Читать книгу Враг един. Книга вторая. Чёртов плод - Свенья Ларк - Страница 4

– Что с тобой творится, Верочка? – голос Пули звучал озабоченно. – Ты как будто стала вообще бояться нападать…

Воздух в полупустом зале кафетерия был пропитан таким резким запахом кофе, что у сидящей на потёртом плюшевом диванчике Верены неудержимо свербило от него в носу. Низко свисающий над лакированным полупрозрачным столиком плетёный абажур напоминал круглую соломенную шляпу, которую Веренин папа неизменно на себя нацеплял, отправляясь летом с семьёй на пляж куда-нибудь в Штайнвердер. Где-то на самой границе слышимости тихонько тренькала музыка – какая-то электронно-навязчивая, без начала и конца, и настолько бессмысленная, что почти наверняка была сгенерирована бесплатным компилятором из числа бесконечных приложений «филинг-фри».

Верена рассеянно поболтала ложкой в тарелке с жирно блестящим томатным супом, автоматически останавливая взгляд на изображении толстого усатого диктора на приклеенном к противоположной стене кафетерия телемониторе. По нижнему краю монитора беззвучно бежала пёстрая трёхэтажная новостная строка: «Облачно, временами осадки, ночью ожидаются заморозки… текущий курс филинг-койна к рублю на международном рынке… дальнейшая эскалация конфликта в самопровозглашённом государстве недопустима, подчеркнул министр иностранных…» Автопереводчик трансляции выдавал фразу за фразой сразу на английском: видимо, здесь, в центре города, хозяева ресторанов ориентировались в основном не на жителей Петербурга, а на туристов из ближайших отелей.

– Даже не знаю. Мне просто показалось, что я не справлюсь на этот раз, – безразлично произнесла Верена после паузы.

Подогреваемая серебристая столешница не давала глубокой, словно перевёрнутая каска, фарфоровой тарелке перед ней остыть, но аппетита у девушки не было никакого. Если бы не Полинино вечное «после морфопространства тебе обязательно надо поесть, чтобы восстановить уровень сахара в крови», она бы, наверное, и вовсе ничего не заказывала, но Верена давно уже поняла, что, когда Пуля пыталась её чем-то накормить, с той проще было не спорить.

Это был уже третий подряд тренинг, который она проваливала с оглушительным треском, и девушка с тревогой начинала понимать, что провалы эти постепенно превращаются в систему, а на чудо надежды остаётся всё меньше. Паралич в морфопространстве, кажется, наступал теперь даже раньше, чем Верена вообще успевала материализовать хоть какое-нибудь оружие – от одного лишь взгляда на приближающихся к ней противников, от одного… просто от одного ожидания схватки.

А ведь тули-па в тот раз нападали на неё даже не вдвоём. «Честный поединок», ну да. Что только было бы сейчас с родителями, если бы её тогда…

– Ты знаешь, Верочка, страх – это ведь совсем даже не стыдно, – заметила Пуля, постукивая каблуком высокого кожаного сапога по серому паркетному полу. – Это, в конце концов, просто наш инструмент общения с окружающим миром, не хуже любого другого. Даже сильным воинам время от времени бывает страшно.

– Да? И вам с Алексом тоже? – Верена недоверчиво подняла на женщину взгляд.

– Конечно. Главное, уметь правильно с этим работать.

– А правильно – это как? Преодолевать панику и всё такое?

– Панику можно преодолеть лишь тогда, когда ты чётко знаешь её причины. Попробуй определиться, о чём тебе пытается рассказать твой страх.

«О том, что я тогда полезла на рожон, как полнейшая дура, – подумала Верена. – О том, что я безнадёжная, самонадеянная неудачница, которую любой тули-па способен парализовать одним движением когтя…»

Вот только как объяснить всё это Пуле, не провоцируя лишних вопросов?

– Наверное, о том, что со мной может случиться что-нибудь непоправимое, – сказала Верена наконец.

– Уже лучше, – Пуля подлила себе чая из керамического, раскрашенного под хохлому заварочного чайничка. – Но «что-нибудь» – это всё ещё не слишком удачный подход для бойца, Верочка. Он эмоционален, а эмоциям, знаешь ли, в битве не место. Спрашивай себя, что конкретно может произойти и каким именно образом? Как ты поступишь в этом случае, как должна подстраховаться? На что тебе стоит обратить внимание, чтобы этого избежать?

Верена рассеянно накрутила на палец прядь светлых волос и честно попыталась задуматься. Разобраться в путанице уже поблёкших воспоминаний было неожиданно трудно, словно кто-то внутри неё неизменно пытался нажать на кнопку «стоп», как только в памяти начинали всплывать картинки того боя. Как же оно всё произошло тогда, а? Она и напасть-то успела толком всего один раз, а потом…

– Ну вот если я начну атаковать, – неуверенно начала наконец Верена. – И… потом не сумею вовремя поставить защиты, когда мой противник…

«…применит какой-нибудь приём, которого я не знаю, а потом я вдруг окажусь на земле и даже пошевелиться не смогу, когда меня соберутся прирезать, как курицу…»

– Это значит, тебе сейчас не хватает концентрации, чтобы координировать между собой нападение и оборону… и ты боишься, что это приведёт тебя к поражению, верно? – заключила женщина.

– В общем, да, – пробормотала девушка. Она не уставала поражаться, как Пуле вечно удаётся формулировать всё настолько… конструктивно.

Верена вздохнула и стала смотреть на улицу. Из арочного окна стоящего прямо на пляже около Петропавловской крепости крытого павильона было видно, как ветер треплет разноцветные флаги на корме проплывающего мимо теплохода и как идёт частыми морщинами, отражая угрюмое серое небо, серебристо-стальная вода в Неве. Вездесущие крикливые чайки ковыляли по мокрому слежавшемуся песку; верхушки шпиля Адмиралтейства и купола Исаакиевского собора на противоположном берегу терялись в пелене низких хмурых облаков.

«Вот и опять наступила осень», – подумалось Верене. Уже целый год и ещё сколько-то там дней миновало с тех пор, как ей в руки попали браслеты-активаторы. Как она впервые услышала от человека, которого много лет считала лишь хорошим другом своей семьи: «Мир един, и враг един». А потом узнала о существовании расы тули-па, стремящейся установить среди людей свои кровавые законы – и о нишуур, их вечных противниках, тех из тули-па, что поклялись ценой своих жизней сохранять гармонию на земле. Научилась тому, что переноситься за пару минут с одного континента на другой для таких, как она, – вовсе не сложно и даже почти нестрашно.

Год прошёл с тех пор, как Верена впервые попала из Германии сюда, в этот город. Познакомилась с Полиной…

А несколько месяцев назад – приняла свой первый бой, чуть было не ставший для неё сразу и последним. Потому что как боец она как была год назад пустым местом, так им по сию пору и оставалась… и так, наверное, останется и впредь.

– Твоё тело теперь – это энергетическая структура, Верочка, – коротко стриженая седоволосая женщина напротив неё сделала неопределённое движение рукой. – Тебе просто надо осознать потоки энергии, которыми ты управляешь, как часть себя… не как какое-то внешнее оружие. Тогда и защитные техники не будут оттягивать у тебя столько сил. Силы не надо ниоткуда специально извлекать, понимаешь? Ими, знаешь ли, пронизан наш мир. Надо только их почувствовать…

Снаружи внезапно бухнул гулкий пушечный залп, и Пуля тут же посмотрела на висящие над барной стойкой старинные часы, отворачиваясь от Верены, которая в очередной раз чуть было не подпрыгнула от неожиданности. Никогда ей не привыкнуть к здешним полуденным традициям…

– Знаешь, Полина, на словах это всё всегда звучит очень просто… – девушка вытянула из глиняной салфетницы в виде ухмыляющейся тыквы (очевидно, сдержанный, как и обычно в России, реверанс в сторону грядущего Хэллоуина) ярко-розовую салфетку с вышитым на ней силуэтом разведённого моста и начала медленно комкать её в руках. – Только вот как?

– Все делают это по-разному. Я вот в своё время много занималась восточными единоборствами, так что для меня энергетические техники практически неотделимы от обычных боевых приёмов. Полагаю, у большинства тули-па дела обстоят схожим образом… но это совсем необязательно, понимаешь?

Пуля коснулась впаянного в стол тёмно-малинового прямоугольничка платёжного терминала широкой лентой серебристых наручных часов, чуть поморщившись от пронзительного писка, который прозвучал словно бы из недр вспыхнувшего над терминалом голографического смайлика, и вполголоса продолжила:

– Диана, например, однажды говорила мне, что представляет себе энергетические техники как игру на фортепьяно, где каждой технике соответствует отдельный аккорд. В древности, когда больше людей верило в сакральность всяческих заклинаний, многие из нас не могли обойтись без произнесённого вслух слова… Для тебя было бы, наверное, проще представить себе, что ты танцуешь… или рисуешь. Ты ведь не задумываешься о каждом отдельном движении кисти по бумаге? Есть просто твоя воля, создающая рисунок, вот и всё.

– Я попробую, – промямлила Верена без особенного воодушевления. В горле у неё вдруг застрял комок. – Знаешь, видимо, я просто не в форме сегодня, Полина. Мне скоро работу по психологии презентовать, а я совсем забросила учёбу со всеми этими… приключениями. И вообще…

Пуля внимательно посмотрела на неё и неожиданно кивнула:

– Знаешь, Верочка, ты права. Может быть, тебе необходимо сделать паузу на какое-то время, – покачала головой она. – К тренингам всегда можно вернуться, но никогда не стоит себя перегружать. Отвлекись немного. Мы с Дианой сегодня вечерком собирались прыгнуть куда-нибудь, где вокруг нет сырой промозглой осени и можно искупаться… хочешь с нами?

* * *

«Десять тысяч лет назад… я-мы начинали бой более открыто… тогда смертных было совсем немного на этой земле».

Стоящая на коленях Милис всё крепче зажмуривает глаза и на мгновение запрокидывает голову, против воли делая глубокий, жадный вдох. Слова Владетеля текут в оглушительно пульсирующем пространстве Обители, словно струйки густой горячей смолы, тугими лентами обвиваясь вокруг её подставленного горла. Волны энергии обжигают кожу, невидимая раскалённая плазма чужого сознания плывёт в разряженном воздухе; вдох за вдохом – жизнь вокруг Милис выжжена дотла, и вот уже не остаётся совсем ничего, кроме сгустков этой энергии, сладких, как капли крови самого злого врага, который распластан у ног твоих и молит о пощаде, а ты – Сила, Власть, Могущество… власть твоего покровителя над тобой и над всеми подобными тебе, и когда вас будет много, вы станете способны на всё…

«Пятьсот лет назад я-мы ещё использовали бактерии. Климатические удары. Травлю посевов…»

Льдисто-колючие слова-импульсы отдаются лёгкой болью в висках, заползают под закрытые веки, звенят напряжёнными струнами за грудиной, подчиняя себе ритм дыхания и всё медленнее бьющегося сердца. Вытаскивают из небытия ещё неродившиеся мысли, выворачивают их наизнанку, растягивая над рвущимся вверх кинжально-холодным огнём…

«У вирусов есть ещё гигантский потенциал, Владетель», – беззвучно шепчет Милис. Тёмно-зелёная линия её слов змейкой тянется сквозь дрожащую перед внутренним взором розоватую взвесь.

Всё ещё коленопреклонённая, женщина низко опускает голову к сомкнутым перед грудью ладоням, касаясь их подбородком; острые, будто лакированные, концы её многочисленных чёрных кос рассыпаются по каменному полу. Изумруды в тяжёлых перстнях отбрасывают тревожные блики на бледное, словно обескровленное лицо с закрытыми глазами:

«…а у создателей оружия в этот век всегда найдётся масса интересного…»

«Это так, – голос Сегуна оплетает её сознание множеством тонких фиолетовых нитей, и женщина чувствует, как, отзываясь на мысли кобэсими, жарко вспыхивают невидимые кольца вокруг её рук. – У смертных есть много самообучающихся биологических программ, которые ещё никогда не применялись всерьёз…»

Милис кажется, что по её телу, которое только что словно бы кусал огонь, с шорохом струится поток колючего морозного воздуха.

«Несвоевременно… – ответ вновь окутывает обоих Правителей мгновенным жаром, и сразу за ним следует новая волна ледяного ветра, и Милис начинает ощущать, как, звеня, завихряется вокруг неё пространство. – Сто лет назад стало ясно… земля переполнена. Будут уничтожать друг друга сами. Только подтолкнуть…»

Клокочущий жар снова подбирается ближе и опять отступает, даёт передышку, когда Милис уже перестаёт её ждать, и вновь на миг лишает её дыхания, стоит только лишь вынырнуть на поверхность из этой дурманисто-душной – то алой, как кровь, то чёрной, как смоль, – пучины, в которой собственный рассудок становится способен лишь отражать мысли Владетеля, подобно кривому расколотому зеркалу…

«Думайте, воины».

Вокруг разом наступает тьма, а затем Милис чувствует рядом с собой ровное серебристо-лиловое свечение разума кобэсими, распространяющее могильный, космический холод. Холод привычно оплетает ей запястья тонкими незримыми цепями, и эти цепи тянут тяжелеющие кисти рук вниз, тянут и жмут, и вдруг – растворяются, будто сдутые порывом тёплого бриза. Не открывая глаз, Милис знает, что Сегун сейчас низко склоняется к полу и прижимает к нему ладони, не поднимаясь с колен, а потом, как всегда, на некоторое время замирает с опущенной головой:

«Я знаю, с чего нам стоит начать, шезин-сама…»

* * *

«На случай, если вдруг произошло чудо, и ты всё же вернулся чуть раньше, как когда-то собирался: я уехала к родителям на все выходные. Можешь составить мне компанию в Ницце, а можешь насладиться покоем после перелёта и постараться покрепче по мне соскучиться. Горничную с кухаркой я отпустила до понедельника, но в холодильнике есть лобстеры с полынью, которые ты любишь, и ещё много всего вкусного. Увидимся послезавтра, mon colonel! Целую. Твоя пташка».

Записка была написана от руки на листке линованной писчей бумаги и остро пахла знакомыми сладкими духами. Как старомодно. Седой грузный мужчина с аккуратной остроконечной бородкой и смуглым от намертво въевшегося загара лицом положил листок обратно на дубовый придверный столик и усмехнулся. Mon colonel… Мужчина любил, когда Вивьен звала его так – кличкой, неизвестно как прилипшей к нему ещё во времена обучения в Сорбонне и сопровождавшей потом всю его сознательную жизнь… пускай в Новой Африке её и сочли бы, пожалуй, недостаточно патриотичной.

Оставалось надеяться, что Вивьен была не слишком обижена на него за то, что он бросил её здесь одну так надолго. В конце концов, за большие деньги женщины многое прощают мужчинам, и хотя Вивьен, конечно, всегда утверждала, что деньги для неё вовсе не главное, в этом отношении Колонель, как и всякий человек его возраста и статуса, никогда не питал особенных иллюзий.

Впрочем, послание было написано по-французски, и это значило, что уезжала она в хорошем настроении. Когда Вивьен на него за что-нибудь сердилась, она демонстративно переходила в общении на английский, хотя прекрасно знала, что Колонель понимает французский намного лучше английского – пусть пташка иногда и подтрунивала над его «варварским» акцентом.

Просторную гостиную заливал бледно-розовый предзакатный свет, отражающийся от зеркальных кафельных плиток, которыми была отделана сонно гудящая панель вентиляции под потолком, и отбрасывающий неожиданно яркие рыжие отсветы на обшитые светлыми буковыми панелями стены. Колонель взял с нижней полки похожего на искорёженный жестяной котёл барного столика (Вивьен, само собой, утверждала, что такая мебель сейчас «самый писк», как и напоминающий огромного медного паука уродливый светильник под потолком авторства какого-то именитого дизайнера) початую бутылку коньяка, плеснул немного на донышко пузатого, с золотистым ободком бокала и устало опустился в просторное кожаное с гнутыми бронзовыми ножками кресло посреди комнаты, потирая виски. Потом он рассеянно провёл ладонью по встроенной в подлокотник кресла серебристой панели.

На противоположной стене тут же вспыхнула плёнка гигантского прозрачного телемонитора, наклеенная прямо на покрытую замысловатой, словно картинка в калейдоскопе, мозаикой центральную стену. Секундой позже на мониторе появилась какая-то отвратительная харя, похожая на бегемота и богомола одновременно, которая мерзким скрипучим голосом произнесла:

– Только послезавтра и только у нас-с-с! Жуткая атмосфера, которая заставит вас вздрогнуть! В канун Хэллоуина посланники с той стороны хлынут на улицы и заглянут в ваши окна… Приходите к нам послезавтра в своих самых жутких нарядах, и ваш столик сможет выиграть бутылку шампанского!

С монитора в комнату потянулись, заставив Колонеля невольно вздрогнуть, длинные перепончатые лапы. Проклятые голографические эффекты… И почему это люди так любят монстров, интересно? Хорошо, что в Новой Африке давно уже изжили себя эти богомерзкие традиции… Скривившись, мужчина опять дотронулся пальцем до панели, и монстра сменила бойко тараторящая молоденькая девочка в надвинутой на глаза прозрачной маске виртуального информатора. Колонель вновь поморщился – он терпеть не мог эту моду, пришедшую в Европу из Японии пару лет назад. Вид у девочки был точь-в-точь как у какого-нибудь биотехнолога в цеху или хирурга во время операции…

– …ситуация вокруг непризнанного государства эскалировалась после выступления полномочного представителя Альянса Независимых Сил на Межконтинентальном саммите, в котором он заявил, что не потерпит подобного впредь, и что весь цивилизованный мир должен наконец осознать: подавление агрессивных…

«Когда же им надоест, наконец, это жевать», – раздражённо подумал Колонель, выключая звук, и, подхватив бокал, вышел сквозь распахнутую стеклянную дверь на облицованную мрамором террасу, уставленную декоративными каменными скульптурами – коллекционирование подобного хлама было, насколько помнил Колонель, одним из последних увлечений Вивьен. Напоённый запахами лаванды и розмарина ветерок, залетевший из сада, сразу начал трепать тяжёлые чёрные жаккардовые шторы с золотым узором, висящие в простенках по сторонам широкого панорамного окна.

Отсюда открывался поистине завораживающий вид на Лигурийское море – бескрайнее, беспокойное, похожее на гигантскую лазурную чашу. Колонеля этот вид почему-то всегда успокаивал. Наверное, оттого, что он время от времени напоминал мужчине о том, что есть вещи, которые, несмотря ни на что, остаются неизменными в этом нестабильном до безумия человеческом мире…

Сегодня на море слегка штормило – видно было, как по воде бегут сверкающие белые барашки далёких бурунов. Оливковые деревья по краям террасы тоже шумно раскачивались от ветра, и вода в огромном подсвеченном бассейне под ногами Колонеля шла мелкими волнами – но воздух всё ещё оставался тёплым и ласковым. Дома было сейчас, конечно, гораздо, гораздо жарче. Говорят же, что жаркий климат располагает к революциям…

Колонель рассеянно покрутил в бокале остатки коньяка. Что ж, может быть, это и к лучшему, что он может пару вечеров провести здесь без Вивьен и немного отвлечься. Вырваться сюда, в глянцево-прилизанное и насквозь благополучное Монако, даже ненадолго, в последнее время не удавалось почти совсем. Сепаратисты, беженцы, мафия, то и дело разжигающая в стране расовые конфликты, истеричные паникёры из парламента и мямля-премьер, миротворцы-мародёры, щёлкающие зубами у самых границ, оппозиция… да ещё эта сбежавшая прямо из-под ареста бритоголовая стерва, естественно, на следующий же день получившая политическое убежище у бывших союзников…

«Несчастное государство, – в очередной раз подумал Колонель. – Молодое и несчастное. Но оно будет способно себя защитить, если дойдёт до дела…»

Так же точно, как смогло отстоять однажды свою независимость – по крайней мере, после двух последних недель, почти без перерывов проведённых в закрытых лабораториях столицы, мужчина был в этом более чем уверен. Один тот факт, что образцы были теперь наконец-то у него, говорил о многом…

За спиной что-то отчётливо зашипело и забулькало. Колонель шагнул обратно в гостиную и успел заметить, как на экране телемонитора с треском и жуткими хрипами пузырятся какие-то странные невнятные помехи. На мгновение мужчине показалось, что сквозь помехи проступили очертания чего-то шипастого, щёлкающего зубами и явно живого. Проклятые голографические эффекты… Колонель потряс головой, и тут монитор вдруг отключился, снова делаясь прозрачным, и одновременно, замигав, погасли светильник в гостиной и свет в столовой за его спиной.

Чертыхнувшись, Колонель растерянно пощёлкал выключателем похожего на гигантский коралловый куст бронзового торшера.

Никакого эффекта.

Вот ведь проклятье…

Вроде бы распределительный щиток был внизу в кладовой… или в прачечной комнате?

Мужчина сердито вздохнул и зашагал мимо запертых дверей, ведущих в комнаты прислуги, по направлению к лестнице, ступая по раскиданным по дубовым шашкам пола плетёным циновкам и привычно отворачиваясь от стоящего посреди просторного проходного зала исполинского аквариума.

Когда Колонель ещё только покупал виллу, дизайнеры предлагали ему сделать этот широкий павильон с выходом на террасу спортзалом или хотя бы просто поставить в нём бильярдный стол, но Вивьен отчего-то сразу же воспротивилась и заявила, что здесь будет её комната для медитаций. Против медитаций Колонель не имел ничего абсолютно, но он оказался совершенно не готов к тому, что в его отсутствие женщина водрузит в центре комнаты эту стеклянную громадину, наполненную несколькими десятками каких-то жутких, похожих на половинки консервных банок жуков, каждый размером с фалангу указательного пальца. Первым порывом Колонеля было вызвать дезинсекторов и уничтожить это отвратительное гнездо вместе с аквариумом, но Вивьен неожиданно устроила ему такую истерику, что мужчина был вынужден отступить.

«Брось, эпиламприды ведь совершенно безобидные. Медитировать надо, глядя на частичку природы в твоём доме. Я же их специально из Шри-Ланки заказывала! И это сейчас очень модно. Их же даже дети не боятся…»

Колонелю пришлось смолчать. Не рассказывать же, как его именно в детстве чуть было насмерть не закусали термиты…

На чёрной лестнице он снял со стены предусмотрительно висящий там как раз на такие случаи маленький фонарик и осторожно пошёл вниз, светя себе под ноги. В длинном узком коридоре на минус первом этаже резко и неприятно пахло то ли мылом, то ли какими-то чистящими средствами, словно в уборной какой-нибудь самой затрапезной забегаловки в Новой Африке. Бог знает, сколько он тут не бывал дальше спуска в винный погреб… да и то предпочитал в таких случаях пользоваться лифтом…

Луч фонарика осветил приоткрытую белую деревянную дверь в конце коридора. Ну точно, прачечная должна быть здесь, вон и вытяжка оттуда идёт. Колонель уже потянул было на себя круглый полированный набалдашник дверной ручки, как вдруг за его спиной послышались какие-то скрипы, шорохи и невнятное бормотание.

– Кто здесь? – выпалил мужчина, резко разворачиваясь на пятках и направляя фонарик в темноту.

Если в дом кто-то попытался влезть, думая, что тот пустует… да нет, бред, Колонель специально не снимал нигде сигнализации, поднимаясь сегодня из гаража… да и охрана…

Он не успел додумать эту мысль, потому что в следующий момент световое пятно внезапно выхватило из темноты странную громоздкую фигуру, более всего похожую на уродливый манекен с то ли крысиной, то ли собачьей головой, покрытой какими-то грязными струпьями…

…и с тускло тлеющими лимонно-жёлтыми глазами, лишёнными всяких зрачков.

* * *

– Ты всё-таки пропробуй ещё раз, – посоветовала Диана и скрестила ноги по-турецки, накидывая на плечи мятое оранжевое парео. – Не пытайся читать, попытайся просто увидеть то, что за знаками.

Верена вздохнула и послушно уставилась на волнистую от пятен влаги страницу глянцевого журнала перед собой. Постаралась чуть расфокусировать взгляд. Покрывающие блестящую бумагу буквы на миг расплылись и тут же снова сложились в слова.

– Какой-то там полёт… кажется… и ещё какие-то протесты…

Точку между бровями снова прокололо невидимой раскалённой спицей. Верена обессиленно откинулась на спину, прикрывая рукой лицо, и снова растянулась на гигантском, словно настенный ковёр, махровом полотенце:

– Всё, не могу больше…

Пуля была права: эта спонтанная вылазка оказалась, несомненно, очень хорошей идеей. И даже не сама вылазка, а просто возможность в очередной раз вспомнить, как мал и одновременно как огромен этот удивительный мир: вот только что висела вокруг пасмурная промозглость осенних городских улиц, усыпанных мокрыми облетевшими листьями… и тут же, на расстоянии одного-единственного мысленного усилия, которого требовал скачок, – внезапный тропический рай. Знойный воздух вечного лета, кокосовые рощи вдоль линии прибоя и маленькие зелёные бочонки кактусов с длинными жёлтыми колючками, и глухой монотонный шум накатывающих на берег волн, и золотистые солнечные блики, дрожащие в бирюзово-прозрачной ласковой воде, в которой мелькают разноцветные рыбки и словно парит над камнями пришвартованная в глубине бухты деревянная лодка…

Стоящая рядом Пуля повертела в пальцах крупную, похожую на лакированный камешек полосатую раковину, и наклонилась к Верене, поднимая отброшенный девушкой журнал:

– …проведших полёт над севером региона для демонстрации потенциала сдерживания, сообщили в пресс-службе Альянса Независимых Сил, – нараспев прочитала она. – Участники протестов жгут покрышки и перекрывают проезжие части, в так называемой Новой Африке отмечены также случаи…

– Нет, ну вот как у вас обеих выходит вообще, а? – перебила её Верена. – Проще ведь так выучить, мама моя… или в переводчик загнать…

– Поверь, специально переводить в незнакомом городе каждую вывеску – то ещё удовольствие, – усмехнулась Пуля. – Да и всех языков тоже не выучишь, знаешь ли. А научишься технике ключа, сможешь читать на любых, даже на мёртвых… а при достаточной практике, прочитав пару страниц, и писать тоже… Может быть, тебе будет проще попробовать с иероглифами. Не будешь отвлекаться на знакомые буквы.

– Почему это так трудно? – Верена убрала со лба мокрые, слипшиеся от соли волосы и глянула на солнце.

Судя по всему, было уже около четырёх часов пополудни; удушливая, словно в раскалённой сауне, жара постепенно спадала. «Как удобно, что здесь ещё так рано», – мелькнуло в голове. Потом ещё раз прыгнуть – и завалиться спать дома в Берлине, там как раз будет около двенадцати. Хоть прыгать она пока ещё не разучилась…

«…в отличие от всего остального», – мрачно подумала девушка.

Седоволосая женщина села на тёплый песок в тени густых манговых зарослей и оперлась на руки, с наслаждением подставляя лицо слабому ветру:

– Понимаешь, Верочка, когда человек стоит с тобой рядом или даже когда вы просто слышите голоса друг друга в телефонной трубке, ты считываешь его волю с помощью своей. Ещё проще, когда человек обращается именно к тебе, когда его воля тянется к твоей…

Пуля задумчиво набрала в ладонь пригоршню раскалённого от солнца песка, тонкого, как мука, и ослепительно белоснежного, с розовыми вкраплениями измельчённых кораллов.

– С чтением сложнее, – продолжила она. – Тут, как на фотографиях: не люди, но их отпечатки. Отпечатки мыслей. Ты должна почувствовать за знаками волю того, кто складывал их в этот узор, делая его осмысленным…

– На самом деле в идеале так стоит поступать и с устной речью… уметь слышать, что человек на самом деле чувствует, вместо произнесённых им слов, – вполголоса заметила Диана, щурясь на солнце. – Иногда ведь бывает и так, что люди говорят «ненавижу», а думают при этом «люблю»…

Верена оперлась на локоть, с любопытством разглядывая крошечный парус, маячащий у самого горизонта – белый, с тонкими синими полосками по краю.

– А если я просто залью этот текст в цифровую читалку и включу её на голосовое воспроизведение? – недовольно спросила она.

– Обожаю вас, современное поколение, – рассмеялась Диана. – Мышление, нацеленное на результат… Читалки, хороший мой, конечно, тоже озвучивают живые люди, но они ведь не вкладывают свою волю в конкретный конечный текст. Вот если бы иностранная речь была сгенерирована искусственно, ты бы не смогла понять её вовсе. А так ты разве что сумеешь расслышать набор отдельных слов, которые тебе крайне трудно будет связать между собой, – она улыбнулась. – Можешь, впрочем, поставить эксперимент как-нибудь на досуге…

На бухту потихоньку опускался душноватый жаркий вечер; бездонное матовое небо из синего делалось малиново-золотистым, необыкновенно красивым, а с севера на него тонкой пеленой наползали отливающие бледным перламутром перистые облака. «Наверное, ночью будет дождь, – подумала Верена, прислушиваясь к шуму тёплого солоноватого ветра в зелёных лохматых шапках высоких, тянущихся прямо из песка кокосовых пальм с тонкими гибкими стволами. – Интересно, когда здесь вообще начинается сезон дождей?»

– Технику ключа так трудно освоить, потому что этот метод напрямую завязан на волю к эмпатии. На способность чувствовать кого-то другого через себя, – Полина рассеянно погладила кончиками пальцев медленно проползшую совсем рядом с ней маленькую рогатую игуану, похожую на крошечного дракона. Судя по всему, живность на этом необитаемом берегу не была избалована визитами и совершенно не опасалась людей. – Поэтому, кстати, тули-па, насколько я знаю, даже не пытаются обучать технике ключа своих воинов. Они и маячками по этой же причине не пользуются, знаешь ли. Хотя, как мы с тобой год назад имели несчастье убедиться, обманывать их иногда всё же умеют… Но всё, что связано с эмпатией, для них в принципе табу.

– Это как у «Псов полуночи» поётся, – задумчиво сказала Верена. – «Лишив себя чувств к человеку, убьёт человека в себе…» Не помню, как там дальше…

– У этих финнов очень хорошие тексты, – кивнула Диана, провожая глазами стаю каких-то крупных птиц с белыми головами и длинными толстыми клювами, которые, тяжело взмахивая крыльями, медленно пролетели над самой водой. – Мне иногда даже кажется, что этот их солист что-то знает…

– Так ты их тоже слушаешь? – встрепенулась Верена. Потом снова приподнялась на локтях и азартно продолжила: – У меня все альбомы есть. Я послезавтра на концерт иду! Они в Берлин как раз приезжают на Хэллоуин. Хочешь со мной, Диан? У меня в том клубе приятель работает, я могу сделать тебе проходку…

– Как говорят здешние жители, «если бог захочет», – улыбнулась женщина. – Я подумаю, Верена. Давненько уже не развлекалась с молодёжью…