Читать книгу Королева черного золота - Светлана Алешина - Страница 1

На меня вдруг дохнуло странной сыростью, померещился теплый туманный день, без единого дуновения ветерка. Призрачные очертания деревьев парка, скрывающегося в белом молочном сумраке, лениво моросящий осенний дождь. Все это было, по меньшей мере, странно: на дворе и правда была осень, но день сегодня выдался ослепительно яркий, солнечный, бодрящий свежестью, высоченная полосатая труба крекинг-завода, по территории которого мы шли, упиралась в изумительной красоты безоблачное голубое небо. Тут на меня снова пахнуло, и я вдруг сообразила, что пахнет вовсе не туманной сыростью, а попросту бензином. Мне вспомнилось, как саркастически все это объяснял мой муж Володька. Дело в том, что крекинг-завод в нашем городе расположен на южной окраине, и как только дует юго-западный ветер, приносящий осенью и весной теплую и сырую погоду, смог от нефтепродуктов накрывает его до самых северных окраин. Вот почему в теплую и сырую погоду у нас всюду пахнет бензоколонкой, и в сознании каждого жителя туман прочно всю жизнь ассоциируется с запахом бензина.

– Так, давайте-ка сначала, – сказал с усмешкой, оглядываясь на меня, мой спутник. – А то мы по телефону разговаривали, и я толком ничего не понял.

Этот человек встретил меня на проходной, провел на крекинг-завод и теперь, похоже, вел по нему с экскурсией. Он мне представился Денисом Федоровичем Щегловым, заместителем главного инженера завода по эксплуатационной части – если бы я еще понимала, что означает все это наукообразное нагромождение слов! На вид ему было лет тридцать семь или сорок. Небольшого роста, коренастый, весьма мускулистый и хорошо сложенный, лицо загорелое, гладко выбритое, а вокруг губ какие-то странные неприятные морщины. Когда он говорил, я не могла оторвать глаз от этих складок вокруг губ, меня они просто шокировали, впрочем, я прекрасно знала почему. Был среди моих знакомых один человек с точно такими же неприятными складками вокруг губ, потом этот человек оказался отъявленным мерзавцем. Из чего, однако, не следовало, что мерзавцем окажется и мой собеседник, поэтому я изо всех сил гнала прочь от себя это неприятное впечатление.

– В принципе, если вы с телевидения, – продолжал он, оглядывая меня, – я думал, вы с телекамерами приедете, снимать нашу работу будете…

– Снимать передачу мы будем в студии, – терпеливо пояснила я. – Сейчас я только подбираю кандидатуру для участия в передаче, потом мы ее утверждаем и выпускаем в прямой эфир.

– И когда же передача?

– В пятницу…

– А сегодня понедельник, – сказал Щеглов. – Ну что ж, время у вас еще есть.

Мы шли по разбитой асфальтовой дороге мимо каких-то непонятных сооружений, похожих на огромные отстойники, в которых что-то бурлило, кипело, разбрасывая грязные брызги. Какая-то грязно-водянистая бурда источала запахи бензина, и над всем этим клубился, мгновенно рассеиваясь, пар, казавшийся воплощенным нефтяным зловонием. Я невольно морщила нос при виде всего этого.

– Да, специфических запахов у нас хватает, – сказал мой спутник, искоса смотревший на меня со стороны.

– Боже мой, что это? – проговорила я, кивая на одну из ванн, клубящихся паром и зловонием около нас.

– Нефтяные отстойники, – пояснил с невозмутимым видом Щеглов. – Перед каждым технологическим процессом реакторы промываются горячим паром. Водно-углеводородная эмульсия поступает сюда, в эти отстойники, где нефть частично осаждается, а частично… – Он, выразительно усмехнувшись, умолк. И до меня дошло.

– А частично смывается в Волгу? – переспросила я его.

– Именно! – подтвердил мой собеседник. – Экологический ущерб, впрочем, невелик. На берегу есть другой отстойник, там вода становится еще чище. Основная же грязь и, соответственно, самая большая вонь остаются здесь…

– И как же вы тут работаете? – спросила я, невольно содрогаясь от ужаса при мысли, что кто-то ходит сюда каждый день и проводит здесь по восемь часов рабочего времени.

– Вот так и работаем, – отозвался Щеглов. – На пенсию, как положено, в 60 и в 55 лет, никаких льгот за вредность.

– И женщины тоже?

– Именно, – подтвердил мой спутник. – Между прочим, женщин-то у нас около двух третей от всего персонала, в том числе главный инженер, Валерия Дмитриевна Рогачева, мой непосредственный начальник. Так что вы правильно сделали, что к нам приехали передачу о нелегкой женской доле снимать.

– Вообще-то наша программа называется «Женское счастье», – робко заметила я.

– Да? – Он от души расхохотался, покачав головой. – Ну, тогда вы ее переименуйте в «Женское несчастье», во всяком случае, несчастья вы здесь найдете больше. Вон, смотрите!

И он показал на дальний конец благоухающего бензином отстойника. На хрупких деревянных мостках я заметила двух женщин, одетых в какие-то темно-зеленого цвета балахоны, с оранжевыми касками на головах. Вдвоем они, напрягаясь изо всех сил, крутили рукоятки какого-то огромного вентиля, поддававшегося медленно и с трудом. Вдруг струя белого пара поднялась откуда-то снизу, окутала обеих работниц на манер заградительной дымовой завесы, сквозь которую я едва различала, как они, пытаясь уберечься от горячего пара в складках своего балахона, продолжают возиться около злосчастного вентиля, крутить его тугие рычаги.

– Вон, видели? – сказал, саркастически хмыкнув, мой спутник. – Мужиков на такую работу надо, тут мужская сила нужна. Да разве мужиков заставишь? – Он безнадежно махнул рукой. – Низкоквалифицированная работа, оплата мизерная… Кто на такое согласится? Только женщины!

– А можно я с ними побеседую?

Мой спутник резко обернулся и пристально посмотрел на меня.

– Успеете, еще побеседуете, – сказал он несколько отчужденно. – Здесь таких, знаете, целый завод. Сначала зайдем к главному инженеру.

В это время мимо нас прогрохотал, обдав бензиновой вонью и пылью, бензовоз. Отважно подскакивая на ухабах, он свернул куда-то за угол и скрылся из виду.

– Так! – хихикнув, сказал Щеглов. – Уже средь бела дня авиационный керосин воруют!

Я с изумлением оглянулась на него:

– А почему вы так решили? Может, это вовсе не керосин…

– А запах? Вы не чувствовали запах?

– Запах как запах, – я пожала плечами. – Бензиновый, как и все они…

– Ну, нет! – Он расхохотался. – Запах керосина совершенно особенный. Лично мне этот запах до сих пор мой старый сарай напоминает. У нас там керосиновая лампа была, мы с ее помощью в погреб лазили. У вас никогда не было старого сарая с керосиновой лампой?

Я отрицательно покачала головой.

– Вон, глядите! – Он показал мне на тот самый бензовоз, остановившийся неподалеку за углом. – Еще тепленьким берут!

Люк у цистерны бензовоза был теперь открыт, и в него свисал толстый пожарный шланг, по которому, наверное, уже лилось внутрь топливо. Шланг был прикреплен к какой-то толстенной трубе, уходившей одним концом внутрь большого производственного корпуса, другой конец этой трубы скрывался где-то вдали, в лабиринте таких же толстых труб. На нас, внезапно появившихся из-за угла, водитель бензовоза не обращал ни малейшего внимания.

– А почему вы решили, что керосин именно воруют? – недоумевающе спросила я Щеглова. – Вид у рабочего, знаете ли, очень в себе уверенный и спокойный.

– Значит, просто очень в себе уверенный вор, – заметил Щеглов. – Понимаете, для аэродромов мы отправляем керосин по железной дороге или в больших пятнадцатитонных автоцистернах-полуприцепах. Видели, наверное, на аэродромах такие цистерны-полуприцепы к пассажирским самолетам всегда подгоняют для заправки?

Я подтвердила, что, конечно, видела.

– Ну, вот, – продолжал Щеглов. – А иначе просто нерентабельно, самолеты керосина столько жрут. А у этого трехтонная цистерна! Этим керосином, что он теперь налил, разве что «кукурузник» заправить можно, да и то только на два часа полета. Для чего ему тогда, спрашивается, этот керосин?

Я неопределенно пожала плечами. Вся эта производственная история была мне совершенно неинтересна, а от обилия изрыгающих пар и разного рода химические запахи технических монстров вокруг меня начинала болеть голова. Для подростков, наверное, все это устройство крекинг-завода было бы безумно интересным, но мне, Ирине Лебедевой, двадцати семи лет от роду, замужней, тележурналистке областного ГТРК, – какое мне до всего этого было дело?

– Здорово, Денис! – вдруг раздался позади нас мужской голос. – Кого это ты по заводу водишь?

Обернувшись, я увидела молодого, крепкого на вид мужчину, немногим старше тридцати лет, высокого роста и с приятными, правильными чертами лица, понравившимися мне много больше, чем физиономия моего спутника. На пальце левой руки у подошедшего к нам тускло и завораживающе блестел большой мужской золотой перстень с печаткой.

– Слышишь, все нормально, Ген, – поспешил заявить Щеглов. – Это Ирина Лебедева, журналистка с областного телевидения. Начальство выписало ей пропуск, все как положено. А это начальник охраны завода, – пояснил Щеглов, поворачиваясь ко мне.

Я понимающе кивнула, посмотрела на красивого мужчину с любопытством.

– Значит, вы Ирина Лебедева, – повторил тот задумчиво. – Знаю я ваше имя, смотрел и вашу программу, хотя и не так часто, как моя жена. Ей уж очень ваша программа нравится.

Я поблагодарила его за добрые слова.

– А вы что, передачу про наш завод хотите делать? – снова спросил меня начальник охраны. – Хорошее дело, тут есть чего людям показать. Кстати, Денис, – повернулся он к Щеглову, – там Валерия Дмитриевна тебя спрашивала.

– Да? Так я сам ее ищу! – отозвался мой провожатый. – Где она? Мне сказали, что в конторе ее нет!

– Она в пятый цех пошла, – ответил начальник охраны крекинг-завода. – Вон! – Он кивнул в сторону высоченной серой бетонной стены, откуда выходила труба, по которой тек керосин. Водитель грузовика успел уже наполнить свою цистерну, закрыть ее крышку и теперь спускался на землю, готовясь сесть за руль бензовоза и уехать прочь. – Здесь она, с Сергеем Викторовичем какие-то дела у нее…

– А, ну вот и отлично, – сказал Щеглов. – Мы как раз сюда и пришли. Пойдемте, Ирина Анатольевна, в пятый цех.

И он жестом предложил мне следовать за собой. Начальник охраны с усмешкой посмотрел нам вслед.

Мы вошли внутрь огромного цеха и буквально нос к носу столкнулись с другой парой. Это была женщина лет сорока пяти, одетая вовсе не в защитный комбинезон, а в нормальный бизнес-костюм, из чего я заключила, что это наверняка и есть главный инженер крекинг-завода Валерия Дмитриевна, о которой шла речь в разговоре мужчин. Рядом с ней стоял высокий полноватый мужчина преклонного возраста, о чем можно было догадаться, глядя на его седые волосы, лицо же он имел гладкое и весьма моложавое, и определить по нему возраст я бы не рискнула. На меня они оба уставились подозрительно, но на стоявшего рядом со мной Щеглова даже не посмотрели.

– Ты что это, Сергей Викторович? – начал мой спутник, ехидно посмеиваясь и пристально глядя на седого мужчину. – Опять керосин налево продаешь? Хоть бы делился с людьми, что ли, доходами от своего левого бизнеса…

– Ты, Щеглов, соображаешь, что говоришь? – Названный Сергеем Викторовичем смотрел на моего спутника откровенно неприязненно. – Вообще, как я погляжу, ты чокнулся из-за своих баб! Последних мозгов лишился…

Мой спутник продолжал посмеиваться, впрочем, уже не так уверенно.

– Щеглов, а что вы за человека с собой по заводу водите? – строго спросила женщина в бизнес-костюме. – Своих знакомых вам совершенно необязательно сюда приводить, устраивать им здесь экскурсии.

Щеглов нахально улыбнулся, смерил небольшого роста, изящную женщину взглядом обольстителя.

– Видели? – сказал он мне, ничуть не смутившись. – Наша Валерия Дмитриевна во всей своей строгости!

Я кивнула: значит, это и правда была главный инженер завода.

– Валерия Дмитриевна, – снова заговорил Щеглов, – вот, позвольте вам представить: тележурналистка Ирина Лебедева, ведущая программы «Женское счастье». Помните, мы с вами говорили насчет участия в телепрограмме?

– Ах, ну, разумеется, помню! – воскликнула Рогачева, немного смутившись и с улыбкой беря меня за руку. – Как хорошо, что вы приехали. Пойдемте, мы покажем вам завод!

Сергей Викторович немилосердно оттер Щеглова прочь, тот только ехидно поморщился, и дальше по крекинг-заводу меня повела главный инженер.

Мы вошли в производственное помещение цеха. Это был огромный ангар с забетонированным вровень с землей полом. Посреди этого сооружения на равном удалении друг от друга высились три стальные громадины, в основании которых виднелся бетонный пьедестал. Какие-то бесчисленные трубы разного размера и цвета тянулись к каждому из этих сооружений, они глухо и очень солидно гудели, что-то там у них внутри клокотало, бурлило и бушевало, шла невидимая химическая реакция. Позади каждой стальной установки, отделенная от нее широким бетонным экраном, также на небольшом бетонном возвышении находилась аппаратная, что-то вроде стальной будки с толстыми стенами и двумя узкими, как бойницы, окнами, выходившими на две стороны. Когда мы вошли, только в одной аппаратной горел свет, и там виднелась фигура работницы в широком, как принято тут, брезентовом балахоне, видимо, являющемся предписанной правилами техники безопасности спецодеждой. Глядя на аппаратную снизу вверх, мы видели, как аппаратчица, на мгновение выглянув в окно, чтобы посмотреть на нас, тут же снова сосредоточилась на своей работе, внимательно следя за какими-то приборами, расположенными на невидимом отсюда пульте.

– Вот это наш цех № 5 вакуумного гидроформинга нефти, – заговорила Рогачева тоном экскурсовода, ведущего группу школьников по музею краеведения. – Кстати, познакомьтесь, его начальник Сергей Викторович Венглер. – Пожилой мужчина рядом с нами довольно церемонно поклонился. – В этих трех реакторах, что вы видите, происходит разделение природной углеводородной смеси, которую, как вы знаете, обычно и называют нефтью, на легкие и тяжелые. Тяжелые углеводороды, это смесь низкооктановых бензинов, дизельного топлива, мазута, вплоть до битума, остаются в нижней части реактора и впоследствии удаляются, перекачиваются для дальнейшего разделения и переработки. Легкие углеводороды испаряются, затем конденсируются в специальном конденсаторе, таким образом, получается высококачественный авиационный керосин, на котором летают и пассажирские самолеты, и вертолеты, и военные истребители…

Наверное, было в выражении моего лица что-то такое, из-за чего мой гид вдруг запнулась.

– Слушайте, вам это все, наверное, неинтересно, – сказала она. – Вы ведь, наверное, в первую очередь интересуетесь людьми?

– Мне нужно выбрать кандидатуру для программы, которая должна выйти в эфир в ближайшую пятницу, – сказала я со вздохом.

– Ну, так считайте, что уже нашли! – оптимистично заявил Сергей Викторович за моей спиной. – Лучшего, более знающего, более добросовестного работника, чем Валерия Дмитриевна, вы здесь все равно не найдете!

– Сергей Викторович отлично знает, что грубая лесть – самая действенная, – сказала с доброй усмешкой главный инженер завода. – Однако мне кажется, что лучше пригласить на вашу передачу кого-нибудь из рядовых работниц завода. Одну из этих вот аппаратчиц, например…

Она не договорила, потому что вдруг зазвонил ее мобильный телефон. Валерия Дмитриевна сказала в трубку «да», потом через некоторое время «хорошо» и сунула телефон обратно в карман.

– Вы меня простите, – заговорила она торопливо, – но мне сейчас срочно нужно в заводоуправление, там новая партия нефти прибыла… Сергей Викторович вам и без меня прекрасно все покажет!

И она поспешила прочь из цеха. Сергей Викторович некоторое время смущенно таращил на меня глаза, затем открыл было рот, но прежде, чем он успел сказать хоть слово, как из-под земли появился Щеглов.

– Ты, Сергей Викторович, иди отдохни, – сказал он нахально. – Я сам корреспонденткой займусь…

Тот в изумлении взглянул на него, но ничего не сказал, и Щеглов занял его место.

– Вот, – продолжал он, ухмыляясь, – как уже объяснила вам наш главный инженер, в этом цеху производят авиационный керосин, часть которого вон тот тип, – он кивнул на топтавшегося сзади Сергея Викторовича, – нагло разворовывает…

– Да, ты, хорош трепаться! – проворчал сердито Сергей Викторович. – Ничего я не разворовываю, ты понял?

Но Щеглов сделал вид, что не слышал его.

– Пойдемте, – продолжал он, – я познакомлю вас с персоналом цеха.

Мы направились к одной из пыхтевших паром и керосиновыми запахами громадин, поднялись по узкой и грязной, напоминавшей корабельную лестнице, зашли в единственную аппаратную, где горел свет, через похожее на бойницу смотровое окно виднелся весь реактор и даже кое-что из остального пространства цеха.

– А что, работает только один из трех реакторов? – поинтересовалась я у Щеглова.

– Нефти для переработки мало, – отозвался он, – поэтому два реактора пока простаивают. Слышали, Валерия Дмитриевна убежала, потому что новая партия нефти прибыла? Я заказывал восемь цистерн, вот, если они все прибыли, значит, скоро еще один реактор включим, чтобы поскорее железнодорожные цистерны освободить.

Я огляделась вокруг. Внутри аппаратной находилась панель управления реактором, на которой мигали разноцветными огнями лампочки, дрожали стрелки приборов. Какие-то малые и большие рычажки находились на пульте, обилие которых приводило меня в ужас: неужели же во всем этом можно разобраться, запомнить, когда и что нажимать и поворачивать? Но самым большим и внушительным в кабине управления реактором, как я про себя окрестила это помещение, были два вентиля средних размеров, какие можно видеть на трубах магистрального водопровода. Они помещались с разных сторон от пульта, один из них был выкрашен нежно-голубой, другой – ярко-красной краской, что едва ли было случайно. На противоположной от окна стене аппаратной я заметила большое полотнище белого ватмана. «Сначала – СИНЕЕ, потом – КРАСНОЕ», – аршинными буквами было написано на нем, причем слова «синее» и «красное» были нарисованы более крупно гуашью соответствующего цвета.

Хозяйка всего этого, та, что мы видели в окне, женщина средних лет в бесформенном, безобразном комбинезоне и оранжевой каске, снова на мгновение оглянулась и улыбнулась нам, когда мы вошли, но тут же отвернулась и опять стала смотреть на приборы. Вид у нее был сосредоточенный, но спокойный, работа казалась привычной.

– Ну, ты, Сергей Викторович, – сказал Щеглов, ткнув локтем в бок начальника пятого цеха, – давай раскрой свое хайло, представь работницу корреспондентке с телевидения!

– Шутова Наталья Сергеевна, – послушно заговорил тот, – аппаратчица пятого разряда, работает на заводе с 1981 года…

– Блин, ты еще все ее наградные и премии перечисли! – Щеглов снова ткнул в бок начальника пятого цеха. – До седых волос дожил, а не научился с женщиной разговаривать!

– Да ну тебя на хрен! – вдруг вспылил Сергей Викторович. – Вот сам с ней и разговаривай, если ты такой умный. Только не слишком долго, сейчас новая заправка реактора начнется, Наташе не до вас, обормотов, будет.

И рассерженный начальник пятого цеха вышел из аппаратной. К моему удивлению, Щеглов, кивнув мне на прощание, последовал за ним. Оставшись одна рядом с погруженной в наблюдение за приборами аппаратчицей, я немного растерялась: ловко они все меня бросили! А кто мне расскажет обо всем, что здесь происходит? Как мне вообще поговорить с этой аппаратчицей, когда она даже глаз оторвать от приборов не может?

В этот момент аппаратчица снова на мгновение обернулась и приветливо улыбнулась мне.

– А вас Ирина Лебедева зовут, да? – спросила она неожиданно певучим, мелодичным голосом. – Сразу вас узнала. Столько раз по телевизору видела – я вашу программу часто смотрю…

Я вздохнула несколько облегченно: кажется, все-таки контакт налаживается.

– Послушайте, я ведь вам мешаю, да? – проговорила я. – У вас, я так поняла, сейчас какой-то ответственный момент…

– Ну, не сейчас, а скоро, – сказала она, снова на мгновение оборачиваясь. – Сейчас технологический процесс закончился, и идет выгрузка реактора. Керосин уже ушел по трубам. Теперь отводятся тяжелые углеводороды…

От сочетания этих слов «тяжелые углеводороды» я опять почувствовала, как у меня начинается головная боль.

– А ваша работа очень ответственная, правда? – спросила я, чувствуя, что вопрос звучит глупо.

– Да ну, я бы так не сказала, реактор сам все делает, – проговорила аппаратчица, не отрываясь, однако, от приборов. – Самый ответственный момент, – продолжала она, – наступает во время подачи воды и создания вакуума. Тут главное – не перепутать, сначала подать воду, а потом включить вакуумные насосы. Если сделать наоборот, произойдет взрыв. Вон, смотрите, – добавила она беспечно, кивая на разноцветные вентили.

Я еще раз оглядела внушительные краны, потом плакат на стене и почувствовала, что в голове моей что-то проясняется.

– Синий кран подает воду? – спросила я. – А красный включает насосы, так?

– Ну, почти, – с доброй усмешкой подтвердила аппаратчица. – Насосы включает вот этот рычаг, – она показала рукой. – Но в момент их включения вакуумные трубы должны быть открыты, и в реакторе, кроме нефти, должна быть вода. Если ее там не будет, произойдет взрыв…

Мне снова стало чуточку не по себе от этого, самым обыденным тоном сказанного уточнения.

– По-моему, нетрудно запомнить, – заметила я.

– В принципе, да, – согласилась аппаратчица. – Тем более, смотрите: вон плакат, краны разного цвета, разной формы… Они, кстати сказать, и открываются в разные стороны. Но до сих пор время от времени допускаются ошибки, путаница, подают вакуум к одной чистой нефти, и происходит взрыв…

– И у вас у самой бывало такое? – спросила я.

– Нет, слава богу! – весело воскликнула аппаратчица. – Тех, кто допустит взрыв, как минимум с работы увольняют, а то и под суд отдадут. Если, конечно, им удается в живых остаться! – добавила она с лукавой улыбкой.

– Ну, как тут у вас дела? – спросил Щеглов, вдруг появившись в дверном проеме. – Беседуем? Отлично, беседуйте на здоровье! – Он усмехнулся. – Слушайте, сейчас правда будет новая загрузка реактора, – сказал он чуть более серьезным тоном, – по инструкции, посторонним присутствовать в этот момент в цехе запрещено…

– Да ладно, Денис, пусть журналистка посмотрит! – возразила аппаратчица неожиданно фамильярным тоном. – Что ей сделается-то…

– Ничего, да? – Щеглов довольно ухмыльнулся. – Ну, смотри, Наташка, под твою ответственность…

Он хотел уже выйти из аппаратной, как вдруг на пороге ее появился Сергей Викторович, начальник пятого цеха.

– Так, вы что? Ну-ка, марш отсюда! – заговорил он сердитым тоном. – Сейчас ответственное начало технологического цикла, вы не имеете права здесь находиться!

– Ладно, ладно, Сергей… Викторович! – воскликнул Щеглов, бесцеремонно выталкивая начальника цеха из аппаратной. – Пусть посмотрит, ничего не случится.

– Да ну тебя на хрен! – снова вспылил тот. – Ты что, нас всех под суд хочешь отдать? Пусти, обормот проклятый!

Но Щеглов, схватив сопротивляющегося начальника цеха в охапку, уже тащил его прочь из аппаратной.

Я оглянулась на аппаратчицу, казалось, она не замечала произошедшей сцены. На ее пульте мигало теперь зеленое табло: «Реактор к новой загрузке готов». Шутова переключила какой-то рычаг, и тут же зеленое табло погасло. Зажглось желтое с надписью: «Идет загрузка нефти». Стрелка одного из приборов быстро и плавно отклонялась, показывая растущее количество нефти в реакторе, аппаратчица не сводила глаз с нее, сжимая в руке еще один какой-то рычаг. Внезапно, когда стрелка прибора достигла красной черты, аппаратчица быстро переключила рычаг, и желтое табло погасло.

– Все, реактор полон, – объявила она вполголоса. – Теперь самый ответственный момент. Главное – не перепутать вентили…

Аппаратчица потянулась к синему вентилю, но увидеть, как она откроет его, мне не было суждено: снаружи аппаратной меня окликнул Щеглов:

– Ирина Анатольевна! Смотрите сюда! Здесь самое интересное!

Я послушно высунулась в смотровое окно, увидела Щеглова и Сергея Викторовича, стоявших вместе посреди цеха.

– Вон, вон туда смотрите! – крикнул мне Щеглов, показывая куда-то в сторону.

Я послушно посмотрела туда, но не увидела ничего особенно интересного. Клубы пара поднимались из какой-то трубы, как от прорванной линии теплотрассы – зрелище вовсе не оригинальное и совсем не радостное. Реактор тем временем задрожал, зарокотал, и я восторженно приветствовала его рокот, свидетельствующий о начавшейся внутри его реакции.

Вдруг позади меня в аппаратной раздался истошный женский вопль. Краем глаза я успела заметить, как огромный реактор медленно приподнимается над полом, и снизу его, точно ракету, окутывают клубы пара. И в этих клубах тонут стоящие посреди цеха Щеглов и Сергей Викторович. Волна грохота нарастает, огромный стальной реактор раскалывается надвое, обнажая светящееся огнем свое нутро. В этот момент чьи-то руки оторвали меня от бокового смотрового окна и бросили на холодный, грязный стальной пол. Кто-то, скорее всего аппаратчица, упала на меня сверху и закрыла меня всю своим огромным бесформенным, как балахон, комбинезоном. И в этот момент громыхнуло страшно, оглушительно, казалось, сотрясся и закачался весь мир, и я на некоторое время оглохла и онемела. Страшный удар обрушился на нас, да такой силы, что мне показалось, еще мгновение, и я его не выдержу, и поток тяжелой, огненно-горячей жидкости хлынул на нас сверху, просочился, обжигая, под защитный балахон, укрывавший нас. Мы обе, не помня себя от ужаса, закричали, но наши крики в стоявшем вокруг грохоте едва ли были слышны.

– Прижимайтесь к земле! – вдруг разобрала я нечеловеческий вопль аппаратчицы прямо над моим ухом. – Как можно крепче прижимайтесь к земле! Сейчас будет…

Я послушно прижалась к полу, залитому вытекшей из реактора нефтью, ожидая того, что сейчас будет. И оно пришло. Волна огня обрушилась на нас сверху, на мгновение мне стало невыносимо горячо, ужас охватил меня. В узкой щели между тканью комбинезона и полом я видела, как пляшут вокруг нас ослепительные желтые языки пламени, пожирающие вылившуюся из реактора нефть. Вскоре они стали гаснуть и вовсе исчезли, оставив невыносимый запах керосиновой гари, подействовавший на меня удушающе. Невыносимый жар также стал спадать, оглушительный грохот стихал, и вскоре вокруг стало неожиданно тихо и спокойно, будто ничего особенного не произошло. Некоторое время я лежала в растерянности, не зная, что теперь делать. Аппаратчица лежала поверх меня неподвижно, и я терялась в догадках, ожидает ли она нового взрыва, или, может быть, она без сознания.

Вдруг отчетливо послышались чьи-то торопливые шаги, кто-то на бегу заскочил в аппаратную. Этот кто-то приподнял лежащее на мне тело аппаратчицы, и, подняв голову, я узнала Щеглова. Вид у него был ужасный: волосы на голове обгорели, на лице багровел сильный ожог и множество ссадин. Элегантный зеленый пиджак был перемазан нефтью и тлел в нескольких местах.

– Быстрее, Ирина Анатольевна, бежим! – закричал он во всю глотку, глядя на меня широко раскрытыми от ужаса глазами. – Сейчас остальная нефть полыхнет, здесь такой факел зажжется, всему городу видно будет!

И, подхватив бесчувственное тело аппаратчицы, он потащил его куда-то к выходу. Я, совсем потеряв голову от страха, как могла быстро последовала за ним.

Оказавшись снаружи помещения, мы оба еще продолжали некоторое время бежать прочь от страшного цеха. Изнутри валили клубы черного дыма пополам с паром, а нам навстречу бежали люди с перекошенными от ужаса лицами. Завыла где-то сирена, показалась красная пожарная машина, отчаянно переваливаясь на ухабах, она мчалась к аварийному корпусу крекинг-завода. Наконец мы без сил повалились на узкий клочок старой пожухлой травы возле какой-то широченной стальной трубы, внутри которой что-то напряженно клокотало и журчало. Щеглов бережно опустил на землю бесчувственное тело аппаратчицы, ее лицо было бледно, но спокойно. Наклонившись над ней, Щеглов вскоре с удовлетворением констатировал:

– Дышит… Наверное, взрывной волной ее оглушило. Ничего, оклемается.

– А Сергей Викторович? – спросила я нетерпеливо. – Он спасся?

– Не знаю, – сказал Щеглов торопливо.

Я видела, что руки его отчаянно дрожали.

– Как из реактора пар пошел, я сразу тикать, а он стоит посреди цеха и смотрит как дурак… – продолжал Щеглов.

И он снова умолк, рассеянно глядя на громаду цеха ь5, из которого продолжали валить клубы дыма.

– Эх, ядрена-матрена, вот это фейерверк! – проговорил зам главного инженера, нервно потирая перемазанными в нефти руками свое закопченное лицо. – Убытку-то теперь на несколько миллионов рублей… Как же это ты, Наташка, а? Столько лет проработала на этом проклятом заводе… Неужели вентили перепутала?

И он вопросительно посмотрел на лежащую аппаратчицу. Лицо ее было по-прежнему бледно, и глаза закрыты. Она была без сознания.

* * *

Аппаратчицей вскоре занялись врачи «Скорой помощи», подъехавшей на аварийный завод удивительно быстро. Щеглову врач «Скорой помощи» мазнул пару раз зеленкой по особо страшным ссадинам и посоветовал непременно пойти к дерматологу: ожоги кожи на лице очень серьезные. Щеглов только досадливо отмахнулся. Мне врач порекомендовал умыться бензином. На его настойчивые расспросы я отвечала, что ничего у меня не болит, и это была чистая правда. Отделавшись от врачей «Скорой помощи», мы вместе со Щегловым направились к продолжавшему дымиться цеху, где теперь кипела работа, возились люди в оранжево-желтой спецодежде, а рядом выстроились машины с оранжево-черной полосой на борту – оперативные МЧС. Мы со Щегловым направились к небольшой группе солидных мужчин, стоящих чуть в стороне от всеобщей суеты и наблюдавших за работой других. Среди них я заметила и знакомую фигуру Валерии Дмитриевны, главного инженера завода, и поняла, что все они не иначе как руководство предприятия.

Так и оказалось. Один из мужчин глянул пристально на подошедшего Щеглова, переспросил, ни к кому конкретно не обращаясь:

– Этот тоже, что ль, там был? – И, не дожидаясь ответа, отвернулся, добавив вполголоса: – Вот черт, ничего его не берет. Другие гибнут, а ему хоть бы хны…

В этот момент взоры всех обратились к выходу из аварийного цеха. В дверях показались четверо спасателей МЧС, тащивших нечто большое и тяжелое, завернутое в черный полиэтилен. Вытащили, донесли до противоположного края асфальтовой площадки перед аварийным цехом, где они никому не мешали, бережно положили черный сверток на асфальт. После чего один из спасателей направился к группе руководства крекинг-завода.

– Все обыскали, нашли только одно тело, – проговорил он будничным тоном. – Смотреть будете? Хотя там так все изуродовано, просто куски мяса… Вряд ли лицо можно узнать…

При этих словах стоящие переглянулись, даже несколько побледнели, никто из них не двинулся с места. Царило напряженное, скованное молчание. Спасатель МЧС, видимо, прекрасно понимавший страхи присутствующих, молча, терпеливо ждал.

– Кто был в цеху-то? – спросил наконец один из мужчин, по виду самый главный. – Кто успел выбежать перед взрывом, а кто остался?

– Ясно, кто, – сказал сердито Щеглов. – Венглер остался. Я ему кричал: «Тикай, Сергей Викторович, сейчас эта штука взорвется, сгоришь на хрен». А он стоит, смотрит словно завороженный, как пар из реактора идет.

– Откуда вы ему кричали? – поинтересовался спасатель МЧС.

– Из-за бетонного экрана, – отвечал Щеглов.

– Ты был за бетонным экраном возле реактора? – удивился солидный мужчина. – И уцелел при взрыве?

Щеглов смущенно замялся, за него ответил спасатель МЧС: – Вполне может такое быть, товарищ директор завода, – заявил он уверенно. – Экран как бы создает мертвое пространство, взрывная волна проходит мимо, как бы огибает его, и находящегося за ней только огнем немного опалило, и все. Этот экран очень умные люди строили.

Названный директором крекинг-завода сначала пристально посмотрел на Щеглова, потом кивнул и спросил спасателя МЧС:

– Ну, если точно известно, что в цеху был только один Венглер, зачем же нам тогда смотреть на труп? Ясно, что это он…

– Так положено, – пожал плечами спасатель.

– Вы говорите, он сильно изуродован? – переспросил директор. – Он что, обгорел, что ли?

– Ну, обгорел он не сильно, – отвечал тот преспокойно. – На него какая-то деталь арматуры свалилась, кости переломала. Посмотрите. Может быть, можно узнать. В любом случае опознавать придется. Для милиции акт составлять и все такое…

Тяжко вздохнув, мужчины направились к лежащему на асфальте черному полиэтиленовому свертку. Недолго думая, мы с Валерией Дмитриевной последовали за ними. Один из спасателей стал осторожно разворачивать черный полиэтилен, и я почувствовала, как меня охватывает дикий ужас и ноги делаются ватными.

– Не смотрите, – сказала главный инженер, осторожно беря меня за руку, отводя в сторону и поворачивая спиной к страшному свертку. – А то потом ночью уснуть не сможете.

Мы обе стали послушно глядеть в сторону. Слышали, как перестал шуршать полиэтилен, на минуту воцарилось молчание.

– Да, это он, – сказал Щеглов. – Вон и рубашка его, часы на руке…

– Эх, бляха муха, – проговорил директор крекинг-завода. – Щеглов, ты ж рядом был. Не мог, что ли, утащить его из опасной зоны взрыва?

– Я что, помню, что делал? – отозвался хмуро Щеглов. – Я как увидел, что реактор вот-вот взорвется, одна только мысль – бежать. В таких ситуациях, сами знаете, каждый думает только о себе.

– Правильно, – вторил ему кто-то. – Стал бы он нашего Сергея Викторовича спасать, и его бы вытащить не успел, и сам бы погиб.

Мы опять услышали, как шуршит полиэтилен, видимо, тело снова заворачивали. Когда мы обе решились обернуться, обычный черный сверток лежал на асфальте. Группа руководства завода стояла рядом, покачивая головами.

– А чей реактор, собственно, взорвался? – вдруг резко обернувшись, спросил директор завода.

– Шутовой, – отозвался Щеглов. – Сегодня только один ее и работал, для остальных нагрузки не хватает. Вы же сами распорядились второй и третий реакторы временно остановить.

– Да, помню, – отозвался директор хмуро. – Как же это она, а? Неужели вентили перепутала? Столько лет проработала, все было нормально.

В этот момент мы заметили приближающуюся к нам фигуру в белом халате, наверное, одного из врачей «Скорой помощи».

– Послушайте, там пострадавшая пришла в себя, – сказал он, подходя к нам. – Она очень просит, прежде чем ее увезут, сказать вам несколько слов.

Директор удивленно посмотрел, но последовал за врачом, что-то недовольно ворча себе под нос. Мы все двинулись за ними.

Аппаратчица лежала уже на медицинских носилках возле машины «Скорой помощи», готовая к отправке, группа врачей стояла кружком возле нее, и они о чем-то переговаривались между собой. Шутова была по-прежнему бледной, но на этот раз ее глаза были широко открыты и лихорадочно блестели. Увидев нас, приближающихся к ней, она задрожала.

– Михаил Евгеньевич, послушайте! – Она заговорила горячо, быстро, но очень тихо, на большее, очевидно, не хватало сил. – Михаил Евгеньевич, я ничего не перепутала, клянусь вам!

– Да? – вдруг вспылил директор. – А почему же тогда реактор взорвался, можете вы мне это объяснить? Само собой это ведь не взорвется, правильно?

Я видела, как губы лежащей на носилках отчаянно кривятся, а глаза налились слезами. Один из врачей «Скорой помощи» осторожно тронул директора за рукав.

– Слушайте, не надо так! – тихо проговорил он. – Ее состояние достаточно тяжелое.

Директор смутился, потупился с выражением досады на лице, стал в растерянности потирать себе лоб. Мы стояли вокруг, затаив дыхание, и ждали, что будет дальше.

– Я клянусь вам! – продолжала сквозь слезы аппаратчица. – Всякий раз, прежде чем эти проклятые вентили крутить, я сосредотачиваюсь, думаю, что именно и в каком порядке нужно сделать, смотрю на этот плакат. И в этот раз все было так же. И я отлично помню, что сначала открыла синий вентиль, а потом красный. Не знаю, почему произошел взрыв.

– Да, – вдруг неожиданно для самой себя заговорила я. – Я отлично помню, Шутова сначала потянулась к синему вентилю. Вот только как она его открывала, я не видела, меня отвлекли.

Несколько мгновений руководящая компания молча и изумленно смотрела на меня.

– Слушайте, вы кто, собственно, такая? – в изумлении спросил директор завода. И до меня вдруг дошло, что, перемазанная нефтью, я, вероятно, имею очень даже экстравагантный вид, но ведь это может навести на какие угодно мысли. Я и не подумала об этом, когда рухнула на пол под тяжестью навалившейся на меня аппаратчицы, между прочим, спасшей мне жизнь.

– Это Ирина Лебедева с телевидения, – поспешила объяснить Валерия Дмитриевна, главный инженер. – Мы ее сюда пригласили…

– Пригласили? Кто? Зачем? – возмутился директор.

– Сейчас трудно вспомнить, от кого именно исходила инициатива, – произнесла Валерия Дмитриевна не совсем уверенно.

– И она что, находилась в аппаратной во время технологического процесса? – спросил директор прокурорским тоном.

– Конечно, была, – подтвердил Щеглов. – И во время взрыва тоже.

Тут директор и все остальные уставились на меня во все глаза.

– Как вы в таком случае уцелели? – спросил он ошарашенно. – Я вас поздравляю, из всех пострадавших вы отделались легче всего!

– А ее Наташка своим телом накрыла! – пояснил Щеглов. – Я когда вбежал, она аккуратненько так поверх тележурналистки лежала… Сама без сознания, а ее спасла.

Все снова и снова переводили взгляд с меня на лежащую на носилках Шутову, которой, видно, снова стало нехорошо, и она в изнеможении закрыла глаза.

– Это она и виновата, сбила Наташку с панталыку, – вдруг с непонятной мне ненавистью сказал Щеглов. – Пристала к ней с вопросами, что да как. А та голову и потеряла: как же, к ней с телевидения приехали! Наверное, уже телезвездой себя вообразила.

– Ты все врешь, Щеглов! – вдруг тихо и отчетливо сказала лежащая на носилках. – Ирина Лебедева мне ничуть не мешала и с расспросами ко мне не приставала. Как ты можешь все это утверждать? Тебя же в это время не было в аппаратной!

– В аппаратной не было, – согласился Щеглов. – Я внизу стоял и через окно все видел.

– Ничего ты не видел, ты с Венглером трепался, – с видимым усилием проговорила аппаратчица. – И теперь тебе ответственность полагается за то, что ты во время технологического процесса в аппаратную постороннего человека привел.

– Ты сама разрешила ей там находиться!

– Все равно, правилами техники безопасности это запрещено, – проговорила как-то безжизненно аппаратчица. – Это ты недоглядел, а теперь хочешь на меня всю вину свалить.

– А на кого еще я должен ее валить? – вдруг вспылил Щеглов. – Кто вентили перепутал – я? Кто не в той последовательности их открыл?

– Я не перепутала! – вдруг изо всех сил крикнула Шутова. – Я все сделала правильно!

Ее тело на носилках вдруг обмякло, глаза закатились, лицо посерело, рот скривился. Врачи «Скорой помощи» засуетились, стали надевать на лицо потерявшей сознание кислородную маску. Один из врачей, повернувшись к нам, строго сказал:

– Так, господа, все: производственное совещание окончено! А то мы ее не довезем, по дороге помрет!

И так выразительно посмотрел на нас, что директор, а вслед за ним и все остальные отступили в сторону, молча и хмуро наблюдая, как носилки с бесчувственной аппаратчицей задвигают в машину «Скорой помощи».

– Я же говорил, – продолжал вполголоса оправдываться Щеглов. – На время технологического процесса надо посторонним покинуть цех. А Наташка мне возразила: «Нет, пусть останется. Под мою ответственность». Ну, скажите, разве не так это было? – повернулся он вдруг ко мне.

Мне ничего не оставалось, как подтвердить его слова. Директор с сумрачным видом наблюдал за нами, потом кивнул.

– Ладно, ситуация ясна, – сказал он наконец. – Вы отвлекли аппаратчицу от ее обязанностей, в результате та допустила ошибку в управлении технологическим процессом, что привело к аварии. Винить вас в этом никто не винит, вы про все эти тонкости знать не могли, а вот самой Шутовой достанется, это я вам обещаю… Если бы при этом человек не погиб, тогда ладно, может быть, без лишнего шума замяли бы дело, но теперь! – Директор тяжело вздохнул. – Эх, Серега, Серега! Столько лет на нашем заводе проработал, производство от первого до последнего звена наизусть знал! И вот, на тебе…

Тут до нас донеслись звуки чьих-то отчаянных рыданий и воплей, которые не мог заглушить даже шум работавших возле цеха пожарных машин. Оглянувшись, мы все увидели, как около свертка из черного полиэтилена рыдает какая-то женщина, рухнув на колени прямо на асфальт, а один из спасателей стоит рядом и сумрачно смотрит на нее.

– Жена, – пояснил вполголоса директор. – Вот для кого горе-то. Эх, Серега, Серега, как же это тебя угораздило-то?!

Тем временем к черному полиэтилену подъехал еще один «уазик» с надписью «Дежурная УВД» на лобовом стекле. Один из спасателей бережно поднял за плечи жену погибшего Венглера и повел ее прочь от мертвого тела. Два санитара в белых халатах с бесстрастным выражением лица взяли сверток с двух сторон и стали весьма небрежно запихивать его в салон автомобиля «УАЗ». Вдова Венглера, увидев это, зашлась истерическими рыданиями.

– У него, наверное, дети остались, – предположила я, чувствуя, что фраза моя совсем не к месту и звучит довольно глупо.

– Да, двое, – отозвался директор. – Сын и дочь. Сын Юрка, девятнадцать лет, в политехе учится… Хороший парень!

В это время к директору подошел мужчина с золотым перстнем на пальце. Я не сразу сообразила, что уже видела его сегодня, это был начальник охраны крекинг-завода.

– Михаил Евгеньевич, там на проходной еще какой-то корреспондент пройти хочет, – сказал начальник охраны. – Говорит, криминальный репортер. Говорит, ему нужна Ирина Лебедева… – продолжал начальник.

Некоторое время директор смотрел на него сумрачно, потом безнадежно махнул рукой.

– А, хрен с ним, пусть проходит, – сказал он со вздохом. – Криминальный так криминальный. Вот она, Ирина Лебедева, пусть берет ее.

Директор крекинг-завода махнул на нас рукой и, снова вздохнув, направился к исходившей рыданиями вдове погибшего начальника пятого цеха. Его свита следовала за ним. Тем временем я видела, как начальник охраны отдает какой-то короткий приказ по небольшой компактной рации, после чего, сунув ее обратно в карман, с любопытством и наглой усмешкой рассматривает меня. Я чувствовала, как против воли голова моя начинает кружиться и в груди тесниться от восторга, впрочем, это было не удивительно, ведь начальник охраны был красивым мужчиной.

– Вон, идет ваш знакомый, – сказал он, кивая куда-то в сторону проходной, после чего, повернувшись, направился прочь.

Обернувшись, я и в самом деле увидела приближающегося Валерия Гурьева, нашего криминального репортера.

Не доходя нескольких метров, он вдруг узнал меня, на мгновение остолбенев, потом вдруг покраснел и стал как-то странно кривляться. Я поняла: его душит приступ еле сдерживаемого смеха. Молча и довольно равнодушно наблюдала я, как некоторое время Валера пытается взять себя в руки. Когда он все-таки справился с собой и подошел ко мне, непроизвольные ухмылки то и дело проскальзывали у него по лицу. Такой уж он был ехидный, наш криминальный репортер Гурьев.

– Везет тебе, Ирина, прямо-таки притягиваешь к себе несчастья, – сказал он. Потом его лицо снова растянулось в ухмылке: – Хорошо выглядишь! Говорят, нефть никакие шампуни не берут, только бензин…

– Значит, буду мыться бензином, – преспокойно констатировала я.

И, вытащив из сумочки зеркальце, взглянула в него: так и есть, я вся чумазая. В нефти перемазана не только одежда, но и лицо.

– Меня тут чуть не убило этим проклятым взрывом, – сказала я. – Не до внешнего вида. А ты что, собственно, приехал? Здесь никакого криминала, просто несчастный случай…

– Как знать. – Валера Гурьев, продолжая ухмыляться, неопределенно пожал плечами. – Совпадений уж больно много: взрыв реактора, человеческие жертвы, и это все в то время, когда Ирина Лебедева как раз готовит там свою новую программу… – Оглядывая меня, он опять ехидно захихикал: – Между прочим, пошли скорее, а то твой Костя Шилов с ума сойдет.

– Где он? – Я и в самом деле встревожилась. – Он что, здесь? А почему сюда не прошел? – Валера Гурьев с усмешкой наблюдал мою тревогу.

Отношения с Костей были у меня исключительно дружеские, без всяких даже намеков на интим. Но я знала, что Костя отчаянно и безнадежно влюблен в меня и в случае, если решит, что мне угрожает какая-то опасность, может сорваться и начать совершать глупости. От этого его нужно было тщательно оберегать.

– Не пугайся, все нормально, – сказал наконец Валера, вдоволь насладившись моим смятением. – У ворот проходной дожидается. У него же нет журналистского удостоверения, его сюда не пропустили. Потом, он же с машиной, ее он в этом сомнительном районе тоже одну оставлять не хочет.

– А с какой стати он вообще сюда приехал? – недоумевала я.

– А с такой! – Валера довольно ухмыльнулся. – Он как узнал, что на крекинг-заводе ЧП и ты как раз там должна быть, все бросил, Кошелева в глаза на хрен послал, сел в машину и сюда помчался. Я едва его уговорил меня с собой взять.

Я кивнула, торопливым шагом направляясь к проходной завода. Оставлять в таком состоянии Костю и вправду было нельзя.

Костя Шилов изумился при виде моей «закопченной» внешности и перепачканной нефтью одежды. Но в отличие от Валеры не зашелся смехом, а страшно встревожился. Впрочем, быстро успокоился, поняв, что я никак более не пострадала. Однако потребовал подробного и тщательного рассказа о том, что именно произошло со мной на крекинг-заводе. Валера Гурьев тоже смотрел на меня с жадным любопытством, и я поняла, что мне не отвертеться.

Рассказывала я, стоя возле машины рядом с заводом. Шилов время от времени хмурился и приходил в ужас от мысли, какой опасности я подвергалась в его отсутствие, но в общем и целом был совершенно спокоен и даже как будто бы счастлив, что все так хорошо обошлось. Валера, напротив, вскоре потерял интерес к моему рассказу: по-настоящему его интересовал только криминал, здесь же криминалом, по-видимому, и не пахло, стало быть, вся эта история его мало касалась.

Потом Костя предложил довезти нас домой на телевизионной «Волге», от чего никто из нас не решился отказаться: крекинг-завод был черт знает как далеко от центра города. По пути мы все трое молчали, каждый отдался своим мыслям. Мне, несмотря ни на что, не давало покоя сегодняшнее происшествие. Перед глазами все стояло бледное лицо аппаратчицы Наташи Шутовой, из последних сил клявшейся, что она все сделала правильно и вентили открыла в нужном порядке. Вообще-то, утверждать такое было в ее интересах, ведь за халатность, приведшую к гибели человека, ей полагалась немалая ответственность. А с другой стороны, если она и вправду повернула вентили в правильной последовательности? Я ведь своими глазами видела, как она потянулась к синему вентилю, а не к красному! Жаль, конечно, что Щеглов меня отвлек и я не увидела, какой она на самом деле открыла… Но трудно поверить, чтобы человек, столько проработавший на производстве, знающий его на сто процентов, мог перепутать, когда и почему должна сначала потечь вода, а потом создаваться вакуум, причем плакат на эту тему висит на стене перед глазами… А что я ее могла отвлечь разговором, как утверждают директор и этот Щеглов, так это полнейший вздор: вовсе я с ней не разговаривала, а просто стояла и смотрела. Что-то в этой истории мне решительно не нравилось, и я не совсем понимала что. Можно, конечно, плюнуть и сказать, да какое мне дело до всего этого! Радуйся, что осталась жива и здорова, только в мазуте немного перемазалась, ну, так это отмоется, не шампунем, так бензином. Но тут мне вспомнилось, как в момент взрыва меня сзади отчаянно схватила Наташа Шутова, как повалила на пол и накрыла собой и своим таким неуклюжим, бесформенным комбинезоном. Эта бесформенность, однако, спасла нам обеим жизнь. Вот именно – спасла жизнь! Я вспомнила, как плясали вокруг нас языки пламени, как навалилась на меня страшная, невероятная тяжесть, наверное, взрывной волны. Если бы не Наташа, я погибла бы в этом аду, как бедный Сергей Викторович, и теперь бы точно так же, как он, лежала завернутая в черный полиэтилен. Наташе Шутовой я обязана жизнью, вот что! А раз так, разве не мой долг помочь ей? Хотя бы тем, чтобы попытаться разобраться в этом деле, тем более что есть веские сомнения в том, что Наташа и правда допустила ошибку. И пусть администрации крекинг-завода это не понравится, пусть ко мне это не имеет прямого касательства…

– О чем задумалась, Ирина? – Валерий прикоснулся к моей руке. – Смотри, уже приехали…

Наша машина остановилась, припарковавшись неподалеку от моего дома. Гурьев и Костя недоумевающе смотрели на меня.

– Что-нибудь случилось, Ирина Анатольевна? – обеспокоенно спросил Шилов. – Вы что-нибудь забыли там, на заводе?

– Нет-нет, Костя, пока все в порядке, – поспешила я заверить его. – Кстати, какие у вас планы на завтра?

Мужчины смущенно переглянулись. Наконец заговорил Валера:

– У него планы заглаживать перед начальством свой несвоевременный посыл на хрен, – сказал он, с ухмылкой кивая на Костю. – Так что, Ирина, завтра на его машину лучше не рассчитывай. Если, конечно, не хочешь, чтобы Шилова с работы уволили.

Нет, я не хотела, чтобы Костю уволили, Валера был прав.

– А ты сам-то завтра очень занят? – спросила я.

– Может, и не очень. – Валера усмехнулся: – А скажи, ты что, собственно, задумала?

– Еще не знаю, – вздохнула я. – Завтра в девять встретимся на работе, может, к тому времени что-то и решу. Не нравится мне вся эта история на заводе, понимаешь? Не нравится!

С этими словами я вылезла из серой телевизионной «Волги» и направилась домой, где меня ждал мой муж Володька, должно быть, уже вернувшийся со своих лекций в университете.