не принадлежал к знати королевства. Однако он умел то, чего не умели все эти благородные особы: карабкаться по отвесным стенам с той же легкостью, как и ходить по ровной земле. Сейчас человек, одетый в черное, находился довольно высоко, у одной из дубовых перекладин, с которой свисало родовое знамя. Даже лицо его, вымазанное сажей, не выделялось в темноте. Он умело распределил вес и держался за серый камень Брекенрока буквально кончиками пальцев.

Таких, как он, учили не только бесшумно передвигаться, лазать по стенам, сливаться с мраком ночи или зеленью лесной чащи. Их еще учили четко запоминать все услышанное. И он слушал, ловя каждое слово, доносящееся из великого чертога. Сонм голосов сливался в сплошной гул, но он различал важные слова, запоминал названные имена.

Обостренное чутье вдруг заставило его повернуть голову. По ближайшему холму двигался одинокий всадник – похоже, стражник из ночного разъезда. Однако отчего-то он покинул товарищей и торопился куда-то на юг. В данный момент всадник смотрел именно на него – человека на стене. Неужели заметил? Человек на стене в мгновение ока оценил свой путь наверх, к этому окну, и уже знал, как в случае необходимости быстрее попасть вниз и дальше в лес. Ведь если его здесь застанут, то головы не сносить. И едва ли ему удастся избежать пыток и вопросов, кто он, откуда, зачем подслушивал.

Однако, как ни странно, всадник не поднял тревоги, хотя и продолжал пристально смотреть на человека на стене. Похоже, сам торопился убраться восвояси, словно ему тоже грозили пытки, неудобные вопросы и отсечение головы.