Читать книгу Другу - Светлана Александровна Макарова - Страница 3

Со мной случилась осень.

Невзначай.

Сама пришла. Незвано.

Напросилась.

И так вцепилась в душу,

разгадай,

зачем унылость ржавая явилась.

Раздергала осенний свой коллаж

на фантики

последнего свидания.

Продрогшая и серая без сна

меняла всю себя на ожидание.

Красивость на прощанье обрекла.

Невнятна осень и необъяснима.

И жизнь теперь без рыжего тепла

так неуютна, так необратима.

По земле туман, по реке печаль,

алым пламенем полыхает даль.

На семи ветрах облаков вуаль

тает в небесах,

превращаясь в шаль.

Звездопад – причал

млечный путь качал

и под вой ветров

по волнам стучал.

А в реке луна серебра полна,

как с горы вода —

в небеса она.

По реке туман тишину принес,

полуночных грез

и счастливых слез.

В городе из песка

дождик из серпантина.

В клоунском колпаке

вышел из лимузина

Мастер. За ним она,

белая, словно льдина,

в туфлях папье-маше

и страстью необъяснимой.

Тысяча луж вокруг

из молока и ягод.

Ни одного зонта

этой любви не надо.

Городской пейзаж привычный.

Листопад. И всё отлично

выдалось с утра.

В центре парка на Фабричной

музыкант играл столичный,

танцевала рядом детвора.

Скрипка громко пела фуги

и смычок своей подруге

ритмы выбивал.

Ветерок – дружок нежданный

и дорожки, и поляны

нежно укрывал.

Ржаво-рыжие березы

шелестели, полетели

в сварог к торжеству.

Именины – Осенины

праздновала нынче осень,

собирала желтую листву.

Наблюдаю за морем

и вновь удивляюсь.

Там играют дельфины

за волной увиваясь.

На коралловом небе

спорят с пенным прибоем.

Синеву разбавляют

и уносят с собою.

Не жалеют прибоя

и печаль роковую,

искрометность покоя

и пучину морскую.

На закате у моря

освежает водица.

На веранде прохладно.

Черный кофе с корицей

греет душу и тело

и я словно жар-птица.

На песке обжигаюсь

и готова сразиться

с морем. Вновь в пучину бросаюсь.

Осень. Зябко. Уже вечереет.

Луна холодит мою душу и память.

Ко мне подойдешь ты, и все посветлеет.

Тебе дано богом почувствовать сердце мое

и мысли исправить.

И нет большей радости в сумерках

вместе смотреть,

как багряный закат полыхнет

и потухнет опять,

как звезды на небе включаются,

заставляя нас вслух размышлять.

С тобою, дружище, давно уже рядом идем.

И в горе и в радости прожиты дни до предела.

И если вдруг окажусь я

под сильным осенним дождем,

я знаю,

протянешь мне чашку горячего чая,

ладошками теплыми душу мою согревая.

Жизнь вечная – Россия,

Русь святая.

В снегу, в огне, во сне и наяву

во веки ты мне – матушка родная,

с тобой дышу, люблю, живу.

Ты мудрая по миру выступаешь

в святом венце, с златою головой

и куполами небо подпираешь,

дивя пречистой, нежной красотой.

Я в города поверила, как в звёзды.

На Волгу, на Байкал и Енисей

они летят и рассыпают грозди

венчальных улиц, ратных площадей.

Земля моя – Российская держава.

Ты навсегда. Надолго. Никогда

тебя не покидает слава

и гордость за людей и города.

В моей Москве-красавице рубинами Кремль славится,

пруды и парки светлые, любимые, приветливые

встречают нас салютами, как верный пионер.

Нас приглашает выставка к фонтану колосистому,

где были дружбой связаны народы СССР.

Церквями и палатами Москва цветет и радует,

и колокольный звон святой звучит над ней отрадою,

и  восхищает город мой стеклянной высотой.

А в памяти крылатые мои восьмидесятые.

В те годы любовались мы вечернею Москвой.

Как ветерок нас радовал и волновал преградами,

их гордо побеждали мы столичною весной.

По Старому Арбату гуляли мы когда-то,

художники портреты писали с нас с тобой,

как под гитару пели песни мы Булата,

дивились вернисажу на древней мостовой.

На Патриарших, помнишь? Бродили летом в полночь.

Там Мастер с Маргаритой кормили лебедей.

Булгакова история души покоя стоила.

С тобой, Москва, мы пережили тысячи страстей.

Но сердце успокоила, и судьбы нам устроила,

и домом ты для всех, Москва, становишься гостей.

В середине двадцатого века

вырастали они, как грибы.

Ликовали мы до рассвета,

покидая бараки судьбы.

Выезжали из коммунальных,

из подвальных и цокольных дней,

обретая панельное лето —

царство света и счастья детей.

Мы на пятый летели без лифта

с чемоданом к квартире своей.

Новоселье хотелось скорее

и побольше позвать бы гостей.

Наша юность пятиэтажная

убежала и не догнать.

Разбрелись по погостам соседи

и домам уж не долго стоять.

На Подбелке, в Перово, в Гольяново

приговор им подписан – сносить.

Ну а молодость с крайнего пятого

будем помнить и будем любить.

Ещё живу, ещё дышу

ещё смеюсь, ещё рыдаю.

От причитала за своё

и от любви не умираю

И отчитала «Отче наш»

сердечных мук не принимаю

оплакала себя давно

в огнях горю и не сгораю

И день и ночь, и свет и мгла

меняют лики и одежды

Мне б два крыла и облака,

где жизнь – обман и есть надежды.

Спасусь ли, буду ль спасена?

Любила. Или просто было.

Грешна. Грешна. Во всём грешна

стою у собственной могилы.

Замерзла я и от зимы бежала.

Ты догонял и пел мне про любовь.

А я окаменевшая стояла,

метели остудили мою кровь.

Нет, не хочу тебя я слушать.

Прошу, не надо песен о зиме.

Ста стаям снегирей не греют душу

раскатистые трели в тишине.

Из снега сердце в льдину обернулось.

О как зима безжалостно глупа!

Здесь счастья нет. Оно к нам не вернулось.

Лишь боль по льду стучала иногда.

Прощай – прости. Осушит ветер слёзы

и раны на морозе заживит.

Весною солнце веточкой мимозы

согреет душу, сердце исцелит.

Сегодня ночью мне опять не спится.

В окно стучатся блики фонарей.

Мой тёплый кот с зелёными глазами

мурлычет: «Успокойся поскорей».

Всё знает про меня и всё прощает.

Он мой хранитель и спасённый арестант,

свою кошачью душу открывает,

а мой покой – его души талант.

В ночной тиши всплывают звуки, лица,

уставшим облаком торопятся в туман.

Тревога в сумерках не хочет раствориться.

В моей бессоннице опять звучит орган.

Чужие окна так заманчиво горят.

Чужие жизни так печальны и счастливы.

Мы в этих окнах часто ищем добрый взгляд

и огонек, душе и сердцу милый.

Так хочется однажды в воскресенье

к ним постучаться

и войти без приглашенья.

Услышать:

– Рады встрече, ты проходи,

зажжем мы свечи.

Нальем чайку и с пирогами

попьем душевно мы с друзьями.

И посудачим так, о том о сем.

Поговорим о жизни, о работе,

о детях и, конечно же, о нем,

о ком душа в любви и вся в заботе.

Сегодня снег пошел, а завтра дождь.

Погоды нет, а жизнь так и проходит.

Но есть в душе тот лучик света,

который в одиночестве

к нам счастье в дом приводит.

На закате яблони зарделись,

розовым всё вспыхнуло вокруг.

В облака как в шаль они оделись.

Майский ручеек пробился вдруг.

И ласкал, и целовал им ноги,

и поил он допьяна подруг,

чтобы сад из яблонь у дороги

расцветал и радовал досуг.

Сакура в Японии бледнела

яблонево-вишенным дымком

и в сады Российские летела

обниматься с майским ручейком.

Белая сирень – невеста

под вуалью прячет взгляд,

изумрудные листочки

от волнения дрожат,

обнимают нежно шею,

томно на плечах лежат,

бриллиантовой слезою

красят свадебный наряд.

Раскудрявилась невеста,

пахнет зорькой и росой.

Снится ветер ей – повеса

закружит, возьмёт с собой,

в облаках как на качелях

раскачает синеву

и до первых сенокосов

будет ей шептать «люблю».

Солнце в лужах отражается,

Радуга застыла в небесах.

Облака танцуют вальс и улыбаются,

Лето началось!

Моросящий дождь, как счастье, не кончается,

Бирюзой и серебром искрясь.

Изумрудным светом благодать на землю осыпается,

Столько радости откуда-то взялось!

И со мною солнышко играет,

Босиком по лужам я бегу,

Радуга, тебя я догоняю,

С облаками закружилась на ветру.

Океан зеленый цвет рассыпал,

Шум листвы и соловьиный хор,

Вперемешку с запахами липы

Из цветов и трав душистый сбор.

Корабли из кленов и березок

Поднимают листья-паруса

И поют мне тихо свои песни,

Только летом происходят эти чудеса!

Тронулся поезд, качнулся вагон, рельсы помчались прочь.

И за окном усталый перрон убегает в темную ночь.

Еду домой, а дома уж нет, и кажусь я себе сиротой.

Еду лишь вспомнить детства рассвет

Провинциально-простой,

Дань отдать любимым местам,

Поклониться могилам родным,

Почувствовать Родины добрый свет, согреться ее теплом.

А за окном мелькают леса, деревни и города.

Скоро увижу ширь Волги-реки, вокруг разлилась красота.

В душном вагоне листаю года – мой старый календарь,

И каждый важный день в нем

Отмечает церковный звонарь.

Свою ли открыла дверь, пытаюсь найти ответ

И снова роюсь в судьбе, как в чемодане из прожитых лет.

Поезд везет меня в детство, а детство уже не догнать,

Свободное есть в будущем место,

Где мне билетик взять?!

Снова память уносит в далекое время,

Где мама живая стоит у окна.

Бабуля, родная, с вязанием в кресле

Тихонько ворчит, что нет дома меня.

Там жили высокие сосны,

Цветы синеглазые с ними дружили

И нежные красивые березы

Хороводы с соснами кружили.

Там Волга разлилась широко,

По ней лунная дорожка бежала,

Серебром от берега до берега

Про первую любовь мне рассказала.

Там были друзья настоящие,

Девчонки с глазами горящими,

Мальчишка с веселой улыбкой,

Открытой и доброй душой.

Судьба нам казалась понятной,

Счастливой и в общем простой.

Буду опять вспоминать я

Родные края и любимых людей.

Жизнь наша течет безвозвратно,

Отчизна другая не станет родней.

И вновь январь.

И снова снег кружится.

И улетает в небо от зимы.

Сто тысяч лет мне эта сказка снится.

Сто тысяч раз я возвращаюсь к ней,

чтобы за снегом в бездну устремиться,

чтоб ввысь лететь за светом вольных дней