Читать книгу Когда поёт соловей… - Светлана Андреевна Демченко - Страница 4

Замысел

Сбросив с себя пресс-секретарскую мантию, Евгения вернулась в свою прежнюю редакцию и уже через год опять её возглавила. Статус в журналистике ей достался дорогой ценой, и с этой работой было нелегко надолго расстаться.

Физическая слабость иногда ещё ощущалась. Вначале ей казалось, что она не больная, но… и не здоровая, что это депрессия, или нет – не депрессия. Постепенно с уменьшением эмоциональной нервной нагрузки, прошла апатия, хотелось жить, быть с людьми и писать о них.

Как-то в кабинете Главного редактора газеты раздался звонок:

– Алло, Ткачева, здравствуй! Узнаешь? Нужна помощь.

– Какая?

– Да что-то мой референт напутала, а я не посмотрел и выложил все это на республиканском совещании. Теперь министр требует объяснительную. Помоги написать, а? По-ткачёвски, как ты умеешь.

– А ты не изменился. Больницу помнишь? И разговор о соках тоже? Так что утоляй свою жажду где-нибудь в другом месте.

А примерно через месяц газеты сообщили об освобождении Ордынского с занимаемой должности.

Читая об этом, робкая поступь улыбки шевельнула губы:

«И на кого и на что я потратила десять лет?! Бог ты мой!..    Может, написать об этом?» Она не раз поневоле соблазнялась мыслью подвести итог своей творческой жизни. Её статей, очерков не счесть; это и публицистика, и поэзия, и проза; вместе с ними она пережила несусветную толкотню света и мрака, зла и добра, признания и забвения.  Её  мысли всегда были свежими, своими, не взятыми напрокат. Возникали они из жизни, были конкретны и реалистичны.

Реакция на её материалы была неоднозначной: хозяевам был нужен мёд, но дёгтя-то в жизни с каждым днём прибавлялось; глаза свои девать некуда, разве что, куда глаза глядят, – не умолчать. Её интересовала истина, а не условности и приличия. Поэтому поддакивания моде, тем более, угодничества, не было.

Не будет этой пошлости и на этот раз. Ведь картину жизни никому не известного журналиста, чей труд на протяжении многих лет использовался другими, можно составить не из прописных привычных или громких политических, общественно значимых дел, а хотя бы из тех осколков переживаний и впечатлений, которые были известны только ей. Совсем даже не поздно создать такое, пусть и мозаичное, полотно.

В годы, условно говоря, сбора урожая, – ей уже за сорок,– её жизненная нива всё ещё не отдыхает, ей есть что сказать своим читателям. «Значит, идея! Вот возьму и напишу. Повесть. Только не надо пережёвывать обыденное, мелочное. Книга должна удивить читателя прозрением, светом. Каким посылом? Любым из этой истории, из других таких же реальных сюжетов,– лишь бы он удивился. Ещё древние учили: удивление – начало рассуждения, мудрости, без него любая сентенция, претендующая на философию, мертва и несостоятельна».

Эти мысли дёргали её за слегка изогнутые брови, казалось, даже играли на уже заметных морщинках лица, словно перебирали на каких-то клавишах. «Явленная тайна» человека – загадка из загадок. К ней она также относилась.

Выйдя из здания редакции,  Евгения возвращалась с работы усталая, смотрела на людей и не видела их лиц. Всегда торопливые, озабоченные только собой и своими мыслями, они толкали ее, – кто слева, кто справа, – кто-то неловко извинялся, а другой выказывал свое неудовольствие:

– Скорее бы шли, не видите, сколько народу тут?!

– Да-да, конечно. Извините,– машинально отвечала.